Мифологическая составляющая мира политического

Человек немыслим без мифа, сами табу и табуизация, сыгравшие столь большую роль в восхождении человека из стадного состояния, теснейшим образом связаны с мифическим началом. Даже можно сказать, что в определенном смысле сама история человечества пронизана мифологическим началом, поскольку не только жизнь простых людей, но и жизнеописания великих людей, а также феноменов, творивших историю, в большинстве случаев окутаны как бы непроницаемой оболочкой мифического.

Мы имеем в виду не только божественных и полубожественных, легендарных и полулегендарных героев и персонажей вроде Зороастра, Конфуция, Будды, Иисуса Христа, Мухаммеда и других и созданных ими религиозных систем. Речь не в последнюю очередь идет также о, казалось бы, самых что ни на есть реальных личностях в лице древнеегипетских фараонов, династии ахеменидских царей Дариев, Александре Македонском, римских императорах, халифах, средневековых королях, которые якобы получали свою власть прямо от Бога.

В истории зачастую случалось так, что роль, которую тот или иной политический или государственный деятель играл на той или иной авансцене, постепенно приобретала самостоятельное и доминирующее значение, полностью отодвигая на задний план или вовсе элиминируя ее первоначального носителя. Совершенно бездарный носитель королевского или иного титула, взошедший на трон, унаследовав его от своих великих предков, в глазах народа становился помазанником Божьим просто в силу того, что он играл предоставленную ему роль. Бывало и так, что роль вообще могла обойтись без своего исполнителя.

Во всех этих и во многих других качествах миф является интегральной, неотъемлемой частью человеческой истории. Мобилизующие мифы, символы, иллюзии составляли один из могущественных факторов истории. Именно им во многом обязаны своим появлением колоссальные пирамиды и сфинксы в Египте и гигантские христианские соборы в Европе. Под их влиянием создавались и уничтожались громадные и могущественные империи. Все они воплощаются в политической мифологии, понимаемой в самом широком смысле этого слова.

При этом необходимо учесть следующий момент. Зачастую миф отождествляется с примитивным, первобытным, чуждым мышлению современного цивилизованного человека и поэтому подлежащим преодолению. Исходя из этого многие авторы всерьез пытались обосновать мысль о том, что миф либо сам собой, либо усилиями рационалистической науки исчезнет как сколько-нибудь значимый фактор общественной и политической жизни. Разве миф, говорил, например, Э. Кассирер, не обречен на исчезновение «перед лицом подлинной, научной истины, перед лицом понятия природы и предметности, созданным в рамках чистого познания? Миф с его миром мечты и волшебства представляется раз и навсегда канувшим в небытие с первыми лучами научного видения мира»^[1].

Однако мифическое продолжает жить и даже процветать в современном мире, несмотря на беспрецедентные успехи научного знания. Иначе и быть не может, поскольку, как справедливо подчеркивал Гете, миф, как и поэзия, отражает то, «на чем держится глубинное единство мира», и поэтому он способен постигать высшую истину.

Живучесть мифа объясняется прежде всего тем, что он питается из безвременных глубин истории и традиций. История полна свидетельств того, что любые попытки развенчания одних мифов неизбежно сопровождались возрождением старых или же появлением новых, не менее привлекательных и дееспособных мифов. Каждая эпоха, отвергая или в модифицированном виде сохраняя старые, непременно создавала и собственные мифы, в том числе и политические.

Классический миф, как правило, не сочинялся какимлибо конкретным автором, он формировался как бы спонтанно, обкатываясь и выкристаллизовываясь в народном сознании в течение многих поколений. Современный миф зачастую специально конструируется и сознательно внедряется в массовое сознание. Но и он невозможен без его востребованности в господствующих в обществе умонастроениях. Именно этим объясняет тот факт, что в современном мире в условиях господства научного знания люди зачастую могут руководствоваться примитивными, фантастическими и даже бредовыми идеями.

Большей частью миф консервативен, поскольку он призван интегрировать людей в существующую систему. Это — своеобразный инструмент преодоления, снятия противоречий. Это — образ, придающий философскую значимость фактам повседневной жизни. В данном качестве миф представляет собой одну из реальностей истории. Он и связанные с ним символ, иррациональный образ способны оказывать существенное влияние на политическое поведение и действия людей, сыграть роль цементирующего элемента, вокруг которого могут сплотиться их огромные массы.

Особую актуальность мифу, прежде всего политическому мифу, в наше время придает тот факт, что расширение, экспансия составляет неотъемлемую сущностную характеристику евроцентристской цивилизации. Технологический прогресс двигается такими гигантскими темпами, что большинство людей просто оказывается не в состоянии угнаться за ним.

Живучести мифа способствует также то, что человеку по самой своей природе свойственно то, что У. Джеймс назвал волей к вере. Наполняя сокровенные глубины человеческой природы, вера возвышает его над самим собой, движет им. Ему невозможно жить без веры, руководствуясь подобно животному одними только инстинктами и материальными потребностями.

Основополагающая доминанта веры — уверенность в существовании трансцендентного, именуемого Богом, Предвечным, Началом всего сущего или каким-либо иным названием. Поэтому прав был Папа Иоанн Павел II, который говорил: «Там, где человек не опирается более на величие, которое связывает его с трансцендентностью, он рискует допустить неограниченную власть произвола и псевдоабсолютов, которая уничтожает его»^[2].

Если верна эта мысль, то глубоко прав также В. Набоков, который говорил, что «подлость жизни состоит в том, что она подражает художественному вымыслу». Иначе говоря, жизнь человека подстраивается под те или иные идеи, мифы, вымысли, если он верует в их реальность и действенность.

И действительно, в истории слишком часто бывало так, что, казалось бы, совершенно нелепые идеи вызывали сильнейшие потрясения, подрывавшие устои казавшихся вечными империй, если люди верили этим идеям. В значительной мере это объясняется тем, что реальной материальной силой, разрушающей устои цивилизации, как правило, выступала масса. А массу можно привлечь нс какими-либо сложными рациональными конструкциями, требующими специального аппарата доказательств и обоснований, а простыми, понятными, привлекательными, способными мобилизовать и стимулировать лозунгами, стереотипами, мифами, символами. С подрывом нравственных опор, на которых покоилась та или иная цивилизация, дело ее окончательного разрушения берет на себя масса или толпа, или как она названа в истории, варвары.

В такие периоды, как отмечал Г. Лебон, философия численности становится «единственной философией истории»^[3]. Среди масс может получить живой отклик, например, призыв какого-нибудь до того мало кому известного Петра Пустынника устремиться на Восток к Гробу Господню, или фюрера в лице Гитлера создать тысячелетний рейх, или вождя мирового пролетариата В. Ленина покончить с вековечной системой эксплуатации человека человеком и создать совершенное бесклассовое общество рабочих и крестьян.

Образование разного рода легенд и мифов в толпе, в массовом сознании обусловливается не только легковерием, но и теми искажениями, которые реальные факты и события претерпевают, став его достоянием. Толпа, как правило, мысля образами, не делает различий между объективным и субъективным, реальным и мифическим. Для ее сознания характерны односторонность и преувеличение.

Немаловажную роль при этом играют внушение и заражение, возбуждающие стихийные порывы, темные силы инстинкта и крови, способные в буквальном смысле слова перевернуть привычный ход вещей. Как показывает исторический опыт, в особенности XX в., эти качества слишком часто стимулировали события, необратимые последствия которых сказывались па судьбах целых стран и народов.

Сродни мифу превратно толкуемые варианты национализма и этнизма, а также различные версии фундаментализма. Нередко само рождение того или иного государства, его вступление на общественно-историческую арену обосновывается ссылками на божественное провидение, что подкрепляется аргументами из Библии, особенно из тех ее глав, где говорится, что Бог не только правит миром, но и избирает из среды всех народов один, наделяя его своей благодатью. Крайние формы подобной мифологизации собственной истории характеризуются тем, что сторонники идеи превосходства своей нации отводят другим народам и странам лишь роль фона, на котором разворачивается история богоизбранного народа. Учитывая подобные и иные аспекты, Б. Рассел отводил философии промежуточное место между теологией и наукой. Подобно теологии, говорил он, задача философии состоит «в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым». В то же время «подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения». Все конкретные знания принадлежат науке, а догмы, выходящие за пределы конкретных знаний, — к теологии. «Между теологией и наукой, — продолжал Рассел, — имеется Ничейная Земля», открытая для атак с обеих сторон; эта Ничейная Земля и есть философия. Почти все вопросы, которые больше всего интересуют спекулятивные умы, таковы, что наука на них не может ответить, а самоуверенные ответы теологов более не кажутся столь же убедительными"^[4].

• [1] Kassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Zweiter Teil. Das Mythische Denken. Darmstadt, 1953. S. 19.
• [2] Роде Ф. Основы единой Европы: Видение Европы Иоанном Павлом II // Метаморфозы Европы. М.: Наука, 1993. С. 44.
• [3] Лебон Г. Психология народов. М., 1898. С. 158.
• [4] Рассел Б. История западной философии. Книги 1−3. М., 1994. С. 11.