Образы террора в автобиографических текстах русских народниц 2 половины 19 века

Дипломная Купить готовую Узнать стоимостьмоей работы

Образы террора в автобиографических текстах русских народниц 2 половины 19 века (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Содержание

Введение
Глава 1. Факторы, детерминирующие отношение к террору в автобиографических текстах русских народниц
- 1. 1. Жанровая специфика автобиографий русских народниц
- 1. 2. Репрезентация образов народниц в автобиографиях
- 1. 1887−1904, в тюрьме: писать, чтобы выжить
Глава 2. Эволюция образов террора в автобиографических описаниях 2 половины 19 века в" начала 20 века
- 2. 1. Гендерные аспекты в психологических исследованиях женской идентичности
- 2. 2. Периоды эволюции образов террора в автобиографических описаниях русских народниц: от народничества до революции
- 2. 3. Дискурс о терроре в автобиографиях русских народниц
Заключение
Список литературы

Во второй половине 19 в. в общественных настроениях прослеживается идейная борьба между либерально-демократическим и консервативным лагерем по вопросу положения женщин в обществе. После проведения буржуазных реформ в обществе утверждаются новые пути разрешения женского вопроса. На страницах женских журналов выстраивается новая концепция женского образа. В основе пропаганды нового типа женщин лежит критика образа жизни, модели поведения, мироощущения женщин-дворянок. Прежде всего, критикуются порядки патриархального устройства семьи, где судьба женщины решалась главой семьи.

О невозможности совмещать профессиональную и революционную деятельность писала в своих воспоминаниях А.Прибылева. «Но голова моя уже не годилась для зубрежки учебников; проучившись некоторое время, я покинула эту затею». М. Костюрина также вспоминала, что занималась усердно всего один год на естественном факультете Бестужевских курсов. О своем образовании Э. Улановская в письме к матери из своей первой ссылки писала следующее: «Мне совестно, что я ничего не знаю, я засела за книги, читаю, учусь. Я и учиться буду, мне нужны специальные знания, непременно диплом, чтобы я, попав в следующий раз в ссылку, не была беспомощным птенцом выпавшим из гнезда». Интересен тот факт, что Э. Улановская, вернувшись из первой ссылки, продолжила, как и писала матери, свое образование, но параллельно продолжала заниматься революционной деятельностью. За что и была выслана в Сибирь.

Печальные последствия от недостатка образования многие женщины испытывали всю жизнь. Как правило, после окончания срока ссылки, женщины жили за счет мужей или вели очень напряженную трудовую жизнь, совмещая умственный и физический труд. Из письма Л. Синегуб к Н. Чарушину от 25 апреля 1909 г. «Я нарочно вам опишу один из обычных моих дней: встаю в 7 часов, топлю печь, ставлю самовар, дою корову… Затем, готовлю обед, убираю дом… Сажусь на 1,5 часа заниматься с Лидой… Затем надо же поглядеть газеты, составляю 2 ежемесячных обозрения для местных газет…

и так кручусь изо дня в день".

Немногие из женщин, имевшие богатый революционный опыт, могли заниматься описанием своего героического прошлого и этим частично зарабатывать себе на жизнь. Из письма Е. Ковальской С.М.Степняку-Кравчинскому с просьбой помочь напечатать «Воспоминания»: «Я очень больна, крайне нужны деньги, ничем другим заработать не могу кроме печатания своих «Воспоминаний» .

Интерес к особенностям психологического склада женщин-народниц возник в обществе с момента их появления на исторической сцене. Современникам-либералам революционерки представлялись как «натуры подвижные и впечатлительные». Люди с «охранительными инстинктами» проникались правительственной пропагандой, представлявшей революционерок как женщин развращенных и безнравственных.

В действительности в 70−80-е гг., особенно в период конспирации народовольцев, было достаточно трудно отличить женщину-революционерку среди других женщин. Вся внутренняя жизнь революционерки была скрыта от внимания общества.

Первые психологические характеристики женщинам-народниц мы находим в следственных делах. Они довольно кратки, но наиболее часто встречаются такие определения как экзальтированность, экспансивность, эксцентричность. Вот конкретные примеры.

Херсонское жандармское управление по делу обвиняемой В. Казас отмечает, что она «еще в бытность воспитанницей старшего класса отличалась эксцентричностью» .

Из сопроводительной записки по делу М. Виташевской: «Часто замечалась в сообществе других неблагонадежных личностей и, как девица, экзальтированная, признается вредной».

В прошении Г. Гроссман об освидетельствовании умственных способностей ее дочери Раисы, имеются сведения о том, что еще в гимназии ее дочь отличалась невыдержанностью, за что ее звали «бомба Львовна».

Об эксцентричности поведения В. Гуковской доносил Красноярский полицмейстер Енисейскому губернатору: «Находясь в театре, она громко хохотала и садилась на пол. По целым ночам в квартире, занимаемой с матерью, происходили сходки из подобных же ей личностей, по целым ночам происходили крики, смех, пляски"1. Об экзальтированности и эксцентричности В. Гуковской писал Лион в своих «Воспоминаниях»: «Она не принадлежала ни к одному из революционных кругов. Это была экзальтированная девушка, почти ребенок, обращавшая внимание чуть ли не всей Одессы своим эксцентричным костюмом и поведением» .

Экспансивность характера женщин-народниц проявлялась в их отношениях с родителями. Большинство женщин стремилось к полной независимости и часто прерывали родственные связи с родителями. Известны побеги из дома сестер Чемодановых, С. Барановой, Х. Шур, П. Польгейм, Ф. Товбин, О.Райз. Временно освобожденная в 1883 г., Н. Горинович даже подает прошение, в котором заявляет, что к отцу она поехать не может и, если ей не разрешат жить у сестры или в Петербурге, то она предпочитает остаться в крепости.

Таким образом, психологические особенности женщин явились одной из причин формирования революционного мировоззрения и перехода к революционной деятельности.

Становление революционного мировоззрения женщин проходило в условиях наступательной борьбы атеистических идей, но при господствующим положении религиозных традиций в обществе и религиозном мировоззрении большинства населения России.

Приведем два свидетельства о домашнем религиозном воспитании будущих революционерок, которое было типичным для 19 века. Из письма Е. Брешко-Брешковской к Я. Стефановичу: «…Когда я была маленькая, нас заставляли читать молитву Ангелу Хранителю и я по вечерам /нагрешив за день/ с особенным чувством произносила слова: дай мне сердце доброе и кроткое». Другое свидетельство мы находим в прошении священника Орлова, отца А.Орловой. «Означенная дочь моя была мною воспитана в духе христианской религии и всегда ей было внушено беспредельное благоговение к священной особе».

О том, что революционные идеи и отдельные положения революционной теории принимались на веру свидетельствуют и сами женщины в своих воспоминаниях. Из воспоминаний О. Райз: «Несмотря на свою молодость /мне было тогда 17 лет/ я была уже подготовлена более или менее к пониманию революционных формул и была убеждена, что если будет переворот, то новый строй будет республиканский. Эта наивная вера в несбыточное была уделом многих тогда сверстников моих». Из воспоминаний В. Ваховской: «Вера в возможность немедленного восстания, а с нею энтузиазм, с которым я готова была без сожаления отдать свою жизнь на благо человечества, улеглись. Явились новые заботы — дети. Я решила, что теперь не время призывать к восстанию, а готовить отдельных личностей из народа, способных быть руководителем масс» .

В формировании революционного мировоззрения большую роль сыграло психологическое состояние и ценностные ориентации, которые были присущи будущим революционеркам в отроческом и юношеском возрасте. В своих воспоминаниях Х. Шур писала: «Я чувствовала сильнейшую потребность найти идеал, которому бы я поклонялась, который бы меня захватил, поглотил мое существование и дал мне жизнь и счастье». Несколько иначе свое психологическое состояние описывает В.Ваховская. «Мне хотелось бедности, труда, борьбы». Несмотря на разность юношеских переживаний будущих революционерок, их психологическое состояние было обусловлено переживаниями, лежащими в области духовных потребностей. Данному психологическому состоянию соответствует такой тип деятельности, который бы давал, прежде всего, моральное удовлетворение.

В 50 — 60-е гг. 19 в. в обществе можно условно выделить два мощных идейных направления. Первое направление составляли идеи равноправия женщин в получении образования и профессиональной деятельности и второе — идеи революционно-демократического лагеря, направленные на привлечение женщин к революционной борьбе и общественной деятельности. Широко пропагандируемая революционно-демократическим лагерем идея искупления долга перед народом и предлагаемый ими вид деятельности на благо народа совпадал с психологическим состоянием юных идеалисток. В результате мы видим, что подавляющая часть женщин-народниц работали либо учительницами либо медиками.

Т.Лебедева начала свою деятельность с вполне мирного занятия учительницы в школе, в одном из благотворительных заведений. Но, познакомившись с участниками революционного движения 1874 г., выбрала революционный путь «исходя из желания помочь народу». Подобное объяснение причин своего участия в революционном движении приводит Х. Гринберг на процессе «17- ти». «Я желаю объяснить, как я сделалась членом партии Народная Воля. Вначале у меня были самые мирные планы, я хотела пойти в народ, не для того, чтобы учить его, на это я считала себя слишком неспособной, а просто чтобы посмотреть, действительно ли его положение таково, каким я его знала из книг и из рассказов других». А. П. Корба в 1870 г. учредила «Общество содействия народному образованию» затем участвовала в качестве сестры милосердия в русско-турецкой войне 1877 г. В результате полученного опыта она приходит к выводу о необходимости революционных изменений. Д. Кенннан писал, что с войны она «вернулась с ясно осознанной целью служить народу. Постепенно она пришла к убеждению, что для улучшения положения народа прежде всего необходимо изменить существующий строй». Свидетельство Д. Кеннана подтверждает сама А. П. Корба в своих воспоминаниях: «Словом, народу грозила гибель от бедности и невежества, а вырождение расы было не за горами».

Основным пунктом эмоциональных переживаний было бедственное положение народа. Стабильность эмоциональных переживаний являлась исходным пунктом формирования революционного мировоззрения. Е. Субботина в своих воспоминаниях писала: «В последней год моего обучения нас с матерью занимал вопрос, как помочь крестьянству. Раздача земель бесполезна, ибо земля скапливалась в руках более сильных, а более слабые остаются бедствовать.

Чтобы решить мучившие нас вопросы, поехали учиться в Цюрих"". В это время Е. Субботиной было 17 лет. В 17 лет уезжает учиться в Цюрих В. Ваховская (Указ. Соч.). Причина отъезда — все те же эмоциональные переживания. «Я сердцем поняла, что своим существованием обязана трудящимся, что я в долгу у них и должна отдать все силы для облегчения их положения и изменения условий, способствующих развитию такого неравенства. Его как это сделать? Надо учиться и найти разгадку в науке».

Таким образом, мы можем говорить, что переход к революционной деятельности был обусловлен типом мышления и особенностью психологического состояния, выражением которого был поиск деятельности альтруистического содержания. Особенность мышления, заключавшаяся в способности принимать на веру те или иные идейные установки, обеспечили формирование революционного мировоззрения, основные положения которого менялись в зависимости от различных обстоятельств. Примером этому может служить массовый переход пропагандистов к террористической деятельности. О. Любатович переход к террористической деятельности объясняла следующим образом. «Они искали высшей нравственной санкции «прав человека» в народе и не найдя ее в реальном русском человеке, в этом скопище именуемом народом, они обнажили меч, мстя за искажение человеческой природы, в лице народа-раба.

Отвергая религию как основную идею устройства общества, революционерки изменяли свой социальный статус, быт, личную жизнь в атеистическом, нигилистическом и революционном духе. Но религиозное воспитание, а для некоторых революционерок (А.Кувшинская, А. Якимова, Л. Чемоданова) и религиозное образование, подпитывало революционное мировоззрение и революционную активность. Историк Р. Г. Эймонтова считает, что" даже самое радикальное отрицание церкви и религии не исключало определенной преемственности отрицателей к отвергаемому ими мировоззрению". Эту определенную преемственность мы находим прежде всего в том, что революционеры являлись носителями не знаний, а веры. Для утверждения своей веры они в своем поведении не выходили за рамки религиозных традиций: фанатизм, аскетизм, жертвенность. Более того, склонные к идеализации, они воспринимали друг друга в образе христианских мучеников и святых. Жертвенное самоубийство Н. Сигиды и ее предсмертное обращение к товарищам есть проявление религиозного состояния. В предсмертном письме Н. Сигида писала: «…знаю мои дорогие, что хоть и жаль вам будет меня, но зато же приободритесь и порадуйтесь за меня, за мою глубокую веру и преданность святой правде и добру». Использование религиозной лексики в прощальном письме отражало психическое состояние, которое по форме напоминает состояние у религиозных фанатиков. Фанатичную преданность революционному делу отмечал начальник Екатеринославского жандармского управления. «…Н.Сигида принадлежала к числу тех государственных преступников, которые в революционном деле убеждены до фанатизма».

Мемуары, переписка, документы личного характера говорят о том, что революционеры в наиболее критические, трагические периоды своей жизни обращались к вопросам веры. О. Любатович в письме к Ф. СтепнякКравчинской выражает соболезнование по поводу смерти ее мужа и пишет, что верит в существование загробной жизни и независимости бытия духа. В фонде коллекции документов по истории революционного движения в России Государственного архива Российской Федерации был обнаружен факт прямого обращения революционера Ювачева к религии. «Во время своего заключения в Шлиссельбургской крепости революционер занимался чтением греческой библии, делал из нее обширные выписки и комментировал текст. Просил дозволения посещать церковь».

В воспоминаниях и письмах народниц мы довольно часто встречаемся с религиозной лексикой, которую также можно рассматривать как проявление религиозности мышления. Из письма А. Алексеевой к П. Ивановской: «Я страстно, страстно жажду видеть Вас у себя. Вы для меня все та же белая, святая, спокойная богородица, с чудными голубыми глазами и ясным взором» Из воспоминаний Ф. Кона: «Кутитонская привлекала мягкостью, добротой и любовью к ближним в самом широком значении этого слова. Она напоминала христианских мучениц, жила своей верой и за эту веру готова была пойти на все» .

3. Дискурс о терроре в автобиографиях русских народниц Личная жизнь женщин-народниц была сложна, многообразна и достаточна трагична. В исторической литературе это тема освещалась фрагментарно, в основном за счет мемуаров. Материалы Государственных архивов Российской Федерации, Иркутской У наиболее радикально-настроенных женщин, вследствие «сверхнормативной» деятельности наблюдается ослабление материнского инстинкта. Даже жизнь собственного ребенка не останавливала некоторых женщин от выполнения революционных обязанностей. В своих воспоминаниях Х. Шур писала о своей личной жизни «Родила дочку вне брака в Кургане и оставила ее у Л. Самарской и уехала в Тюкалинск. Л. Самарская привезла ребенка в Тюкалинск, где он умер». Родив второго ребенка, она вновь оставляет месячного младенца на попечении незнакомых людей, которые затем передают ребенка в семью ссыльных революционеров.

Идеологи и лидеры революционного движения ставили высокие цели, и не заботились о средствах для их реализации. Например, приветствовалась передача капиталов и состояния на революционные нужды. Поскольку участники революционного движения, в силу своего юного возраста и косвенного отношения к накоплению капиталов не имели полного права распоряжаться состоянием своих родителей, то им предлагался путь обмана. Так Л. Дейч в письме к И. Присецкому сетует на денежных радикалов, которые не хотят отдать всех денег партии и настоятельно советует И. Присецкому обмануть родичей и родителей и отдать свое состояние на дело революции.

А.Корба писала о начале своей революционной деятельности, когда М. Решко предложила ей принять участие в кружке по заботе о снабжении заключенных всем необходимым. «Я без колебания дала свое согласие, хотя была несколько разочарована. Я не этого ждала от знакомства с ней; мне хотелось принять участие в революционной борьбе, разделять ее трудности и опасности».

Большинство ссыльных женщин, сосланных в Якутскую область, с середины 80-х гг. проживало в вышеперечисленных районах. В 1889 г. в Якутском и Олекминском округах находилось 15 женщин .

М.Костюрина, проживавшая с мужем в Якутском округе, писала в своих воспоминаниях. «Все с увлечением занимались хозяйством, косили, жали хлеб, ухаживали за овощами, у всех были лошади и коровы».

Несколько поэтизированную характеристику географического и экономического положения Колымского края давал В.Г.Богораз-Тан в своих воспоминаниях. ''Фантастическая страна, заброшенная где-то на крайнем Севере, почти за пределами Азии, имела свои особые нравы и даже преимущества. В Колымске был предел, дальше идти было некуда, разве топить людей в полярном море".

С начала 80-х гг. в связи с усилением террористических тенденций в народническом движении и расширением практики вооруженных сопротивлений при аресте, правительство стало чаще использовать в отношении женщин наказание каторжными работами. Тем не менее, по воспоминаниям А. П. Прибылевой, женщин не участвовавших активно в революционном движении на каторге не было. Исключение составляла Ю.Круковская. «Она единственная из каторжанок, случайно попала, не имея никакого отношения к революционному движению». С 1880 г. на каторге наблюдается резкое увеличение радикально настроенных женщин.

Таким образом, профессиональный состав женщин на каторге и относительная малочисленность, по сравнению с мужской тюрьмой, формировали еще одну специфическую черту женской каторги — сплоченность и боевой дух. Необходимо добавить, что по социальному составу, женщины каторжанки были преимущественно дворянского происхождения. Профессиональный и социальный состав, психологические особенности каторжанок ставили женскую тюрьму в несколько иные бытовые условия и отношения с местной администрацией.

О женской тюрьме на Усть-Каре Е. Брешко-Брешковская писала следующее: «Достаточно сказать, что это был ряд карцеров для уголовных каторжан. Длинный деревянный сарай, разделенный в длину на три части, имел посредине широкий коридор, в котором стояли 2 печи. По обеим сторонам коридора шли ряды одиночек, по десять с каждой стороны. Освещалась одиночка маленьким окошечком в 2 стекла. Стены были полны клопов, не дававших спать буквально всю ночь. Зимой же стены камеры промерзали насквозь. Женщины крайних камер спасались от холода льдов, завешивая стены распоротыми арестантскими юбками» .

Несколько иную и более оптимистичную картину женской тюрьмы давал Л.Дейч. «Каждая из женщин помещалась в отдельной камере, холодной и полутемной, но все, же заключенные могли оставаться одни и быть вместе, когда они этого хотели, так как камеры эти днем вовсе не запирались. Кроме того, в их распоряжении была передняя, служившая им общей столовой и сборным местом». А. П. Прибылева также, как и Е. Брешковская отмечала бытовые неудобства тюрьмы, но при этом писала о свободе внутренней жизни женской тюрьмы.

Суть артельного хозяйства изложила в своих воспоминаниях А. П. Прибылева «Надзирательница для нас брала заказы с воли и служила посредницей между заказчиками и нами. Работы эти состояли в шитье и в различного рода вышивках более или менее замысловатых, которые хорошо оплачивались».

В мае 1882 г. произошло первое крупное столкновение женской тюрьмы с администрацией, в основе конфликта — жестокая расправа с мужской тюрьмой, из которой бежало 6 человек, за свой протест, в форме голодовки, женщины были переведены на карцерное положение. Они были лишены на 3 месяца прогулок, денег, посылок, переписки с родными. Затем, отношения с администрацией вошли в прежнее русло. Вспоминая 1884 г., А. П. Прибылева, писала: «В этих отношениях совершенно отсутствовали наступательные стремления.

Я говорю здесь только о тех лицах, которые были приставлены к нашей тюрьме. Все они исполняли свои обязанности и, как было очевидно для всякого, исполняли их для жалованья, которое получали от казны. Они кормились службою, боялись больше всего на свете потерять ее и поэтому делали свое дело добросовестно. Стерегли нас, доставляли все, что по расписанию полагалось, и не передавали то, что не полагалось" .

Профессиональный революционный опыт и длительность революционной деятельности, а также крайняя мера наказания формировали определенный психологический настрой, который способствовал сохранению революционных традиций и настроений.

Собранные фактические данные о революционных выступлениях женщин в Сибири требуют анализа и классификации. Для этой цели вводится понятие «активность», которое позволит понять существенную сторону пребывания женщин в ссылке и на каторге. В предшествующих работах по политической ссылке использовалось понятие «революционная деятельность». Исследователь Л. А. Ушакова в историографическом обзоре по народнической ссылке 70−80 гг. перечисляет формы революционной деятельности народников. «Создание боевой, централизованной организации, образование революционных кружков, создание программных документов, революционная пропаганда среди местных жителей, распространение нелегальной литературы, коллективные и индивидуальные протесты, создание нелегальных библиотек. Понятие «деятельность» в советской психологической науке определяется как «специфический вид активности человека, направленный на познание и творческое преобразование окружающего мира, включая самого себя, и условия своего существования». Деятельность всегда целенаправленна, активна, систематична, нацелена на создание некоторого продукта /материальной или духовной культуры/. Для характеристики поведения большинства женщин в ссылке более подходит понятие «активность». «Активность-это реакция на внешнюю среду и характеризуется следующими признаками: не всегда целенаправленна, не предполагает создание определенного продукта, носит зачастую пассивный характер, спонтанна».

Специфика пребывания женщин в ссылке была обусловлена ее малочисленностью, разнородностью социального и возрастного состава, идейной направленности.

Разбросанные по бесконечной Сибири, запрятанные правительством в маленьких городах и селениях женщины не могли заниматься революционной деятельностью. Но, имея высокую чувствительность и революционный навык, женщины очень часто проявляли свою революционную активность, которая выражалась в форме протеста. Единицы из женского состава ссылки смогли подняться в своей революционной активности до систематической, целенаправленной революционной деятельности. Как правило, эти женщины продолжили революционную деятельность после сибирской ссылки.

Источниками революционной активности женщин в ссылке служили объективно тяжелые условия сибирской ссылки /климат, удаленность, трудности в нахождении себе занятий/, отношения с местной администрацией, также внутренние побудительные причины. Об этих внутренних источниках революционной активности в Сибири писала мать административно-ссыльной В. Гуковской в прошении к генерал-губернатору Восточной Сибири. «Чтобы уберечь дочь в особенности от тех влияний, которые так сильно действуют на всех ссыльных, раздражают их физически и все более нравственно, бессознательно доводят их до новых преступлений, лиц развитых умственно сколько-нибудь, но еще не выработавших для себя твердых правил; нравственных правил, даже до посягательств на свою жизнь». Участница народнического движения Э. Улановская объясняет суровость ссылки следующим образом: «День за днем тянется мучительно однообразно…

ненужность той или иной работы убивает всякую инициативу. Большинство товарищей живет долго еще интересами того, что еще так недавно было близко и дорого там, далеко, откуда он изъят внезапно. Если бы вдруг стало известно, что нужно изучать китайскую грамоту, очень многие тотчас бы уселись добросовестно на целые месяцы и годы. Но так учиться про запас, на всякий случай, тяжело очень" .

Часть радикально настроенных женщин, принимавших участие до ссылки в террористических актах или радикальных кружках, вполне осознанно продолжали практиковать в ссылке те же радикальные средства борьбы, поднимаясь в своей революционной активности до осознанной, целенаправленной революционной деятельности. С. Богомолец, Е. Россикова считали своей обязанностью вести в тюрьме борьбу из-за разного рода поводов. Они использовали в своей борьбе различные средства: голодовки, побеги, вплоть до оскорбления действием местной администрации. Е. Ковальская, участвовавшая в конце 60-х гг. в общественном движении, а в конце 70-х гг. в революционном движении, также имела в ссылке разнообразный революционный опыт борьбы: побеги, дерзкое неповиновение властям, голодовки.

В 1879 г. в Пудоже /Европейский Север/ за самовольную отлучку политические ссыльные мужчины были жестоко наказаны. В поддержку своих товарищей выступили три административно-ссыльные женщины, которые также совершили самовольную отлучку. В основе данного конфликта с местной администрацией было стремление ссыльных сохранить за собой право совершать прогулки за город.

Одна из участниц протеста, Э. Улановская, так объясняет причины своего присоединения к протесту. «Если сегодня товарищу пришлось вынести ту или иную несправедливость, завтра я ничем не гарантирована от того же самого. В силу необходимости мы на виду друг у друга. Если у одного из членов нашей вынужденной единицы обеда нет — остальным он застрянет в горле. Чувство товарищества, помимо всякого желания, с часа вступления под гостеприимные своды тюрьмы пропитывают нашу плоть и кровь.

В коллективном протесте ссыльных г. Ишима также принимали участие женщины. В своих воспоминаниях Л. Лойко писала. «Чернявская, Афанасьева, Медведева и я категорически отказались от присяги. Мы органически не могли подписаться под клятвой быть предателями, мы видели в принятии присяги политическими ссыльными подрыв морального авторитета последних — а он был очень высок в глазах окружающего населения» .

Участие женщин в коллективных протестах было обусловлено в большинстве случаев морально-этическими принципами поведения.

Кроме того, по воспоминаниям очевидцев, М. И. Кутигонская хотела своим покушением породить серию террористических актов в Сибири, что подтверждает и сама революционерка в своем заявлении. «Не забывайте, что революционная идея все ближе и ближе становится достоянием масс и что столкновение штыка с идеей вызывает страшную грозу».

В условиях сибирской ссылки, когда женщинам уже не приходилось скрывать своего революционного прошлого, в их поведении и психологическом состоянии обнаруживаются общие черты. Оторванные от революционной среды, лишенные возможности заниматься деятельностью, свойственной их складу ума и характера, а в большинстве случаев — это была деятельность педагогическая или медицинская, женщины вынуждены были обращаться к жизни материальной, в которой стояла одна задача биологического существования. В результате, мы видим, что психологическое состояние женщин отличалось нестабильностью эмоций и даже депрессивными состояниями в форме болезни.

Революционная активность женщин проявлялась в их посреднической деятельности при получении и передачи нелегальной корреспонденции, литературы, запрещенных книг.

Итак, революционная активность ссыльных женщин принимала различные формы протеста. Наиболее часто встречающаяся форма протеста — это участие в коллективных и индивидуальных протестах Имеющиеся сведения о протестах дают возможность дать им классификацию. Первая группа протестов, наиболее распространенная, отражала этические идеалы женщин-революционерок. Вторая группа отражала радикальность воззрений женщин и служила демонстрацией их убеждений. Третья группа протестов была обусловлена психологическими особенностями и отражала реакцию женщин на суровые условия сибирской ссылки.

У многих женщин-террористок жертвенные мотивы прослеживаются особенно отчетливо. Классический пример —Мария Беневская, верующая христианка, изготовлявшая бомбы пострадавшая при случайном взрыве; она находила оправдание своей деятельности скорее в Библии, нежели в партийных программах, Евстолия Рогожинникова, застрелившая начальника Главного тюремного управления А. М. Макснмовского, писала перед казнью, что она вступила на путь терроризма из чувства долга и любвн к людям. Дора Бриллиант рвалась сама выйти с бомбой на Плеве или вел. кн. Сергея Александровича; а ведь и в том и в другом случае гибель была практически неизбежной. «Беззаветное самопожертвование, спокойное сознание неизбежности своей гибели — такова была самая яркая отличительная черта всей этой группы», — писала о товарищах, женщинах и мужчинах, Валентина Попова в своих, публикуемых в этом сборнике, воспоминаниях.

Интересно сравнить отношение к моральной стороне терроризма революционеров двух поколений — народовольцев и эсеров. Легендарная Вера Фигнер пережила 20-летнее заключение в Шлиссельбурге, вышла на поселение и в конце концов перебралась за границу, где сблизилась с эсерами. По ее мнению, у народовольца, «определившего себя», не было внутренней борьбы: «Если берешь чужую жизнь — отдавай и свою легко и свободно… Мы о ценности жизни не рассуждали, никогда не говорили о ней, а шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать».

Далее в ее мемуарной книге, где воспроизведены разговоры с Савинковым, следует блистательный по своей откровенности пассаж, многое объясняющий в психологии и логике не только террористов, но и революционеров вообще: «Повышенная чувствительность к политической и экономической обстановки затушевывала личное, и индивидуальная жизнь была такой несоизмеримо малой величиной в сравнении с жизнью народа, со всеми ее тяготами для него, что как-то не думалось о своем». Остается добавить — о чужом тем более. Т. е., для народовольцев просто не существовало проблемы абсолютной ценности жизни.

Рассуждения Савинкова о тяжелом душевном состоянии человека, решающегося на «жестокое дело отнятия человеческой жизни» казались ей надуманными, а слова — фальшивыми. Неизвестно, насколько искренен был Савинков; человек, пославший боевика убить предателя (Н. Ю. Татарова) на глазах у родителей, неоднократно отправлявший своих друзей-подчиненных на верную смерть, не очень похож на внутренне раздвоенного и рефлектирующего интеллигента. Его художественные произведения достаточно холодны и навеяны скорее декадентской литературой, чем внутренними переживаниями.

Однако он все же ставит вопрос о ценности жизни не только террориста, но и его жертвы и пытается найти политическому убийству (опять-таки, неизвестно, насколько искренне) подобие религиозного оправдания. Характерно, что в его разговорах с Фигнер мелькают слова «Голгофа», «моление о чаше». Старая народница с восхитительной простотой объясняет все эти страдания тем, что «за период в 25 лет у революционера поднялся материальный уровень жизни, выросла потребность жизни для себя, выросло сознание ценности своего „я“ и явилось требование жизни для себя». Неудивительно, что получив как-то раз письмо от Савинкова с подписью: «Ваш сын», Фигнер не удержалась от восклицания: «Не сын, а подкидыш!» Необходимо добавить, что цитируемые воспоминания были написаны до загадочной гибели Савинкова и финал его запутанной жизни был еще неизвестен мемуаристке.

Не мучилась особенно над нравственными проблемами, связанными с терроризмом, другая прославленная революционерка 1870-х — «бабушка русской революции» Екатерина Брешковская, вошедшая в руководство ПСР. В 1905 году со страниц центрального органа партии она призвала к массовому «аграрному» террору. Она писала, что подобные действия на первых порах «едва ли не единственная возможность для крестьян проявить дух протеста, пробуждение человеческого достоинства». Партия социалистов-революционеров «согласует свою тактику с этими лучшими сторонами народной психологии».

Партии нет смысла направлять «более передовые и сознательные народные силы на такие элементы, уничтожение которых, нисколько не ослабив главную крепость — правительство — в то же время вызвало бы бесконечный ряд осложнений, не на пользу, а во вред восстанию». Однако партия, в соответствии с духом и смыслом своей программы, обязана насаждать среди крестьянства политический террор, воспитывающий «не только необходимый дух борьбы и умение защитить себя от сильного и непримиримого противника, но и сознание причинной связи явлений, знание политической стороны государственного строя».

Итак, воспитание духа борьбы и политическое самообразование крестьян посредством политических убийств!

Некоторая оголтелость старой народницы произвела впечатление даже на такого последовательного сторонника терроризма и одного из главных его идеологов, как лидер ПСР Виктор Чернов. Он вспоминал впоследствии, что «бабушка» «в это время готова была каждому человеку дать револьвер и послать стрелять кого угодно, начиная от рядового помещика и кончая царем, и считала, что ЦК „тормозит“ революцию, желая направить ее по какому-то облюбованному руслу, когда нужно самое простое, во все стороны разливающееся половодье». ЦК, кстати, отнюдь не «тормозил» и летом 1905 г. в одной из передовиц «Революционной России» было провозглашено, что в разгар гражданской войны партия будет уважать личную безопасность лишь тех людей, которые сохраняют нейтралитет в борьбе правительства и революционеров. «Свинцовая пуля» обещалась теперь не только «столпам» правительства, но и «мелким сошкам».

Анна Гейфман пишет о Евстолии Рогозинниковой, застрелившей начальника Главного тюремного управления Максимовского, время от времени оглашавшей зал судебного заседания взрывами смеха. А ведь дело шло к виселице — и ею действительно закончилось. Обращает внимание Гейфман, так же, как и Эми Найт, на свидетельство современника о том, что застрелившая генерала Г. А. Мина Зинаида Коноплянникова «шла на смерть как на праздник». Думаю, что многие свидетельства современников требуют свежего взгляда и непредвзятого анализа. В то же время делать какие-либо выводы о психической неадекватности террористов надо с крайней осторожностью.

Так, Коноплянникова оказалась второй женщиной, после Софьи Перовской, казненной за политическое преступление. Прецедентов не было 25 лет. Таким образом, идя на теракт, она могла скорее рассчитывать на снисхождение, нежели на виселицу. Или ее отказ подать прошение о помиловании и хладнокровное поведение во время казни: что это, отклонение от нормы или точное следование партийной установке «умереть с радостным сознанием, что не напрасно пожертвовали жизнью».

Гейфман приводит цитату из недатированного письма Марии Спиридоновой, находящемся в архиве ПСР в Амстердаме, в котором она пишет, что хотела, чтобы ее убили на месте покушения и что ее смерть была бы прекрасным агитационным актом. В более известном письме, переданном из Тамбовской тюрьмы, где она находилась после убийства Луженовского, на волю и разошедшимся по всей России, Спиридонова сообщала о своей попытке застрелиться сразу после теракта, о своем призыве к охране Луженовского расстрелять ее на месте, о стремлении разбить себе голову во время конвоирования из Борисоглебска в Тамбов. Однако свидетельствует ли это, опять-таки, о склонности к суициду или о попытке избавиться от пыток и издевательств, которые не замедлили последовать?

Фрума Фрумкина объясняла свое не очень мотивированное покушение на начальника киевского жандармского губернского управления, туповатого и неудачливого на своем поприще генерала В. Д. Новицкого вполне рационально: «Террористические акты, — заявила она, — являются пока, в бесправной России, единственным средством хоть несколько обуздать выдающихся русских насильников».

Заключение

Автобиографии русских народниц можно отнести к философской автобиографии, представляющей собой эго-текст, т. е. текст, написанный мыслителем о себе, о своей жизни, о своих мировоззренческих и нравственно-ценностных установках. Философская автобиография — это не просто фиксация жизненных этапов, как правило, хронологически выстроенная. Это осмысление автором эпохи, ее идеологических, социально-политических характеристик, отражение собственного мироощущения и мировосприятия, самоидентификация. Изучая идеи и творчество людей, незнакомых или ушедших из жизни, мы отождествляем их Эго с предлагаемыми или оставленными о себе текстами. В этом случае, философская автобиография выступает репрезентантом творческой личности, данный вид эго-текста способен не только его представлять, но и замещать его автора.

Итак, рассматривая образ террора женщиннародниц к можно отметить следующее:

Формирование психологического склада личности женщиннародниц происходило в период распада господствующей идеологии, основанной на христианской религии.

Многие девушки переживали духовную драму, отходя от традиционного образа жизни, основанного на выполнении христианских обязанностей. Отвергая внешнюю сторону исповедования религии, женщины в силу своих психологических особенностей (высокая чувствительность к вопросам справедливого устройства общества, стремление к деятельности нематериального свойства), были готовы воспринять любую идеологию, которая совпадала бы с их духовными запросами.

Таким образом, говоря о характере образа террора женщин, можно сделать следующий вывод. Лишь небольшая часть женщин, имевших твердые революционные убеждения, продолжали революционную деятельность и использовали протесты для демонстрации своих взглядов.

Формирование мировоззрения женщиннародниц проходило на фоне исторических преобразований в экономике и мощного общественного движения, развернувшегося в стране. С момента появления народников на исторической сцене существует несколько точек зрения на истоки и сущность их мировоззрения.

Система взглядов женщинреволюционерок складывалась в период разрушения старых знаний о построении мира. Усвоение новых естественнонаучных взглядов происходило на уровне веры. В складывании революционного мировоззрения женщин основную роль играли не знания, а уровни усвоения этих знаний. Исходным пунктом формирования мировоззрения женщин было их мироощущение, мировосприятие и миропонимание. О мироощущении женщиннародниц имеется достаточно свидетельств в мемуарной литературе.

Список литературы

Автобиографические записки сибирского крестьянина В. А. Плотникова: публикация и исследование текста [Текст] / подготовка текста, предисловие и комментарий Б. И. Осипова. — Омск, 1995. — 176 с.

Аптекман, О. В. Общество «Земля и воля» 70-х годов [Текст] / О. В. Аптекман. — Пг.: Колос, 1924. — 459 с. 66.

Аптекман, О. В. Общество «Земля и воля» 70-х годов [Текст] / О. В. Аптекман. — Пг.: Колос, 1924. — 459 с.

Белова В. М. Дискурсивные слова в мемуарах монтажного типа [Текст] / В. М. Белова // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2: Языкознание. — 2010. -.

Т. 2, № 1−11. — С. 196−199.

Бестужев (Марлинский) А. А. Взгляд на старую и новую словесность в России // Полярная звезда. М.; Л., 1960. С. 17.

Богданович А… Три последних самодержца. М… 1990. С. 339.

Боевая организация партии социалистов-революционеров: «По делам вашим воздастся вам"//"Кровь по совести»: Терроризм в России/Документы и биографии. С. 124.

Брейтбарт Екатерина. «Окрасился месяц багрянцем», или подвиг святого террора// Континент. 1981. № 28.

Брешко-Брешковская Е. Из воспоминаний. Голос минувшего. 1919, С. 12.

Брешковская Е. Письма старого друга. Письмо шестое// Революционная Россия. № 69. 15.

06.1905. С. 5−6.

Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество. М., 1992, С.117−118.

Былое 1906. № 6. С.

77.

Ваховская В. Воспоминания. Курск, 1928, С.

31.

Вебер M. Исторический очерк освободительного движения в России и положение буржуазной демократии. M., 1906, С.

317.

Виттекер Ц. Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб., 1999. С. 111.

Галиуллина Д. М. Проблема изучения мемуаров в русской исторической мысли [Текст] / Д. М. Галлиулина // Ученые записки Казанского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2006. -.

Том 148, Кн. 4. — С.

36−45. С.

44.

Голубева И. В. Опыт создания коллективного речевого портрета: (на материале экспресивного синтаксиса мемуарной прозы) [Текст]: автореф. дисс. … д.филол.

н. — Краснодар, 2002.

Гусев К. В. Рыцари террора. М., 1992. С. 35.

Гусев К. В. Рыцари террора. М… 1992. С. 34.

Дело Ф. Фрумкиной//Революционная Россия. М 39. 1.

01.1904. С. 5.

Елизаветина Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм. Проза. М.: Наука, 1982. С. 235—263.

Елизаветина Г. Г. «Былое и думы» А. И. Герцена и русская мемуаристика XIX в.: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 1968.

Женское образование. 1879. № 2. С.

138.

Житомирская С. В. Предисловие // Воспоминания и дневники XVIII—XX вв.: Указатель рукописей. — М., 1976. — С. 6.

Журавлева Е. А. Особенности языковой репрезентации категории адресата в политических мемуарах (на материале мемуаров Б. Клинтона «My life») [Текст] / Е. А. Журавлева // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). — 2011. — Т. 8, № 4.

Записные книжки полковника Г. А. Иванишина//Минувшее. М.-СПб… 1994. Т. 17. С. 497.

Зарецкий Ю. П. История субъективности и история автобиографии: важные обновления // Неприкосновенный запас. 2012. № 3. С. 218—232. URL:

http://magazines.russ.ru/nz/2012/3/z18-pr.html.

Зензинов В. М. Пережитое. Нью Йорк. 1953. С. 108.

Ивановская П. С. Автобиография//Деятели СССР и революционного движения в России: Энциклопедический словарь Гранат. М.

1989.

История одного предателя: террористы и политическая полиция. М.: Высшая школа, 1991.

К биографиям А. И. Желябова и С. Л. Перовской [Текст] // Былое. — 1906. — № 8. — С. 108−129. 124.

Кан, Г. С. «Народная воля»: идеология и лидеры [Текст] / Г. С. Кан. — М.: Пробел, 1997. — 196 с. 160−161.

Каторга и ссылка 1928. № 1(38). С.

73.

Каторга и ссылка, — 1926. № 24. С. 244.

Каторга и ссылка. 1926. № 24. С. 193.

Кеннан Д. Сибирь и ссылка. СПб., 1999, С.

201.

«Кровь по совести»: Терроризм в России /Документы и биография. Сост. О. В. Будницкий. Ростов н/Дону: РГПУ, 1994; см. также Будницкий О. В.

«Кровь по совести»: терроризм в России (вторая половина XIX — начало XX в.)//Отечественная история. 1994. № 6; его же. Истоки терроризма: 1860-е// За строкой учебника истории. Ростов н/Дону: РГПУ, 1995.

Козлова Н.Н., Сандомирская И. И. «Наивное письмо» и производители нормы [Текст] / Н. Н. Козлова, И. И. Сандомирская // Коллаж: Социально-филос. и философскоантропол. альманах. — М., 1997. — 177 с. С.7−8.

Комлева Л. А. Функционирование прецедентных имен в спортивном дискурсе (на материале спортивных биографий и мемуаров) / Л. А. Комлева // Вестник Челябинского государственного университета. — 2009. — № 34. — С. 61−66.

Корнилова-Мороз, А. И. Перовская и кружок чайковцев [Текст] / А. И. Корнилова — Мороз // Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. — Л. :

Лениздат, 1986. — С. 56−86. 59.

: Лениздат, 1986. — С. 56−86. 76.

Краткая литературная энциклопедия. — М., 1971. — Т. 6. — Стр. 86.

Кропоткин, П. А. Записки революционера [Текст] / П. А. Кропоткин. — М.: Мысль, 1990. — 526 с. 321.

Кропоткин, П. А. Записки революционера [Текст] / П. А. Кропоткин. — М.: Мысль, 1990. — 526 с. 283.

'Кротов М. А. Якутская ссылка 70 — 80-х гг. М., 1925, С.

35.

Кюхельбекер В.К. О направлении нашей поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие // Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 458.

Лавров, П. Л. Избранные произведения [Текст]: в 2 т. / П. Л. Лавров. — М. :

Мысль, 1986. — Т. 2. -.

714 с. 81.

Лебедева Н.Б., Зырянова, Н.С., Плаксина, Н.Ю., Тюкаева Н. И. Жанры естественной письменной речи: Студенческое граффити, маргинальные страницы тетрадей, частная записка / Н. Б. Лебедева, Н. С. Зырянова, Н. Ю. Плаксина, Н. И. Тюкаева. — М., 2001. — 256 с.с.29.

Леонтович В. В. История либерализма в России. М., 1995, С.

320.

Лойко Л. От «Земли и Воли «к ВКП/б/ М.-Л., 1929, С.

54.

Мажарина Ю. Н. Мемуары как вид публицистического творчества [Текст] / Ю. Н. Мажарина // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. — 2011. — № 2 — С. 199−206.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. — М., 1961. — С.

Машнина Е. В. Мемуаристика как предмет научного исследования [Текст] / Е. В. Машнина // Вопросы культурологии. — 2008. — № 10. — С. 17−19. С.

18.

Мировоззрение. Философский энциклопедический словарь. — М., 1983, С.

375.

Миронов В. В. Специфика гуманитарного знания и философия как интерпретация (деконструктивизим или конструктивизим?) // Вестник Моск. ун-та.

Сер. 7. Философия. 1998. № 6. С. 3−27.

Могильницкий, Б. Г. История исторической мысли ХХ века. Курс лекций. Вып 3. Историографическая революция [Текст] / Б. Г. Могильницкий. — Томск: Томский ун-т, 2008. — 554 с. 176.

Морозов Н. А. Передовая статья // Листок «Земли и воли». 1879. 22 марта Недзвецкий В. А. Русская литературная критика XVIII—XIX вв.еков. М., 1995. С. 29.

Немов Р. С. Общие основы психологии. М" кн.1, 1994, С.

42.

Оскоцкий В. Д. Дневник как правда [Текст] / В. Д. Оскоцкий // Вопросы литературы. — 1993. — Вып. 5. — С. 3−59.С.

Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России. М… 1986. С. 226−236.

Перовский, В. Л. Воспоминания о сестре (Софье Перовской) [Текст] / В. Л. Перовский. — М. ;

Л.: Госиздат, 1927. — 116 с. 20.

Петренко Н. С. К проблеме нарратива в методологии истории // Филос. науки. 2001. № 1. С. 110−120.

Письма С. Л. Перовской к А. Я. Ободовской [Текст] // Красный архив. — 1923. — № 3. — С. 246−250.

Письмо М. А. Спиридоновой/ / «Кровь по совести». С. 150, 151. 152.

Показания С. Л. Перовской [Текст] // Былое. — 1918. — № 4−5. — С. 285−290.

Политические деятели России: 1917.

Биографический словарь. М., 1993.

Полтавцева Е. Применение синергетического подхода к вопросу изучения мемуарных источников [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.humanities.edu.ru.

Последние слова подсудимых [Текст] // 1 марта 1881 г.: Казнь императора Александра II. — Л.: Лениздат, 1991. — С. 318−321.

Прибылева, А П. Мои воспоминания о Каре. Русское богатство. 1914. № 3. С. 13 1.

Прибылева-Корба А. П. Народная воля. М., 1926, С.

33.

Пушкин А.С. О народности в литературе // Пушкин А. С. Собр. соч. М., 1981. Т. 6. С. 26.

Революционеры 1870-х годов: Воспоминания участников народнического движения в Петербурге [Сост. В.Н. Гинев]. — Л.: Лениздат, 1986. — С.249−258.

Революционное народничество 70-х годов XIX века. М. — Л.: Наука, 1965. Т.

II. 1876−1882 гг. / под ред. С.

С. Волка. С.33−34.

Революционное народничество 70-х годов XIX века. М. — Л.: Наука, 1965. Т. II. 1876−1882 гг.

/ под ред. С. С. Волка. 471 с.

Ройзман Е. Воспоминания о Фруме Фрумкиной //Каторга и ссылка. 1926. № 7−8. С. 303.

Романова Т. В. Модальность. Оценка. Эмоциональность / Т. В. Романова. — Н. Новгород, 2008. — 309 с.

Словарь церковнославянского и русского языка, составленный Вторым отделением Императорской Академии Наук. СПб., 1867. Т. 1. С. 835.

Спиридович А. И. Записки жандарма. М… 1991. С. 134.

Степун Федор. Бывшее и несбывшееся. М. -СПб… 1995. С. 369.

Сутаева З. М. Жанровые особенности автобиографической и мемуарной прозы (на материале творчества А. С. Пушкина, П. А. Вяземского, Н.Г. Чернышевского) [Текст]: автореф. дисс. … канд.

филол.наук. — М., 1998. С.

Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. — С. 22.

Тихомиров Л. А. Передовая статья // Земля и воля. 1879. 8 апреля.

Троицкий, Н. А. Крестоносцы социализма [Текст] / Н. А. Троицкий. — Саратов: Саратовский ун-т, 2002. — 372 с. 136.

Троицкий, Н. А. Крестоносцы социализма [Текст] / Н. А. Троицкий. — Саратов: Саратовский ун-т, 2002. — 372 с. 145.

Трубина Е. Г. Рассказанное Я: отпечатки голоса. — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002. 180 с.

Улановская Э. Переписка с матерью. // Каторга и ссылка 1926. № 24. С.

44.

Ушакова Л. А. Народническая сибирская ссылка 70−90-х гг. 19 в. в советской историографии 50,-70-х гг. // Ссылка и общественно-политическая жизнь в Сибири в 18-Н.20 в. Новосибирск, 1985, с. 15.

Фигнер В. Н. Запечатленный труд. Воспоминания: в 2-х т. М.: Мысль, 1964. Т. 1. С.260−261.

Фигнер Вера. Запечатленный труд. М., 1933. Т. 3. С. 156−157, 160−163.

Чарушин H.A. О далеком прошлом на Каре. М., 1929, С.

31.

Чеснокова Г. Д. Фразы и сверхфразовые единства в английском тексте В. В. Набокова (на материале мемуаров «Conclusive Evidence») [Текст] / Г. Д. Чеснокова // Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке: международная научно-практическая конференция 24−25 мая 2008 г. — СПб, 2008. — С. 140−147.

Чихачева E.B. Студенчество военно-медицинской академии в революционном движении 70-х гг. Л., 1990.

Шохоль К. Р. Высшее женское образование в России (историко-юридический очерк) СПб., 1910, С.

Шур X. Воспоминания. Курск, 1928, С.

31.

Эриксон, Э. Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование [Текст] / Э. Эриксон. — М.: Медиум, 1996. — 506 с.

80.

G eifman Anna. T hou Shalt Kill/Revolutionary Terrorism in Russia, 1894−1917. P rinceton Univ.

P ress. 1993. P. 21.

H oover Institution Archives. S tanford University. C alifornia.

USA. B oris Nicolacvsky Collection. B ox 206.

F older 6. В. M. Чернов — Б. И. Николаевскому. 7.

10.1931.

K night Amy. F emale Terrorists in the Russian Socialist Revolutionary Party//The Russian Review. 1979. V ol.

38. №&# 160;2. P. 144. 147.

Memento!//Революционная Россия. № 72. 1.

08.1905. С. 1−2.

S chapiro Leonard. J ews in the Russian Revolutionary Movement/ /The Slavonic and East European Review.

1961. D ecember. V.

ol. 40. P.&# 160;148−167; Knight Amy. O.

p. cit. P 145. 146.

S tuder B., Unfried B., HerrmannI. (&# 233;d.).Parler de soi sous Staline. L a Construction identitaire dans le communisme des années trente. P aris, 2002; Pennetier Cl., Pudal B.

(&# 233;d.). Autobiographies, autocritiques, aveux dans le monde communiste. Paris, 2002.

Y ildermeier Manfred. T he Terrorist Strategiest of the Socialist Revolutionary Party in Russia.

1900−1914//Social Protest. V iolence and Terror in Nineteenth-and Twentieth-century Europe. N.Y.-L nd., 1979. P. 81.

http://magazines.russ.ru/nz/2012/3/z18-pr.html.

Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в 16−17 столетиях. Новосибирск, 1992. С. 9.

Шашков С. С. История русской женщины. СПб., 1879, С. 13.

' Амфитеатров А. Женщины в общественных движениях России. СПб., 1905, С. 34.

Глинский Б. Б. Революционный период русской истории/1861−1881 гг./. Новое время, 1913, ч.1, С. 76,.

Кульчицкий Л. История русского революционного движения. СПб., 1908, С. 127.

Шохоль K.P. Высшее женское образование в России (историко-юридический очерк). СПб., 1910, С.

Ульяновский Н. Женщины в процессе 50-ти. СПб., 1909.

Женщина накануне ее освобождения. СПб., 1901; Мижуев П. Г. Женский вопрос женское движение. СПб., 1906; Новик И. Д. Борьба за политические права женщин. Москва, 1906.

Арманд И. Статьи и речи, письма. М., 1975…

Жизнь работницы 1917. № 1. С.36−37.

Колонтай А. Новая жизнь // Современный мир. 1913. № 9. С.

164.

Ленин В.И. П.С.С., т.1,с.248; Т.8, с.248; т.6, С.

107.

Ленин В.И. П.С.С., т.23, М., 1962, С.

389.

Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история М., 1979, С.

90.

Богданова Т.А. В. И. Засулич в Российском революционном движении. Канд. дисс., Л., 1991.

Петренко Н. С. К проблеме нарратива в методологии истории // Филос. науки. 2001. № 1. С. 110−120.

Трубина Е. Г. Рассказанное Я: отпечатки голоса. — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002. 180 с.

Миронов В. В. Специфика гуманитарного знания и философия как интерпретация (деконструктивизим или конструктивизим?) // Вестник Моск. ун-та. Сер.

7. Философия. 1998. № 6. С.

3−27.

Житомирская С. В. Предисловие // Воспоминания и дневники XVIII—XX вв.: Указатель рукописей. — М., 1976. — С. 6.

Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. — С. 22.

Краткая литературная энциклопедия. — М., 1971. — Т. 6. — Стр. 86.

— С. 36−45. С.

44.

филол.наук. — М., 1998. С.

18.

Оскоцкий В. Д. Дневник как правда [Текст] / В. Д. Оскоцкий // Вопросы литературы. — 1993. — Вып. 5. — С. 3−59.С.

Романова Т. В. Модальность. Оценка. Эмоциональность / Т. В. Романова. — Н. Новгород, 2008. — 309 с.

Белова В. М. Дискурсивные слова в мемуарах монтажного типа [Текст] / В. М. Белова // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2: Языкознание. — 2010. — Т. 2, № 1−11.

— С. 196−199.

н. — Краснодар, 2002.

Там же, с. 56.

Виттекер Ц. Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб., 1999. С. 111.

Недзвецкий В. А. Русская литературная критика XVIII—XIX вв.еков. М., 1995. С. 29.

Бестужев (Марлинский) А. А. Взгляд на старую и новую словесность в России // Полярная звезда. М.; Л., 1960. С. 17.

Пушкин А.С. О народности в литературе // Пушкин А. С. Собр. соч. М., 1981. Т. 6. С. 26.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. — М., 1961. — С.

S tuder B., Unfried B., HerrmannI. (&# 233;d.).Parler de soi sous Staline. L a Construction identitaire dans le communisme des années trente. P aris, 2002; Pennetier Cl., Pudal B.

(&# 233;d.). Autobiographies, autocritiques, aveux dans le monde communiste. Paris, 2002.

К биографиям А. И. Желябова и С. Л. Перовской [Текст] // Былое. — 1906. — № 8. — С. 108−129. 124.

Перовский, В. Л. Воспоминания о сестре (Софье Перовской) [Текст] / В. Л. Перовский. — М.; Л.

: Госиздат, 1927. — 116 с. 20.

Лавров, П. Л. Избранные произведения [Текст]: в 2 т. / П. Л. Лавров. — М.

: Мысль, 1986. — Т. 2.

— 714 с. 81.

Письма С. Л. Перовской к А. Я. Ободовской [Текст] // Красный архив. — 1923. — № 3. — С. 246−250.

Там же, с. 248.