Глобализация, сохранение демократии и будущее национального государства

Существует широко распространенное мнение, что глобализация ведет к утрате политической власти и влияния национальных государств, которое, согласно формуле Д. Белла, «…становится слишком маленьким для больших житейских проблем и слишком большим — для маленьких». Наиболее радикальные адепты глобализации даже называют нации-государства ностальгическими фикциями (К. Омаэ) и утверждают, что «сама эпоха национальных государств близка к своему концу… Вполне вероятно, что возникающий постнациональный порядок окажется не системой гомогенных единиц (как современная система национальных государств), а системой, основанной на отношениях между гетерогенными единицами (такими как некоторые социальные движения, некоторые группы интересов, некоторые профессиональные объединения, некоторые неправительственные организации, некоторые вооруженные образования, некоторые юридические структуры)» .

Считая, что гражданство в традиционном его понимании (как гражданство в рамках национального государства) дестабилизировано процессами глобализации, С. Зассен утверждает, что для современного общества характерно экономическое гражданство, которое «представляет собой концентрацию экономических прав, давая их обладателям определенную власть и возможность требовать отчет о деятельности государства. При этом субъектами этого нового гражданства являются не граждане, а фирмы и рынки, в особенности глобальные финансовые рынки, соответственно локализуется это гражданство не в индивидумах, не в гражданах, а в глобальных экономических акторах» .

Действительно, возможности нации-государства подрываются такими проявлениями транснациональности и глобализма, как формирование международных финансовых рынков, интернационализация бизнеса и капитала, появление глобальных открытых информационных сетей, самоопределение новых наций, резко увеличившаяся мобильность населения и транснациональная иммиграция, неделимый характер многих угроз безопасности и т. д. Растет число проблем, которые все более приобретают транснациональную значимость и не могут быть решены без межгосударственного согласования и сотрудничества — это пандемии, терроризм, преступность, бедность, проблемы окружающей среды, природные бедствия, финансовые кризисы, массовая иммиграция и др.

Транснационализация и виртуализация финансового рынка, во-первых, облегчают возможности сокрытия капитала от контроля государства и дают возможность получения прибыли, обусловленной особенностями той или иной территории (к примеру более низкими налогами на прибыль). Возросшая мобильность капитала, во-вторых, оказывает влияние на рост власти самого капитала. В-третьих, последствия, вероятно, самые широкие — значительная часть национальной политики попадает в зависимость от международных финансовых рынков. По мнению экспертов, экономическая мощь отдельных государств и политико-экономическая эффективность их правительств связаны со спекуляциями па международных валютных рынках, о чем говорит опыт, в частности, «восточноазиатских тигров». Лежащая в основе процессов глобализации растущая интеграция мировых товарных и финансовых рынков, свободное движение капитала и людей, технический прогресс, снижающий трансакционные издержки, приводят к возрастанию конкуренции национальных экономических и правовых систем, например, в области защиты прав собственности и других правовых стандартов, судебном производстве, в финансовом секторе и др. В результате успешные и богатые становятся еще богаче.

Государство постепенно теряет контроль внутри собственных границ над регионами. При этом «бунт богатых» регионов против национального государства выражается сегодня не только в бегстве капитала туда, где потенциально выше прибыль и ниже налоги, но и в усилении роли регионов в производстве богатства благодаря развитию новых информационных технологий, транспорта и связи. Более богатые регионы полагают, что вынужденная поддержка более бедных регионов государства является для них несправедливым и тягостным бременем, тем более теперь, когда государство не считает себя обязанным обеспечивать их экономическому развитию внешнюю защиту, равно как и внутреннее стимулирование через государственные заказы. Это ведет к столкновению интересов и к возникновению автономистских, если не сепаратистских тенденций в различных субнациональпых образованиях. Последние стремятся защитить свои интересы, как собственными силами, так и совместно с другими богатыми регионами независимо от их государственной принадлежности, либо договариваться об этом в наднациональных организациях, таких как Европейский союз. Эта тенденция может превратить мир в архипелаг, состоящий из островов богатства посреди океана бедности. Такими островами будут города-государства или регионы-государства (К. Омаэ), которые, по определению Ф. Броделя, являются такими же «эгоистичными, бдительными и хищными», как и нации-государства, и так же, как они, способны приходить к полному единодушию между собой. Однако дробление современного национального государства может привести к радикальной ломке международных отношений и к протекающей более или менее латентно перманентной гражданской войне во многих регионах мира.

Возникает парадоксальная ситуация: глобализация повышает требования к национальному государству как необходимому элементу политического единства международной системы и внутренней стабильности общества и в то же время сужает его возможности. Стремясь обеспечить конкурентоспособность «своих» ТНК, сохранить в стране капитал и рабочие места и привлечь новые инвестиции, правительства снимают с них социальную ответственность и тем самым способствуют снижению реального уровня заработной платы, сокращают социальные программы, разрушая в Европе знаменитое «социальное государство», и проявляют недопустимое в условиях глобализации невнимание к вопросам защиты окружающей среды. Ключевой проблемой становится слабая управленческая способность государства^[1]. Проблемы умножаются, а способности национальных институтов справиться с ними сокращаются.

Изменение роли государства в экономике и в функционировании важнейших для жизнедеятельности общества элементов инфраструктуры стало доминантой совпавших неолиберальной и неоконсервативной революций последних двух десятилетий XX в. Приватизация — таков универсальный инструмент, с помощью которого происходит вытеснение государства из важнейших сфер общества. В рамках так называемого вашингтонского консенсуса^[2] произошел разрыв с либеральной традицией XX в., усматривающей в государственном вмешательстве гарантию поддержания либерального правопорядка в общественной жизни. Целью приватизации является коммерциализация сфер, которые «освобождает» государство, что, согласно рецептам экспертов МВФ и ВТО, только и обеспечивает интеграцию в систему глобальных рынков. Как пишет 3. Бауман, «слабые квазигосударства легко низвести до уровня местных полицейских участков, обеспечивающих минимальный порядок, необходимый для бизнеса: при этом можно не опасаться, что они смогут эффективно ограничить свободу глобальных корпораций»^[3].

Именно эта связка приватизации и коммерциализации, составляющая действительный механизм процесса экономической глобализации, ведет нс только к ослаблению национального государства, но и к разрушению сложившихся институтов гражданского общества. Коммерциализация общественных благ и услуг усиливает социальное неравенство и ограничивает в частности возможности для каждого человека получить качественное образование или доступ к информационным ресурсам через систему Интернет. Приватизация резко сужает область общественных дел, непосредственно затрагивающих каждого гражданина, ведет в конечном счете к тому, что частные интересы граждан иытесняют на периферию общие интересы гражданского общества. «Самая большая проблема современной рыночной социально-либеральной демократии связана с уменьшением политического интереса и готовности к активности гражданок и граждан, — отмечает немецкая исследовательница М. Риттер. — …Систематическое переструктурирование общества в соответствии с требованиями рынка (ориентация „цель — средства“ и максимизация выгоды) выращивает эгоистов, субъектов, лишь ограниченно ориентированных па то, чтобы обсуждать политические проблемы, исходя из универсальной перспективы всеобщего блага»^[4]. Во всех странах Запада гражданская позиция становится реликтовой, ее подменяют потребительские формы самоидентификации, происходит эрозия системы институтов, связанных с коллективным социальным и политическим действием, нарастает кризис гражданственности, ипфаптилизация становится повсеместным глобальным феноменом, и вопрос о личной ответственности за дела общества делегируется власть предержащим, корпорациям, вождям и др. «Одно из важнейших последствий глобальной свободы передвижения заключается в том, что воплотить общественно значимые проблемы в эффективные коллективные действия становится все труднее, а то и просто невозможно… Агора — место встреч, споров и диалога между индивидуальным и общим, частным и общественным, опустела»^[5], — заключает З.Бауман.

Круг замыкается, рыночный фундаментализм, который несмотря па все клятвы в приверженности либеральным ценностям, остается — пусть даже и чрезвычайно изощренной разновидностью фундаментализма, в котором, в частности, финансист Дж. Сорос, извлекая уроки финансового кризиса 1997—1998 гг., увидел новую опасность для демократических ценностей открытого общества. В работе «Свобода и ее границы» он приходит к следующему настораживающему выводу: «Я сделал состояние на мировых финансовых рынках и, тем не менее, сегодня опасаюсь, что бесконтрольный капитализм и распространение рыночных ценностей на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза»^[6]. Глобализация, которую ее приверженцы обычно трактуют как торжество либеральных ценностей на всей планете (сценарий Ф. Фукуямы «конец истории»), на деле ведет нас к необходимости снова решать проблему «как возродить свободу?» (Б. Барбер).

Таким образом, основным конфликтом рубежа тысячелетий стало столкновение между дезинтеграцией и снижением эффективности и демократичности национальных государств (и всей международной системы государств) и растущей экономической, культурной и политической глобализацией. «Необходимость в том, чтобы наднациональные органы власти взяли на себя выполнение дополнительных функций, очевидна, — утверждает А. Этциони, — национальные государства вкупе с межправительственными организациями, состоящими из представителей тех же национальных государств, не в состоянии справляться с растущим валом транснациональных проблем, проявляющихся как в расцвете криминала (международные мафиозные структуры и киберпреступность), так и в целом ряде других вопросов (деградация окружающей среды и пандемии)»^[7].

Однако глобализация не означает, что «…государства растворяются или становятся менее важными. Скорее, она требует, чтобы они трансформировали свою роль в свете необратимых технологических реалий. Поэтому критически важно определить, как государства, институты и корпорации должны приспосабливаться к спектру вызовов, порожденных глобализацией, включая появление все более быстрых и потенциально взрывоопасных финансовых потоков, зарождающегося транснационализма и усиление неравенства между богатыми и бедными — как на внутригосударственном, так и на внегосударственном уровне»^[8]. Как отмечает тот же А. Этциони, «Проблема состоит не в самом ослаблении национального государства, а, скорее, в том, что до сих пор крайне мало сделано для заполнения образовавшегося вакуума власти»^[9].

Наряду с традиционными факторами национальной мощи, такими как территория, население, уровень экономического развития, величина армии и степень ее оснащенности, научно-техническая база, система политических союзов и др., «…глобализация выдвигает на первый план новые факторы силы: информационнокоммуникационный потенциал, положение на мировых финансовых рынках, обладание современными ресурсои энергосберегающие технологии, высококвалифицированную рабочую силу, возможности воздействия через международные организации, идейно-политические рычаги. В нынешних условиях взаимопроницаемость национальных организмов делает сильных сильнее, а слабых слабее»^[10], — констатирует В. Кувалдин. Парадокс состоит в том, что создавать эти новые «факторы силы» может только национальное государство. Практика преодоления мирового финансового и экономического кризисов конца первого десятилетия нового века свидетельствует, что частный капитал не справляется с этими проблемами. Их могут решать только государственные институты.

Национальные границы начинают исчезать прежде всего иод натиском транснациональных компаний и международных финансовых институтов, осуществляющих диктат в отношении стран, не входящих в «золотой миллиард»; власть в разных регионах мира с разной «скоростью» и с разной степенью добровольности неуклонно передается на транснациональный уровень, лишая государства все большей части суверенитета, а местные культуры с все возрастающей интенсивностью подвергаются посредством глобальных СМК воздействию унифицирующей моды и инновационных тенденций, источником которых преимущественно является Запад и прежде всего США. М. Уотерс так и определяет глобализацию — как «процесс, в котором географические ограничения, налагаемые на социальные и культурные установления, отступают и в ходе которого люди все более осознают, что эти ограничения отступают». В то время как физический, географический мир остается сферой обитания политиков, реальная власть капитала и информации обживает кибермир, в котором физическое пространство либо нейтрализовано, либо просто исключено из игры, отмечает 3. Бауман. То, что Ф. Фукуяма обозначил как «конец истории», с тем же успехом можно было назвать «концом географии»: внетерриториальный капитал и внепространственное виртуальное общение делают непринципиальным вопрос о местонахождении партнеров. Локальное обесценивается по мерс того, как утрачивается преимущество коммуникации лицом к лицу. Локальное уже не играет прежней роли в формировании и самовоснроизводстве элит. Тем самым власти физического мира оказываются в заведомо проигрышной ситуации. Электронные средства коммуникации создают особые формы прямого межперсонального общения, минуя посредничество социальных и политических представительных институтов. Это создает потенциальные предпосылки для демократизации процесса обсуждения и принятия решений, но сегодня речь идет, скорее, об ослаблении общественного контроля над действиями и решениями экономических и политических элит.

Однако имеющийся небольшой исторический опыт создания наднациональных институтов власти свидетельствует, что все такие институты страдают дефицитом демократии и не всегда эффективны. Сегодня практически нет эмпирических доказательств, что мы живем в мире без границ, пришедшем к «концу географии». Барбара Уолтер отмечает в этой связи: «Одним из парадоксов нашего все более глобализирующегося мира стало то, что привязанность к территории индивидов, этнических групп и правительств, похоже, осталась неизменной. Правительства по-прежнему бдительно относятся к вопросу четкой демаркации территориальных границ, в то время как людские и товарные потоки все более беспрепятственно эти границы пересекают». Более того, в нынешних условиях противостоять тенденциям дезорганизации мира можно лишь на национальногосударственном уровне. При этом чем деесиособнее национальное государство, тем эффективнее выполнение им этой задачи.

Наиболее вероятным кандидатом на роль прообраза постнационального устройства является, конечно, Европейский союз. Однако в условиях мирового экономического кризиса перед ЕС встала труднейшая проблема спасения европейской валюты и сохранения зоны евро. А вслед за кризисом евро встала гораздо более масштабная и фундаментальная проблема — надвигающийся крах политической системы Евросоюза. Поэтому, по мнению многих экспертов, сегодня нет оснований полагать, что мы вполне определенно вступаем в постнациональную эру.

Действительно, некоторые барьеры, и прежде всего географические и временные, разрушаются. В этой связи М. В. Ильин формулирует предположение, что «глобализация связана с максимализацией временных (темпоральных) и пространственных (спагиальных) масштабов политической организации и вытекающей из нее институализации»^[11]. Интенсивность культурных и информационных обменов, многократно усиленная новейшими средствами коммуникации, делает малоэффективными попытки, автаркии, самоизоляции и сохранения «единой национальной культуры» — одного из главных маркеров — национального государства.

Но существуют и тенденции противоположной направленности: барьеры самого различного характера возводятся взамен разрушенных. Те, кто распоряжается капиталом в наши дни, становятся чем-то похожи на князей Средневековья: они так же могут проводить большую часть своей жизни вне своих владений и быть чуждыми подвластному им населению с точки зрения культуры, языка и др. Власть, таким образом, становится все более фантомной и непонятной для стороннего наблюдателя, для эксплуатируемого человека, не включенного в правящую элиту. Как и в Средние века, образованный класс замыкается в отчужденной от «непосвященных» области — место латыни с современном мире занимает Интернет, одновременно создающий как параллельный физическому информационный мир, так и новый закрытый социум¹. Сегодня в «информационном обществе» происходит распадение социума на два класса. «Это класс интеллектуалов, носителей знаний и класс тех, кто не входит в новую информационную экономику, господствующим товаром которой становится информация со сверхкоротким жизненным циклом. Это разделение весьма жесткое, потому что в принципе информационный класс умеет создавать готовую продукцию фактически без применения труда других людей. Отчуждаемый класс постиндустриального информационного общества не имеет даже моральных прав претендовать на тот продукт, создателем которого является интеллектуальный класс»^[12].

Процессы глобализации сегодня все увереннее направляются транснациональными корпорациями и международными финансовыми спекулянтами к обществу «одной пятой», где 80% населения не будет иметь работы и жить «из милости» па подачки состоятельных 20%, контролирующих все ресурсы. Как отмечает российский исследователь, «одно из главных противоречий нового века, по-видимому, будет заключаться не во взаимоотношениях эксплуататоров и эксплуатируемых (как прежде), а во взаимоотношениях эксплуататоров и эксплуатируемых с одной стороны и всеми остальными (т.с. 80% „избыточного“ населения мира) — с другой. Последние будут проситься: возьмите нас в эксплуатацию! И будут бороться за то, чтобы их эксплуатировали»^[13]. Речь, таким образом, идет о грядущем исчезновении среднего класса. А ведь еще в 1947 г. А. Тойнби писал: «Будущее Запада в значительной степени обусловлено судьбой его среднего класса». Его крушение в перспективе чревато крушением западного либерального общества. Сегодня же эти процессы, находящиеся еще в самом начале, уже создают новые социальные барьеры и культурные расколы и привели к возникновению в промышленно развитых странах массового анти глобалистского движения.

Следовательно, против глобализации бунтуют отнюдь не нищие маргиналы, а прежде всего молодые представители средних слоев, испытывающие страх перед безработицей, перед кризисом социального государства, перспективой потерять свое привилегированное положение. Этот страх, как пишут немецкие исследователи 1.-11. Марл ин и X. Шумани, представляет собой «бомбу замедленного действия, сила взрыва которой не поддается оценке. Демократии угрожает не бедность, а страх перед бедностью»^[14].

Первое громкое выступление «масс» против процессов глобализации произошло в американском Сиэтле в конце ноября — начале декабря 1999 г. во время очередной сессии Всемирной торговой организации (ВТО). За этим последовали массовые антиглобалистсктие акции в Вашингтоне, Праге, Ницце (2000), Давосе (2000 и 2001 гг.), Генуе (2001) и др., где очередные съезды «дирижеров» глобального мира вызвали массовые беспорядки.

В Сиэтле антиглобализм ограничивался шумом против международных организаций (ВТО, ВБ, МВФ) и транснациональных корпораций (ТНК). Защищались же вполне земные интересы сельхозпроизводителей. Поскольку главным вопросом повестки дня сессии ВТО, включенным, но инициативе стран третьего мира, была отмена разных форм дотаций для производителей продовольствия в США и других развитых странах. Фактически ставился вопрос о новых подходах к мировой торговле продукцией сельского хозяйства, применении принципов ВТО к ценообразованию для продовольственных товаров и в первую очередь к либерализации рынков зерна. (40% пищевых калорий человечество получает от зерновых культур.) По данным ОЭСР, в среднем за год американский фермер получает от правительства 20 800 долларов, а европейский — 16 000 долларов. От стоимости производимой ими продукции субсидии составляют: в США — 20—28% (на сумму 50 млрд дол., причем 2/3 субсидий достаются десяти процентам фермеров — самым крупным хозяйствам), в НС — 40—46% (на сумму 200 млрд долл.). Вот эти права на дотации и отстаивали «дети фермеров». «Защитники потребителей» протестовали против угрозы повышения цен на продукты питания у себя дома. И все вместе — за защиту сельхозработников, которым грозила потеря работы в связи с уменьшением производства продовольствия. Аграрный сектор США, в котором занято 24 млн человек, дает 1,3 трлн долл, и ВВП, а экспорт сельхозпродукции достигает 60 млрд долл, в год. Критике подвергалась неолиберальная, или корпоративная, глобализация, становление глобальных финансовых рынков и все, что связано с ТНК, но, как ни странно, не затрагивались вопросы мирового производства и распределения продовольствия… Хотя в мире сейчас порядка 800 млн голодающих, и их число постоянно увеличивается, а производство продовольствия ограничивается не объективными причинами (недостатком пахотных земель, воды и т. п.), а аномально низкими мировыми ценами. Борьба за допуск на монополизированные рынки зерна^[15] свободных экспортеров через ВТО продолжается до сих пор (иод обязательный аккомпанемент антиглобалистов — Лондон, Берлин, Прага и т. д.)^[16].

Правда, с течением времени антиглобалистское движение стадо более массовым и значительно «покраснело». Например, в Праге тон задавали британские троцкисты, а отряды уличных бойцов в основном состояли из итальянских анархистов. Политические требования выдвигаются, по в основном все ограничивается критикой мировых экономических порядков, особенно глобальных рынков. Предлагается вернуться назад в сторону «экономики малых рынков — самоорганизующейся, демократически предсказуемой для людей, обеспечивающей прожиточный минимум каждому человеку, воодушевляющей на этический подход и действующей в балансе и гармонии с другими живыми системами нашей планеты»^[17].

Против ряда последствий глобализации выступают и профсоюзы (занятость, инвестиции и др.). Однако оппозиция неолиберальной модели глобализации не имеет единой политической и идеологической платформы. Традиционные левые политические идеологии и движения оказались в глубоком кризисе. Международное коммунистическое движение фактически перестало существовать, хотя коммунисты сохраняют власть в некоторых странах (Китай, Вьетнам, Куба, Северная Корея). Многие партии и группировки, сохранившие приверженность ортодоксальной коммунистической идеологии, крайне негативно относятся к глобализации, хотя Карл Маркс связывал с аналогичным процессом в XIX в. надежды па осуществление своих концепций.

Международное социал-демократическое движение пытается выработать свои собственные подходы к глобализации, обосновать возможность ее альтернативного, «гуманистического» варианта. Об этом говорилось на Парижском конгрессе Социалистического Интернационала в 1999 г. Однако на национальном уровне социалдемократы, находясь у власти, не способны реализовать свою традиционную социально-экономическую программу и вынуждены проводить такую же неолиберальную политику, как консерваторы и либералы.

По мнению ряда левых исследователей и самих антиглобалистов, именно сегодня появились реальные предпосылки для формирования международного глобального общества не на словах, а не деле. Новые средства коммуникации и информационные технологии позволяют неправительственным организациям и движениям, отдельным индивидам более тесно взаимодействовать между собой, вырабатывать общие позиции и оказывать воздействие на экономические и политические процессы.

Как ни парадоксально, но у, казалось бы, непримиримых противников (антиглобалистов — радикалов и глобалистов — неолибералов) есть наряду с различиями и немало общего. «И неолибералы и радикалы, — пишет А. Кустарев, — предусматривают ослабление государства. Разница между ними заключается в том, что неолибералы видят этот процесс как демонтаж государственной структуры и дерегулирование посредством рынка, а радикалы предпочитают говорить о самоуправляющихся предприятиях, независимом труде и общине наряду с институтами демократического правления.

По-разному они определяют опорную политическую агентуру как перестройки нынешнего устройства, так и возникающей системы. Неолибералы возлагают надежды на эффективное политическое руководство (в ущерб бюрократии) и институты для поддержания мировой свободной торговли. Радикалы рассчитывают на социальные движения, негосударственные организации (НГО) и агентов социальных изменений «снизу» (структуры и агенты так называемого глобального гражданского общества. — В. Л.), это так сказать, одновременно «правый» и «левый» глобально-политический идеал. При всех различиях и тот, и другой, однако, прогнозируют ослабление государственных структур, хотя либералы скорее приветствуют его, а радикалы вынуждены считаться с ним как с неизбежностью"^[18]. Поэтому, как пишет Н. Кляйн, «…проте;

стующие в Сиэтле — не антиглобалисты; нет, они так же заражены микробом глобализации, как и спецы по торговому праву на официальных совещаниях. Пет, если это новое движение и «анти» чтонибудь, то оно аитикорпоративно, направлено против привычной логики, согласно которой все, что хорошо для бизнеса — меньше регулирования, больше мобильности, шире доступ, — в итоге выльется во благо для всех остальных"^[19].

С середины 1990;х гг., после череды финансово-экономических кризисов и волны массовых протестов в Латинской Америке и Азии, фразеология МВФ и других наднациональных институтов подверглась радикальному пересмотру. На первый план выступили понятия управляемости, предсказуемости, прозрачности и демократии. В числе приоритетных задач стали упоминаться охрана окружающей среды, достижение устойчивого развития, снижение уровня социального неравенства. Изменилось и отношение агентств глобализации к институтам гражданского общества в лице НПО. ВБ и МВФ начали приглашать их представителей на свои ежегодные сессии, создавать специальные смешанные комиссии и форумы. Все это привело к выработке так называемого поствашингтонского консенсуса, зафиксировавшего три новых установки:

• 1) глобализация — слишком важное дело, чтобы отдавать его целиком на произвол корпораций; в процесс необходимо ввести элемент управляемости (governance), позволяющий обеспечить предсказуемость, транспарентность, планомерное выстраивание рыночных институтов и сетей социальной страховки;
• 2) уход государства из социальной сферы должен восполняться не столько рынком, сколько организациями гражданского общества, выражающими подлинные чаяния населения и способными содействовать стабильности в обществе;
• 3) лишь сильное гражданское общество, направляемое НГО, может укреплять и развивать демократию. Поствашингтопский консенсус, таким образом, знаменовал собой нс столько отказ от неолиберальной платформы, сколько ее модификацию, подразумевающую преодоление конфликтов с помощью своего рода кризисного управления, в которое НПО включаются в качестве технического компонента.

Движение антиглобалистов (или, как они сами себя называют, альтерглобалистов) в последние годы привлекло к себе пристальное внимание всего международного сообщества, стало заметным фактором мировой политики. Единого, управляемого из общего центра и преследующего одни и те же цели вссмирного антиглобалистского движения в настоящее время не существует. В международном сообществе действует ряд независимых сетевых общественных организаций, созданных для противостояния негативным тенденциям и последствиям процесса глобализации: Международное движение за демократический контроль над финансовыми рынками и их институтами" (An International Movement for Democratic Control of Financial Markets And Their Institutions), больше известное как ЛТТАС; Сеть за Глобальную экономическую справедливость «50 лет довольно!» (50 Years Is Enough!); так называемые международные группы помощи — Oxfam International (OI), международная организация «Мировое видение» (World Vision) и др.^[20].

Для широкой аудитории сети Интернет, англоязычная версия энциклопедии Википедия предлагает подробную информацию об антиглобалистском движении, там, в частности, говорится: «Антиглобализация — это термин, наиболее часто используемый для описания политической позиции группировки социальных движений, известных своими протестами против глобальных торговых соглашений и негативных последствий для бедных, окружающей среды и для установления мира… Участники движений часто отвергают термин „антиглобализация“, предпочитая называть себя Движением за Глобальную Справедливость, Движением движений, Альтерглобалистским движением или просто антиплутократией» .

В целом же мировое гражданское общество как ассоциативная деятельность граждан, которой они занимаются добровольно с целью продвижения своих интересов, идей, идеалов и идеологии (сюда не входит ассоциативная деятельность людей с целью извлечения доходов — см.: частный сектор) или управления (см.: государственный или общественный сектор), включает:

• • массовые организации (официально учрежденные организации, которые в большинстве случаев имеют свой членский состав и представляют интересы определенных групп населения);
• • профсоюзные и профессиональные организации (членские организации, представляющие людей по профессиональному признаку или видам занятости);
• • конфессиональные организации (членские религиозные организации, деятельность которых связана с отправлением религиозных культов или распространением веры или же косвенно связана с этой целью);
• • академические организации (сообщества ученых, исследователей, работников умственного труда и других научных работников);
• • неправительственные организации, занимающиеся общественнополезной деятельностью (организации, созданные для проведения деятельности в интересах широкой общественности или всего человечества посредством предоставления конкретных услуг или проведения информационно-пропагандистской деятельности; например, организации, занимающиеся природоохранительной деятельностью и вопросами развития, организации по защите прав человека, организации по вопросам разоружения и по борьбе с коррупцией и пр.);

• общественные движения и сетевые структуры для проведения различных кампаний (массовые и довольно свободные ассоциации людей с аналогичным опытом или «установками», которые предпочитают действовать сообща для устранения выявленных социальных недостатков, — например движение антиглобалистов и феминистское движение)^[21][22].

В то же время в ответ на ослабление национального государства под напором процессов глобализации возникает «локальный» национализм и происходит этническое возрождение, в том числе и в промышленно развитых странах.

Сегодня администрация США, руководство Европейского союза и стран «золотого миллиарда» демонстрируют, как легко можно отказаться от собственных неолиберальных принципов экономической политики, если они более не соответствуют их интересам. В США еще в марте 2007 г. принят закон об ограничениях иностранных инвестиций, с помощью которого была предотвращена сделка по приобретению шести крупнейших американских портов. Сделки по покупке «Газпромом» газораспределительных сетей ряда европейских стран, включая Великобританию, также были заблокированы и т. д.

Возникающее противоборство научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин прокомментировал следующим образом: «Ввиду резкого изменения пропорций на мировом рынке, в том числе из-за повышения доли на нем Китая, Индии и РФ, мы сталкиваемся с проявлениями новой волны протекционизма, который идет со стороны развитых стран. Раньше развитые страны проводили идею открытой экономики, которая способствовала их развитию и проникновению на рынки менее развитых стран. Сейчас же на Западе впервые почувствовали, Несмотря на всю неолиберальную риторику о демократии, равных возможностях, свободной конкуренции, преодолении диспропорций в развитии, упорядоченном экономическом росте, государства Запада стремятся сохранить свое экономическое доминирование и закрепить существующее положение вещей. Процессы глобализации и международные финансовые и политические институты дают им в руки мощные рычаги контроля, сдерживания, а при необходимости и ликвидации потенциальных конкурентов. В зависимости от значения проблемы, конкретных условий, силы сопротивления они могут варьировать меры воздействия в широком диапазоне — от предоставления займов до политики протекционизма и даже вооруженного вмешательства.

На наших глазах происходят события, свидетельствующие о все большей востребованности государства, способного справляться с внешними экономическими и политическими вызовами, с возрастающими запросами со стороны населения, нуждающегося в «убежище» от последствий серьезного экономического кризиса и негативного воздействия реформ. Эта ситуация приводит к новому типу «двойного давления» на государство, когда, с одной стороны, встает проблема защиты своих граждан, а с другой — как сделать государство сильнее, дешевле и эффективнее, как обеспечить защиту интересов своих компаний, конкурирующих на мировых рынках. Причем с того момента, когда социально-экономический кризис стал общемировым, проблема «двойного давления» стала одинаково актуальной и для богатых, и для бедных государств.

Можно констатировать, что национальное государство по-прежнему политически оформляет и регулирует процессы глобализации, и «для того чтобы отпевать государственные формы организации общества, оснований пока нет. Одно из важнейших последствий глобализации — не ослабление функций государства, а их корректировка. Необходимо своевременное приспособление этих форм к меняющимся условиям» (А. Галкин).

• [1] state capacity), определяемая как «способность государственных организаций формулировать всеобщие правила и внедрять их в политику, управление, экономику и общество с минимальными отклонениями от политических намерений». Мировой банк добавляет к этому для посткоммунистических стран отсутствие гарантий прав на собственность, стабильности правительства, предсказуемости государственного законодательства, независимости судей и высокий уровень коррупции. В то же время еще никогда капитал нс был до такой степени освобожден от социальной ответственности и обязательств перед обществом и государством.

  .

  Таким образом, закон прибыли подрывает устои национального государства, которое в свою очередь вынуждено постоянно заниматься «экономической политикой», однако национальное государство — это и основа существования либеральной демократии. Опыт свидетельствует, что действует отрицательная корреляция как между падающей управленческой способностью государства и экономической эффективностью, так и между падающей управленческой способностью государства и демократией. Значит, проблематичным в новых условиях становится и сохранение демократии. «Представления о национальном сообществе, которое демократически управляет своей судьбой, постепенно становится нереальным. Различные сферы совместной человеческой деятельности все меньше совпадают с границами национального государства. Все большее значение приобретают как региональные и местные интересы, так и транснациональные» {{Кауфман Ф.-Х. Глобализация и общество // Глобализация: контуры XXI века: реф. сб. / редколл. вып.: отв. ред. К). II. Игрицкий, П. В. Малиновский. Ч. 1.М., 2002. С. 111.

• [2] Под Вашингтонским консенсусом понимается комплекс установок, сложившихся к концу 1980;х гг. в агентствах глобализации, прежде всего — в МВФ. Речь идет о 10 рекомендациях (фактически — требованиях), адресованных прежде всего развивающимся странам, обремененным долгами, и предусматривавших, в частности, такие меры, как либерализация торговли, снятие ограничений на прямые иностранные инвестиции, приватизация, отказ от регламентации социально-экономических отношений, усиление защиты частной собственности, проведение налоговой реформы и т. п. Но сути дела, от стран, не способных пока опереться на потенциал развитой рыночной экономики, требовали, чтобы они удалили государство из социальной сферы, полностью освободили рынок и переложили заботу о воспроизводстве социума на плечи институтов гражданского общества.
• [3] Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004. С. 99.
• [4] Риттер М. Публичная как идеал политической культуры // Граждане и власть: Проблемы и подходы / под рсд. Г. М. Михалева и С. И. Рыжснкова. М.; СПб., 2001. С. 14.
• [5] Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества. С. 100; Его же. Индивидуализированное общество. М" 2002. С. 137.
• [6] Цит. по: Глобальное сообщество. Картография постсовременного мира / ред.-сост. Л. И. Неклесса |и др.|. М., 2002. С. 9.
• [7] Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. М., 2004. С. 193—194.
• [8] Цит. но: Лебедева М. Л/., Мельвилъ А. К). «Переходный возраст» современного мира. С. 69.
• [9] Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. С. 196.
• [10] Кувалдин В. Б. Глобализация — светлое будущее человечества? // Внешняя политика и безопасность современной России: 1991—2002. С. 170 171.
• [11] Ильин M. В. Глобализация политики и эволюция политических систем // Политическая наука России: Интеллектуальный поиск и реальность. М., 2000.215.
• [12] Ракитянский II. M. Россия и вызовы глобализации // Социс. 2002. № 4.С. 63.
• [13] См.: Эксперт. 2003. № 38. 13—19 октября. С. 74.
• [14] Мартин Г.-П., Шуман X. Западня глобализации: Атака на процветание и демократизацию. М., 2001. С. 29.
• [15] 70 80% мировых зерновых потоков контролируется 8—10 транснациональными предприятиями, что позволяет им полностью контролировать цепы. Ежегодные колебания цен на зерно составляют 10—20%, а на сахар — 80%, на нефть еще больше — 120% {{Лузин И, II. Как ВТО и зерно породили антиглобализм // Вестник политической психологии. СПб., 2002. К" 2(3). С. 31).
• [16] Лузин И. П. Как ВТО и зерно породили антиглобализм // Вестник политической психологии. СПб., 2002. № 2(3). С. 30—33.
• [17] Хасимов И. От Маркса до Маркоса и далее // Эксперт. СПб., 2002. X? 18. 18 мая. С. 66−72.
• [18] Кустарев Л. Кризис государственного суверенитета. Обзор новейших точек зрения западных политологов // Космополис. 2003. Весна. № 3 (1). С. 171.
• [19] Кляйн П. Заборы и окна: хроника антиглобализациоиного движения. М., 2005. С. 32.
• [20] См. подр.: Гайнутдинова Л. А. Гражданское общество и процесс глобализации. СПб., 2009.
• [21] Многообразие действующих лиц в системе ООП // URL: un. org/ mssian/partners/ngo_diversitv. htm что их рынки захватывает более дешевая продукция из Индии, Китая, а теперь и РФ, тем более что бывшие аутсайдеры, заработав приличные капиталы, могут приобретать их активы. Вот и возникло желание ограничить это влияние, которое в свою очередь вызывает ответную реакцию РФ". По мнению Ясина, сегодня еще рано судить о том, как далеко зайдет это противоборство, «но некоторое время протекционистское давление будет только усиливаться»
• [22] Цит. по: Александров А. Железный экономический занавес // Дело. СПб., 2007. 1 октября. № 34. С. 8.