О границах «категории состояния» в русском языке

Несмотря на большую интенсивность изучения категории состояния, на горячие споры и дискуссии, которые велись вокруг основных проблем, связанных с категорией состояния, в целом границы последней как особого лексико-грамматического разряда слов остаются неясно очерченными.

Суждения Л. В. Щербы, а вслед за ним В. В. Виноградова и А. В. Исаченко о необходимости выделить в особый лексикограмматический разряд слова, которые по своим семантикограмматическим признакам не совпадают ни с одной из традиционных частей речи, оказались в целом плодотворными. Со времени опубликования известной статьи Л. В. Щербы сделано действительно много в плане обследования конкретного материала не только русского языка. Однако при ближайшем знакомстве с работами разных авторов, посвященными одной и той же теме — «категории состояния», оказывается, что в них часто речь идет, во всяком случае, не об одном и том же явлении. Это находит свое отражение и в пестроте терминологических обозначений, говорящих сами за себя, — «категория состояния», «безлично-предикативные слова», «предикативные наречия», «предикативы» и т. д. Соответственно смешиваются грамматически разнородные слова, объединенные либо сходством функции в речи — обозначением состояния, либо же сходством в синтаксическом употреблении. Причина такого положения кроется в неопределенности научных толкований, не очерчивающих с достаточной полнотой и последовательностью объем и границы «категории состояния» как самостоятельного объекта грамматики. С другой стороны, сама «категория состояния» не обладает такими формальными признаками, благодаря которым она отчетливо противопоставлялась бы другим лексико-грамматическим разрядам слов в русском языке.

Важнейший с точки зрения грамматики вопрос — определение формальных признаков «категории состояния» — остается нерешенным в силу того, что обычно он вытесняется анализом генетических связей и конкретных значений слов «категории состояния». «Неизменяемость» и «употребление со связкой», которые Л. В. Щерба склонен был признать формальными признаками «категории состояния», на самом деле не являются таковыми, ибо они, будучи общими для ряда частей речи, не составляют грамматической специфики этого разряда слов. Чисто синтаксический подход привел, например, А. В. Исаченко не к уточнению границ «категории состояния», а к смешению принципиально разных грамматических явлений, объединенных им под термином «предикативы». Неразграничение даже склоняемых и несклоняемых слов, характерное для концепции А. В. Исаченко, и ориентацию исключительно на синтаксическую функцию вряд ли можно считать плодотворными. Расплывчатый термин «безлично-предикативные слова нао» своим возникновением обязан также переоценке синтаксического фактора.

Характеристика «категории состояния» как особой части речи не может быть сведена только к семантическому или синтаксическому, или даже семантико-синтаксическому анализу ее, ибо такого анализа явно недостаточно, если пользоваться им изолированно. Важнейшей частью углубленного изучения «категории состояния» в синхронном плане должно быть признано установление ее связей и отношений с другими частями речи в современном русском языке. Исследовательская практика доказывает, что для выявления таких отношений вполне удовлетворительным оказывается семантический анализ, дополняемый морфологическим. Это согласуется и с самим процессом зарождения слов «категории состояния», генетически восходящих к разным частям речи. Например, опираясь на значение и форму, без труда можно доказать, что слово грех в сочетании Грех смеяться не является ни существительным, ни наречием. Считается общепризнанным, что слова жаль, надо, нельзя, можно и некоторые другие обособились и от имен и от наречий. Признано также, что все эти слова составляют грамматическое ядро «категории состояния», объединяясь вокруг общего категориального значения и тождественных синтаксических функций.

Ученые, занимавшиеся исследованием генетических связей «категории состояния» (В. В. Виноградов, А. В. Исаченко, Е. М. Галкина-Федорук и др.), отмечали, что слова других лексико-грамматических разрядов, переходя в «категорию состояния», непременно подвергаются семантической деформации, благодаря чему утрачивают и прежние формальные признаки. Если учесть это, то круг слов, относимых к «категории состояния», должен быть значительно сужен. Отнесение слов-омонимов к известной части речи иногда вызывает большие трудности. Они связаны с разграничением «категории состояния» и кратких форм прилагательных в среднем роде. Фактически всякую краткую форму прилагательного в среднем роде, использованную в роли главного члена безличного предложения, обычно квалифицируют как слово «категории состояния», исходя из теоретической установки, что краткая форма прилагательного вообще не способна функционировать в роли главного члена безличного предложения. Очевидно, что решение вопроса о границах «категории состояния» упирается в проблему синтаксических функций кратких прилагательных, которая глубоко и разносторонне не рассматривалась в специальной литературе. Утверждение, что краткая форма прилагательного как согласующейся части речи не способна выступать в предикативной функции в односоставном предложении, вообще-то не было доказано. Между тем безоговорочное подведение полных и кратких форм прилагательных под понятие «прилагательное» не оправдывается и синтаксически.

Сравнительно давно было замечено, что «в кратких прилагательных развиваются значения, не свойственные полным прилагательным, и складываются новые синтаксические связи»^[1]. Эти новые синтаксические связи объясняются несомненной близостью кратких форм прилагательных к глаголу, их ярко выраженной глагольностью. А глагол, в отличие от имени, свободно выступает в предикативной функции как в двусоставных, так и в односоставных безличных предложениях. Следовательно, если признавать синтаксическое сближение кратких форм прилагательных с глаголом в современном русском языке, о чем свидетельствует, между прочим, и утрата первыми склонения, то нет оснований отказывать им в способности выступать в роли главного члена в безличном предложении, ибо только в этом случае мы будем иметь возможность говорить о принципиальном различии в синтаксическом употреблении кратких и полных форм прилагательных. Само собой разумеется, что функционирование нечленного прилагательного в безличном предложении ограничивается формой среднего рода по тем же причинам, по которым грамматическое выражение безличности в форме прошедшего времени глагола связывается именно со средним родом.

Признание предикативной способности за нечленными прилагательными в форме среднего рода, обнаруживаемой в безличных предложениях, дает возможность решить вопрос о границах «категории состояния» объективно: к «категории состояния» должны относиться только те слова, которые не имеют соотносительных членных форм прилагательных. А сама соотносительность форм может быть установлена с помощью некоторых приемов трансформационного синтаксиса.

Возможность преобразования безличного предложения с соответствующей безличной формой в личное предложение, где-то же слово с тем же в принципе значением выступает в форме членного прилагательного, будет свидетельствовать о том, что форму в исходном предложении следует квалифицировать как краткое прилагательное, а не как слово «категории состояния», ср.:

Совершенно очевидно, что в обоих столбиках мы имеем форму одной и той же части речи, одни и те же лексические единицы, употребленные в разных синтаксических структурах. Семантически формы грустно, весело, радостно, печально отличаются от форм грустный, веселый, радостный, печальный ровно столько, сколько отличается безличное предложение от личного в семантическом плане. Обычные в таких случаях возражения, что значения, выражаемые предложениями типа Мне грустно и Я грустный, не тождественны, не меняют положения, ибо разница в значениях этих предложений создается не разными словами, использованными в предикативной функции, а различиями в организации этих предложений: безличное предложение в русском языке, в силу особого своего строения, имеет тенденцию представлять всякое действие-признак как состояние.

Однако трудность состоит в том, что не каждое безличное предложение в современном русском языке находит параллель в личном предложении. Например, безличные структуры с главными членами, выраженными словами страшно, смешно, холодно и др., исключают возможность трансформации их в личные предложения с сохранением значения исходного предложения, ср.:

Говорит ли это о практической непригодности предлагаемых здесь приемов? Нет. Практическая невозможность преобразовать каждое безличное предложение в личное подтверждает давно известный факт, что синтаксическая сочетаемость разных слов неодинакова. Поэтому в языке исключается последовательный параллелизм между личными и безличными предложениями. Тем не менее прием трансформации допустим и в таких случаях, только при этом сопоставляться будут какие-то части предложений по их значениям. Если обратиться к приведенному выше примеру Мне холодно, где следует дать морфологическую квалификацию слову холодно, то необходимо составить такое личное предложение, в котором бы это слово в тождественном значении выступало в полной форме (неважно, будет ли эта форма функционировать в новом предложении как сказуемое или определение, ибо членное прилагательное способно быть и тем и другим), ср.:

Уместно поставить вопрос, отличается ли по своему лексическому значению форма холодно в предложении Мне холодно от формы холодный в предложении День холодный. Здесь, как и во всех аналогичных случаях, мы имеем дело с разными формами одной и той же части речи — прилагательного, употребленными в разнотипных по составу предложениях и поэтому кажущимися формами разных частей речи.

Из сказанного вытекает, что к «категории состояния» в современном русском языке следует относить те слова нао, которые не соотносятся с членными формами прилагательных, такие, например, как стыдно, совестно, боязно, тошно, щекотно, дурно (=плохо).

Такой подход избавляет от ненужного субъективизма при решении многих вопросов, прямо или косвенно связанных с «категорией состояния».

• [1] Виноградов В. В. Русский язык. С. 402.