Понятие истины в научных исследованиях

В повседневной жизни слово «истина» используется по-разному. Иногда оно служит для выражения согласия: мы говорим, что «это истинно» (или «верно»), имея в виду, что мы согласны со сказанным. Иногда это слово выражает признание чего-то фактом. Иногда под Истиной (с большой буквы) имеют в виду глубокое, сокровенное знание о мире и жизни, содержащееся в божественном Откровении. Наиболее важное для философии как науки значение этого слова пытается уточнить теория познания. Не определив того, что такое истина, не удастся определить истинность научных знаний.

Проблемы установления истинности знаний

Под истинной мыслью (или просто истиной) в настоящее время понимается мысль, соответствующая своему объекту. Соответственно, ложной будет такая мысль, которая не соответствует своему предмету, объекту, т. е. представляет его не таким, каков он на самом деле. С такой точки зрения все просто: предложение «Москва — столица России» — истинно, ибо Москва действительно является столицей России; предложение «Тверь — столица России» — ложно, ибо на самом деле это не так. В сущности, именно таким пониманием истины мы часто руководствуемся в повседневной жизни. Скажем, насобирав в лесу поганок и мухоморов, мы приходим домой, и нам говорят сердобольные соседи: «Эти грибы ядовиты!» Не обращая внимания на предостережения окружающих, мы жарим и съедаем свою добычу, а потом, уже лежа в больнице, со вздохом признаем: «Да, соседи были правы, эти грибы действительно ядовиты». Подобное понимание истины обыденным мировоззрением выразили еще Платон и Аристотель, поэтому концепцию истины, рассматривающую ее как соответствие мысли действительности, часто называют «классической» концепцией истины или «теорией корреспонденции» (от англ. correspondence — соответствие). По-видимому, такое понимание истины глубоко укоренено в обыденном мировоззрении и здравом смысле, поэтому оно и держится в нем вот уже более двух тысяч лет. Идея, выражаемая классической концепцией истины, на первый взгляд проста: если наш мысленный образ вещи, ситуации, мира в целом похож на саму вещь, ситуацию, мир сам по себе, то этот образ истинен. Он помогает нам ориентироваться в мире и успешно действовать.

Считается, что истинное знание обладает двумя важными особенностями. Первое — истина объективна, т. е. не зависит от воли и желания людей. Будет ли истинной та или иная мысль, зависит не от нашей воли, а от реального мира, от реального положения вещей. Даже если все люди будут искренне верить, что киты живут на деревьях, эта вера не сделает данную мысль истинной. Когда-то европейцы считали, что антиподов не существует и не может существовать, тем не менее и в те времена утверждение о существовании антиподов было истинным, ибо существовали австралийцы, американские индейцы, жители островов Тихого океана. И второе — истина интерсубъективна и общезначима, т. е. ее обязан принимать каждый человек, независимо от своего социального положения, национальной принадлежности, вероисповедания и т. п. С тем, что вода замерзает при нуле градусов Цельсия, а молния представляет собой электрический разряд, вынужден согласиться миллионер и нищий, китаец и француз, христианин и буддист. Конечно, с истиной можно иногда не соглашаться, ее можно отвергать, но в таком случае оказывается невозможным действовать.

Представьте себе человека, который объявляет себя колдуном или магом и не признает научных истин. Пока он рассуждает, лежа на диване, это еще не страшно. Но если он попытается действовать, скажем, прыгнет из окна с десятого этажа, наплевав на закон тяготения, история может закончиться печально.

На уровне здравого смысла, повседневного опыта и даже большей части научного познания все это выглядит вполне приемлемо. Ученые тоже считают, что устанавливаемые ими законы и формулируемые теории описывают реальные объекты и зависимости. Однако философы приходят в отчаяние, пытаясь уточнить классическое понимание истины. Многие из философов науки перед лицом столетних неудач вообще отказываются говорить об истине и считают само понятие истины абсурдным. Почему? Можно указать, по крайней мере, на три сложные проблемы, которые встают в связи с попытками уточнения классической концепции истины.

Во-первых, чрезвычайно неясно, что означает «соответствие» мысли действительности или реальному положению дел. Ну, когда речь идет о чувственном образе, то это «соответствие» еще можно истолковать как «сходство» образа и вещи. Я могу допустить, что мой чувственный образ стола как-то похож на сам стол (да и то это самостоятельная и сложная проблема). Но о каком сходстве можно говорить, когда речь идет о мысли? В каком смысле утверждение: «Треугольник имеет три угла» , — похоже на треугольник? Ясно, что ни о каком «сходстве» речь здесь идти не может. Но тогда что же такое «соответствие»? До сих пор это открытый вопрос.

Во-вторых, как узнать, где истина, а где ложь, как отличить истину от заблуждения? Это вопрос о критерии истины, о ее отличительных признаках. Рене Декарт, например, полагал, что критериями истины являются ясность и отчетливость: если некоторая мысль мне совершенно ясна, то она и истинна. По-видимому, этот критерий мало что дает. Вот две противоположные мысли: «Слоны живут в Австралии» и «Слоны не живут в Австралии». Обе мне ясны, но какая из них истинна? Марксистская философия в качестве критерия истины предложила рассматривать практическую деятельность^[1]: если, руководствуясь какой-то мыслью, я добиваюсь успеха в деятельности, то данная мысль истинна. По-видимому, во многих случаях этот критерий помогает нам отличить истину от заблуждения. Если я покупаю ружье, еду в Австралию охотиться на слонов, но прочесав ее вдоль и поперек, не нахожу ни одного слона, то вправе заключить, что мысль: «Слоны живут в Австралии» , — ложна, и истинна противоположная мысль. Хочешь узнать, щедр человек или скуповат, — сходи с ним в ресторан или попроси у него взаймы; хочешь узнать, пишет ли купленная тобой авторучка, — попробуй что-нибудь написать.

Критерий практики, на первый взгляд, так прост и очевиден, что даже удивительно, почему далеко не все его признают. Верно, на уровне повседневного опыта он функционирует неплохо. Но беда в том, что и ложные идеи часто приводят к успеху в практической деятельности. Простой пример: выбираясь из леса, вы ориентируетесь по Солнцу, предполагая, что оно движется по небосводу. Но ведь это неверно! А уж когда речь заходит о более сложных вещах, то там само понятие практики становится либо чрезвычайно расплывчатым, либо вовсе неприменимым.

Наконец, третий важный вопрос, связанный с классическим понятием истины, встает при попытке оценить историю человеческого познания с позиции двух понятий — истина и ложь. Допустим, в настоящий момент мы умеем из совокупности современных человеческих убеждений выделить истинные и отделить их от ложных. Взглянув с точки зрения современных истин на предшествующие идеи и теории, мы обнаружим, что все они или, по крайней мере, большая их часть — ложны. Скажем, сейчас нам совершенно ясно, что естественно-научные взгляды Аристотеля ложны, что медицинские идеи Гиппократа и Галена ложны, что теории эволюции Кювье или Ламарка ложны, что даже великий Ньютон ошибался в своих представлениях о природе света, пространства и времени. Но как же сплошная цепь заблуждений могла привести к современной истине? И как это люди могли жить и действовать, руководствуясь почти исключительно ложью? Что-то здесь не так. Значит, оценка истории познания требует каких-то новых понятий, либо изменения смысла классического понятия истины.

Предложено немало разнообразных решений указанных проблем, но пока среди них нет ни одного, которое не порождало бы, в свою очередь, еще более трудных вопросов. Поэтому многие философы науки и ученые предпочитают вообще не говорить об истине. Некоторые же предлагают отказаться от классического понимания истины и выработать какое-то иное истолкование этого понятия. Например, в конце XIX — начале XX в. американские философы Ч. Пирс, У. Джеймс и Дж. Дьюи разработали прагматизм — философскую концепцию, которая просто отождествляет истинность с полезностью: истинно то, что полезно, что приносит успех, и не важно, похоже ли наше представление о мире на сам мир. Возможно, что в общественной жизни или, скажем, в технике такое понимание истины и можно было бы принять. В самом деле, если кто-то действует, руководствуясь некоторыми представлениями об обществе, о людях, отношениях между людьми, и добивается жизненного успеха, то, по-видимому, его представления верны, истинны. Если государственный деятель предлагает какие-то социальные реформы и осуществление этих реформ идет на благо обществу, то можно сказать, что идеи такого деятеля верны. И с точки зрения прагматизма желание человека иметь больше денег вполне истинно. Однако для науки такое понимание истины совершенно не подходит: мы не можем считать истинной геоцентрическую систему мира только потому, что успешно ею пользуемся в своих повседневных делах.

В XX в. было предложено еще несколько концепций истины, и сейчас по поводу истолкования этого понятия продолжаются споры. Тем не менее среди этих споров прочно стоит основная идея здравого смысла и классической концепции: истинно то, что соответствует реальному положению дел.

Вышеизложенное позволяет нам предложить свое определение истины, основанное на мировоззренческой позиции единства мира.

• [1] Если точнее, то общественно-историческую практику.