Общие вопросы морального регулирования

ЭТИКА КАК НАУКА

В результате освоения материала данной главы студент должен:

знать

• особенности этики как способа миропонимания;

уметь

• оценивать факты и явления окружающей действительности с этической точки зрения;

владеть

• навыками оценки своего поведения и поступков окружающих с точки зрения норм этики и морали.

Предметное поле этики

Обращаясь к вопросу об определении предмета той или иной науки, мы сталкиваемся с необходимостью решения ряда вопросов: во-первых, очертить проблемную ситуацию, осознание которой будет способствовать появлению нового раздела знания; во-вторых, соотнести используемые новой дисциплиной понятия и категории между собой. Это позволит выстроить их в систему, где смысловое содержание каждого элемента находится в единстве с другими.

Самоочевидный момент, по существу, ни разу никем не оспоренный на протяжении 25 веков существования этой науки, состоит в том, что этика изучает мораль (и нравственность). По крайней мере, философская традиция, а этика относится именно к сфере философского знания, уходит корнями в глубокую древность. Термин «этос» (от древнегреч. ethos), служивший для выделения существенных черт какого-либо явления, был использован Аристотелем (384−322 до н.э.) для обозначения повой дисциплины, призванной, по его мысли, изучать, что есть благо, и каковы добродетели, ведущие к его обретению. Именно в этом значении понятие «этика» нашло отражение в работе «Никомахова этика». И хотя Аристотель не был первым, кто обратился к этической проблематике, несомненно, ему принадлежит заслуга систематического изложения основоположений нового учения.

Позднее, в Риме, возникло понятие моральный (от лат. mores — нравы), которое было сконструировано и введено в научный оборот римским оратором, писателем и мыслителем Марком Туллием Цицероном (106−43 до н.э.). Для обозначения той же области знания, которой соответствует этика Аристотеля, он использовал термин моральная философия. И лишь позднее, в IV в. н.э., появляется слово " мораль" в том смысле, в каком оно употребляется сегодня. Наряду с ним на отечественной почве сформировалось и нашло закрепление понятие «нравственность» (от рус. нрав и происходящего от него нравно — то, что по праву).

Несмотря на социокультурные и исторические различия, благодаря которым возникли все три понятия — «этика», «мораль», «нравственность» , — существует вполне определенная логика, заставившая мыслителей, живших в разное время в разных государствах, обозначить новую область знания. В дальнейшем мы будем придерживаться утвердившейся в научной литературе терминологии, в соответствии с которой под этикой понимается сфера знания, изучающая проблематику морали. Понятия же морали и нравственности традиционно употребляются как синонимы и составляют предмет этики.

Называя этику наукой, мы несколько упрощаем суть проблемы. Научное знание традиционно претендует на объективность, т. е. независимость получаемых данных и фактов от позиции, мнений и предпочтений познающего субъекта. Истинность научных фактов удостоверяется опытом многих поколений. Человек не может по собственному произволу отменить действие открытого Исааком Ньютоном закона всемирного тяготения: в пределах земной физической реальности этот закон объективен и независим.

Можно ли, руководствуясь выделенным критерием, характеризовать этику как науку? Однозначного ответа здесь нет. В окружающем нас мире действуют индивиды, наделенные сознанием и волей, в повседневной жизни их поступками движут нередко взаимоисключающие интересы и мотивы. В одной и той же ситуации разные люди поступают по-разному, поскольку не всегда совпадают исходные основания (ценности), руководствуясь которыми, они совершают свой нравственный выбор.

По сути, речь идет о проблеме, с которой сталкивается этика в попытке увидеть за субъективными устремлениями людей объективную основу их совместной деятельности. Косвенным отражением этого процесса служит история этики, предстающая как процесс смены и эволюции течений этической мысли, представители каждого из которых отстаивали собственное видение моральной истины.

Определить предмет новой дисциплины и очертить тем самым границы ее соотношения с другими науками можно, если сформулировать суть проблемы, осознание которой подвигло мыслителей к познанию неведомого в поведении человека. Например, чем руководствуются индивиды, осуществляя свой нравственный выбор; каковы основания, исходя из которых задаются мера и способ отношения к истине и лжи, добру и злу, жизни и смерти; можно ли говорить о наличии в морали некоего всеобщего содержания, того, что превращает хаос индивидуальных воль и желаний в человеческое сообщество? Эти и иные вопросы обретают смысл с момента осознания человеком своего особого положения в мире.

Первые попытки систематизировать этические представления предпринимаются в эпоху перехода от раннеклассового к более зрелому состоянию древних сообществ. Становление рабовладельческого государства, параллельно сопровождавшееся процессом институционализации права, суда, органов исполнительной и законодательной власти, практически одновременно натолкнуло древних мыслителей на «проклятые» вопросы о мотивах, движущих поступками людей, о целях, которые они преследуют, об исповедуемых ими нравственных идеалах.

Успешность преобразования человеком материального мира зависит от знания законов физики, химии и умения применить эти знания в конкретных технических решениях. Но чтобы строить отношения с окружающими, руководствуясь всеобщим благом и справедливостью, одного лишь знания моральной истины недостаточно. Уже в древности мыслители фиксировали нетождественность знания морального блага и следования моральному благу на практике. Так, римский император и философ-стоик Марк Аврелий (121 — 180), рассуждая о пороках, отягощающих отдельных людей, писал: «Всеми этими свойствами они обязаны незнанию добра и зла. Я же, после того как познал и природу добра — оно прекрасно, — и природу зла — оно постыдно, — и природу самого заблуждающегося — он родной мне не по крови и общему происхождению, а по духу и божескому определению, — я не могу ни потерпеть вред от кого-либо из них — ведь никто не может вовлечь меня во что-либо постыдное, — ни гневаться на родного, ни ненавидеть его»^[1]. Приведенная цитата свидетельствует, что знание, с которым имеет дело этика, особого рода. Мало знать, каково моральное благо, но надо еще представлять, почему мы должны ему следовать. Переход от первого ко второму составляет предмет интереса этики от момента ее зарождения до наших дней. Подтверждением этого факта может служить, например, жизнь и деятельность таких, казалось бы, несхожих мыслителей, как Сократ и Конфуций.

Китайский мыслитель и государственный деятель Конфуций (Кун Фу-цзы), живший в VI—V вв. до н.э., по праву может считаться одним из родоначальников этики как особого рода мудрости. Известность он получил благодаря своей наставнической деятельности. Многие его ученики впоследствии заняли государственные посты, а само конфуцианство, включая и этику следования своему долгу, на многие столетия стало официальной идеологией Китая. Большинство идей мыслителя дошло до нас в форме литературного произведения «Лунь юй» («Изречения»), которое представляет собой запись изречений «учителя Куна», сделанную его последователями. Остановимся на некоторых положениях, обладающих, на наш взгляд, несомненной этической значимостью.

• 1. Философ неоднократно обращается к рассмотрению принципа " жэнь" , указывая на его основополагающий характер, первенство по сравнению со всеми иными требованиями, регулирующими сферу нравственных взаимоотношений людей. Указанный принцип равнозначен понятиям «человеколюбие», «человечность», «гуманность». На практике это означало зарождение идеи морального равенства индивидов, хотя бы и в ограниченной, распространяемой лишь на представителей родовой аристократии, форме. Инвариант золотого правила нравственности, принадлежащий Конфуцию, звучит так: «Не делай людям того, чего не желаешь себе, и тогда и в государстве, и семье к тебе не будут чувствовать вражды»^[2]. Отсюда справедливо воззрение на «жэнь» как на взаимность, предполагающую обоюдное движение человека навстречу другому человеку.
• 2. Конфуций, подобно многим мыслителям, был склонен рассматривать ученость как условие обретения человечности. Чем более просвещены люди, тем более они оказываются открытыми требованию следовать любви по отношению ко всем иным; гуманный человек тянется к знанию. И то, и другое взаимосвязано: «Там, где царит человеколюбие, прекрасно. Поэтому, когда кто-либо поселяется там, где нет человеколюбия, разве он мудр?»^[3] Знаменательно, что знание морального блага в его воззрениях дополняется твердостью устремлений. По существу, речь идет о своеобразном аналоге нравственной убежденности. Сюда же Конфуций относит пытливость и озабоченность всем близким, ибо равнодушный не способен сострадать, чем-либо пожертвовать во имя другого человека.
• 3. В учении Конфуция мы фактически сталкиваемся с мнением о благородстве происхождения как залоге благородства в поступках. Хотя последнему и можно научиться, но ценность его будет ниже в сравнении с врожденным. Кроме того, важны мотивы, по которым человек обращается к познанию морального блага. Наиболее высоки, по его мнению, тс, кто обладает врожденными знаниями; за ними следуют приобретающие знания благодаря учению; ниже находятся обращающиеся к учению при встрече с жизненными трудностями; менее же всего мудрец ценит тех, кто не учится вовсе. В известной степени это утверждение не утратило своей правоты по прошествии 25 веков: социальная среда может способствовать либо, наоборот, препятствовать формированию человека благородного в своих качествах, помыслах, поступках (благородного мужа).

Заметим, что конфуцианский идеал «благородного мужа», следующего вышеуказанным принципам, еще в древности подвергался нападкам, например со стороны даосов. Ведь этические требования, которые сформулировал учитель Кун, основаны на стремлении вернуть, восполнить утраченную изначальную целостность, естественность человеческой природы. Фактически Конфуций угадал и зафиксировал уже достаточно обозначившее себя расхождение между тем, чем человек должен быть по природе, и тем, чем он является в реальной жизни. Отсюда проистекает его стремление преодолеть образовавшийся зазор, отделивший идеал от бытия с помощью таких средств, как человеколюбие, справедливость, сыновняя почтительность и отцовская любовь.

Логическим завершением хода рассуждений конфуцианства является идея «исправления имен». «Государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын — сыном» , — это вовсе не абстрактная постановка проблем, а, скорее, глубоко прочувствованная и рационально осознанная необходимость исполнения каждым человеком своего нравственного долга^[4]. Важна всеобщность требования к любому человеку — без различия звания и социального положения — исполнять свои обязанности, но отношению к окружающим людям. Идея нравственного долга в этом контексте — величайшая добродетель, к которой должно стремиться посредством воспитания и образования. По сути, конфуцианский «благородный муж» выступает как образ человека, уже обретшего указанную добродетель; по-своему этот идеал актуален и для нашего времени.

Можно выделить ряд диалектических противоречий, известных как антиномии, от разрешения которых объективно зависит выработка основных понятий и категорий, образующих структурный скелет дисциплины. Несмотря на неоднозначность трактовки, они обладают универсальной значимостью. Поэтому каждая из них выступает проекцией предмета этики применительно к той или иной эпохе, своеобразию видения морали представителями различных течений этической мысли.

1. Антиномия добра и зла. Этика изначально включает изучение блага, добродетели, добра в их соизмерении со злом. Названный ряд содержит понятия, хотя и близкие, даже родственные по содержанию, но несущие при этом свою индивидуальную смысловую нагрузку.

Благо — это то, что объективно имеет ценность для человека. Оно выступает предпосылкой нравственных ценностей, субъективно же связано с переживаемым человеком чувством удовлетворения от его достижения или обладания им. Различают моральное и утилитарное благо: первое имеет более высокий статус, поскольку достигается бескорыстно, без какого-либо расчета на получение вознаграждения или одобрение со стороны окружающих. В этической системе немецкого философа Иммануила Канта (1724- 1804) различие морального и утилитарного блага получает абсолютное значение. Создавая учение о моральном долге, мыслитель вовсе выводит за пределы морали такие положительные поступки, при совершении которых индивид мог бы получить — хотя бы и ненароком, — какую-то выгоду.

Добродетель — постоянная направленность души человека на совершение позитивных общественно одобряемых поступков. Она может служить обобщенной характеристикой положительных устойчивых моральных качеств личности. Добродетель и сама по своей природе является нравственным благом и этической ценностью. Ее противоположностью выступает порок. Добродетель подчеркивает роль отдельного человека, который не только исповедует позитивные моральные ценности, но и становится их активным проводником. Впрочем, сама по себе добродетельность человека не является залогом моральности его поступков. В каждом конкретном случае ему приходится самостоятельно принимать решение, а значит, и брать на себя ответственность.

Добро и зло — наиболее обобщенное выражение положительной и отрицательной значимости явлений в их соотнесенности с интересами и представлениями людей об идеале. Эти этические категории взаимно определяют друг друга, в силу чего и вся деятельность человека может рассматриваться сквозь призму непрерывного выбора между тем и другим началом. Еще раз подчеркнем: речь идет о наличии намеренности в действиях, совершаемых свободно, т. е. в соответствии с пониманием людьми нравственной необходимости.

Добро и зло имеют два существенных выхода, в равной мере значимых для человека.

Во-первых, можно говорить о личностном проявлении добра и зла, что напрямую определяется духовным опытом самого человека. Этические знания, не прошедшие через сферу нравственных чувств, никогда не превратятся в убеждения, которые всегда и всюду направляли бы человека в его действиях. В этом случае усвоение их будет носить чисто формальный, поверхностный характер, а потому одни знания могут быть достаточно легко замещены другими. Такая легкость в обращении с моральными понятиями ведет к беспринципности на индивидуальном уровне, а в случае, если указанный процесс приобретет массовый характер, будет способствовать распространению откровенного нигилизма.

Вот почему закрепление представлений о добре и зле на уровне этических убеждений личности выражается в формировании таких нравственных регуляторов, как честь, долг, совесть.

Во-вторых, добро и зло, какие бы формы они ни принимали в сознании индивида, в конечном счете замыкаются на идеале. Именно идеал выступает как-то желанное состояние, в котором воплощается моральное благо. Но как раз потому-то идеал никогда не может, как это ни парадоксально, до конца воплотиться в жизни человека и общества. Вместе с тем он не должен носить чрезмерно абстрактный характер, делающий его непонятным человеку, а потому сеющий в душе семена равнодушия. Идеал включает некоторые промежуточные формы, а их достижение может рассматриваться как деятельное движение человека по пути добра; зло в этом случае может быть представлено как удаление от нравственного идеала.

2. Антиномия должного и сущего. В ней находит концентрированное выражение попытка дать ответ на вопрос о том, как надо жить, чтобы жить нравственно. Реально же здесь фиксируется вполне ощутимый зазор между тем, что должно быть, и тем, что есть.

В жизни человека и общества всегда существует расхождение между идеальными представлениями и реальными нравами. Опыт афинского мыслителя Сократа (ок. 470−399 до н.э.) является ярким подтверждением того, что этика начинается с момента осознания противоречия между обстоятельствами повседневной жизни и моральным достоинством индивида. За попытку раскрыть современникам глаза на несовпадение первого и второго он заплатил самой высокой мерой — собственной жизнью.

Можно утверждать, что Сократ был осужден за то же, за что Конфуций пользовался при жизни уважением современников, а впоследствии был канонизирован властью. Вдумаемся, что значит, показать людям ограниченность и противоречивость суждений, которых они придерживаются. Одно дело, когда мыслитель во всеуслышание заявляет, что он «знает только то, что он ничего не знает». Совсем другая ситуация складывается, как только он попытается показать, что в аналогичном положении находятся другие граждане, хотя бы самоуверенно убежденные до этого в обладании истиной.

Выступая против этического релятивизма, не ведающего существенного различия между добром и злом, истиной и ложью, греческий мыслитель предъявлял столь высокие требования к современникам, к общественной жизни полиса и государственным мужам, что просто не мог не прийти в столкновение с существующим порядком вещей. Рационализм Сократа постоянно подталкивал его к тому, чтобы за отдельными добродетелями видеть нечто скрытое, общее, т. е. те высшие силы, которые целесообразно направляют человека в его повседневной жизни. Утверждаемое таким образом общечеловеческое основание морали подвело мыслителя к идее Бога как источника высшей справедливости. Бог при этом понимается им как нечто неантропоморфное, стоящее выше простой целесообразности.

В своих неустанных поисках истины Сократ пришел к убеждению о необходимости постоянного самосовершенствования, в процессе которого человек посвящает себя «возделыванию» качеств собственной души. Призыв «Познай себя!» побуждает, во-первых, открыть свои заблуждения, во-вторых, признать самое добродетель. В соответствии с этим становятся очевидны, с одной стороны, отрицание наличного ограниченного состояния, в котором вынужденно по своему неведению пребывает человек, а с другой — обращенность к идеалу. Таково, например, сократовское обращение к афинянину: «…Не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, не заботишься и не помышляешь?»^[5].

3. Антиномия общественного и индивидуального. В ее основе лежит извечный спор о природе морали. В этом споре на одной стороне выступают те, кто настаивает на объективной общественной сущности морали, на противоположной — те, кто отдает первенство субъективному индивидуальному началу в человеке.

Мыслители первого направления усматривают источник нравственных требований и ценностей, которыми руководствуются индивиды, в сфере, лежащей вне и над ними. Природа морали при такой трактовке определяется царством вечных и неизменных идей (Платон), единым и неизменным первоначалом, Творцом всего сущего на земле (этика монотеистических религий) либо развитием материального общественного производства (К. Маркс).

Представители второго направления (И. Кант, Ж.-П. Сартр, А. Камю) отдают приоритет субъективной стороне в человеке, его индивидуальной нравственности. Моральные нормы и ценности у них получают прежде всего личностное обоснование, сопряженное с бытием человека как разумного существа.

Гораздо реже обращают внимание на то, что нормы общественной морали в жизни человека, как правило, опосредуются нравственными требованиями социальной группы, к которой он принадлежит. Группа преломляет их применительно к условиям своего существования. Здесь действует известный принцип восприятия окружающего мира через разделение и последующее противопоставление по линии «Мы» и «Они». Отсюда часто возникает неспособность воспринять другого как равного, а потому подобного себе. Не менее опасно стремление выдать присущие группе представления о морально должном за всеобщий идеал. Такого рода практика получила распространение в тоталитарных сообществах XX столетия.

4. Антиномия нравственной необходимости и свободы. На практике она является логическим продолжением спора об источнике морали. Уже Сократом и Платоном, а особенно стоиками, был сформулирован следующий вопрос: определяются ли поступки людей диктатом внешних по отношению к ним обстоятельств (богов, закона, общественного мнения), или человек сам, независимо и добровольно, выбирает модель поведения?

Эволюция этических воззрений представляет собой движение от осмысления безраздельного господства внешних форм контроля над сознанием и поведением индивидов к выводу о праве личности на свободу выбора в пользу тех или иных поступков. Так, невозможность вырваться из пут социальных условий подвигла представителей стоицизма к разграничению внешней необходимости и внутренней свободы, их противопоставлению. Философ-стоик Эпиктет (ок. 50 — ок. 140), большую часть своей жизни бывший рабом, писал по этому поводу: «Вспомните, например, Диогена. Он был свободен не потому, что родился от свободных родителей, (они были несвободны), а потому, что освободил себя от привязанности ко всему, что ведет человека к рабству»^[6]. Проблема нравственной свободы как возвышения над внешней нам необходимостью нашла отражение в философии жизни и экзистенциализме.

5. Антиномия жизни и смерти. Обращение к этой теме традиционно для истории этической мысли: здесь в наиболее последовательной форме отражается противостояние добра и зла. Однако такая постановка проблемы сложилась главным образом в русле религиозной этики христианства, где жизнь рассматривается как высшее благо, а смерть — как наказание человеку за его грехи. В этике даосизма (Китай, V—VI вв. до н.э.) жизнь и смерть выступают как равновеликие нравственно нейтральные величины. Попытка встать выше двух этих начал рассматривалась представителями стоической мысли как путь к обретению свободы. Сознание того, что реальное бытие человека во все времена исполнено бед, несчастий, страданий, объективно ведет к понижению ценности человеческой жизни.

Смерть на первый взгляд выступает в роли антипода жизни. Однако это далеко не так: постижение нравственной сущности смерти позволяет более взвешенно и ответственно относиться к прижизненным делам и поступкам. Смерть как предельность нашего бытия заставляет человека более ответственно относиться к своим поступкам, стремиться к тому, чтобы пройти свой жизненный путь достойно.

6. Антиномия целей и средств. Для этики характерен взгляд на нашу жизнь как путь к обретению морального блага, соотносимого с конечными ценностями бытия. Поэтому важно, как и какими средствами достигается нравственная цель (благо). Нравственно сомнительные, тем более откровенно аморальные средства (формы) обретения искомого результата, способны в иных ситуациях совершенно обесценить конечную цель.

Поиск морально допустимых путей оказывается критерием, с помощью которого проверяются истинность и нравственная безупречность намеченных человеком и обществом ориентиров. Для этики оказываются важны обе стороны, так как одно не может существовать без другого. Соотношения целей и средств наиболее важно в повседневной практике, в любой сфере жизни и деятельности индивида.

Исходя из сказанного, можно заключить, что в какой бы своей ипостаси (наука, учебная дисциплина, способ отношения к миру) ни выступала этика, общепринятым и самоочевидным является то, что этика — это философское учение о морали, ее происхождении и развитии, ее истории и истории научных воззрений на ее предмет. Каждая историческая эпоха и различные течения мысли вносят что-то новое в изучении и понимании феномена морали, ее роли в жизни человека и общества. Результатом этого процесса становится дальнейшее обогащение предмета этической теории, раскрытие таких сторон в развитии морали, о которых ни мы, ни наши предшественники прежде, возможно, даже не подозревали. По справедливому замечанию русского философа Николая Александровича Бердяева (1874−1948), «этическое познание есть нравственное творчество»^[7], и никто еще эту истину не смог опровергнуть.

• [1] Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М., 1998. С. 348.
• [2] Беседы и суждения Конфуция: 2-е изд. СПб., 2001. С. 406.
• [3] Беседы и суждения Конфуция. С. 114.
• [4] Беседы и суждения Конфуция. С. 423.
• [5] Платон. Сочинения: в 4 т. М., 1990. Т. 1. С. 83−84.
• [6] Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. С. 312.
• [7] Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1998. С. 30.