Военно-философские идеи Киевской Руси: герменевтический аспект

Военно-философские идеи Киевской Руси: герменевтический аспект Варнашова Е.Ф.

Начальный период философской истории Украины отечественная наука связывает со временем существования Киевской Руси, так как «именно в рамках киево-русской культуры сложился присущий украинской духовной традиции тип мышления» [2,24]. Особый интерес при этом представляет исторический отрезок этого периода, начинающийся с принятия христианства, на базе которого в дальнейшем протекало развитие украинской философской мысли. Относящийся к этому отрезку период, охватывающий XI-первую треть XII в., наиболее богат источниками, отражающими философскую мысль того времени.

В общем плане философская мысль Киевской Руси характеризуется как «своеобразный синкретичный религиозно-философско-этичный комплекс, направленный, прежде всего на осмысление актуальных проблем тогдашней общественной жизни» [2,50]. Раскрытие этого положения требует определения и анализа конкретных идей и концепций, составлявших этот комплекс.

В целях определения, исходя из данных задач, объекта исследования (в дальнейшем он будет представлять собой подлежащий интерпретации «герменевтический текст») полезно обратиться к взглядам на историкофилософский процесс одного из известных продолжателей классической философской традиции, Н. Гартмана. Как известно, он рассматривал историю философии как прогрессирующий ряд человеческих решений системы вечных философских проблем, в общности которых, по его мнению, заключается единство историко-философского процесса. Если дистанционироваться от глобального и категоричного характера этого мнения, равно как и от не менее категоричной его критики со стороны представителей постмодернистской философии (которые, вслед за В. Дильтеем и М. Хайдеггером, демонстрируют разрыв с классической философской традицией), то такой плюрализм поможет получить объективный положительный результат.

Действительно, можно спорить (в чем, собственно, и состоит критика Гартмана) о том, существует единство историко-философского процесса, или нет, и — основывается ли это единство на общности философскихпроблем. Однако, вряд ли кто станет категорично утверждать, что таких общих («вечных») философских проблем вообще не существует.

К одной из них можно с полным основанием отнести проблему войны и мира. Война являлась (и, к сожалению, до сих пор является) постоянным фактором человеческой истории, непосредственно влиявшим как на общий ход событий, так и на конкретные судьбы социальных индивидов. Поэтому проблема войны и мира в целом, а также ее отдельные аспекты всегда волновали человечество и актуализировали его мысль на самых ранних этапах истории.

Сумма взглядов на войну и мир конкретного общества вырабатывалась на основе господствовавшего мировоззрения и под влиянием исторических реалий, в которых это общество существовало. Появление и развитие государственности неизбежно политизировало военную сферу общественной деятельности и направляло решение данной проблемы в русло официальной идеологии, или, по выражению Ж. Делеза, «государственной философии».

Различные варианты решения проблемы войны и мира присутствуют в философии всех времен и народов. Естественный научный интерес представляет поиск и последующий анализ «отечественного варианта», как составной части философского наследия Киевской Руси — Украины. Искомый вариант и выступает в данном случае в качестве объекта исследования.

Продолжая рассуждать с герменевтических позиций, в вопросе о статусе такого объекта, в данном случае, более предпочтительной представляется реалистическая позиция Э. Бетти, отвергавшего примат «предпонимания» в процессе интерпретации (лежащего в основе герменевтики Хайдеггера и Х. Гадамера). Другими словами, смысл объекта заключается именно в самом объекте, и, в процессе герменевтической интерпретации, его следует «выносить», а не «вносить». В предпочтительности такой позиции убеждает сам характер объекта («текста»). Ранее уже указывалось на то, что в государственном обществе решение проблемы войны и мира неизбежно приобретает идеологический характер. Теоретические же идеологические конструкции создаются специально для внесения в реальную социальную среду и, поэтому, для того, чтобы быть усвоенными этой средой, должны быть по форме и содержанию предельно понятны и однозначны (иногда, вплоть до нарочитой вульгаризации). Проще говоря, смысл таких объектов («текстов») буквально лежит на поверхности и, поэтому, их герменевтическая интерпретация не требует внесения дополнительного (и, конечно, сугубо субъективного) смысла — «предпонимания». Последнее, наоборот, исказит фактический смысл текста, а, следовательно, и результаты интерпретации.

Одной из важных герменевтических процедур (особое значение ей, как известно, придавал один из творцов герменевтического метода, Дильтей) является «реконструкция ситуации возникновения текста». В рамках осуществления этой процедуры предварительно необходимо отметить следующее:

— военная сфера социальной деятельности неразрывно связана с политикой;

— военная сфера играла важную роль в жизни средневекового общества;Киевская Русь рассматриваемого периода представляла собой раннефеодальное централизованное государство, причем, в правление Ярослава Мудрого, степень этой централизации была максимальная за всю историю Украины;

— светская власть политически преобладала над церковной.

Отсюда, а также из вышеизложенного положения об идеологическом характере исследуемого объекта («текста»), следуют важные с точки зрения дальнейшей герменевтической интерпретации выводы:

1. Данный «текст» (исследуемый объект) является составной частью другого, более общего «текста», а именно, — государственно-политической идеологии Киевской Руси рассматриваемого периода, т. е. налицо явное наличие ситуации «герменевтического круга», диктующей соответствующий порядок интерпретации (соотношения части с целым, и наоборот).

2. Оба «текста» представляют собой в целом теоретическую конструкцию, т. е. являются не синкретичным набором идей, а связной системой (концепцией).

3. Следы этой конструкции, то есть, собственно текст, следует искать среди тех источников, которые отражают официальную точку зрения правящего слоя, политической власти Киевской Руси.

Для рассматриваемого периода к таким источникам можно вполне обоснованно отнести ранние редакции древнерусских летописей (прежде всего, киевского свода), а также оригинальные философские и публицистические произведения, агиографическую литературу, в частности, «Память и похвала» И. Мниха и, особенно, «Слово о Законе и Благодати» Илариона. Именно эти источники В. С. Горский оценивал как «найдавнішні збережені пам’ятки писемності Київської Русі, що є джерелом пізнання історії філософської думки народу, датуться кінцем X — серединою XI ст.» [2,32−33].

Следует отметить, что киевское летописание данного периода безусловно контролировалось центральной властью, как бы критично не выглядели в адрес последней некоторые фрагменты. Это — твердо установленный факт для периодов правления Владимира I Мономаха (1113−1125), Мстислава II (1125−1132) и Рюрика Ростиславовича. Вряд ли можно сомневаться в обратном относительно времени Ярослава Мудрого (1019−1054), именно при котором летописание фактически и сложилось, а централизация власти (а, следовательно, возможности контроля) достигала апогея. Содержание и тон двух последних источников говорят сами за себя. Особенно это касается произведения Иллариона — религиозной креатуры и идейного сподвижника Ярослава Мудрого.

С принятием христианства в качестве государственной религии в Киевской Руси начался закономерный процесс перестройки всех сфер общественной жизни на новой религиозной основе. Необходима была новая, отвечающая целям и смыслу этих изменений, государственнополитическая идеология.

Естественно, этот процесс не мог не затронуть и такой жизненно важной сферы, как военная. Есть основания полагать, что именно последнее в немалой степени повлияло на характер деятельности киево-русских философов данного периода.

Военная сфера Киевской Руси, как и любого другого раннефеодального государства, играла огромную роль в обществе. До принятия христианства ее идейной базой являлась многовековая восточнославянская традиция.

Она позволяла успешно решать задачи обороны страны и осуществлять активную внешнюю политику. К моменту крещения Киевская Русь находилась в апогее своего военного могущества.

Резкое снижение военной мощи Киевской Руси по времени наблюдается уже через несколько лет после принятия христианства. На смену военно-политической активности пришла тяжелая, практически непрерывная оборонительная война с печенегами, которые, безраздельно владея военно-стратегической инициативой, в течение более 30 лет разоряли основные районы государства. Киевские летописи, описывающие ход «печенежской войны», неоднократно фиксируют факты, демонстрирующие снижение морально-боевых возможностей княжеских войск крестителя Руси — Владимира I. Об этом же говорят и былины киевского богатырского цикла. Все это свидетельствует о выявившейся полной несостоятельности т.н. «дружинной этики». Интересно заметить, что ряд восточных авторов XI—XII вв., например, ал-Марвази [4,233] прямо связывает снижение военной активности Киевской Руси с принятием христианства.

Безусловно, такая кардинальная смена религии, которую пришлось пережить населению Киевской Руси, до основания потрясла духовные устои общества и на время разбалансировала всю его духовную сферу. Трудно согласиться с тем, что язычество основной массы населения и христианство правящей верхушки сразу же нашли общий язык, и между ними установился некий «плюрализм мнений». Обращает на себя внимание тот факт, что в тяжелой для страны борьбе с печенегами армия князя Владимира состояла лишь из его личной дружины (в 1113 г. в аналогичной ситуации отказ его правнука Святополка вооружить народ уже стоил ему киевского престола). Дружинный же «кодекс чести» («дружинная этика»), который иногда неоправданно идеализируют, принципиально заключался в верном служению исключительно своему господину (князю), но — не стране, не обществу в целом. Таким образом, военно-политическая ситуация предстает как катализатор создания новой идеологии, причем, именно в той ее части, которая имела отношение к проблеме войны и мира.

В рамках той же процедуры «реконструкции ситуации возникновения текста» следует акцентировать внимание на следующих важных моментах.

1. Теоретическая работа по решению проблемы войны и мира, которая, естественно, должна была базироваться на христианском вероучении, была сопряжена с принципиальными трудностями этико-теологического характера. Ведь, как известно, этическое ядро Священного Писания — Декалог и Нагорная Проповедь — совершенно недвусмысленно и категорически отвергают любое насилие.

2. С принятием христианства Киевская Русь вошла в христианскую европейскую семью, причем, в рассматриваемый период, ее политические и культурные связи с христианской Европой отличались максимальной широтой и эффективностью. Это, а также общий высокий уровень развития культуры, давало возможность в значительной мере использовать богатства европейского философского и богословского знания, накопленные к тому времени. В этой связи следует напомнить, что один только «Изборник Святослава» (1076) включает в себя фрагменты и ссылки на 26 представителей античной и раннехристианской философской мысли.

На основании проведенной «реконструкции ситуации возникновения текста» можно утверждать, что данный (подлежащий интерпретации) «текст» является составной частью значительно более общего «текста» («супертекста»). Другими словами, реконструировать и анализировать содержание, а также оценивать значение исследуемого киево-русского философского решения проблемы войны и мира следует не только в рамках общей государственно-политической идеологии, но и значительно более шире — в общеевропейском христианско-философском контексте.

Приступая к процедуре собственно герменевтической интерпретации, следует учесть, что интерпретируемый «текст» является не просто философским, а — историко-философским (а также, идеологическим по характеру) объектом. Вследствие этого акцент в его интерпретации следует делать на «реконструкции процесса возникновения текста» (герменевтический принцип Ф. Шлейермахера).

Анализ показывает, что в Киевской Руси XI в. сложился вполне определенный философско-религиозный комплекс идей, отражавший позицию княжеско-церковных кругов по вопросам взаимоотношения светской и духовной власти, войны и мира, роли и места национального государства в мировой истории. Этот комплекс дошел до нас в летописях, оригинальных философских и публицистических произведениях, агиографической литературе.

Следует подчеркнуть, что произведения времен Киевской Руси, о которых шла речь, активно использовались последующими поколениями и многократно тиражировались. Прежде всего, имеются в виду летописи, которые тщательно хранились и переписывались, собирались в летописные своды. Так, например, самая ранняя редакция «Повести временных лет» дошла до нас в составе Лаврентьевской летописи 1377 года. Конечно, при составлении летописных сводов источники, включаемые в них, подвергались редактированию, однако те идеи, о которых говорилось выше, последовательно передавались из свода в свод. Следует обратить внимание на то, что при описании тех или иных событий, связанных с военными эпизодами, главный акцент в летописях делается именно на этическом аспекте с фиксацией как позитивных, так и негативных моментов.

Наконец, богатый и яркий материал, характеризующий сложившееся среди широких слоев населения отношение к воинской службе, защите Родины и т. п., содержится в так называемом «киевском» цикле богатырских былин — выдающемся памятнике фольклора того времени. В них со светских позиций основной массы населения отражается высокая оценка ратного труда по защите родной земли, героизируются воинские подвиги, подчеркиваются морально-этические критерии, которые предъявляет народ к своим военным заступникам.

Вся изложенная в указанных официальных источниках сумма военно-философских идей строится, естественно, на православном фундаменте. Как и во всей христианской этике, четко выражена идея детерминизма, православного провиденциализма, т. е. объяснение всего происходящего «волей Божьей». Однако, в отличие от западного августинизма, отсутствуют какие-либо попытки обосновать существование войн путем изощренных теологических рассуждений. Войны воспринимаются как неизбежное, объективное. В Ипатьевской летописи это выражено афоризмом: «Мир стоит до рати, а рать до мира» [5,146]. Такая позиция, близкая византийской, восходит к Платону с его тезисом о том, что война — естественное и неизбежное существование человека. Все негативное, связанное с войной, воспринимается с позиций «на войне как на войне» («Повесть временных лет» констатирует, что «.это обычно бывает на войне» [5,48]). Классификация войн экономна по форме и богата по идейному содержанию: все войны делятся только на две группы — внешние и внутренние. Интересно, что к внешним войнам отнесены лишь оборонительные, т. е. при отражении иноземных вторжений. Таким образом, одновременно снимается ответственность за наступательные (т.е. захватнические) войны и с политического руководства страны (непосредственного виновника), и с церкви (союзника светской власти), и с Бога (их общего покровителя).

Причины внешних войн киево-русские философы однозначно объясняют «гневом Божьим» за грехи всего населения [11,185,233,235], а внутренних — кознями дьявола. Такое краткое объяснение является, однако, довольно емким по смыслу. Оно позволяет: во-первых, скрыть истинные причины и истинных виновников войн (особенно внутренних), равномерно распределив ответственность между всеми гражданами и дьяволом; во-вторых, в определенной мере оправдать действия (и бездействие) Бога (теодицея); в-третьих, припугнув божьей карой (войной), лишний раз напомнить верующим об их обязанностях, а неверующим — о необходимости принять христианскую веру (так как самый большой грех — это неверие в Бога); наконец, в-четвертых, опосредствованно (через упоминание о дьяволе) выразить отрицательное отношение церкви к внутренним войнам для сохранения определенного морального авторитета. Интересно, что в такой роли дьявол (точнее Сатана) фигурирует и через 900 лет — в официальном обращении Русской Православной Церкви по поводу начала Первой мировой войны 1914;1918 годов.

Вопрос о причинах военных успехов и неудач решается идеологами Киевской Руси однозначно: они объясняются волей Божьей. Такая позиция является общей для всех теистических религий. Она же устойчиво прослеживается на протяжении всей последующей истории. Так, например, любая победа российского оружия неизменно объяснялась Божьей помощью. Идеологи Русской Православной Церкви «убедительно» объяснили уход в 1382 году из российских пределов армии грозного Тамерлана помощью Богородицы; в 1531 году по этой же «причине» спешно отступил от Москвы крымский хан Мухаммед-Гирей. Правительственные реляции о победах в Отечественной войне 1812 году сплошь и рядом составлялись в таком же духе.

Как и везде в христианстве, Бог помогает обычно не непосредственно, а через своих небесных помощников — ангелов. В киевской концепции, в отличие от западной и византийской, ангелы организованы буквально по-военному и имеют своего командира в воинском чине архистратига — св. Михаила.

Яркими отличительными чертами этих военно-этических идей, идущих из глубины философского прошлого Украины, являются неразрывно связанные друг с другом национальный патриотизм и оптимизм. Все историческое прошлое, настоящее и будущее неизменно связывается с «Русской землей» и ее столицей — Киевом. Все касающееся этого проникнуто любовью, гордостью, тревогой и заботой, отличаются возвышенным и одновременно лирическим эстетизмом [11, 39,135]. Между тем, как известно, национальный патриотизм и христианство в его чистом виде несовместимы.

Киево-русский патриотизм коренным образом отличается от византийского этноцентрического «ромейского» патриотизма, прямо противостоит византийскому имперскому эгоизму, гегемонизму и универсализму, так как не различает противников Киевской Руси по религиозному признаку, не противопоставляет ее другим народам и тем более не претендует на гегемонию вне национальных границ. Он более конкретен, реалистичен, и в то же время эстетичен. Его объектом является не абстрактное «сообщество всех христиан» или византийская «ойкумена», а родная земля. Этот патриотизм направлен и против «дружинной идеологии», основная суть которой заключалась в службе не стране, а лично князю. Именно такое понимание патриотизма отражалось в летописях и литературных произведениях и в дальнейшем (причем в самых разных частях распавшейся на отдельные земли Киевской Руси). Примером являются знаменитое «Слово о полку Игореве», «Повесть о разорении Рязани Батыем» [8,176−192], «Слово о погибели Русской земли» [8,174−176]. В летописях постоянно подчеркивается осознание факта равноправного вхождения древнерусской народности в общую мировую семью народов, а также неразрывная связь со славянством. В Московском государстве патриотизм первоначально носил именно такие черты, о чем ярко свидетельствует, например «Задонщина», которая буквально повторяет идеи «Слова о полку Игореве» [8,212−226]. Однако, по мере роста и укрепления российского самодержавия, в сознание населения все настойчивее внедрялась идеология, выражавшаяся впоследствии известной формулой «самодержавие, православие, народность», имевшая византийские корни. Именно в этом, собственно говоря, и заключалась идеологическая эволюция Православного военного храма.

Исторический оптимизм древнекиевских философов заметно отличался от западно-христианского пессимизма августинской этики. Они выдвинули тезис об особом внимании Бога к Русской земле и к ее столице — Киеву [11,135], о покровительстве с его стороны киевским князьям, особенно в военных вопросах. Божьи посланники — ангелы — непосредственно принимают участие в битвах, сражаясь на стороне русских князей [5,103−105]. Столица Киевской Руси — «великий и богохранимый град» Киев (так же, как и Константинополь) — находится под покровительством и защитой самой Пресвятой Богородицы [5,120]. Идея о «небесном покровительстве» не только окрашивает всю концепцию в оптимистические тона, но и решает важные идеологические задачи, лишний раз подчеркивая «богоданность» княжеской власти, укрепляя авторитет национальной княжеской династии. Одновременно подчеркивается роль религии. На протяжении всей истории России тезис о небесном покровительстве занимал важное место в ее идеологии. Москва впоследствии также заимела своей небесной покровительницей Богородицу, а пограничная с Литвой р. Угра называлась «поясом Богородицы» [9,54]. Двое из первых национальных русских святых — Борис и Глеб, с 1072 года пополнивших ряды небесных защитников Киевской Руси, и в дальнейшем продолжали выступать в том же качестве.

Яркой особенностью киево-русских идей является то, что в них постоянно проводится, подчеркивается и даже героизируется связь с языческим прошлым, причем эта связь персонализируется по линии правящей династии. Особенно ярко и возвышенно это отражено в «Слове о законе и благодати «митрополита Иллариона [5,106−121]. Это является прямым продолжением языческого древнеславянского культа предков и культа героев, что, вообще-то, неприемлемо с точки зрения христианской ортодоксии. Учитывая факты дои раннехристианской политической истории Киевской Руси, а также отмечаемый всеми исследователями общий практический характер киево-русской философии в целом [2,34], можно утверждать, что это было сделано, исходя из прагматических соображений. Идеи предназначались для практического использования, с целью усиления моральной составляющей военной мощи государства, подъема морально-боевых качеств его вооруженных сил. Важное место в этой связи должны были сыграть реальные образцы и исторические примеры. И они имелись в Киевской Руси еще в дохристианское время: военная мощь и слава Киевской Руси складывались еще в языческие времена и к моменту ее крещения, как известно, достигли своего апогея. Об этом наглядно свидетельствуют масштабы и результаты военно-политических акций киевских князей-язычников, а также оценки этого современниками и потомками. Необходимо особо подчеркнуть тот факт, что за это время сама Киевская Русь практически ни разу не испытала серьезного вражеского вторжения на свою территорию. Ее войска успешно сражались с лучшими армиями тогдашней Европы (болгарской и византийской) и Востока (арабской, хазарской, печенегами).

Военный авторитет Киевской Руси оценивался чрезвычайно высоко даже тенденциозно настроенными противниками [7,74,79,130]. Не умаляя военно-стратегических способностей киевских князей-военачальников того времени (особенно Святослава I Игоревича), необходимо признать, что главным залогом военных побед языческой Киевской Руси был высокий морально-боевой дух ее воинов. Современников поражали их стойкость, сплоченность, упорство, товарищество, презрение к смерти. Между тем, все эти качества являлись продуктом именно языческого мировоззрения, взрастали и культивировались именно в языческой среде, являясь нормой восточнославянской дохристианской морали. Отказываться от такого наследия было нельзя, что прекрасно понимали руководители киевской политики. Такой подход сохранялся и в дальнейшем. Имена Игоря и Святослава в самой уважительной форме встречаются в царских родословиях и публицистических произведениях, например, в известном «Сказании о князьях Владимирских» [8,283−296]. Причем, подчеркивались именно военные заслуги киевских князей.

Некоторые исследователи, отмечая, что в 3-ей части «Слова о законе и благодати» Иллариона первокреститель Руси Владимир «впервые сравнивается с равноапостольным императором Константином», считают, что это «…предвосхитило возникшую впоследствии концепцию „Москва — Третий Рим“, где Руси отводилась роль мировой державы, наследницы славы Рима и Византии» [3,71]. Авторы отечественного коллективного труда «Академічне релігієзнавство», наоборот, полагают, что одним из главных принципов, обоснованных Илларионом в «Слове о законе и благодати»: «.перед Богом всі народи рівні і рівноцінні», не только противостоял византийской претензии на первенство в христианском мире, но и «також він іде всупереч пізнішим домаганням Москви стати спадкоємницею Візантії, тобто «третім Римом, після якого іншому не бувати» [1,455]. Кроме того, там же отмечается, что «.митрополит Іларіон надавав особливого значення відносинам між Церквою і державою» [1,455].

Национальный патриотизм фактически противостоит нормам религиозной морали, и для христианства, как религии универсальной и космополитичной, он принципиально неприемлем. Известно, что Киевская Русь никогда не участвовала в какого-либо рода общехристианских военно-политических акциях типа крестовых походов.

Особого интереса в философских построениях Киевской Руси заслуживает использование таких аксиологических понятий, как «Слава», «Род» и «Честь». Впервые на них как «провідній ідеї украінського народу від світанку віків» акцентировал внимание О. Ольжич [10,231,254]. Горский в «Історії української філософії» отмечает: «У даному контексті набуває великої ваги поняття „честі і слави“ як найвищої ціннісної характеристики людини. Це відображено в „Руській правді“, інших юридично-правових документах Київської Русі, у літописних пам’ятках» [2,44]. Именно в этих понятиях, по-существу, заключено аксиологическое ядро военно-этической системы ценностей, дожившее до нашего времени. Эти понятия стали ее атрибутами, а слова, их обозначающие, превратились в наиболее употребительные лексемы. Высокая степень абстракции этих понятий свидетельствует о развитом уровне философской культуры в Киеве XI в.

Создание оригинальной и эффективной национальной военноэтической концепции свидетельствует о достаточно высоком уровне развития философско-этической мысли Киевской Руси, является примером качественного решения сложных идеологических проблем в контексте общенациональных задач.

Литература

философский история киевский русь

1. Академічне релігієзнавство: Підручник. За наук. ред. професора А. Колодного. — К.: Світ знань, 2000. — 862 с.

2. Горський В. С. Історія української філософії: Курс лекцій. — 3 вид. — К.: Наук. думка, 1997. — 286 с.

3. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль Х — XVII веков: Учеб. пособ. — М.: МГУ, 1990. — 288 с.

4. Древняя Русь в свете зарубежных источников: Уч. пособ. для студ. вузов / М. В. Бибиков, Г. В. Глазырина, Т. Н. Джаксон и др.; Под ред. Е. А. Мельниковой. — М.: Изд. корп. «Логос», 1999. — 608 с.:ил.

5. Златоструй. Древняя Русь X—XIII вв. — М.: Мол. гвардия, 1990. — 303 с.: ил.

6. История философии: Энциклопедия. — Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2002. — 1376 с.

7. Лев Диакон. История: Пер. М. М. Копыленко. — М.: Наука, 1988. — 239 с.

8.

Литература

Древней Руси: Хрестоматия. /Сост.: Л. А. Дмитриев; Под ред. Д. С. Лихачева. — М.: Высш. шк., 1990. — 544 с.

9. Никольский Н. М. История русской церкви. — 3 изд. — М.: Политиздат, 1983. — 448 с.

10. Ольжич О. Незнаному Воякові. Заповідане живим. — К.: Фундація ім. О. Ольжича, 1994. — 432 с.

11. Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII века. — М.: Худож. лит-ра, 1978. — 413 с.

12. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней (4) / В пер. с итал. и под ред. С. А. Мальцевой. — С.-П.: Изд-во «Пневма», 2003. — 880 с.: ил.