Салтыков в маске и без нее

Потому как сам Михаил Евграфьевич негодующе отвергал эти примирительные идеи и жаждал видеть свой народ «дерзающим до вопроса», способным свершать великую историю и навсегда покончить со «старым» миром. Признанием своей литературной деятельности в контексте истории он, по собственному утверждению, видел пробуждение общественного сознания народных масс. Это находит подтверждение в благородном революционно-просветительском пафосе писателя: «Литература и пропаганда — одно и то же».Иван Бунин писал, что в самой личности Салтыкова скрывалась великая сила нравственности и «необычайная мощь духа». То, как мужественно и без устали он карал зло, как напряженно и страстно искал истину и трезво смеялся над реализмом, неотразимо действовали на всех, кто был с ним знаком. При этом (совершая отсылку к теме работы) все эти качестве невероятно органично уживались с высоким романтизмом его души.

Народ видел в Салтыкове-Щедрине совесть, народ видел его лицом думающей, передовой и честной России. Творчество и сама личность сатирика подвергалась многочисленной критике, однако оно также успешно было проверено самым строгим и беспристрастным критиком — временем. К. Федин писал, что сатирические характеристики Щедрина, его типы «вошли как бы в самый состав русского языка», подобно гоголевским. Помпадур, премудрый пискарь, карась-идеалист, пенкосниматель, чумазый и множество других образов превратились из персонажей произведений Салтыкова в нарицательные символы-образы.А. В. Луначарский вспоминает, как однажды за границей популяризатор Щедрина М. С. Ольминский завел речь о нем в присутствии Ленина: «Он говорил о меткости, он говорил о суровом портрете Щедрина, где он изображен закутанным в плед, о том, каким сумрачным, каким неподвижным выглядит этот человек, родивший столько смеха на земле, может быть больше, чем кто бы то ни был другой из живших на ней, не исключая Аристофана, Рабле, Свифта, Вольтера и Гоголя. А потом Михаил Степанович стал вспоминать различные ситуации, <…>, выражения Щедрина. Мы хохотали их меткости, мы изумлялись тому, в какой мере они остаются живыми. И Владимир Ильич окончил нашу беседу таким замечанием: - Ну, Михаил Степанович, когда-то придется поручить вам оживить полностью Щедрина для масс, ставших свободными и приступающих к строительству своей собственной социалистической культуры».Этот эпизод нагляднее дает понять значение ленинского завета «вспоминать, цитировать и растолковывать» М.Е. Салтыкова-Щедрина как одного из самых великих творцов русской демократической культуры. Н. А. Некрасов так писал о Михаиле Евграфовиче:

Его преследуют хулы:

Он ловит звуки одобренья Не в сладком ропоте хвалы, А в диких криках озлобленья. При жизни сатирика и боготворили, и ненавидели. Никто не был равнодушен к творчеству Щедрина и всю свою жизнь автор ощущал толпу, обвинявшую его в «весёлонравии» и в том, что он покусился на «святое»: историю и традиции России, государственность, семью и собственность. Для дополнительной полноты восприятия образа и личности Салтыкова-Щедрина ниже приведены еще мнения и оценки его современников:"Салтыков-Щедрин составляет коллекцию своих героев": от его взгляда невозможно спрятаться (художник А. Лебедев, 1844)"Лицам, мало его знавшим, он казался человеком злым" (русский общественный деятель, адвокат Алексей Михайлович Унковский (1829−1893)Князь Оболенский В. А., рисуя портрет Салтыкова, отмечал мрачность, нервозность, … а отрывочные фразы… «производили впечатление скорее рычания, чем человеческие речи».Николай Константинович Михайловский (1842 — 1904), русский социолог, публицист, литературный критик, соредактор Салтыкова-Щедрина по «Отечественным запискам» вспоминал: «Врагов у него было много… Любезность не оставляла его специальности. Он часто был грубоват, резок, раздражителен, не сдержан в выражениях. Внешность… усиливала впечатление его грубоватой манеры…"Художник Н.

Крамской (1879): «Мысль и страдание застыли навеки в глазах человека, чьим оружием был смех».Как видно, мнения о Михаиле Евграфьевиче разделялись, кто-то относился к нему хорошо, кто-то плохо, кто-то воспринимал его исключительно поверхностно, а кто-то понимал, что под покровом суровости, на самом деле, скрывается «добрый человек». И этот резкий и суровый человек всегда был готов придти на помощь нуждавшемуся. Гнев его был страшен, но он обрушивался исключительно на человека фальшивого и неискреннего. Михаил Евграфиевич ратовал за лучший мир, за становление добра и за беспощадное уничтожение тех многочисленных людских и политических пороков. Как сказал Федор Михайлович Достоевский: «В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: [негодование на общественные язвы, болезни — предполагает страстную тоску о здоровье]».В данной работе большое внимание уделялось анализу личности Салтыкова-Щедрина, используемых им литературных методов и жанре, а также его жизненного пути. Сделано это исключительно потому, что лишь изучив и проанализировав всё это (в том числе, мнения современников), можно было понять, что его творчество, сатира и насмешка ни что иное, как следствие характера автора: под суровой внешностью и кажущейся грубостью скрывается добрый и чувствительный человек, патриот. Он очень тонко воспринимает мир и имеет не дюжую интуицию и провидение. Его достойное образование и интересный жизненный путь позволили ему многое видеть, узнать и прочесть и наверное было бы справедливо сказать, что Михаил Евграфиевич знал свою родную страну лучше, чем кто-либо из современников. Именно по этому он, как никто другой имел право на язвительную насмешку и высмеивание пороков своего общества и государства. Из его уст это звучало, как минимум, справедливо.