Актуализация дискурса СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ в период Перестройки

Поворотной точкой становится XXVII съезд, в ходе которого генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев в своем программном выступлении провозгласил начало Перестройки. С этого момента понятие «справедливость» становится краеугольным камнем идеологического обоснования необходимости проведения перестройки. Подчеркнем, что изначально Перестройка шла под лозунгом «Больше социализма, больше справедливости». Социальная справедливость становится основой для формирования социальной политики, фигурирует в программных партийных документах^[1].

После XXVII съезда открывается новая страница в истории понятия «справедливость». Оно покидает узкие рамки общественных наук и становится частью общественного дискурса. На страницах печати — как в профессиональных, так и в популярных периодических изданиях — разворачиваются острые дискуссии, предметом которых становятся факты, планы реформирования, так или иначе затрагивающие проблему справедливости.

В профессиональной среде основной дискуссионной площадкой становится журнал «Коммунист», в котором была опубликована статья академика Т. И. Заславской^[2]. В этой статье автор, в частности, обосновывает необходимость дифференцированного подхода к реализации социальной политики. Советское общество усложнилось, оно состоит из элементов, демонстрирующих разную степень социальной и экономической эффективности, а следовательно, и отдачи. Соответственно, потребности всех элементов общества не могут удовлетворяться государством в одинаковой степени: «Реализация сильной программы социальной политики означает планомерную дифференциацию роста благосостояния групп населения, существенно различающихся своей ролью в социально-экономическом развитии общества…» Иначе говоря, от прежнего советского принципа социальной справедливости, согласно которому все члены общества имеют равный доступ к социальным благам, произошел поворот к социальной политике, дифференцированной на основании социальной и экономической эффективности членов общества.

Кроме того, редакция журнала «Коммунист» регулярно получала письма, в которых читатели выражали свое отношение к происходящему в стране, делились своими соображениями по поводу принимаемых законов и проводимых реформ. Анализ редакционной почты был проведен П. Авеном, и результаты он изложил в статье «Механизм распределения и социальная справедливость»^[3]. Автор подчеркивает связь представлений о социальной справедливости с экономическими интересами членов общества: «Представления о социальной справедливости — важнейший индикатор экономических интересов, и от того, как члены общества понимают социальную справедливость, какими видят пути ее обеспечения, во многом будет зависеть успех»^[4]. Таким образом, акцентируется экономическая составляющая понятия социальной справедливости. Затем в статье излагаются выводы по письмам, затрагивающим три сферы общественной жизни, в которых с наибольшей остротой проявилась связь и противоречия между требованиями социальной справедливости и экономической эффективностью социальной сферы: это медицина, жилье и ценовая политика.

Поводом для общественной дискуссии в сфере здравоохранения стал законопроект «Основные направления развития охраны здоровья населения и перестройки здравоохранения СССР в двенадцатой пятилетке и на период до 2000 г.». В нем подтверждалось следование ведущему принципу — доступности бесплатности медицинских услуг. Острую полемику вызвал вопрос «о допустимости и целесообразности дополнения бесплатной медицинской помощи платными услугами»^[5]. За введение платных медицинских услуг первыми высказались сами медицинские работники. Необходимость введения платных медицинских услуг медработники обосновывали с точки зрения экономической эффективности: по их мнению, расточительное использование ресурсов в области медицины порождало дефицит среди некоторых видов медицинской помощи. Под расточительным использованием ресурсов понималось: во-первых, неоправданное пребывание в стационаре или вызов кареты скорой помощи. Доступность и бесплатность медицинских услуг для широких масс населения, с точки зрения врачей, приводит к злоупотреблениям: люди без веских оснований вызывают скорую помощь или лежат в стационаре. Такие злоупотребления подрывают экономическую эффективность системы здравоохранения, приводят к тратам, которых на самом деле можно было бы избежать. Во-вторых, беспечное отношение к своему здоровью. В-третьих, трудно попасть на прием к крупному специалисту.

Введение

платы за получение медицинских услуг позволило бы решить эту проблему: «Частичное использование рабочего времени лучших врачей на условиях оплаты (пусть и по достаточно высоким ценам) представляется вполне оправданным». В-четвертых, устранение уравниловки в оплате труда медицинских работников. Таким образом, по сути, предлагалось введение экономического механизма регулирования социальных отношений (между населением и медицинскими работниками) в системе здравоохранения.

Введение

платности медицинских услуг виделось как вариант устранений явлений, представлявшихся проблемными: дисциплинировало население (более ответственное отношение и к использованию медуслуг, и к своему здоровью), стимулировало и мотивировало медицинских работников. При этом экономический механизм рассматривался как самодостаточный, способный стать решением социальных проблем.

В статье приводятся доводы читателей и против введения платы за медицинские услуги. В числе высказываемых аргументов: 1) снижение доходов и уровня жизни населения, выталкивание больных из бесплатного в платный сектор здравоохранения; 2) неотложность некоторых видов медицинской помощи; 3) снижения качества оказываемых медицинских услуг в бесплатном секторе.

Сам автор однозначно высказывается за введение частичной платности медицинских услуг. Основная идея связана с дифференцированным подходом: оплачивать нужно будет то, что выходит за пределы так называемого стандарта: «консультации высококвалифицированных специалистов, создание комфортабельных условий в стационарах, усиленное питание и т. п.»^[6] Однако делается оговорка, что платные медуслуги могут появиться только как дополнение к основному комплексу бесплатного медицинского обслуживания.

В статье также обсуждаются основные принципы советской жилищной политики, к которым относятся бесплатность предоставляемого жилья и низкая плата за коммунальные услуги. Эти принципы также подвергаются критике, основанием для которой становятся отсутствие критерия деления людей на тех, кто получает квартиру бесплатно, и тех, кто квартиру покупает через кооператив, а также отсутствие дифференциации при квартплате: одинаково платят и те, кто вынужден жить в стесненных условиях, и те, кто имеет излишки жилплощади, а квартплата не зависит от качества жилья: «Социальная несправедливость сложившейся ситуации, при которой половина населения, проживающая в государственных квартирах, оплачивает менее трети текущих затрат, а другая половина полностью оплачивает не только капитальные, но и все текущие эксплуатационные расходы по содержанию жилья, не вызывает сомнений. И представляется справедливой денежная компенсация тем, кто живет в относительно худших условиях или вынужден за жилье платить, за счет тех, кто имеет качественный или количественный избыток бесплатного жилья»^[7].

Необходимость повышения розничных цен обосновывается тем, что существуют проблемы в распределении, например, продовольствия. Так, отмечается, что, с одной стороны, регионы и города неравномерно снабжаются продовольствием, с другой, растет число закрытых каналов распределения.

Таким образом, основные достижения социалистического общества, в частности доступность и бесплатность медицинского обслуживания, в которых воплощен принцип равенства и которые всегда представлялись как воплощение принципа социальной справедливости, в статье становятся источником как раз социальной несправедливости. Материал в статье представлен таким образом, что равный доступ к социальным благам (а равный в данном случае означает недифференцированный) оказывается источником социальной несправедливости. В связи с этим подчеркнем, что в годы Перестройки в общественном дискурсе произошел важный переход в понимании того, что есть справедливость: от социальной справедливости, основанной на равенстве, к социальной справедливости, учитывающей дифференциацию.

На страницах газеты «Комсомольская правда» в течение двух лет — с 1985 по 1986 гг. — шла дискуссия, поводом для которой стали две публикации, написанные советским социологом В. 3. Роговиным. Первая статья называлась «Наследство»^[8]. В ней ставилась проблема равных стартовых возможностей для советской молодежи и в связи с этим — вопрос о правомерности передачи по наследству больших состояний, которые могут препятствовать реализации принципа равенства. Так, В. Роговин приводит в пример две молодых семьи, работающие на одном и том же предприятии в одних и тех же должностях и, казалось бы, находящиеся в равных жизненных условиях. Но одна из этих семей вынуждена обставлять и налаживать свой быт с нуля, а другая благодаря своим родителям уже имеет в своем распоряжении все материальные блага.

Обозначив проблему равенства стартовых возможностей молодежи, В. Роговин напрямую обращается к понятию социальной справедливости: «Не противоречит ли такое положение одному из коренных требований социальной справедливости, состоящему в том, что у всех молодых людей должны быть примерно равные условия жизненного старта?»^[9] По мнению исследователя, «социальная справедливость, в частности в сфере распределения, — проблема далеко не отвлеченная. Она затрагивает интересы каждого человека, каждой семьи. Более того, социальная справедливость является центральной идеей нашего мировоззрения». В связи с этим Роговин ставит следующие вопросы: 1) о необходимости усиления материальной поддержки малообеспеченным семьям; 2) об ограничении материальных преимуществ и завышенных материальных притязаний; 3) о допустимости наследования. Вопрос о наследовании рассматривается в контексте социальной справедливости, равенства стартовых возможностей и способов получения доходов (трудовые / нетрудовые): «Если вследствие имущественного неравенства семей чьи-то дети имеют гораздо лучшие жизненные условия и возможности, чем их сверстники, то такое положение уже противоречит принципам социальной справедливости». Одним из способов решения проблемы неравного наследования является прогрессивный налог на наследство.

После публикации статьи в «Комсомольской правде», в номере от 28 июня 1985 г., была опубликована заметка «Предъявите декларацию о доходах» — это ответ Роговина на вопрос редакции о том, что нужно считать нетрудовыми доходами. В конце заметки редакция приглашала читателей высказать свое мнение о поставленной проблеме: «Каково ваше мнение, читатель, по поводу мер, предлагаемых учеными? Напишите нам. Редакция обобщит ваши предложения и передаст в соответствующие государственные органы»^[10].

В заметке Роговина, по сути, признается тот факт, что в советском обществе сложился обширный слой людей, имеющих существенный доход, не связанный с системой общественного производства. К таким источникам дохода относятся и получение денег на вклады, и деньги, вырученные от продажи собственности, также деньги, заработанные предоставлением мелких услуг или кустарным производством. Проблема заключается в том, что эти доходы оказывались вне контроля и регулирования со стороны государства. В советском обществе основная часть налогов, поступающих в бюджет, складывалась из средств, которые выплачивали в качестве налогов работники, включенные в систему общественного производства. Таким образом, именно эта категория работников оказывалась в менее выгодном положении. Роговин предложил ввести и прогрессивный налог на доход, и необходимость предъявлять декларацию о доходах ежегодно.

Как следует из двух публикаций советского социолога, ставших поводом для общественной дискуссии, тема социальной справедливости смыкалась с такими проблемами, как социальное иждивенчество, стремление получать от общества больше, чем давать ему в виде труда. Социальное иждивенчество виделось как форма нарушения основного принципа социализма, в котором и воплощалось представление о социальной справедливости: равномерный обмен, своего рода баланс между отданным обществу трудом и полученными от общества социальными благами: «Ведь если человек потребляет больше того, что он дает обществу, значит, он отнимает что-то у тех, кто вносит полноценный вклад в создание общественного богатства»^[9].

По результатам дискуссии и проведенного исследования Роговиным В. 3. в соавторстве с Наумовой Н. Ф. была опубликована статья «Задача на справедливость» в журнале «Социологические исследования»^[12]. Авторы исходят из того, что «чувство справедливости не дается человеку от природы. Оно — социальный продукт, требует не столько воспитания, но и постоянных „упражнений“»^[13]. В статье авторы, основываясь на результатах проведенной дискуссии и исследования, пытаются ответить на три вопроса: 1) для кого справедливость (для себя или для других); 2) отношение к равенству (т. е., по сути, проверка на то, в какой степени справедливость связана с равенством); 3) отношение к социальному сравнению: оценка своего положения не только в сравнении с другими, но и с точки зрения справедливости как высшего принципа, т. е. в какой степени справедливость может выступать объективным критерием для социального различения или оценки.

Авторы статьи, анализируя письма читателей «Комсомольской правды», обнаруживают два типа справедливости. Во-первых, это справедливость «для всех» (коллективистское понимание справедливости, построенное на стремлении к социальному равенству), нашедшая отражение в письмах как забота об общем благополучии. И во-вторых, это справедливость индивидуалистическая, которая воплощается в заботе о личном благополучии, в «заботе отдельного человека по поводу того, живет ли он (или его социальная группа) хуже или лучше других»^[14].

Хотя в статье напрямую не говорится об этом, но, тем не менее, становится очевидным, что разное понимание социальной справедливости обусловлено различиями позиций в системе распределения. Коллективистское понимание социальной справедливости свойственно «людям труда», т. е. тем, кто непосредственно включен в систему общественного производства и распределения социально значимых благ (бесплатное образование, медицинское обслуживание и т. д.). Носителями индивидуалистических представлений о социальной справедливости стали социальные группы, которым удалось обзавестись собственными материальными благами, количество которых сделало возможным получать значимые социальные блага «сверх положенного». Различия двух типов справедливости особенно отчетливо проявились в вопросе о наследстве. Сторонники первого типа справедливости — справедливости для всех — придерживаются того мнения, что «улучшать жизнь надо путем улучшения благ прежде всего коллективных»^[13]. Сторонники «индивидуалистической» социальной справедливости «выступают против попыток общества создавать всем достойные человека условия существования, то есть компенсировать неоправданные, незаслуженные лишения с помощью политики перераспределения, будь то использование фондов общественного потребления или введения прогрессивного налога на наследство»^[16].

В конце исследования авторы пытаются дать научное определение социальной справедливости. В качестве теоретической базы выбирается марксизм: «Марксистский подход к проблеме социальной справедливости основывается прежде всего на конкретно-историческом анализе общества как целого, на оценке существующих в нем социальных различий, в которых представлен реальный социальный результат взаимодействия классовых и групповых интересов, действия механизмов накапливаемых преимуществ, распределения и перераспределения социальных благ и обязанностей»^[17] С этих позиций социальная справедливость представляет собой механизм регулирования социальной дифференциации. При этом, с точки зрения ученых, социальная справедливость может рассматриваться только как процесс: «Она не может быть обеспечена раз и навсегда каким-либо принципом, поскольку не все в обществе управляемо, и стихийные процессы дифференциации могут вносить коррективы в любую систему социальной политики…»^[18].

Общественная дискуссия по закону об индивидуальной трудовой деятельности была организована «Литературной газетой». Письма, в которых читатели выражали свое отношение к данному виду деятельности, были проанализированы Г. С. Батыгиным в статье «„Добродетель“ против интереса: (Заметки об отражении распределительных отношений в массовом сознании)»^[19]. Работа проникнута критическим пафосом в отношении содержания читательских писем и в целом представляет не столько научный анализ мнений читателей об индивидуальной трудовой деятельности и принятом законе, сколько критику и идеологическое опровержение этих мнений. Причина подобного критического настроя заключается в идеологическом несовпадении убеждений автора статьи и читателей, приславших свои письма в «Литературную газету». Если Г. С. Батыгин в самом начале своей статьи заявляет о поддержке закона об индивидуальной трудовой деятельности: «Индивидуальный и кооперированный труд — альтернатива не социалистическим производственным и идеологическим отношениям, а бесхозяйственности и бюрократическому единообразию»^[20], то большинство читателей были настроены негативно и считали необходимым запретить данный вид деятельности. Текст статьи дает основания предполагать, что одна из причин негативного отношения читателей к индивидуальной трудовой деятельности заключалась в том, что подобная деятельность становилась источником резкого доходного неравенства. Доход, получаемый в результате индивидуальной трудовой деятельности, был существенно выше, чем доход, на который могли рассчитывать работники, занятые в государственном секторе. Высокий доход, получаемый в результате занятия индивидуальной трудовой деятельностью, рассматривался большинством читателей как несправедливый, что было вызвано следующим: в советском общественном сознании присутствовало четкое представление о доходной норме. Соответственно, нарушение этой нормы как в сторону уменьшения, так и в сторону увеличения воспринималось как проявление несправедливости. Точку зрения Г. С. Батыгина («…убежденность массового сознания в том, будто по величине зарплаты можно судить о справедливости или несправедливости дохода»¹) подтверждают и данные социологических опросов того времени. Выход из ситуации возрастающего доходного неравенства, связанного с легитимацией раннее запрещенного вида трудовой деятельности, читатели видели в регулировании доходов путем налогообложения, централизации социального управления и создания специальной контролирующей структуры.

• [1] См.: Основные направления экономического и социального развития СССРна 1986;1990 годы и на период до 2000 года. Проект// Правда, 1985. 9 нояб.
• [2] См.: Заславская Т. И. Человеческий фактор развития экономики и социальнаясправедливость // Коммунист. 1986. № 13.
• [3] См.: Авен П. Механизм распределения и социальная справедливость // Коммунист. 1987. № 15.
• [4] Там же. С. 115.
• [5] Там же. С. 116.
• [6] Там же. С. 117.
• [7] Там же. С. 118.
• [8] См.: Роговин В. Наследство// Комсомольская правда. 1985. 7 июня.
• [9] Там же.
• [10] Роговин В. 3. «Предъявите декларацию о доходах» // Комсомольская правда.1985. 28 июня.
• [11] Там же.
• [12] См.: Наумова Н. Ф., Роговин В. 3. Задача на справедливость // Социологическиеисследования. 1987. № 3.
• [13] Там же. С. 13.
• [14] Там же. С. 15.
• [15] Там же. С. 13.
• [16] Там же. С. 17.
• [17] Там же. С. 21.
• [18] Там же. С. 22.
• [19] См.: Батыгин Г. С. «Добродетель» против интереса: (Заметки об отражениираспределительных отношений в массовом сознании) // Социологические исследования. 1987. № 3.
• [20] Там же. С. 25.