При этом образцовое послушание Миронова для Пушкина не добродетель, а тот психологический склад характера русского человека, который навязывается ему извне. Поэтому добрый по природе Миронов буднично прост в своей жестокости, когда он отдает приказ пытать башкира. Поэтому все его действия не освещены сознанием, хотя он деятелен, храбр. Участник исторических событий, он ни разу не задумывается над тем, что происходит. Патриархальность быта Мироновых, следование народным традициям, речь коменданта, наполненная идиомами и народными словечками, — все это оттеняет драматизм судьбы человека из народа. Таким образом, народные образы в повести отличны друг от друга.
Хотя они и восходят к одному патриархальному мышлению, каждый представитель народа склонен поступать в соответствии с собственным представлением о долге. Однако, можно сказать наверняка, что озлобленности и осознанной жестокости нет ни в одном из героев. Обратимся теперь к представителям дворянства. В произведении среди основных персонажей их два — это Гринев и Швабрин. Но героями произведения оба могут называться с большой натяжкой. Гринев выступает в повести, скорее, как очевидец событий, в то время, как Швабрин — это двойник Гринева, выражаясь образно, его антагонист. Петр Андреич Гринев и Алексей Иваныч Швабрин встречаются в Белгородской крепости, непосредственно перед восстанием народа. Гринев в начале повествования выступает недорослью, которого хотят поначалу хотели отправить в Санкт-Петербург, но отец решил, что сыну необходимо послужить в настоящих войсках.
При этом, во время встречи «Петруше шел семнадцатый годок». Швабрин же «уж пятый год был переведен за смертоубийство».Оба молодых человека — выходцы из дворянского сословия. Но понятия о поведении дворянства у обоих различны. Гринев воспитывался в деревне, под чутким руководством отца, который считал, что честь — это единственное, что следует беречь людям. При помощи подобного указания в контекст вводится рассуждение о том, что дворянин должен положить свою жизнь на службу царю и отечеству. Швабрин такими понятиями не отличался, но по словам Гринева, «Был очень не глуп. Разговор его был остер и занимателен». Естественно, что для Швабрина было характерно и аморальное поведение, которое привело в конечном итоге к предательству.
Друзьями Швабрин и Гринев так и не стали. Причиной их ссоры была Марья Ивановна Миронова. Швабрин, с характерной ему хитростью и учтивостью, рассказывал Гриневу о Маше, как о «совершенной дурочке» и охотнице за богатством, что не имело и капли правдоподобия. А делал это он потому, что когда-то получил отказ Марьи Ивановны на сватовство, а теперь видел расположение Гринева к ней и старался всячески испортить их отношения. Швабрин ни перед чем не останавливался.
Дело дошло до грубых оскорблений Марьи Ивановны. Петр Андреич посчитал своим долгом заступиться за возлюбленную, за что получил вызов на поединок. В этой дуэли Швабрин проявил себя подло, ранив Гринева, пока тот отвлекся на крики Савельича. И даже после этого поступка незлопамятный Петруша великодушно простил своего «несчастного соперника». Алексей Иваныч ответил ему на это еще одним коварством: написал донос родителям Гринева. Но самая низость Швабрина заключалась в его переходе на сторону лжецаря Пугачева, ведь он сделал это по корыстным соображениям. Алексей Иваныч таким образом пытался добиться уже не любви Марьи Ивановны, а хотя бы покорности.
Честность и открытость Гринева привлекли Пугачева, и он помог Петруше освободить Марью Ивановну от тирании Швабрина. Алексей Иваныч не хотел отдавать Машу, но не мог ослушаться «государя». Естественно, что Швабрин не может быть назван героем в данной повести, хотя бы потому, что представление о нем абсолютно не соответствует романтическим канонам. Это антигерой. Относительно Гринева, конечно, можно рассуждать о том, что он является героем, однако, если задуматься над сутью произведения, то можно увидеть, что в полном смысле героем Гринев так и не становится. Перед нами история любви, история сохранения чести, но никак не история развития героического характера. Гринев в большинстве своем плывет по течению.
Он совершает поступки, которые должен7 был сделать, но в них героизм проявляет в большей степени Савельич. Таким образом, герой в этом произведении один — Пугачев. Именно этот герой представлен во всей своей целостности, как в положительных, так и отрицательных моментах. 2.2 Женские образы в «Капитанской дочке"Женских образов в повести еще меньше, чем образов мужских. Среди них можно выделить образ Василисы Егоровны Мироновой, образ Маши Мироновой и образ императрицы. Что касается Василисы Егоровны, то в ее образе автор показал нам простую русскую женщину, хранительницу семейного очага и счастья, не забитую, не слабую, а самоотверженную и благородную, умеющую принять важное решение, и в тоже время по-женски любознательную, проницательную и смекалистую. Василиса Егоровна вводится в повествование в момент рассказа Гринева.
Она совсем не соответствует представлениям о жене офицера: «У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове. Она разматывала нитки…». И внешность, и одежда, и занятие Василисы Егоровны не соответствовали ее положению жены коменданта. Это описание позволяет говорить о происхождении женщины их народа.
на это указывает и ее речь: &# 171;Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка". Мужа своего Василиса Егоровна уважала, называла его и в глаза и за глаза по имени и отчеству. Но, как и всякая сильная женщина, чувствовала над ним превосходство. Василиса Егоровна — обычная крестьянка, воспитанная в патриархальных условиях. Она умна, но умна не так, как бывают умны петербургские дамы, почерпнувшие знания из романов, а так, как бывают умны люди из народы, житейской мудростью. Первоначально она предстает женщиной, держащей в подчинении свою дочь и отчасти даже мужа, интересовавшейся всем, что происходит в крепости, начиная ото соления овощей и заканчивая военными построениями.
Однако, в момент нападения Пугачева, Василиса Егоровна становится настоящей русской женщиной. Узнав, что крепость может оказаться в руках мятежников, она отказалась от предложения мужа укрыться у родственников в Оренбурге: «— Добро, — сказала комендантша, — так и быть, отправим Машу. А меня и во сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобой да искать одинокой могилы на чужой сторонке.
Вместе жить, вместе и умирать". Сказанное Василиса Егоровна подтвердила на деле: когда, повесив коменданта, казаки вытащили ее из дома «растрепанную и раздетую донага», Василиса Егоровна не стала просить пощады, а громко закричала: «Отпустите душу на покаяние. Отцы родные, отведите меня к Ивану Кузьмичу». По сути, перед нами романтическая картина настоящей любви, которая выполнена русскими красками. Ведь главное — это не бесконечные признания, а взаимное уважение или, как говорили в старину, почитание супругов друг другом. Марья Ивановна, дочь Мироновых, оказалась достойной своих родителей. Она взяла у них самое лучшее: честность и благородство. Описывая Машу Миронову, невозможно не сравнить ее с другими пушкинскими героинями: Машей Троекуровой и Татьяной Лариной. В них много общего: все они выросли в уединении на лоне природы, всех их питала народная мудрость, однажды полюбив, каждая из них оставалась навсегда верной своему чувству. Только Маша Мироноваоказалась сильнее своих предшественниц, она, в отличие от них, не смирилась с тем, что уготовила ей судьба, а стала бороться за свое счастье.
Прирожденные самоотверженность и благородство заставили девушку побороть робость и пойти искать заступничества у самой императрицы. Именно заступничеством за своего возлюбленного она спасла его от каторги, а может даже и от смерти. Наверное, именно поэтому она оказалась счастливее других героинь. Наконец, обратимся к императрице. Образ монархини введен в повествование не случайно.
Как ранее проявлялись рассуждения о том, что для дворян самое главное — это честь, то для императрицы самое главное — материнское отношение к своему народу. Естественно, в реальности это вряд ли возможно, однако образ у А. С. Пушкина получился достаточно верный. Таким образом, можно сказать о том, что героинь намного больше, нежели героев. Сюда относится как Василиса Егоровна, так и Маша Миронова. Выводы по второй главе.
Проанализировав идею героя в «Капитанской дочке» мы пришли к выводу о том, что мужские герои в полном смысле этого слова несколько уступают перед женскими. В повести чрезвычайно широко распространен образ человека из народа.
это во времена Пушкина было значительным прорывом, так как, едва лип не впервые, появляется настоящий крестьянин. в связи с этим приходится признавать, что героем тут может быть признан Пугачев. Роль Гринева — передать отношение к событиям, рассказать о них. Женские персонажи обрисованы в большей степени, чем мужские. Это не дворянские девушки, воспитанные на романах, а женщины, готовые пожертвовать собой ради любимых. И Маша полностью повторяет характер матери во встрече с императрицей.
Заключение
.
В ходе исследования был сделан вывод о том, что «Капитанская дочка» и «История Пугачева», хоть и имеют огромный пласт пересечений между собой, все же не являются отражением друг друга. В повести «Капитанская дочка» автор задействовал свое представление об идеальной монархии, воспользовавшись в большей степени художественным вымыслом, нежели историческими реалиями. В соответствии с этим положением можно говорить о том, что, несмотря на то, что ведущим жанром становится жанр эпистолярный — мемуары Гринева, существенным все же оказывается именно сказочная динамика в сюжете. Проанализировав идею героя в «Капитанской дочке» мы пришли к выводу о том, что мужские герои в полном смысле этого слова несколько уступают перед женскими. В повести чрезвычайно широко распространен образ человека из народа.
это во времена Пушкина было значительным прорывом, так как, едва лип не впервые, появляется настоящий крестьянин. в связи с этим приходится признавать, что героем тут может быть признан Пугачев. Роль Гринева — передать отношение к событиям, рассказать о них. Женские персонажи обрисованы в большей степени, чем мужские. Это не дворянские девушки, воспитанные на романах, а женщины, готовые пожертвовать собой ради любимых. И Маша полностью повторяет характер матери во встрече с императрицей.
Список литературы
Грушкин А. Пушкин 30-х годов в борьбе с официозной историографией («История Пугачева») // Пушкин. Временник пушкинскойкомиссии. 4−5. М.; Л., 1939 — 75 с. Гей Н. К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. М., 1989. — 98 с. Кондратьев-Мейксон.
Н. По какому календарю? (время и пейзаж в &# 171;Капитанской дочке") // Вопросы литературы. 1987. № 2.
С. 168−176.Лотман Ю. М. Идейная структура «Капитанской дочки». //.
http://www.philology.ru/literature2/lotman-95.htmМаркович В. М. &# 171;Повести Белкина" и литературный контекст // Пушкин. Исследования и материалы. Т.
8. Л, 1989. С. 63. Манн Ю.
В. Пушкин — певец гармонии? // Филологические науки. № 2. 1990. — с.
15−17Медриш Д. Н. Фольклоризм Пушкина. Вопросы поэтики. Волгоград, 1987 — с. 18−19Непомнящий В.
Поэзия и судьба. Статьи и заметки о Пушкине. М" 1983. — 117 с. Страхов Н. Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л.
Н. Толстом (1862−1885). 4-е изд. Т. 1.
Киев, 1901. С. 222−223.Смирнов-Кутачевский А. Иванушка-дурачок в художественной литературе // Русская мысль. 1908.
Кн. 2. С. 53−54Терц А.
Прогулки с Пушкиным. СПб., 1993. — 112 с. Цветаева М.
Мой Пушкин. 3-е изд., дополненное. М., 1981. -.
209 с. Хализев В. Е. О типологии персонажей в «Капитанской дочке» А. С.
Пушкина // Концепция и смысл. Сборник статей в честь 60-летия профессора В. М. Марковича. СПб., 1996. С. 140−153.Эткинд Е.
Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М., 1999. С. 377−384.Эйдельман Н. Статьи о Пушкине. М., 2000 — 464 с. Davydov S. T.
he sound and the Theme in the Prose of A. S. P uSkin: A Logo-Semantics Study of Paronomasia // Slavic East European Journal. V ol.
27. № 1. 1983. P. 1−18.Evdokimova S. P ushkin’s historical imagination.
N ew Haven; London, 1999. Irina R. P oetic justice and injustice: autobiographical echoes in Pushkin’s The Captain’s daughter // Slavic East European Journal. V ol.
38. № 3. 1994. P. 463−478.Mikkelson G.
E. P ushkin’s «Geroj»: A verse dialogue on truth // Slavic and East European Journal. V ol. 18.
№ 4. 1974. P. 367−372.
