Явление и сущность

Развитие познания есть непрестанное движение мысли от поверхностного, видимого, от того, что является нам, ко все более глубокому, скрытому к сущности. В системе философского знания понятие сущности, будучи одной из категорий, является в то же время синтезом и носителем всех других категорий, которые выступают как частные формы ее проявления. Сама же сущность обладает подлинной действительностью только вследствие определенных форм своего самообнаружения. Как листья, цветы, ветви и плоды выражают во внешнем виде сущность растения, так, например, и этические, политические, философские, научные, эстетические идеи выражают сущность определенного общества. Какова общественная система в своей сущности, таковы и формы се проявления во внутренней и внешней политике, характере народного волеизъявления, формах правосудия, в производительности труда, образовании, научном и художественном творчестве и т. п. Явление, как правило, выражает лишь некую грань сущности, один из ее аспектов: сущность должна являться, и, познавая явление, мы познаем сущность, которая не остается скрытой за явлением или по ту сторону его, а проявляет себя в нем.

На уровне обыденного сознания под сущностью имеют в виду важное, главное в содержании вещей. Философская мысль идет глубже: она усматривает в сущности нечто сокровенное, глубинное, пребывающее в вещах, их внутренних связях и управляющее ими, основание всех форм их внешнего проявления. Сущность мыслится и в глобальном масштабе — как предельное основание бытия мироздания, субстанция всего сущего.

Само понятие сущности носит емкий, собирательный характер: в ней заключено интегральное единство всех глубинных, закономерно связанных элементов содержания объекта в их противоречиях, причинно-следственных отношениях, в их зарождении, развитии и тенденциях к будущему. В пей и причина, и закон, и структура, и основные противоречия, и то, что лежит в основании всех свойств объекта. Само понятие «сущность» есть содержательная предикация качественной определенности предмета, и в этом смысле она есть нечто внутреннее, некоторый организующий принцип, основание бытия объекта в формах его внешнего выражения.

Вскрыть сущность чего-либо — значит проникнуть в глубины вещи, ее основные свойства, выявить причину ее возникновения и законы функционирования, а также тенденции развития. При этом не только в гносеологическом, но и в онтологическом плане сущность обладает разной мерой глубины, следовательно, она имеет свои степени, или порядки. Познание всегда движется от сущности одного порядка к сущности другого, более глубокого порядка.

Порядок сущностей, начинаясь с относительно простой сущности, уходит в бездну бесконечности: ее туманные глубины постижимы силой разума лишь в возможности, актуально же всегда оставаясь в «пропасти» текущего бытия. И то, что ведомо современной науке о ней, — это лишь определенный и как бы очередной порядок ее выявленность совокупному разуму человечества. Исходя из идеи бесконечности мироздания, можно сказать, что порядкам сущности нет предела, поэтому, когда мы говорим, что «схватили сущность», это по большей части только метафора, означающая, что мы уцепились всего лишь за «краешек» сущности в полном ее объеме. Сущность (в зависимости от условий) обладает неодинаковой мерой своей реализации.

Явление — это проявление сущности. Если сущность есть нечто общее, то явление — единичное, выражающее лишь какой-то момент сущности; если сущность есть нечто глубинное, то явление — внешнее, более богатое и красочное; наконец, если сущность есть нечто устойчивое и необходимое, то явление суть преходящее, изменчивое, случайное. Можно сказать, что явление есть то, как сущность проявляет себя вовне: во взаимодействии со всем иным, в том числе и с нашими органами чувств. Например, характер личности — это ее сущностная целостная определенность, но он нс дан нам сразу, целиком, а раскрывается в поступках, мыслях, чувствах, волевых побуждениях и т. п.

Быть и казаться

В процессе чувственного восприятия мы нередко сталкиваемся с тем, что явления кажутся нам не такими, каковы они есть на самом деле. Категория видимости носит объективно-субъективный характер, выражая поверхностное знание. Все дело в том, чтобы в видимости временного и преходящего познать сущностное и устойчивое, которое скрыто присутствует под покровом этой видимости.

Есть видимость, высвечивающая сущность, а есть обманчивая видимость, т. е. такая, которая искажает сущность, — то ли делает ее карикатурной, то ли приукрашенной, но неадекватной. Поскольку формы проявления видимости многообразны, постольку, чтобы правильно понять то или иное событие, необходима критическая проверка данных непосредственного наблюдения, четкое различие отношения «быть или казаться» .

Феномен «быть или казаться» выражает прежде всего факт несоответствия сущности и ее внешнего обнаружения. Это несоответствие нередко доходит до явной противоположности, и тогда она выступает как кривое зеркало сущности.

Внешнее и внутреннее

Категориальная пара «внешнее и внутреннее» чрезвычайно близка паре «явление и сущность». Полной синонимии, которая привела бы к удвоению понятий, здесь, однако, нет. В самом деле, даже если мы сможем познать внутреннее строение объекта, его элементы, состав, структуру и т. д., мы все-таки еще не скажем, что познали его сущность. Конечно, во всяком деле внешняя сторона легче схватывается впечатлением, умом и выражается словом; это язык впечатлений и простых мыслей. По разум не довольствуется внешним и стремится вглубь, чтобы постигнуть сущность. Внешнее, форма вещи предполагает знание каких-то принципов ее функционирования и развития, исключает наличие в ней случайного, несущественного. Внутреннее же того или иного предмета может содержать в себе и случайное, несущественное. Единичное явление, как правило, ничего нс говорит нам о связях объекта с другими, внешнее же предполагает рассмотрение объекта именно со стороны его связей, так что внешнее становится для объекта существенным: в этом смысле внешнее раскрывает нам существенные связи объекта, т. е. обнаруживает какой-то аспект его сущности.

Внешнее и внутреннее — диалектически связанные понятия. Если внутреннее можно понять лишь через внешнее, то истинная природа внешнего, в свою очередь, может быть понята только при условии понимания внутреннего. Здесь размышление приводит к своеобразному парадоксу. Дело в том, что исходное понимание внутреннего наивно. Допустим, мы имеем яблоко, мы видим его кожуру — это внешность. Если мы разрежем яблоко, то увидим мякоть, косточки и т. д., т. е. внутреннее. Но так ли это? На самом деле, сколько бы разрезов мы не проводили, перед нами всегда будет лишь внешняя сторона — только другая, чем раньше. В примере с яблоком мы можем искрошить его в пюре, но этим лишь уничтожим его как целый плод, «внутренности» же нс увидим никогда! Таким образом, оказывается, что внутреннее существует, лишь пока существует внешнее: разрушение внешнего не ведет в глубь существа, но лишь порождает новую внешность. Сказанное вовсе не означает отрицания внутреннего, ведь иначе теряет смысл и внешнее. Не означает оно и непостижимости внутреннего, указывая лишь на предел механического «вскрытия» реальности (один разрез помогает увидеть внутреннее строение плода, многократное измельчение полностью лишает такой возможности), на необходимость поиска внутреннего во внешнем. Мы никогда не имеем дела непосредственно с внутренним: внешнее всегда стоит преградой между нами и сущностью. «Убрать» ее невозможно; формы этой преграды ограничивают реальность и могут исчезнуть только вместе с ней.

Внешность может рассматриваться как прикрытие внутреннего. Тогда правомерно говорить об адекватности внешнего внутреннему: внешняя красота, говорит Шекспир, еще драгоценнее, когда прикрывает красоту внутреннюю. Книга, золотые застежки которой замыкают «золотое» содержание, приобретает особенное уважение. Для такого суждения необходимо умозрительное различие внешнего и внутреннего (в данном случае понятие о внутренней красоте). Само по себе оно может быть постигнуто лишь во внешнем проявлении, но, разумеется, более высокого плана, чем «золотые застежки». Практически происходит сравнение внешностей как бы двух уровней: «золотые застежки» сопоставляются с красотой языка, отдельных образов, метафор и т. д., которые ведь тоже представляют собой «внешность» книги^[1].

Форма и содержание

Эта категориальная пара находится в весьма тонких взаимоотношениях с парами «явление — сущность», «внешнее — внутреннее», «часть — целое». Содержание есть тождественность всех элементов и моментов целого с самим целым; это состав всех элементов объекта в их качественной определенности, взаимодействии, функционировании, единство его свойств, процессов, связей, противоречий, моментов вечного и тенденций развития. Не все, что «содержится» в объекте, составляет его содержание. Например, было бы бессмысленно считать содержанием организма атомы, из которых состоят молекулы, образующие клетки. Вы никогда не узнаете, что такое, например, голубь, если будете тщательно изучать каждую клетку его организма под электронным микроскопом, так же как не поймете всего очарования картин Лувра и Эрмитажа, подвергая каждую из них химическому анализу.

К составным элементам, образующим содержание, относятся части целого — элементы, которые являются пределом делимости объекта в рамках данной качественной определенности. Поэтому нельзя к содержанию картины относить холст, а к содержанию общественной жизни машины: ни холст не составляет картины, ни машины — общества, хотя без них невозможно ни то, ни другое. Содержанием организма является не просто совокупность его органов, а нечто большее — весь реальный процесс его жизнедеятельности, протекающий в определенной форме. Содержанием общества является все богатство жизни действующих в нем людей, составляющих это общество, ибо нс может быть развитых форм при их ненаполненности столь же развитым содержанием. Так, неразвитые формы правления в государстве соответствуют неразвитому содержанию социального строя: эта форма, следовательно, не наполнена еще в подлинном смысле. Когда же формы развертываются, то и содержание обретает развитые определения.

Форма — это фиксированная определенность некоторого содержания. Идея формы часто употребляется в смысле облика вещи, живого существа, внешнего вида, геометрической структуры или способа организации содержания. Каждый из нас знает, как беседа или лекция может расплыться в неопределенности, если наши мысли не получили разумно ограниченной формы и твердости в четких логических суждениях, доводах, репликах и прочих структурах мысли и оборотах речи.

Когда мы воспринимаем и мыслим какой-то объект, мы выделяем его из окружающего фона, фиксируя тем самым его внешний облик, внешнюю форму. Будучи употребленной в смысле внешнего облика, форма объекта выражается в категории границы. Материальный объект всегда ограничен и пространственно, и во времени, и вещественно, и информационно, и количественно, и качественно. Пространственная граница предмета есть его геометрическая форма, с чем нередко вообще отождествляют понятие формы — в смысле фигуры^[2], облика, внешнего вида. Временная граница тоже форма объекта: она осуществляется в виде ритма движения в определенном временном отрезке. Если берется нечто вещественное, то оно имеет свою телесную форму — в смысле внутреннего расположения, конфигурации элементов, т. е. структуры. Граница, указывающая на различие данного содержания в его целом от всего иного, есть внешняя форма объекта (разумеется, понятие границы и внешней формы применимы и к нематериальным объектам).

Внешняя форма выражает связь данного объекта с другими. Кроме того, категория формы употребляется в значении способа выражения и существования содержания. Здесь мы имеем дело не с внешней, а с внутренней формой. Последняя связана с качественной определенностью объекта: в данном случае качественная определенность понимается не в смысле того или иного материального субстрата объекта (например, камень или металл), но как ero некоторая смысловая оформленность, указывающая на способ деятельности с объектом, детерминирующая ero восприятие в системе определенной духовно-практической деятельности. Например, внутренней формой художественного произведения является прежде всего сюжет, способ связи художественных образов, идей, составляющих содержание произведения. Внешнюю же форму составляет чувственно воспринимаемый облик произведения, его внешнее оформление. Любое речевое высказывание есть некая информационная, относительная смысловая законченность, придающая ему некоторую смысловую форму. Так мысли могут совпадать по своему смысловому содержанию, но различаться по своей языковой форме: одну и ту же мысль можно выразить и на русском, и на английском, и на других языках. Одну и ту же мелодию можно исполнять на разных инструментах: форма звучания разная, а содержание (сама мелодия) то же. Говорят и о логической форме, например, понятии, суждении, умозаключении. Понятие формы связывается также с самотождеством объекта, соответствием его собственной сути, о чем свидетельствует оборот «быть в форме». Здесь «форма» выступает в смысле, близком понятию меры: чересчур блестящий слог затуманивает содержание.

Порой внутреннюю форму трактуют так, что она совпадает со структурой. В известном смысле структура — это внутреннее строение, однако понятия формы и структуры не могут рассматриваться как тождественные. То же и содержанием: понятия формы и содержания почти отождествляются, так что форма действительно предстает как тождественный содержанию способ выражения. Принцип формы не может лежать вне сферы содержания, смысла, идеи, равно как и принцип содержания чего бы то ни было не может лежать вне своей конкретной оформленное™, внешней и внутренней организованности. Явленность одного в другом и одного через другое фактически вводит нас в область диалектической взаимосвязи этих понятий. То, как, каким образом нечто организуется, зависит от того, что организуется: форму определяет само содержание, а не какая-то внешняя сила. Каждая форма исчезает вместе со своим содержанием, которому она соответствует и из которого проистекает.

Единичное и общее

Всякая определенная вещь универсума — единственная. В этом смысле весьма важно адекватное понимание сути единичности. Двух различных вещей, событий, из которых каждая была бы той же вещью, тем же событием, что и другие, не бывает. Возьмем, к примеру, листья на клене. Как они похожи! По среди них нет ни одного тождественного другому. И вообще в эмпирическом мире, строго говоря, нет ничего абсолютно тождественного ни другому, ни даже самому себе в разные мгновения. Когда одно и то же сделали двое, это уже не одно и то же. Вещи, явления различны и внутри себя, и между собой. Говорят «похожи как две капли воды», но две капли воды, рассматриваемые через микроскоп, оказываются различными, да еще как! Чистое тождество может существовать лишь в чистой абстракции, лишь как формальное тождество, реально же существует только конкретное тождество, предполагающее внутри себя различие. Именно тождество и различие суть отношение объекта к самому себе и к другим, характеризующее устойчивость и изменчивость, равенство и неравенство, сходство и несходство, повторяемость и неповторимость, непрерывность и прерывность его свойств, связей, а также моменты вечности тенденции развития.

Тождество и различие имеют свои градации, степени, меру. Так, вся история человечества, начиная от первобытной орды до современности, -это различие (и притом разительное) стадий становления одной и той же формы движения сущего: общественной формы бытия. Тут и тождество, и различие одновременно, разное в едином и единое в разном. Словом, эмпирически не существует ни чистого тождества, ни чистого различия. Само понятие чистоты есть определенная узость, отвлеченность (допустимая в математике), которая оборачивается метафизической однобокостью, означающей только то, что мы нс схватываем предмет во всей его реальной сложности, качественной определенности, а следовательно, в его связях, опосредованиях (т.е. так, как только он и может существовать). Представим себе два объекта, все свойства которых абсолютно тождественны: в этом случае они обязаны запять одно и то же место в одно и то же время. Если бы это было так, то перед нами были бы уже не две вещи, а одна. Вещи, занимающие разные положения как в пространстве, так и во времени, находятся в различных связях с другими вещами. Цветок на альпийских лугах и на землях, отравленных гербицидами, это далеко не одно и то же. Вещи, события абсолютно неповторимы: второю раза не бывает (т.е. что было раз, тому уже не быть). Ничто не происходит дважды, разумеется, в абсолютном смысле этого слова. Существует нс полная, а лишь относительная повторяемость. Неповторимым событием, однократным для нас оказывается прежде всего сам наш мир, где, по смелому утверждению Г. В. Лейбница, не существует двух совершенно одинаковых предметов.

Итак, единичное есть объект, взятый в своем отличии от других объектов в его неповторимой специфике. Как некая единица реальности, единичное служит объективным основанием количественного выражения действительности, будучи реальным прообразом единицы как основания счета. В качестве единичного может рассматриваться не только отдельный предмет, но и целый класс предметов, если он берется как нечто одно, а также отдельное свойство или признак предмета, если он берется в своей индивидуальной неповторимости. Единичное есть категория, выражающая для ее объектов относительную обособленность, дискретность, ограниченность друг от друга в пространстве и времени, с присущими им специфическими особенностями, составляющими их неповторимую качественную и количественную определенность. Однако бесконечное многообразие — это лишь одна сторона бытия. Другая его сторона заключается в общности вещей, их структур, свойств и отношений. С той же определенностью, с какой мы утверждали, что нет двух абсолютно тождественных вещей, мы можем говорить, что нет и двух абсолютно различных вещей. Представление о мире только как о бесконечном многообразии индивидуальностей односторонне, а потому неверно. Нельзя нс согласиться с тем, что, хотя все люди и индивидуальны, мы тем не менее без труда фиксируем свойственную им всем родовую сущность, выделяя тем самым за их уникальностью, неповторимостью и нечто общее всем, выражаемое в общем понятии «человек» .

Никакое рассуждение не было бы возможно, если бы мы не прибегали к общим понятиям. Так же невозможна была бы никакая деятельность, никакая наука, если бы в вещах объективно не существовало возможности выделить нечто общее. В общем выражаются определенные свойства или отношения, характерные для данного класса предметов или событий. Как сходство признаков вещей общее доступно непосредственному восприятию. Будучи закономерностью, оно отражается в форме понятий и теорий. Но способность уловить общее в явлениях зависит от человеческой личности. Так, падающие на землю яблоки видели все, но нужен был гений Ньютона, чтобы через этот факт (возможно, апокрифический) прозреть закон всемирного тяготения.

Общее необходимо брать в качестве наличного во всем: нет ни одного единичного предмета и события, в котором не наличествовало бы общее. В качестве антитезы единичного общее определяется как единство отдельных единичностей. Таким образом, не отменяя уникальности явлений, понятие общего вводит иерархию реальностей (качество уникальности есть как бы критерий уровня этой реальности).

Единство общего с единичным наглядно проявляется в существовании, например, биологического вида или человеческого общества. Наследственная информация, зафиксированная в клеточном ядре, есть как бы программа, по которой происходят процессы индивидуального развития организма и передача наследственных свойств от одного поколения к другому, сохраняющая качественную отдельность вида. Родовая сущность человека по общей канве наследственности — биологической и духовной — передается из поколения в поколение и в единстве со всей совокупностью естественных и социальных условий созидает индивидуальность. На этой канве, общей для всех потомков, каждый из них выводит свой особый, неповторимый узор. Когда мы размышляюще всматриваемся в какого-то человека, слушаем его, видим его в деле, то наш ум направлен отчасти на общее, отчасти на единичное, и здесь сразу срабатывает механизм осмысления единичного через общие понятия, а общее высвечивается через единичные формы его проявления. Но все-таки острие нашего внимания направлено на постижение вот этого человека; нам жизненно важно разобраться именно в нем.

Иначе говоря, общее существует не отдельно, а как закон рождения и жизни единичного. Оно содержит в себе закономерность протекания процессов в любом единичном явлении данного класса. Действие закономерности, анонимная власть общего выражается только в единичном и через единичное. Адекватный учет диалектики единичного и общего имеет огромное не только мировоззренческое, но и методологическое, а также методическое и практическое значение. Чтобы понять отдельные явления, необходимо вырвать их из общей связи и рассматривать аналитически, понимая при этом, что сама по себе констатация единичных фактов еще не есть их познание. Наука имеет дело прежде всего с обобщениями и оперирует общими понятиями, что дает ей возможность устанавливать законы и тем самым устремляться к сущности. Вместе с тем для успешной созидательной деятельности необходимо знать не только общее, но в полной мере учитывать единичное и особенное^[3], что крайне важно для практического применения фундаментальной науки: особенность есть «соотношение единичности и всеобщности друг с другом. Она являет собой всеобщее, низведенное до некоторого определения, или, наоборот, единичное, возведенное до своей всеобщности». Таким образом, всеобщее имеет своей противоположностью единичное, а их единство есть особенное. Например, люди, «если судить о них по их явлению, в общем весьма различны в отношении воли, по характеру, манерам, склонностям, способностям. Они суть поэтому особенные индивиды и отличаются друг от друга по своей натуре. У каждого есть такие особенности и определения, которых нет у другого» .

В то же время творческая мысль не допускает никаких шаблонов, якобы пригодных везде и всюду и применяемых однозначно, без учета индивидуальных способностей: особенное богаче общего, вот почему всеобщие заповеди, например «не убий», связываются с особым содержанием, которое как раз и является условным, ведь при обороне от нападения бандита можно и убить его, не преступая пи морали, ни закона. Имеет или не имеет силу общее правило в этом особенном случае, зависит, следовательно, от обстоятельств, и правильное усмотрение именно и состоит в отыскивании таких условий и обстоятельств, благодаря которым возникают исключения из этого безусловного закона.

• [1] Здесь проглядывает еще один аспект: постижение внутреннего объектно-субъектно, само различие его зависит от уровня познающего. То, что истина дается не каждому, и для познания ее нужна адекватность ей, знали еще древние, и эта мысль бесконечно глубока.
• [2] Уже с древних времен слово «фигура» употребляется в определенном контексте как синоним формы, — в смысле очертания тела.
• [3] «Особенным» принято называть категорию, обозначающую способ и меру объединения общего и единичного в одном явлении. Особенное выступает не просто как промежуточное звено между единичным и общим, а прежде всего как объединяющее их начало в масках некоего целого. Мыслимость объекта только в категориях или единичного, или общего в обособлении друг от друга на уровне эмпирии или теории — это необходимые в процессе познания абстракции, которые не только полагаются, но и снимаются в категории особенного, выражающей общее в его реальном воплощении, а единичное — в его единстве с общим.