Анализ повести М. А. Булгакова «Дьяволиада» (1923 г.)
Наконец, финальная погоня за Коротковым, вооружившимся бильярдными шарами, — верх абсурда, символизирующего невозможность существования человеческой личности в пределах бюрократической машины государства, поглощающей индивидуальность. Автор не скрывает раздвоения личности героя. Напротив, он говорит об этом как о само собой разумеющемся явлении: «Зеркальная кабина стала падать вниз, и двое… Читать ещё >
Анализ повести М. А. Булгакова «Дьяволиада» (1923 г.) (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Министерство образования и науки РФ ГОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского»
Институт филологии и журналистики Кафедра новейшей русской литературы булгаков дьяволиада бюрократизм коротков самоубийство
Анализ повести М.А. Булгакова «Дьяволиада» (1923 г.)
Выполнил Ra-100-man,
студент 4 курса, р/о, 411 гр.
Проверил д.ф.н., профессор Гапоненков Алексей Алексеевич Саратов,
Повесть М. А. Булгакова «Дьяволиада», написанную в 1923 г., относят к ранним произведениям писателя, в которых обывательщина и бюрократизм представлены угнетателями человеческой личности. Интересно, что сам Булгаков понимал невозможность её публикации в силу остро выраженной в ней критики политического строя страны. Так, 31 августа 1923 г. он сообщал в письме своему другу писателю Юрию Слезкину: «Дьяволиаду» я кончил, но вряд ли она где-нибудь пройдет. Лежнев (редактор журнала «Россия» И. Г. Лежнев (Альтшулер) отказался ее взять" .
Тем не менее, «Дьяволиада» была принята к печати в 1924 г. издательством «Недра», возглавлявшимся Николаем Семеновичем Ангарским (Клестовым) (1873−1941), старым большевиком, отличавшимся неплохим литературным вкусом, ориентированным на русскую классику XIX в. В этой связи логично обратить внимание на влияние литературы XIX в. на повесть — в частности, это влияние сатирического гротеска, идущего от М. Е. Салтыкова-Щедрина, и, прежде всего, проблемы «маленького человека», развиваемой Н. В. Гоголем.
Критик И. М. Нусинов в 1929 г. в 4-й книге журнала «Печать и революция» так передавал содержание «Дьяволиады»: «Мелкий чиновник, который затерялся в советской государственной машине — символе „Дьяволиады“ … Новый государственный организм — „Дьяволиада“, новый быт — такая „гадость“, о которой Гоголь даже понятия не имел» .
Варфоломей Коротков, подобно гоголевскому Акакию Акакиевичу, на протяжении всей повести стремится если не добиться справедливости, то выхлопотать себе её: его непрекращающиеся мытарства по различным учреждениям, носящим почти магические названия, — начиная с его родного Главцентрбазспимата и заканчивая Центрснабом и Начканцуправделснабом — направлены на то, чтобы вернуть законное место делопроизводителя, отнятое у него загадочным новым заведующим базой Кальсонером.
Так же, как и у Гоголя, герой «Дьяволиады» теряет смысл жизни и покой, всё более погружаясь в абсурдность собственного мировосприятия. Происходящее главный герой воспринимает словно в наркотическом бреду. Тут Булгаков, как и в своем раннем рассказе «Морфий», клинически точно воспроизвел последствия употребления наркотика. Действительно, немыслимые галлюцинации Короткова представлены его бредовым состоянием, трансформирующим окружающее и окружающих в нелепые статуи, летающие по воздуху…
Фантасмагорическая составляющая повести — это сочетание реального и ирреального, возможного и невозможного, что создаёт в произведении ощущение некоего двоемирия (как выяснится в финале повести, раздвоения личности). Здесь можно узреть также влияние Гофмана с его мрачными пейзажами в сказках.
Мрачность у Булгакова рисуется с помощью механистичности образов, рисуемых больным воображением Короткова. Прежде всего, это его видение Кальсонера, который представляется ему предметизированным подобием демона. Достаточно обратить внимание на описание Кальсонера при их первой встрече: «Этот неизвестный был настолько маленького роста, что достигал высокому Короткову только до талии. Недостаток роста искупался чрезвычайной шириной плеч неизвестного. Квадратное туловище сидело на искривленных ногах, причем левая была хромая. Но примечательнее всего была голова. Она представляла собой точную гигантскую модель яйца, насаженного на шею, горизонтально и острым концом вперед. Лысой она была тоже, как яйцо, и настолько блестящей, что на темени у неизвестного, не угасая, горели электрические лампочки. Крохотное лицо неизвестного было выбрито до синевы, и зеленые маленькие, как булавочные головки, глаза сидели в глубоких впадинах». Последняя характеристика головы и лица Кальсонера отсылает ко сну Короткова накануне этой встречи — ему снился бильярдный шар с ногами. В этой связи становится более оправданным бред главного героя. Но лишь ненадолго. Потому что дальнейшие визуальные воплощения Короткова всё более демонстрируют его душевную несостоятельность, подогреваемую всё новыми неудачами в поисках справедливости. Герой запутался, и весь окружающий его мир стал похож на продолжительный кошмарный сон, в котором находится место и «люстриновым старичкам», и «белому пятну», и ходящей по комнате мути. Все эти образы настолько наполнили всё естество Короткова, что он даже не пытается разуверить самого себя в нереальности происходящего.
Коротков упрямо идёт к своей цели, которая всё больше размывается в его представлении. Уволенный педантичным Кальсонером, он сначала хочет вернуть себе место делопроизводителя. Но чем больше он углубляется в своём болезненном преследовании нового заведующего, тем больше у него возникает проблем. Известие об уходе Кальсонера с должности заведующего не способствует разрешению вопроса Короткова — он потерял документы… Поиски последних приводят его в бюро претензий, где абсурдность происходящего достигает почти критической отметки: кричащий о том, чтобы его ударили, Дыркин; звуки ударяющихся шаров из бильярдной; идущие парадом вокруг стола служащие; вылезающие из печатных машинок брюки.
Наконец, финальная погоня за Коротковым, вооружившимся бильярдными шарами, — верх абсурда, символизирующего невозможность существования человеческой личности в пределах бюрократической машины государства, поглощающей индивидуальность. Автор не скрывает раздвоения личности героя. Напротив, он говорит об этом как о само собой разумеющемся явлении: «Зеркальная кабина стала падать вниз, и двое Коротковых упали вниз. Второго Короткова первый и главный забыл в зеркале кабины и вышел один в прохладный вестибюль». Каждую деталь окружающего героя быта и интерьера Булгаков превращает в олицетворение помешательства героя — зеркальная кабина как символ раздвоения Короткова, например.
Даже сюжет произведения выстроен таким образом, что становится непонятно, как герой оказался в том или ином месте, что он делает и, главное, что вообще происходит. Полнейшая путаница в героях, местах действия (этих бесконечных кабинетах, коридорах, лестницах)… Всё это указывает на неопределённость, замутнённость, имеющую место в переходной эпохе начала века. Люди, превратившиеся в «канцелярию», которая разбегается после ухода начальства, представляют лицо страшной бюрократической машины, сравнение которой с Дьяволом показывает её в контрасте с волокитой гоголевских времён. Теперь чиновники стали ещё более хамски и чёрство относиться к окружающим и друг к другу.
Тот факт, что Коротков получает зарплату спичками, а его соседка Александра Фёдоровна с Губвинсклада — церковным вином (символично также, что Короткова рвёт церковным вином после того накануне последнего дня его жизни), упрочивает в читателе уверенность в том, что именно государство сделало людей жёсткими, эгоистичными, официальными, перемололо их своими шестерёнками и продолжает давить всем, чем только можно: задержкой зарплат; безосновательными увольнениями, прикрытыми шаблонными формулировками; грубостью общения.
И олицетворением всего этого смутного времени в повести является Кальсонер. Человек, не обладающий, подобно булгаковскому же Шарикову, должной грамотностью (свою фамилию он пишет с маленькой буквы; вследствие его некомпетентности Короткова увольняют)… Человек с голосом медного таза… Одним словом, человек-деталь, призванная всего лишь двигать один из механизмов всепоглощающей машины.
Булгаков усиливает мощь этого образа, вплетая в текст то, как видит и как чувствует его Коротков: «Короткову показалось, что слова неизвестного пахнут спичками», «оглушая Короткова кастрюльными звуками»… Двойственность фигуры Кальсонера, т. е. близнецов, в представлении Короткова: тот видится им то с грубым голосом и лысой головой, то с длинной ассирийско-гофрированной бородой и теноровым голосом. Из-за этой путаницы и сам делопроизводитель испытывает раздвоение личности.
Возвращаясь к помешательству Короткова, хочу обратить внимание на происхождение финального эпизода самоубийства героя.
В августе 1923 г. при похожих обстоятельствах погиб некто П. Кротов, глава липового малого торгового предприятия «Смычка». Интересно, что газета с таким названием — орган Первой сельскохозяйственной выставки в СССР упоминается в булгаковском фельетоне «Золотистый город». Кротов отстреливался от преследовавших его милиционеров из нагана, а затем, теснимый снизу и с крыши, выбросился из окна третьего этажа и, тяжелораненый, был добит агентами на перекрестке Маросейки и Армянского переулка. Ранее он был признан «психически неполноценным» и уволен с должности начальника Костромской исправительной колонии. Это обстоятельство фигурировало на процессе его сообщницы баронессы Ольги Григорьевны фон Штейн, проходившем в декабре 1923 г.
Интересно сходство фамилий Кротов и Коротков. Булгаковского героя мальчик-лифтер принимает за похитившего деньги преступника и советует: «Тебе, дяденька, лучше всего наверх, где бильярдные… там на крыше отсидишься, если с маузером». Но в отличие от мошенника и бандита Кротова, Коротков никаких преступлений не свершал, а его сумасшествие — следствие неспособности выбраться из бюрократического лабиринта.
Делая вывод о прочитанной повести, могу сказать, что Булгакову удалось страшно и в мрачных тонах нарисовать картину тогдашней обстановки большого города. Читать произведение достаточно тяжело именно за счёт перенасыщения гротескными приёмами.
А.В. Зархи 10 апреля 1927 г. в газете «Комсомольская правда» утверждал: «Для Булгакова наш быт — это действительно фантастическая дьяволиада, в условиях которой он не может существовать…» Булгаков же в письме правительству 28 марта 1930 г. отмечал «черные и мистические краски, в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта…» .