В связи с этим в авторских ремарках, сопровождающих диалог, больше указывается на пластические детали поведения Александра и меньше на интонацию. Синтаксические конструкции Александра более короткие, односложные. Но в речи сохраняется возвышенность и цитатность, хоть и в меньшей степени, чем раньше. Эта особенность проявляется, когда герой эмоционально взволнован.
В период душевной апатии речь Адуева-младшего становится односложной, из нее исчезают литературные выражения. Герой даже укоряет дядю, когда тот, пытаясь вывести его из уныния, начинает говорить «диким языком». Чаще в речи Александра звучат слова, принадлежащие Петру Адуеву: «дико говорите», «делаю дело», «исполняю свой долг».В первой и второй части романа речь Петра Ивановича, способ ведения разговора с Александром почти не изменяются. Герой уверен в непогрешимости своих убеждений, уверен, что «одним словом» может опровергнуть доводы племянника. Он иронически повторяет выражения и цитаты из стихотворений, которые часто употребляет племянник. Однако «ироническое развенчание позиции Александра» не является, на наш взгляд, единственной функцией употребления цитат в речи Петра Ивановича. В речи Адуева-старшего не только повторяются литературные выражения, «высокие» слова, произнесенные молодым Адуевым. Он сам прекрасно знаком с литературой — знает по его словам «наизусть не одного Пушкина».Таким образом, Петр Адуев, как и Александр, «очень естественно чувствует себя в смысловом пространстве» не только пушкинского творчества.
И это указывает на относительность «взаимоисключительности двух точек зрения», наличие общих начал в сознании антагонистов. В конце второй части больше говорит Александр, он винит дядю в своих разочарованиях. Петр Адуев также логически последовательно строит свои ответы. Однако здесь он избегает ответов на вопросы, поставленных Лизаветой Александровной, которые касаются личного отношения к ней. Петр Иванович вместо ответов ссылается на боль в пояснице.
Но вряд ли в этом проявляется «уязвимость его позиции». Просто Адуев стремится избежать раскрытия перед женой своей рационалистической теории интимно-личных отношений в семье, чтобы не уязвлять ее гордость (по этой же причине он отказывается в эпилоге разыграть перед ней влюбленного человека). В этом, на наш взгляд, наряду с расчетом героя проявляется человеческое чувство — нежелание оскорбить чувство жены. Петр Адуев не только прямо и безапелляционно выражает свои мысли. Есть во второй части случай двойного диалога, в котором герой говорит не то, что думает. Речи Адуева-старшего предшествует реплика внутреннего монолога, которая указывает на неистинность его слов.
Это высказывание героя завершается также внутренней речью: «Не за свое дело взялся, — подумал Петр Иванович, — к жене послать». Этот двойной диалог, обрамленный внутренней речью Адуева, появляется, когда Петр Иванович не может решить проблему апатии племянника. Это препятствие он пытается взять хитростью, что также ему не удается, и вновь подчеркивает бессилие рассудочности Петра Адуева в разрешении проблемы чувств. Герой опять отступает, как тогда, когда не мог успокоить плачущего от неудавшейся любви Александра. В эпилоге изменения, произошедшие с героями, также находят выражение в характере речи и ведении диалога. Петр Адуев не скрывает своих внутренних ощущений. Он беспокоится за здоровье жены и признает свою вину за ее равнодушие ко всему. Исчезла его былая уверенность в правильности организации жизни. Речевая манера Петра Ивановича изменяется. Нет прежней безапелляционности в суждениях, бесстрастности в высказываниях, логической последовательности мыслей.
Озабоченность, сомнения, поселившиеся в душе героя, погруженность в свои размышления, заставляют его отвечать не на реплики врача, с которым Петр Адуев разговаривает о здоровье Лизаветы Александровны, а на собственные беспокоящие его мысли:
Психологическая причина! — сказал он вполголоса и покачал головой<…> Как коварна судьба, доктор! Уж я ли не был осторожен с ней? — начал.
Петр Иваныч с несвойственным ему жаром, — взвешивал, кажется, каждый свой шаг…". В этом размышлении, как и в эпилоге в целом, в авторских ремарках, сопровождающих реплики Адуева-старшего, появляется указание не только на пластические детали, но и интонацию («с упреком сказал он», «сказал он нерешительно», «закричал он торопливо», «отчаянно возопил Петр Иванович»). Спектр интонаций речи широк, что было совсем нехарактерно для речи прагматика, человека, умеющего сдерживать свои эмоции. Но Петру Адуеву все еще стыдно за прошлые увлечения — он отчаянно пытается вырвать из рук Александра письмо, написанное когда-то к Марье Горбатовой. Актуальны для него ценности «века» — карьера и фортуна. Сам, отказываясь от них по воле судьбы, Адуев радуется, что его племянник достиг этих наград. Таким образом, с Петром Адуевым не происходит резких изменений. В нем лишь приоткрываются заглушенные человеческие качества. Иным представлен в эпилоге и Александр. Ему, также как дяде, стыдно за свои былые увлеченья и высокопарные выражения.
Речь Александра стала нейтральна, исчезла былая порывистость и эмоциональность. Е. Г. Эткинд подчеркивает: «Зрелый Александр Адуев стал способен выражать себя прямо, без романтических аксессуаров — однако, теперь ему нечего выражать: его внутренний мир обмелел, опустел. Поэт превратился в обыкновенного чиновника…». Под влиянием действительности и опыта меняется тип мышления героя, его отношение к жизни, и в связи с этим — и способы выражения своих взглядов. Но в эпилоге нет коренной «подмены» героя. Он не стал еще «полноценным» дельцом.
Об этом свидетельствует несамостоятельность его суждений. Александр говорит словами дядюшки и во всем ссылается на него. Когда Лизавета Александровна говорит мужу, что привыкла к нему, Александр спрашивает: «Что дядюшка… это так и надо?&# 187;. Этот вопрос также подчеркивает не утвердившийся еще «новый» взгляд на жизнь. Е. А. Краснощекова так же считает, что вопрос героя свидетельствует о том, что он «все же не только повторяет дядюшку, но и сомневается в его «рецептах».Несмотря на «всезнание», автор не стремится обнажить душевное состояние говорящих. Он лишь фиксирует внутренние состояния, которые отражаются на лице, в движениях и раскрывает те внутренниеощущения, которые «обычно» испытывает влюбленный в таких ситуациях.
На отсутствие точности определения чувств указывают местоимения, модальные частицы со значением неопределенности, предположения (что-то, как будто, будто).Общепризнана ритмичность чередования диалогов-дискуссий и событийных эпизодов в «Обыкновенной истории», а также строгая симметричность, пропорциональность конфликта (Ю.В. Манн, В.М. Маркович). Отмечена и сложная природа взаимоотношений между диалогами и авторским повествованием, которые возникают в результате формирования сложных отношений «между собственно авторским и „чужим“ (или „получужим“) словом».Выводы по 2 главе.
Таким образом, уже в первом романе глубоко и своеобразно проявилось психологическое мастерство Гончарова. Писатель обращается к воспроизведению и анализу не только внешних обстоятельств жизни, но и прослеживает их преломление во внутренней жизни человека. Характеры главных героев не сводятся только к обусловленности средой. Они заключают диалектическое начало — сложное сплетение «плохого» и «хорошего», взаимодействие природных начал, влияния обстоятельств и воспитания. Но все же в них преобладает типичность, выражение определенной исторически и социально детерминированной психологии. Исследование человеческой души в романе тесно связано с показом истории жизни главного героя, процессом формирования характера в потоке повседневности. Автор прослеживает связь душевных состояний с внешними явлениями.
То есть ведущим в романе становится «эпический психологизм». Он органически сочетается с драматическим способом раскрытия героев. Большой удельный вес при этом имеет раскрытие героев через диалоги, дискуссии. Такая особенность психологизма определяется диалогическим конфликтом произведения и тем, что жанр романа в этот период еще только формируется и сохраняет связь с предшествующими жанрами, в частности, с драматургией. Диалогическое начало пронизывает все компоненты романа: язык героев, их сознание, внутреннюю речь, авторское повествование.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Избрав тему курсовой работы «Мастерство психологического анализа в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» и определив ее цель — выявить и исследовать особенности психологизма в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история», мы пришли к следующим выводам. В XIXвеке психологической роман в русской литературе достиг своего расцвета. И. А. Гончаров стал одним из создателей данной разновидности романа.
Психология героев, формирование их характеров, а также окружающая их действительность в романе «Обыкновенной истории» эпически неторопливо изображены писателем. В данном романе уже проявилось мастерство Гончарова как писателя-психолога.В романе «Обыкновенная история» для изображения духовно-психологической эволюции героев используется диалогический конфликт, который ярко и подробно показывает столкновение двух философий и образа жизни. Герои-антиподы персонифицируют их. Характеры главных героев не сводятся только к обусловленности средой.
Они заключают диалектическое начало — сложное сплетение «плохого» и «хорошего», взаимодействие природных начал, влияния обстоятельств и воспитания. Диалогическое начало присутствует во всех способах и формах художественно-психологического описания героев: внутренняя речь персонажей, психологические портреты героев и портретные зарисовки, авторские комментарии и лирические отступления. В заключение отметим перспективный характер темы данной работы. В дальнейшем исследование художественно-психологического анализа может быть продолжено на материаледвух романов, которые наряду с романом «Обыкновенная история», представляют авторскую трилогию, — «Облом», «Обрыв».СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫАндреев А. Н. Целостный анализ литературного произведения: учеб.
пособие. — Мн: НМ Центр, 1995. — 144 с.Аристотель. Поэтика // Аристотель.
Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории.
— Минск: Литература, 1998. — С. 1064−1112.
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. — М.: Художественная литература, 1972. — 470 с. Белинский В.
Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1953−1959.
Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. — СПб: Наука, 1992. — 609 c. Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. -Т.
3. — М.: Художественная литература, 1978;1980.
Гинзбург Л. Я О психологической прозе. — Л.: Советский писатель, 1971. — 412 с. Гузь Н. А. Типология характеров в романах Гончарова: Автореф.
дис. …канд. филол. наук. — М., 2005. — 16 с. Есин А. Б. Психологизм в русской классической литературе. — М.: Флинта, 2011.
— 176 c. Иезуитов А. Проблемы психологизма в литературе и эстетике // Проблемы психологизма в советской литературе. — М.: Советская литература, 1978. — C.
55−102.Кирай Д. К типологии романического мышления в русской литературе XIX века // StudiaSlavicaHung XIX, 1993. — С.
89 — 135. Козлик И. В. В поэтическом мире Ф. И. Тютчева. — Ивано-Франковск: Плай; Коломыя: Вт, 2007. -.
156 с. Краснощекова Е. А. Национальная ментальность, прогресс и религия («Фрегат «Паллада» Гончарова) // Русская литература. — 2005. — №.
4. — С. 66−79.Литературный энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1987. -.
750 с. Литературный словарь терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. -.
М.: Интелвак, 2001. — 1600 с. Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы.
— 1968. — № 8.
— С. 74−79 [Электронный ресурс]. — URL:
http://www.psujourn.narod.ru/lib/lih_inworld.html. — дата обращения: 16.
04.2018.
Лощиц.
Ю.М. Гончаров. — М.: Веста, 2006. — 336 с.Манн.
Ю.В. Избранные работы. — М.: Высшая школа, 2004. — С. 241−306.Маркович.
В.М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30−50 годы). — Л.: Наука, 1982. — 208 с. Мельник В. И. Гончаров и православие. Духовный мир писателя.
— М.: ДАРЪ, 2008. — 544 с. Недзвецкий В. А. Романы И.А. Гончарова. — М.: ОНИКС, 2009.
— 112 с. Недзвецкий В. А. Русский социально-универсальный роман XIX века. Становление и жанровая эволюция. -.
М.: Вече, 2007. — 263 с. Отрадин М. В. Роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история» // Русская литература. — 2003. — № 4. -.
С. 35−65Потебня А. А. Теоретическая поэтика: учеб.
пособие. — СПб: Филологический факультет СПбГУ; М.: Академия, 2003. — 384 с. Пруцков, Н. И.
Классическое наследие и современность.- Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1988. — 330 с. Пушкин А. С. Шекспир и Мольер // А. С. Пушкин Собрание сочинений: в 10 т.т. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1962. -.
Т. 7 [Электронный ресурс]. — URL:
http://rvb.ru/pushkin/01text/08history/02articles/1094.htm. — дата обращения: 16.
04.2018.
Страхов И. В. Методы психологического анализа в художественном изображении характеров. Психологический анализ портретов-характеров в романах И. А. Гончарова. — Саратов: СГПУ, 1978.
— 178 с. Тихомиров В. Н. И. А. Гончаров: Литературный портрет. — Киев, 1991. — 154 с. Хализев В. Е. Теория литературы: учеб.
— М.: Высшая школа, 2004. — 240 с. Цейтлин А. Г. Гончаров[Электронный ресурс]. -.
М.: Изд-во АН СССР, 1950. — 491 с. // Официальный сайт Группы по подготовке Академического полного собрания сочинений и писем И. А. Гончарова Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской.
Академии наук. — URL:
http://www.goncharov.spb.ru/tseit_gonch/. (дата обращения: 30.
04.2018).Чернышевский Н. Г. Литературная критика: сб. ст.: в 2-х т.т. — М.: Художественная литература, 1981. -.
Т. 1. — 335 c. Эткинд Е. Г. «Внутренний» человек и внешняя речь: очерки психопоэтики русской литературы XVIII—XIX вв. — М.: Либроком, 2008.
— 448 с. Юрьева С. Н. Концепция художественного психологизма в романном творчестве Ф. М. Достоевского и Ч. Айтматова: Дис. … канд. филол. наук. — Бишкек, 2002. — 180 с.
