Духовная культура добуддийской Индии

Духовная культура добуддийской Индии

Веды о богах, природе и законах мироздания

Индийская ведическая цивилизация древнее финикийской и греческой, современна еврейской и уступает по старшинству лишь египетской и шумерской. Потому сборники текстов, известные под общим названием «Веды», по праву считаются одними из самых «возрастных» памятников религиозно-философской мысли. В них мы находим бесценную информацию о людях, живших на полуострове Индостан в давно минувшие времена — сведения об их мировосприятии, мышлении, эмоциях, а также о религиозной и политической жизни древних индийцев.

Всего Вед четыре:

1. Ригведа — Веда гимнов, датируется первой половиной I тыс. до н.э.

Ригведа состоит из 10 книг (буквально — мандал, или кругов), в которых насчитывается 1017 гимнов. Без знакомства с этими стихами невозможно понять Индию. Чем бы они ни были (их называют и примитивными аллегориями, и полуоформившимися мифами, и робкими эскизами моделей мира), философские концепции индийцев уходят своими корнями именно в них. Известный индийский мыслитель и политик ХХ века С. Радхакришнан высказался о Ригведе так: "В этих первых усилиях человеческого разума постичь и выразить тайну мироздания мы находим свежесть, простоту и необъяснимую прелесть дыхания весны или пробуждающегося утра". Действительно, многие гимны просты до наивности, и по ним можно представить себе религиозное сознание древнего индийца, еще не склонное различать тонкие нюансы (тогда как в заключительной X книге, которая считается более поздней вставкой, мы находим раздумья о месте человека в мире и даже монотеистические идеи — в частности, о богах говорится как о разных явлениях единого бога). Однако при этом есть основания говорить о философской наполненности всей Ригведы, поскольку в гимнах просматриваются попытки постичь устройство мира с помощью разума, а не какими-то иррациональными путями (посредством озарения или благодаря откровению свыше). Но всё-таки большинство гимнов — это излияние эмоций поэтов, стремящихся не столько решить вопросы, которые ставит перед ними окружающий мир, сколько уйти от них, достичь безмятежности. Восторженные души любовались прекрасными пейзажами и сочиняли стихи в честь щедрой земли и высокого неба, чтобы отрешиться от повседневных проблем. А творческие натуры, не лишенные чувства реальности, думали о том, как приспособить мир к себе. Они были убеждены, что знания о том, что существует вокруг нас, необходимы людям прежде всего как практическое руководство.

Ригведа рассказывает, что первые объекты поклонения не только в ведийской мифологии, но и во всех культурах — Небо и Земля — изначально жили врозь, но однажды обратились друг к другу и стали родителями богов и природы (Солнца, огня, дождя, ветра и т. п), а также людей, которых они, кроме всего прочего, обеспечили средствами к существованию. Вопрос о том, кто создал Небо и Землю, так и не решен однозначно. Эта заслуга приписывается то верховному богу Индре, то Агни (богу огня), то Соме (богу вдохновения, аналогу греческого Диониса и Хаомы в мифологии зороастризма — религии, распространенной в древности на территории так называемого Большого Ирана), то другим богам. При этом первый в истории творческий акт видится по-разному. Например, известна версия, согласно которой боги построили этот мир — подобно тому, как плотники строят дом. Тут возникает вопрос — а как и откуда был получен материал для столь масштабного строительства? Вероятно, божество — это одновременно и «сырье», из которого сделаны Земля и Небо, и творец их.

Ведийские боги представлялись своим поклонникам — как, впрочем, и носителям многих других культур — человекоподобными. Причину этого понять нетрудно: ощущение человеком несовершенства мира и собственной слабости порождало потребность в друге, на которого можно было бы опереться, к которому можно было бы обратиться за помощью в трудную минуту. Этот друг, с одной стороны, должен был быть сродни человеку (потому нередко говорят, что люди создавали богов по собственному образу и подобию), а с другой — быть выше, то есть иметь иную природу, сверхчеловеческую (чтобы он мог выполнять роль наставника и оказывать реальную поддержку). Но первоначально боги отождествлялись с различными явлениями природы. Будучи в душе поэтами, древнеиндийские мудрецы смотрели на природу с такой полнотой чувств и силой фантазии, что стали ее обожествлять. Например, наблюдая закат и восход солнца, они воображали, что божество с небес обращается к ним. Божественное начало усматривалось не только в заре и в сумерках, но и в Луне, звездах, море и во многом другом. Более, чем все прочее, обожествлялись щедрая плодородная земля (позднее она стала ассоциироваться с материнским началом) и безграничный небесный свод — прозрачный, невесомый, но в то же время незыблемый: Солнце и звезды появляются и исчезают, облака могут набежать и уплыть, ветер и дождь — начаться и прекратиться, а небо не исчезает никуда, оно безгранично и вечно.

Бог неба у древних иранцев (теперь известно, что иранцы и арийцы имеют общее происхождение) носил имя Дьяус (для сравнения — у греков был верховный бог Зевс, который тоже отождествлялся с небом). А у ведийских арийцев небесный бог получил имя Варуна (в античной мифологии супругом Геи-Земли был Уран). В имени главного индоарийского божества — корень «вар» (он же имеется в глаголах, которые переводятся как «покрывать» и «охватывать»). Своей мантией Варуна окутывает мировое пространство. Солнце — его глаз, буря — его дыхание. По его воле Небо и Земля отделены друг от друга. По его предначертаниям проходят свои пути Луна и звезды, текут реки. Варуне известны направления всех ветров, пути кораблей в океане, маршруты перелетных птиц. Ни одна капля дождя, ни один лист с дерева, ни один волос с головы не может упасть без его ведома. Всемогущий Варуна поддерживает не только материальный, но и моральный порядок. Он не каратель, а справедливый бог, суровый к провинившимся и милостивый к раскаивающимся. Он может простить того, кто совершил грех, при одном условии — если этот человек искренне устыдится. Почти во всех гимнах, обращенных к Варуне, мы находим подобные просьбы вместе со страданиями из-за неприглядности тех или иных поступков. Такие тексты — фактическое подтверждение того, что древнеиндийские поэты имели понятие о бремени вины и о покаянной молитве.

Закон, на страже которого стоит Варуна, называется рита. Буквально это слово означает «мировой порядок». Все, что совершается во Вселенной, имеет в основе своей риту. Даже боги подвластны этому закону. Интересно, что он рассматривался равно как оплот нравственности и справедливости: чем является закон природы в физическом мире, тем же является добродетель в мире нравственном. Здесь слышится оптимистическая нота: рано или поздно добро восторжествует с такой же неизбежностью, как завтра взойдет Солнце.

Постоянным спутником Варуны был Митра. Он тоже всевидящий и правдолюбивый, к нему люди обращались с молитвами так же, как и к Варуне. Эти боги вместе следили за соблюдением законов и отпускали грехи. Позднее Митру начали ассоциировать с утренним светом, а Варуну — с ночным небом. Когда в ведийских гимнах два «соратника» упоминаются вместе — это не что иное, как противопоставление дня и ночи.

Гроза — не редкость, но она почти всегда вызывает у впечатлительных людей острую эмоциональную реакцию. Изначально у арийцев богом туч и дождя был Парджанья, но после того, как они пришли в Индию, даритель небесной влаги стал зваться Индрой (в мифах других народов, ведущих свою историю от древних иранцев, персонаж с таким именем не встречается). Индра — повелитель грома, победитель мрака и засухи, приносящий людям свет, силу и бодрость — вскоре стал одним из самых популярных ведийских богов. Это не удивительно: еще в самые древние времена люди не могли не заметить, что урожай и, соответственно, их благосостояние напрямую зависит от дождя. Постепенно связь Индры с грозой, громом и молниями забылась, и он стал властелином мира, который всё видит, всё слышит и вселяет в людей лучшие побуждения. Действительно, Индра вытеснил Варуну с первого места в ведийском пантеоне: дело в том, что в период войн, которые арийцы вынуждены были вести, величавый и спокойный бог неба уже не мог оставаться главным объектом почитания, возникла потребность в лидере иного типа — более динамичном, более решительном, наделяющем храбростью, вдохновляющем в движении вперед, даже если оно связано с риском. Существовали и другие боги, представлявшие атмосферные явления: Ваю — ветер (тоже индоиранского происхождения), Маруты — боги бури, сыновья Дьяуса и друзья Индры (иногда Индру называли старшим из Марутов), Рудра — завывающий (к нему перешла от Индры роль бога грома и молний). Свирепый Рудра, бывший в Ригведе далеко не центральной фигурой, впоследствии стал милостивым Шивой и положил начало шиваизму — популярному течению в современном индуизме.

Солнцу в древности поклонялись повсеместно. Ему не случайно приписывалась сверхъестественная сила: ведь без него не было бы жизни на Земле. Оно оживляет людей, побуждает их к деятельности. Ведийский бог Солнца — Сурья. Ему посвящено несколько десятков гимнов. Есть и еще одиннадцать гимнов, где упоминается другое солнечное божество — златоокий и златорукий Савитр (это светило во всей своей красе, аналог в русском фольклоре — «красно солнышко»). Имеется также гимн, адресованный Сурье в образе Савитра. А Сурья в образе Вишну поддерживает все миры. Бог трех сфер — земной, небесной и заоблачной — способен мгновенно преодолеть любое расстояние ради человека, находящегося в беде, если несчастный не может справиться самостоятельно. Вишну, приучающий людей надеяться на бога, а самим не плошать, был в Ведах, подобно Шиве, фигурой второстепенной, но, как оказалось, с большим будущим: известно, что другим популярным течением в современном индуизме, наряду с шиваизмом, является вишнуизм.

Еще одно природный феномен, в котором люди издревле усматривали нечто божественное — огонь. По статусу бог огня уступает только Индре. Зовут его Агни, он наделен золотистой бородой, мощными челюстями и огненными зубами. Когда Агни приходит в лес, проследить его путь можно по дыму: он не расстается с дымовым знаменем, а древесина служит ему пищей. Постепенно Агни стали считать посредником между богами и людьми (напомним для сравнения, что славяне почитали Деда — хранителя огня в домашнем очаге, и это «прирученное» пламя воспринималось нашими предками как частица огня Вселенского, то есть как дар свыше).

Сома — бог творчества и опьяняющих напитков. Несчастному человеку нужно что-то, в чем он мог бы утопить свое горе. Отведавший дара Сомы забывает о неприятностях, ему становится хорошо. Несомненно, он в той или иной степени теряет рассудок, но склонен думать, что это не безумие и не падение до животного состояния, а наоборот — прорыв ввысь, к божественному началу.

Ригведа знакомит читателей также с Араньяни — богиней леса, Ушас — богиней зари и другими. Брахманаспати первоначально был богом молитв, а впоследствии, в изменившихся социальных условиях, он стал богом жертвоприношений.

Есть и три гимна, обращенных к Яме (в Авесте — памятнике древнеиранской литературы, представляющем собой собрание священных текстов зороастрийцев — он упоминался как Йима). В Брахманах — болеее поздних текстах, о которых речь пойдет ниже — Яма будет объявлен беспощадным судьей, призванным решать судьбу каждого человека после смерти. Но в Ригведе он лишь глава мертвых — не столько бог, сколько правитель загробного царства. Он первым из живших на Земле умер и нашел путь в иной мир. В этом мире он стал хозяином и счел своим долгом встречать всех прибывающих. Яма предоставляет каждой душе дом, который у нее уже никто никогда не отнимет, и время от времени созывает своих подопечных на пиры. Души умерших не женятся и не выходят замуж, а в остальном их жизнь подобна нашей, только они не испытывают ни голода, ни жажды, ни какого-либо иного дискомфорта, и радости там более возвышенные по сравнению с земными. Что же надлежит сделать для того, чтобы попасть в это царство покоя? Нужно пройти над пропастью по мосту. Добродетельный человек, при жизни исправно поклонявшийся богам, непременно выдержит испытание и достигнет цели. Возникает вопрос — а какая судьба ждет того, кто вел не самый праведный образ жизни? Существует ли ад — особое место для нечестивых, противоположность раю? В Ригведе вскользь сказано о том, что злодеи могут быть по божественной воле низвергнуты в мрачную бездну, откуда невозможно выбраться, но описаний адских пейзажей и мучений грешников в гимнах нет. Зато есть рассказы о душе как жизненном начале и о том, что душа отделима от тела. Говорится также о трех рождениях каждого индивида: сначала физическом, потом духовном (это результат соответствующей учебы) и, наконец, посмертном: когда человек умирает, душа отбрасывает телесную оболочку, закутывается в прозрачный сияющий покров и отправляется к Яме. Представление о переселении душ из одного тела в другое еще не сформировалось.

Итак, в Ригведе обнаруживается и мифология (повествования о богах, их происхождении и сферах ответственности), и космология (модель Вселенной), и идеи этического характера, и всё это — в тесной связи. Вкратце — основные отличительные черты данной картины. Обожествляя природу, люди представили себе мир, населенный существами высшего порядка, более или менее похожими на них самих. У богов и богинь есть тела, руки, ноги, красивая кожа, многие представители мужского пола носят длинные бороды. В их душах — так же, как и в человеческих — бушуют страсти, обитатели божественного мира соперничают, но чаще празднуют, радуются, пляшут, едят и пьют. Они употребляют те же продукты, что и мы: молоко, масло, зерно, различные напитки, в том числе опьяняющие. Им свойственны человеческие слабости, и их легко ублажить лестью или подношениями. Часто богатое подношение оказывается гораздо действенее, чем молитва, идущая от сердца. Известный специалист по классической филологии, античной религии и культуре Гилберт Мюррей замечал по этому поводу: «Очеловечить элементы культа природы — значит сделать богов порочными. Бог, будучи личностью, не может не стать капризным и жестоким». В самом деле, в поздневедийский период укоренилось представление о богах как о существах скорее суровых, чем добрых, и скорее карающих, чем снисходительных. Люди стали бояться гнева богов и искать способы их задобрить. В таких условиях возрастание роли даров было неизбежно. В самом деле, что может быть лучшим доказательством почтения человека к высшим силам, чем отказ от своей собственности и передача ее божеству? А поскольку боги подобны людям, то самый простой путь к их сердцу — обильная и вкусная еда. (О практике жертвоприношений речь пойдет при анализе Яджурведы.)

Обратившись к этике первой Веды, мы можем видеть, сколь большое значение придавалось универсальному вселенскому закону, называемому рита. Он несомненно предвосхищает концепцию кармы, которая по праву может быть названа главной отличительной особенностью индийской мысли. Рита — это закон, которому должны следовать все боги и все люди. Где существует закон, там беспорядок и несправедливость носят лишь временный характер. Если предусмотренное законом возмездие или воздаяние не наблюдается здесь и сейчас — это не значит, что закон не работает, мы сможем наблюдать его действие когда-нибудь позднее, при иных обстоятельствах. Никогда не стоит отчаиваться, потому что торжество зла — временное явление. Что же такое путь добродетели, или последовательное, неизменное добродетельное поведение? Человек, идущий по этому пути, должен почитать богов, возносить им молитвы, исправно совершать ритуалы. Что же касается отношений между людьми, то здесь главными добродетелями объявляются чуткость, отзывчивость, щедрость и гостеприимство. В разряде пороков числятся чародейство и колдовство, обольщение и прелюбодеяние, азартные игры. Имеются также сведения о возникновении в культуре индоарийцев тенденции к аскетизму — в Ригведе обнаруживаются утверждения о том, что мудрецы, основой образа жизни которых стали посты и воздержание, могут входить в состояние экстаза и общаться с божествами. Но преобладают в гимнах все-таки не призывы отрешиться от мира, а восхищение красотой и величием природы, радость бытия. Меланхолии («жизнь есть страдание») еще нет и в помине.

Действительно, арийцы эпохи Вед любили жизнь во всей ее полноте. В Индию они вступили, гордясь своей силой, и не удивительно, что мир виделся им ярким и радостным. Они желали себе и своим потомкам жить сто осеней и мало думали о посмертном существовании своей души. Смерть не пугала их и тем более не манила, господствовало убеждение, что последний вздох — это не конец: не может быть, чтобы после ухода из жизни ничего не было, как не может быть, чтобы после ночи не наступил новый день. Умерший отправляется в потусторонний мир, где уже живут его предки.

Ведийских мыслителей занимал также вопрос о происхождении природного мира. Первичным элементом, из которого образовалось то разнообразие, которое мы наблюдаем вокруг себя, они, как и древние греки, называли то воду, то воздух, то огонь. Выдвигалась также идея, что и первоэлемент не вечен, а порожден хаосом прежде всех остальных (X книга). В той же X книге можно найти утверждение, что сначала возникло небытие, а бытие произошло от него, и, следовательно, является по отношению к небытию вторичным, зависимым. Известна и несколько иная трактовка данной идеи: неверно думать, что бытие произошло от небытия, на самом деле бытие определенное произошло от бытия неопределенного. Там же представлена еще и концепция природы, изначально обладающей способностью к саморазвитию и последующему росту (она имеет «точки контакта» и с разработками первых античных натурфилософов, и с современной гипотезой о расширяющейся Вселенной), и нечто принципиально иное — образ Бога-творца.

2. Яджурведа — Веда жертвенных формул

Брахманы.

В ранневедийские времена обряды с жертвоприношениями еще не находились в рамках регламента, составленного жрецами. Они были актами волеизъявления людей, пожелавших что-то подарить тому или иному божеству, и сопровождались гимнами из Ригведы или песнями из Самаведы: по разумению древних индийцев, уста приносящих жертвы не должны были безмолвствовать в то время, когда руки воздают богам дары, идущие от сердца. Самаведа являет собой собрание обрядовых песен воистину на все случаи жизни.

Но в истории человеческой мысли эпохи интенсивного созидания чередуются с эпохами стагнации, за периодами пылкой веры следуют «холодные» периоды. Духовный аспект религии в это время отходит на задний план, тогда как формальный приобретает огромное, даже решающее значение. Развивается обрядность, составляются тексты, которые надлежит заучивать наизусть, потому что без них не обойтись при совершении ритуалов, связанных с жертвоприношениями. Сами же ритуалы превращаются в строго регламентированную последовательность действий — шагов, поворотов, жестов. Эти регламенты-предписания назывались «яджус» (корень «ядж» содержится в основе глагола, который переводится на русский язык как «жертвовать» или «приносить жертву»). Яджурведа состоит именно из таких «инструкций», написанных в прозе или рифмованных, чтобы упростить запоминание, и фразы здесь расположены точно в том порядке, в котором их следует говорить при принесении жертвы богам, если человек хочет получить свыше то или иное благо. Причем утверждены были не только тексты, произносимые при воздвижении жертвенника и т. д., но также совокупность афоризмов и слов, призванных сопровождать каждое движение. Обряды стали сверхсложными церемониями, в которых уделялось огромное внимание мельчайшим деталям, потому что всем им приписывался какой-то особый, высший смысл. Истинно религиозный дух (благоговение перед божествами, сознание своей вины, раскаяние, искренняя просьба о помиловании) в такой атмосфере сохраниться не мог — он неизбежно выхолащивался по мере того, как ритуалы превращались в сугубо механические процессы: когда люди максимально сосредоточены на том, чтобы выполнить технически безупречно каждый поклон, и чтобы при этом все слова и даже слоги священного текста идеально «ложились» на соответствующие телодвижения, им точно не до духовности.

Брахманы, тесно примыкающие к Ведам, представляют собой руководства для жрецов. Тексты Брахман — нечто существенно отличное от ведийских. Здесь уже нет поэтичности и эмоционального заряда гимнов. Молитва превращена в совокупность звуков, обладающих таинственной силой: каждая интонация, пауза и даже вздох имеют свой особый смысл. Всё держится на жертвоприношениях, всё зависит от них — они уже не добавление к молитве, как было раньше, а основная составляющая религиозного обряда, и совершаются они отнюдь не ради достижения счастья и гармонии с окружающим миром, а в гораздо более утилитарных целях. На смену простой, непосредственной, искренней религии Вед пришло торгашеское кредо «ты — мне, а я — тебе» («я преподнесу тебе дорогой подарок — ты за это обеспечишь мне желаемое развитие событий»).

Возросшая роль жертвоприношений способствовала быстрому возвышению жрецов: сложнейшую, четко регламентированную церемонию могли провести лишь тщательно обученные и подготовленные люди. Мирянину — главе семьи — это было уже не под силу: не хватало знаний и навыков. Тому, кто хотел, чтобы ритуал был совершен, отныне предписывалось предоставить всё, что необходимо для его исполнения, и стать в стороне: сказать и сделать всё так, как нужно, сможет только жрец, причем чем дальше, тем большее количество жрецов задействовалось при совершении каждого обряда. Жрецы стали претендовать на роль полномочных представителей богов на земле, посредников между богами и людьми, распределителей божественной милости, а также знатоков и хранителей Вед: знатокам священных книг вполне логично было доверено их сохранение. Кроме того, они стали учителями. Не следует забывать, что в те времена не было массовой грамотности, а типографий и издательств — тем более. Содержание Вед неизменно передавалось при личном контакте и лишь тогда, когда учитель сочтет данного конкретного ученика созревшим для восприятия новой информации, то есть ведийские тексты были знанием «не для всех». Не случайно мы находим в Брахманах помимо подробного описания действий во время ритуалов также утверждение о верховенстве жрецов над представителями прочих сословий (постепенно жречество стало профессией, передающейся по наследству). И нельзя сказать, что их привилегированное положение было незаслуженным — ведь они в значительной мере способствовали тому, что индийская духовная традиция получила возможность развиваться, не будучи оторванной от своих корней.

Обратимся к системе ценностей, представленной в Брахманах. Здесь мы находим целый ряд новых нравственных категорий и идей этического характера — например, понятие о моральном долге. Жизнь — это ответственность и многочисленые обязанности. Человек в долгу перед богами, умершими предками, своими ближними (родственниками и окружающими), даже перед животными. Тот, кто делает для всех максимум возможного, достоин называться хорошим человеком. Так, в частности, никто не имеет права притронуться к еде, не предложив часть приготовленного богам, предкам, людям и животным и не прочитав молитву. Превозносятся правдивость, бескорыстие и аскетизм — выдвигается предположение, что боги стали богами именно в результате суровых и длительных самоограничений.

В Брахманах еще нет определенного въдения жизни после смерти. Встречается точка зрения, что люди, исправно поклоняющиеся богам и приносящие им жертвы, возносятся на небеса и достигают бессмертия. Говорится и о возможном перерождении, то есть новой земной жизни, как о награде свыше за добродетельность. Однако вскоре эта идея дополняется еще одной: смерть и рождение, сменяющие друг друга, начинают рассматриваться как-то, что надлежит остановить. Выход из круговорота жизней и смертей объявляется избавлением от всех неприятностей и, соответственно, заветной целью. Позднее возникает представление, что люди, совершающие обряды без понимания их глубинного смысла, избавления не достигнут. В этом можно усмотреть стремление ввысь. Эпоха, когда люди были озабочены обрядами жертвоприношения больше, чем самосовершенствованием, уходит в прошлое. Наблюдается возврат к духовности, о которой на время забыли, увлекшись показным благочестием и культовыми формальностями.

3. Атхарваведа — Веда магических заклинаний

яджурведа бог индия философ Современные индологи не без основания считают Атхарваведу литературно-историческим памятником, почти не уступающим Ригведе — не только по объему, но и по богатству содержания, а также по занимательности. Однако она долго не имела такого авторитета, как три более ранние Веды, и за статус священной книги, равной им, ей пришлось «побороться».

Религиозная картина мира, представленная в четвертой Веде, несомненно древнее той, что дает первая (Ригведа), хотя Атхарваведа составлена несомненно позднее. Она показывает нам мир так, как его видит первобытный человек, который поклоняется змеям, камням, пням и т. п., которому кажется, что мир населен множеством бестелесных духов, угрожающих ему самым разным образом. Здесь же описывается ад со всеми его ужасами. Когда человек сознает недолговечность своего существования и свою беспомощность перед внешним миром, он оказывается во власти своего же перепуганного воображения. В самом деле, невозможно радоваться жизни, когда живешь с мыслью о том, что тебя окружают злобные дьяволы — помня о таком «обществе», поневоле будешь постоянно дрожать.

Российский индолог А. Рагозина в начале XX века писала об Атхарваведе так: «Тут, в противоположность жизнерадостным богам, к которым так доверчиво обращались с хвалой и мольбами арийцы, перед нами предстает мрачный, отталкивающий мир хмурых, злобных демонов и бесов, вселяющих раболепный страх — мир, который никак не мог вырасти в арийском воображении». Действительно, боги Ригведы внушали индоарийцам благоговейный трепет: это был отнюдь не страх, а почтение, уважение и основанная на уважении любовь. А дьяволы, духи и прочие злые силы, с которыми нас знакомит Атхарваведа, воспринимались именно с ужасом. Воздавая им почести, преподнося дары или просто обращаясь с мольбой, человек пытался смягчить их гнев и уговорить не причинять вреда. Молитвы в таких условиях становились скорее заговорами: произнося их, люди выпрашивали у злобных сверхъестественных существ те блага, которые боги просто подарили бы подопечным от щедрот своих. В любой более или менее затруднительной ситуации (от легкого недомогания до стихийного бедствия) обращались к колдуну, чтобы тот своими заклинаниями изгнал из тела болезнь или умилостивил природу. Так укреплялось убеждение, что таинственные силы природы можно умилостивить только ритуалами, особенно теми, что связаны с кровавыми жертвоприношениями — животными и человеческими. Не удивительно, что шаманы, способные изгонять духов, чародеи и маги, наделенные даром подчинять опасных обитателей потустороннего мира своей воле, знахари, возвращающие здоровье заболевшему человеку, и просто люди, умеющие противостоять силам природы с помощью различных тренировок, в т. ч. аскетической практики, были возвеличены в Индии именно в этот период.

По мере своего продвижения в глубь полуострова Индостан арийцы всё чаще сталкивались с полудикими племенами — носителями подобных верований. Из истории известно, что ни одна прогрессивная цивилизация не сможет в таких условиях сохранить себя, если не изменит ситуацию — либо истребит или полностью подчинит себе эти племена, либо ассимилирует их, передав им при этом элементы своей культуры, либо сама окажется порабощенной. В реальных исторических условиях первый вариант не мог быть реализован ввиду малочисленности арийцев, третий исключался потому, что они гордились своим происхождением и своей культурой — таким образом, оставался второй, и он был осуществлен. Потому, если в Ригведе можно найти упоминания о борьбе между светлокожими арийцами и темнокожими аборигенами, то написанные позднее тексты Атхарваведы повествуют о периоде, когда конфликт уже улажен и представители обеих цивилизаций стараются провести в жизнь принципы мирного сосуществования. Действительно, в последней Веде мы находим смесь арийских и неарийских представлений, а также вышеупомянутую установку на компромисс, укреплявшуюся по мере того, как арийцы знакомились с богами и духами, почитаемыми местным населением. Благодаря этой установке они смогли «соединить несоединимое», т. е. систему ценностей аборигенов со своей собственной. Установка на компромисс способствовала возвышению первобытных племен, но одновременно не могла не привести к определенной деградации ведийской религии из-за введения в нее элементов колдовства: в арийский быт проникло поклонение духам и звездам, деревьям и горам, а также различные суеверия диких племен. С. Радхакришнан отмечает, что гимны Ригведы весьма беспорядочны: то и дело мы встречаемся с новыми богами, а божества более ранних периодов то отвергаются, то возвращаются и сливаются с новыми, дополняя пантеон; колдовство-злодеяние широко используется наряду с охранительными и спасительными заклинаниями; тут и формулы проклятия — средства для причинения разного рода вреда тем, кто вызывает ненависть, и для защиты против ненавидящих, и чародейство грабителей, направленное на то, чтобы усыпить хозяев дома, и магические стихи, способствующие зачатию, продлению жизни, предохранению от порчи, яда и других зол; а также гимны, обращенные к сну, звездам, времени, различным сверхъестественным существам — и добрым, и мстительным. Но всё-таки магия, в отличие от Атхарваведы, в Ригведе не поощрялась. Точнее — арийцы сочли, что, коль скоро приходится мириться с ней, то нужно ее очистить: поощрять «белую» (прежде всего лечебную) и осуждать «черную» (вредоносную).

Кто-то может сказать, что старания арийцев просветить и «возвысить» аборигенов привели к искажению их собственных идеалов. Но можно и обойтись без сожалений, отметив уникальность духовного наследия Индии, являющего собой неповторимый сплав из, казалось бы, абсолютно не сочетаемых компонентов — фантазий дикарей и глубоких размышлений философов. Корни этого следует искать именно в системе ценностей арийцев, которые, осуществляя культурную экспансию, одновременно проявляли терпимость к тем, кто видел мир иначе, чем они сами. Они не останавливались в своем развитии и не игнорировали новые явления, с которыми сталкивались — к чему-то адаптировались сами, что-то изменяли «под себя». Кроме того, арийцы не отличались категоричностью и резкостью — качествами, неизменно свойственными фанатикам, и никогда не считали, что их религия — единственно правильная: по их мнению, обладать абсолютной истиной не сможет никто и никогда. Потому и в более поздние эпохи индийцы никогда не отвергали те мировоззренческие концепции, которые казались им примитивными, и никогда не пытались искоренить или «исправить» их — напротив, всегда старались увидеть в незнакомой прежде картине что-то оригинальное и уже поэтому ценное. Если вернуться к истокам, то нельзя не отметить, что в «веде магических заклинаний» представлена не только демонология, пессимистический взгляд на мир и призывы к умерщвлению плоти. Некоторые божества Ригведы сменили здесь свое отрицательное амплуа на положительное: так, например, Рудра в Ригведе упоминался как злобный бог, истребляющий скот, а в Атхарваведе он становится милостивым и покровительствует всем животным (правда, в своих новых ролях он упоминается под другими именами — Гириша и Пашупати соответственно). Также здесь впервые признается священность коровы. Кроме того, в Атхарваведе вводятся понятия праны — жизнесозидающей силы и основы-первоначала мироздания, которое называется то Скамбха, то Брахман, то Пуруша. Оно включает в себя пространство и время, богов, веды и нравственное начало. В некоторой степени четвертая веда также способствовала подготовке почвы для развития в Индии науки.