Теоретические образы морали

Из предыдущего повествования мы уяснили, что мораль как сущностное явление жизни человека раскрывается на двух уровнях: внутреннего, личностного совершенствования и представлениях об идеальных отношениях между людьми. Но каково их соотношение и что считать наиболее близким к сути нравственности? Этот вопрос решался в теоретической этике посредством построения моделей данного явления, которые принимались в качестве рабочих гипотез для дальнейшего изучения. Кратко остановимся на ведущих теоретических образах морали, обоснованных в истории этики.

Этика добродетели

Самый древний образ — характерный для всей Античности и обоснованный Аристотелем. Он делает акцент на внутреннем совершенствовании, видя именно в нем отличительную сущность морали. Следует заметить, что античная этика принципиально не нормативна: она не выдвинула универсальных норм, кроме, пожалуй, золотого правила нравственности, которое не играет значительной роли в греческой философии. В такой перспективе добродетель — это особые качества, стоящие между разумом и чувствами и помогающие разуму справиться со стихией страстей. Противоположность добродетели — порок, неумение руководить собой, безмерное буйство страстей. Существенная черта данной этики заключается в убеждении о тождестве добродетели и счастья. Добродетель — это устой души, правильный образ мысли и действия, а счастье — конечная цель жизни, высшее, последнее благо.

Европейская этика добродетелей прошла три важных этапа, каждый из которых вносил в этот образ новые черты. Первый — это сама Античность, сосредоточенная на четырех " классических эллинских добродетелях" , называемых иногда платоновскими, — мудрости, мужества, рассудительности (умеренности) и справедливости. Второй проект — христианские добродетели веры, надежды и любви. Их новизна заключалась в том, что они преодолели узкое античное понимание совершенства и указали на необходимость утверждения идеальных отношений с другими людьми. Христианский проект расширил сам взгляд на совершенство, персонифицировав его в образе Богочеловека. Наконец, третья ступень состоялась в виде обоснования добродетелей, выдвинутых американским философом и общественным деятелем Бенджамином Франклином (1706−1790). Он сформулировал идеал, основанный на моральных принципах буржуа, делового человека. Здесь уже не идет речь об абстрактном счастье или божественном совершенстве, доступном преимущественно после смерти. Он касался вполне приземленных жизненных целей, направленных на обеспечение собственного благополучия и общественного благоденствия. Как бы мы ни относились к подобному взгляду, следует признать, что именно во взглядах Франклина отразились черты современной западной цивилизации, для которой высшей ценностью считается право человека на высокое качество жизни, самореализацию, успех и признание в обществе. По мнению философа, к жизненному успеху ведут три добродетели: трудолюбие, честность (особенно в отношении денежных обязательств) и бережливость. К ним примыкают иные, смежные с ними качества умеренности, соблюдения порядка, решительности в делах, скромности и т. д.

Этика добродетели является самым древним и при этом самым распространенным теоретическим образом морали. При этом она не выглядит архаично: во второй половине XX века в англоязычной философии наблюдался ее очередной расцвет, происходящий на фоне разочарования в индивидуалистической либеральной этике личного успеха. По мысли ведущего мыслителя этого направления американца Аласдера Макинтайра (р. 1929), доказывавшего необходимость возврата к этике Аристотеля, добродетель — это единственная реальность, позволяющая человеку наладить связи с другими людьми и оттолкнуться от нравственной традиции своей культуры. Тем не менее в этике добродетелей можно выделить несколько проблемных моментов.

Во-первых, в данной теоретической модели нет четкого понимания смысла каждой конкретной добродетели и счастья. Например, что такое мужество? В его трактовке можно встретить множество различных значений, которые не составят целостной картины. Получается, человека призывают воспитать в себе добродетель, полагаясь на его интуитивное понимание ее смысла. Во-вторых, в этой перспективе непонятно, что конкретно должен делать (или не делать) добродетельный человек, чтобы получить счастье? Аристотель полагал, что добродетели закрепляются поступками, но каковы должны быть эти поступки? По сути, мы оказываемся в замкнутом круге: хорошие поступки ведут к добродетели, но совершить их может только добродетельный человек. Эта смысловая непроясненность вызывала критику со стороны представителей других теоретических моделей.