Томас Гоббс и Гуго Гроций
В отношении же природных тел, которые построили не мы, нам надлежит двигаться от более понятного к более сложному. Физика, как наука о природных телах, должна исходить, утверждает Гоббс, из двух первофеноменов: во-первых, из описания тел, каковое следует производить только на основании количественных характеристик (ведь любые качества — не что иное, как изменение количества составных элементов… Читать ещё >
Томас Гоббс и Гуго Гроций (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Вехи биографии
Томас Гоббс прожил долгую и удачливую жизнь. Он родился в Англии, в 1588 г., в небогатой семье, но благодаря тому, что за воспитание мальчика взялся состоятельный родственник, получил отличное классическое образование, в двадцать лет закончив Оксфорд. Юному философу посчастливилось получить хорошее место: он стал гувернером-компаньоном лорда Кавендиша. Какое-то время он также был гувернером Чарльза Стюарта, который впоследствии станет королем Карлом II. Гоббсу судьба благоволила в знакомстве с людьми, в литературной карьере — его «Левиафан» произвел впечатление на современников, и книга выдержала несколько прижизненных изданий, — даже в том, что обвинений в ереси, которые преследовали Гоббса в последние годы жизни, ему удалось счастливо избежать. Умер Гоббс в 1679 г.
Наиболее известное произведение Гоббса — «Левиафан» (опубликован на английском в 1651 г., а в 1670 — на латыни). Трилогия «О теле», «О человеке», «О гражданине», писавшаяся в разные годы, является во многом более последовательным и строгим изложением идей, высказанных в «Левиафане». К наиболее значимым произведениям Гоббса следует отнести также «Возражения на „Размышления о первой философии“ Декарта» .
Философия Гоббса целиком посвящена понятию тела. Соответственно трем родам тел написаны и части его трилогии: в сочинении «О теле» представлен способ мышления тела, в «О человеке» речь идет о страстях (аффектах), т. е. о том, как устроено тело человека и как управлять аффинированным человеческим телом, а сочинение «О гражданине» повествует о теле политическом, т. е. о государстве. Гоббс отвергает любого рода бестелесные вещи. Картезианскому выводу «я мыслю, следовательно, я есть вещь мыслящая» Гоббс возражает: так заявлять — значит полагать, будто из того, что я гуляю, следует, что я — прогулка. Но это не значит, что философия, отправляясь от своего первофеномена, тела, не должна заниматься ничем, кроме тела. Гоббс дает следующее определение философии: «Философия есть познание, достигаемое посредством правильного рассуждения и объясняющее действия, или явления, из познанных нами причин, или производящих оснований, и наоборот, возможные производящие основания — из известных нам действий»[1].
Размышлять — значит считать, складывать и вычитать (и, разумеется, умножать и делить), т. е. сочетать или вычитать признаки мыслимого предмета. Так, вглядывание в предмет увеличивает число наблюдаемых его свойств, тогда как отдаление от него (пространственное или ослабление внимания) уменьшает. Потому предмет — сумма признаков, наблюдаемых в согласии с некоторыми правилами. Правильность размышления задается наблюдаемыми связями между причинами и следствиями. Для обозначения этих связей нам служат метки (лат. marks) или имена (лат. signs), которые даются вещам произвольно. Мы ничем не определены, выбирая эти связи, в этом заключается и свобода мышления, и необходимость мыслить: если прекратим думать, т. е. хорошо называть вещи, то утратим и способность управлять силами. Произвольность имен доказывается тем, что в разных языках одна и та же вещь имеет совершенно непохожие имена, да и в пределах одного языка слова со временем меняют свое значение. Мышление, таким образом, есть не что иное, как обращение с произвольно установленными связями. Философия есть внимание к порядку мысли, а дикие народы отличаются от цивилизованных, т. е. умеющих обращаться с бо? льшим количеством предметов и свойств, вовсе нс природой, но наличием упорядоченного знания: «Разве не обладают все люди одной и той же духовной природой и одними и теми же духовными способностями? Что же имеют одни и не имеют другие? Только философию! Философия, таким образом, является причиной всех этих благ»[2]. Логика — это наука об именах, о правилах их сопряжения (сочетания и вычитания). Геометрия, которая служит образцом для философии, — это наука о свойствах фигур. Поскольку в геометрии мы строим фигуры сами, в этой науке мы достигли столь впечатляющих результатов.
В отношении же природных тел, которые построили не мы, нам надлежит двигаться от более понятного к более сложному. Физика, как наука о природных телах, должна исходить, утверждает Гоббс, из двух первофеноменов: во-первых, из описания тел, каковое следует производить только на основании количественных характеристик (ведь любые качества — не что иное, как изменение количества составных элементов), и, во-вторых, из описания движения, т. е. из математического описания перемещения. Что значит тело и движение, каждый знает естественным образом, утверждает Гоббс, а фиксация правил — дело наук. Физика описывает движение тел, «занимающих какое-либо место в пространстве»; мораль, т. е. наука об управлении человеческими телами — движение крови и животных духов (в психологии, или как тогда говорили, пневматологии Нового времени животными духами называли то, что мы сегодня называем нервными импульсами); тогда как политика, наука об управлении государством, рассказывает о законах, которым подчиняется тело политическое, составленное из множества живых человеческих тел. Иными словами, психология есть прикладная физика, а политика — не что иное, как общая психология.
Именно политическое учение Гоббса и принесло ему всемирную известность. В философии Гоббса дано рациональное обоснование возникновения государства и государственной власти. Британский мыслитель рассуждает следующим образом: в естественном состоянии нет и не может быть законов, ведь каждый имеет право на все, а закон есть ограничение такого всеобщего права. Природа людей сходна, у них похожие желания, поэтому каждый хочет завладеть свободными ресурсами и имуществом другого. Таким образом, естественное состояние, всеобщее право на все совершенно бесполезно, это война всех против всех. Поскольку силы разных людей примерно равны (там, где один обойдется грубой силой, другой возьмет хитростью или обольщением, или способностью договариваться и т. д.), естественное состояние чревато всеобщим взаимным уничтожением. Человечество некогда пребывало в этом первоначальном состоянии, а некоторые пребывают в нем и сейчас, полагает Гоббс и приводит в пример североамериканских индейцев, различные племена которых, как он считает, — это большие семьи, и они не воюют друг с другом постоянно, затевая войны время от времени, лишь потому, что живут далеко друг от друга и обладают достаточно обильными ресурсами, чтобы избегать друг друга.
Страх перед другими, страх перед смертью заставляет людей договариваться, принимать взаимные законы. Так появляется первоначальный договор, который имеет характер естественного закона, т. е. правила, фиксирующего всеобщий взаимный страх и запрещающего делать все то, что приводит к самоуничтожению.
Первоначальный договор можно выразить в следующих трех пунктах:
Первый и основной закон природы гласит: необходимо стремиться к миру всюду, где это возможно; если мира достичь невозможно, нужно искать средства для ведения войны[3]. Из этого закона следует, что:
- — право всех на все не должно сохраняться, некоторые отдельные права следует либо перенести на других, либо отказаться от них. Ведь если сохранять право всех на все, тогда война неизбежна, а это противоречит первому закону;
- — заключенные соглашения должны сохраняться. Нарушение их есть несправедливость, и она должна наказываться. Поэтому власть, которая образована первоначальным договором, должна иметь право меча, т. е. иметь право наказывать и казнить тех, кто повинен в причинении несправедливости.
В результате выполнения этих трех естественных законов и образуется государство, которое как бы опоздало к собственному созданию и поэтому, как утверждает Гоббс, само государство нс подчиняется первоначальному договору: ни один из людей, образовавших государство, не может и не должен противиться ему. Государство превосходит силой каждого своего члена, поскольку ему принадлежат права, т. е. силы всех остальных людей в нем. Именно поэтому Гоббс называет его Левиафаном, по имени одного из необоримых чудовищ, описанных в Библии (Книга Иова 40:20 — 41:26), а также смертным богом. Таким образом, государство (англ. common wealth), описанное Гоббсом, непрерывно порождается незаметной для его граждан работой: каждый из них соглашается передавать часть своего права государству, и делает это постоянно, из страха перед другими людьми. Страх не исчезает в государстве, мы по-прежнему опасаемся грабителей, воров, убийц и других преступников, но государство нормирует этот страх, этот аффект не является столь всепоглощающим, как для людей, находящихся в естественном состоянии. Поскольку достижение гражданского мира есть величайшее из всех благ (а величайшее из зол — гражданская война), естественные законы совпадают с гражданскими добродетелями, а происхождение последних обусловлено возникновением государственной власти.
Гоббс был не единственным, кто пытался рационально обосновать возникновение государственного строя. Особого внимание заслуживает концепция о естественном праве голландского юриста и государственного деятеля Гуго Гросса (1583−1645). Как и Гоббс, Гроций понимает естественное право как набор правил, общий для всех народов и диктуемый здравым разумом. Все договоры между людьми заключаются на принципах, заключенных в самой природе. Эти принципы неизменны, тогда как установления и договоры недолговечны. Говоря о неизменности природных принципов, голландский мыслитель предлагает некий мыслительный эксперимент: допустить, что Бога нет, что он не печется о человеческих делах — самое тяжкое из преступлений. Но даже если мы все же сделаем такое допущение, то выяснится, что содержание естественного права не изменилось. Итак, те отношения, в которых люди состоят по природным законам, независимы от политических установлений, а естественные интересы человека не подчинены государственным. Обнаружение естественных норм может происходить, как пишет Гроций в своем наиболее знаменитом трактате, «О праве войны и мира», двумя способами: a priori, из первых начал, т. е. чисто логически, и a posteriori, из следствий, т. е. путем сопоставления норм и правил, принятых у разных народов и выявления того, что обще всем им. Звучит несколько абстрактно, но выводы, к которым приходит Гроций, имели вполне практический и даже скандальный характер. Дело в том, что Гроций, в отличие от Гоббса, размышлял по преимуществу о международном праве. Если для последнего отношения между государствами — это, фактически, война всех против всех, то первый указывает, что уж если войны неизбежны, то следует не только готовиться к войне, но и вести войну по каким-то правилам, принимая вполне определенные ограничения. Во времена Гроция этот тезис менял представление о характере войны, о цели войн, мог служить как для оправдания захвата колоний, так и для ограничения феодальных установлений. Сегодня тезис о необходимости ограничения способов ведения войны делает возможными такие формы осуждения как «преступления против человечества», «военный преступник» и др.