Обновленчество как противостояние фундаментализму

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• • суть обновленчества как культурно-антропологического феномена;
• • модернизм как процесс;

уметь

• проводить различие между обновленчеством и фундаментализмом;

владеть

• навыками практического анализа фундаментализма как религиозного феномена.

Обновленчество как культурно-антропологический феномен

Любая религия в процессе своего развития не может не подвергнуться существенным или частичным изменениям. Обновленческие процессы, естественно, сопровождают развитие каждой религиозной системы. В русской церковной истории прошлого и нынешнего столетий понятие «религиозное обновление», пожалуй, одно из самых спорных и болезненных. В самом деле, нужно ли доказывать, какой вред нанесли церковному единству «реформаторы» 1920;х гг. Нужно ли по-новому оценивать лидеров обновленчества тех лет, даже согласившись с тем весьма спорным доводом, что идеи у них были хорошие, а их реализация порочна? Вопросы эти явно риторические. Добро не делается с помощью зла, не рождается им. И все же правомочно ли обсуждать сам принцип религиозного обновления, негативно аттестуя любые попытки изменения церковных канонов и традиций? В данном случае, думается, однозначное осуждение невозможно. Правильнее будет разобраться с понятиями, отказавшись от стереотипного их восприятия (как «за», так и «против»)^[1].

В культуре обнаруживают себя полярные культурные тенденции — фундаментализм и модернизм, которые являются ключевыми для современного религиоведения. В русской литературе вместо слова «модернизм» использовалось слово «обновленчество». Это дает нам возможность проследовать за логикой небольшого исторического экскурса С. Л. Фирсова.

Если говорить кратко, то история обновленческого движения в Русской православной церкви советского периода, по его мнению, — это время становления и развития тоталитарного общества, по преимуществу эпохи И. В. Сталина (1878−1953). Возникнув весной 1922 г., обновленческое движение пережило несколько этапов, бесславно и незаметно сойдя с исторической сцены во второй половине 1940;х гг.

Первые страницы советского обновленчества писались тогда, когда истощенную Гражданской войной страну постиг страшный голод, особенно свирепствовавший в Поволжье. Именно тогда большевики раскрутили на полную мощность антирелигиозную машину, стремясь как можно более дискредитировать священноначалие Русской церкви и ее первосвятителя — патриарха Тихона. Они прекрасно использовали старый проверенный принцип «разделяй и властвуй», противопоставив «демократическое» крыло Церкви ее «реакционному» крылу, представители которого якобы не хотели «поделиться» с бедствующим народом накопленными за столетиями церковными богатствами. Не случайно тогда, в марте 1922 г., В. И. Ленин (1870−1924) в секретном письме, адресованном членам политбюро, откровенно предлагал использовать сложившиеся обстоятельства для изъятия ценностей.

Факты, приводимые Фирсовым, весьма любопытны. Разумеется, Церковь не отказывалась помогать голодающим, но считаться с предложениями большевики не хотели: цели были другие. Патриарх был арестован, и с помощью подлога и хитрости ОГПУ добилось концентрации власти в руках зачинателей обновленческого движения: протоиереев А. Введенского и В. Красницкого, священника Е. Белкова и некоторых других. Буквально с первых дней к движению пристал и заштатный епископ Антонин (Грановский). Этими деятелями было организовано Высшее церковное управление, которому к июлю 1922 г. подчинились 37 из 73 епархиальных архиреев, а к августу 1922 г. в большинстве епархий власть перешла к «Живой церкви» — обновленческой организации, откровенно враждебно настроенной и к епископату, и к монашеству, и лично к патриарху Тихону. Впрочем, вскоре у «реформаторов» появились новые группировки, движение мельчало, обрекая себя на неудачу. Однако поддержка властей была залогом существования обновленчества, лидеры которого все-таки сумели соорганизоваться и в конце апреля 1923 г. провели «собор», громко названный ими «Вторым поместным» .

На «соборе» было принято выгодное советским властям постановление о лишении Патриарха Тихона сана и даже монашества как «предателя Церкви» и «отступника от подлинных заветов Христа». Тогда же был создан Высший церковный совет, просуществовавший недолго, до 27 июля 1923 г. Патриарх Тихон вынужденно «раскаялся» в своей антисоветской деятельности и был освобожден. Это послужило сигналом к объединению всех антиобновленчески настроенных сил (большевики продолжали свою игру, стравливая противоборствующие стороны). Например, уже в начале 1924 г. в колыбели обновленчества Петрограде из 115 храмов 83 перешли под юрисдикцию патриарха. Реформированные «реформаторы» сняли с себя ответственность за действия и распоряжения властей, заявив, что впредь будут свято блюсти чистоту православного учения, таинства и догматы Церкви. Обновленцы сосредоточились на разоблачении «церковной контрреволюции» сторонников Патриарха, стремясь доказать, что подлинными наследниками всего лучшего в русской церковной традиции являются именно они. Правда, обновленцы внесли достаточно много в эти традиции (например, реализовали идею о создании института женского епископата в Русской православной церкви наравне с безбрачным), но на фоне существовавшего раскола на подобное можно было закрыть глаза.

В октябре 1925 г. состоялся второй обновленческий «собор», на котором вновь прозвучали политические заявления о верности собравшихся «великому делу социализма», резкая критика «тихоновцев», называвшихся антисоветчиками. Соборяне разрешили духовенству второбрачие; стало одобряться и использование старого стиля (ранее отмененного) в богослужении. В то время большевики хотели получить контроль над всей Церковью, добиваясь объединения «тихоновцев» и обновленцев под руководством лояльного к священной власти священноначалия. Однако на это «собор» 1925 г. не пошел: его лидеры прекрасно понимали невозможность быть церковными лидерами в случае нахождения компромисса. В 1927 г. «тихоновцы», возглавлявшиеся митрополитом Сергием (Старогородским), ценой огромных уступок получили легализацию, что существенно осложнило внутрицерковную ситуацию — возникли так называемые «расколы справа». Впрочем, па фоне разворачивающихся в СССР антирелигиозных гонений это уже не могло серьезно повлиять на церковную жизнь.

Сторонники митрополита Сергия, подобно обновленцам начала 1930;х гг., как верно подчеркивает Фирсов, для властей были совершенно не опасны и политически не нужны. Не случайно обновленцам уже с конца 1920;х гг. запретили проповедовать, их пробольшевистские пассажи, в которых Христос часто назывался первым коммунистом, были признаны вредными. «Реформаторы» постепенно превращались в «охранителей». В 1932 г. пленум обновленческого Синода решил ввести всюду богослужебное единообразие, отказавшись от использования русского языка; «творчество» в церковной жизни ограничивалось.

Государственная борьба против «мракобесия» не спасла лояльных обновленцев от массовых репрессий второй половины 1930;х гг. Тогда уничтожались все: и левые, и правые, обновленцы и «тихоновцы». В епархиях к началу Великой Отечественной войны оставалось от одного до трех обновленческих храмов. Судьбу обновленчества по существу и решила война: Сталин был прагматиком и, согласившись на частичное возрождение православия в СССР, справедливо сделал ставку на «тихоновцев», или, как их тогда называли, «староцерковников» (подчинявшихся власти митрополита Сергия), за которыми шло большинство православных верующих.

Переломным для обновленчества оказался 1943 г.: после встречи Сталина с «тихоновскими» митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) бывшие церковные «реформаторы» в глазах светских властей перестали иметь какую-либо политическую привлекательность. С конца 1943 г. и до начала 1945 г. при поддержке светских властей в патриаршую церковь перешло большинство некогда обновленческих храмов. О своем покаянии заявили и почти все обновленческие архиереи и иереи. В июне 1945 г. тогдашний обновленческий «первоиерарх» сам попытался перейти под юрисдикцию некогда проклинавшейся им патриаршей Церкви, но переговоры закончились ничем — ему предложили прощение без сохранения сана.

Краткое перечисление основных вех и событий обновленческой истории, как видим, не слишком помогает нам разобраться в сути того, за что, собственно, нелюбим сам термин. Если считать «обновленчество» синонимом предательства, совершенного кучкой церковных проходимцев, тогда все ясно и говорить больше нс о чем. Однако в обновленческой среде были разные люди: карьеристы и романтики, по-своему честные пастыри и беспринципные циники. Назвать всех их «обновленцами» (так называли их противники — «тихоновцы»), значит все упростить до схемы. В связи с этим, думается, для того, чтобы понять феномен обновленчества и не отделываться наклейкой церковно-политических ярлыков, следует хотя бы кратко разобрать основные моменты идеологии обновленчества.

Еще в начале 1920;х гг. Л. Д. Троцкий (1879−1940) утверждал, что Церковь хочет приспособиться к советскому государству, по обновленчество есть лишь запоздалая форма такого приспособленчества. Даже делая поправку на декларативность этого заявления относительно всей Русской церкви, хотелось бы отметить, что помимо «формы» уместно говорить и о некотором «содержании». М. С. Агурский (1933−1991), советский диссидент и исследователь идеологии национал-большевизма, полагал, как представляется, вполне здраво, что в основе взглядов всех обновленцев лежал религиозный мистицизм, правда, мистицизм специфический. Испытания, постигшие русское православие в годы революции и Гражданской войны, мыслились как промыслительные, посланные Богом для необходимого очищения от скверны прошлого, затронувшей и Церковь. Новое государство, как констатировали обновленцы, враждебно старой религиозной «служанке самодержавия», но в этом виновата она сама, до 1917 г. поддерживавшая угнетение и насилие.

Таким образом, получалось, будто большевики, сознательно богоборствуя, на деле выполняют заветы Божии, являясь неким вместилищем Божией Благодати и строителями Царства Божия на земле. В среде Русской православной церкви были люди различных политических взглядов и направлений, в том числе и христианские социалисты, мечтавшие о соединении в этом мире правды Божией и правды человеческой. Нс все они поддерживали большевистские методы «строительства царствия рабочих и крестьян» .

Теперь о «генеалогии», но не обновленчества (об этом говорить если и не бессмысленно, то безрезультатно), а «обновленческих идей». Известный знаток русской церковной истории Д. В. Поспеловский, начиная анализировать предпосылки, симптомы и причины обновленческого раскола, отметил две постоянно действовавшие в послепетровскую эпоху причины внутренней напряженности и даже конфликтности в православной церкви — травматические последствия собственно петровской церковной реформы и распространение так называемого «ученого монашества». Петровская реформа окончательно превратила духовенство в замкнутую касту со своими специфическими интересами и традициями. Многие десятилетия эти традиции мешали не желавшим служить в Церкви представителям «духовного корня» находить себе достойное применение в миру. Что касается «ученого монашества», то это была уже внутрицерковная проблема. Как правило, «учеными монахами» называли выпускников духовных академий, принимавших монашеский постриг в целях епископской карьеры.

" Ученое монашество" часто противопоставлялось белому, неженатому духовенству, которое полностью зависело от своих архиереев. В среде «бельцов», особенно академических (т.е. выпускников духовных академий) были сильны антимонашеские настроения и скептическое отношение к всевластию (во внутрицерковных делах) епископата. И хотя гласное недовольство «церковными настроениями» в названной среде можно было наблюдать уже в эпоху императора Александра II, наибольшее распространение взгляды белого духовенства получили в начале XX в., в годы первой русской революции. Именно тогда, 17 марта 1905 г., в печати появилась записка группы петербургских священников (в дальнейшем получивших наименование «группы тридцати двух»), называвшаяся «О необходимости перемен в русском церковном управлении». Среди ее авторов (или подписантов) были совершенно разные люди: священник Г. С. Петров, называемый иногда «пионером либерально-обновленческого движения», вскоре лишенный за свою деятельность сана, профессор-протоиерей М. И. Горчаков, священники К. М. Агеев, И. Ф. Егоров, В. Я. Калачев и др. В большинстве своем это были искренние люди, во многом разделявшие христианско-социалистические взгляды, но вовсе не стремившиеся к разрушению подлинных церковных традиций.

Известный богослов и философ русского зарубежья протоиерей Георгий Флоровский (1893−1979) указывал на то, что записка столичных священников «была составлена в духе довольно расплывчатого церковного либерализма, без достаточной духовной сосредоточенности». Достаточно перечитать эту записку, чтобы понять: ее авторы под обновлением предполагали восстановление, приведение в исправный вид церковного строя России. Свободный строй церковной жизнедеятельности, как полагали эти обновленцы, «точно определен восходящим к апостольским временам преданием, увековечен строем изначальных канонических определений, сохраняющим в этой части своей обязательную во все времена силу и значение, но представляющим необходимый простор для согласных с ним приспособлений к условиям места и времени». Вот здесь либерализм авторов дан в концентрированной форме.

Записка призывала восстановить строй церковного самоуправления, упорядочив и развив епархиальное управление в соответствии с канонами, узаконяющими простор соборности в Церкви. Авторы писали о необходимости широкого развития жизни приходов, повременных соборах, созываемых под председательством архиепископа царствующего града, о том, что он как представитель соборов может носить наименование патриарха.

Обновленцы тех лет не забывали повторять, что Церковь выше и шире всякого государства, всякой национальности, всякой партийности. «Церковь — совесть народная, мировая» , — подчеркивали они (и забывали при этом указывать, что Церковь для верующего — Дом Божий). Писали они и о своем отношении к епископату, не соглашаясь как с прямым подчинением епископов и митрополитов патриарху (в случае восстановления патриаршества), так и ни с каким бы то ни было умалением и ограничением прав и обязанностей, присущих архиреям изначально. Вскоре группа стала называться «Союзом церковного обновления», затем «Братством ревнителей церковного обновления», положив, таким образом, начало истории этого понятия.

Заявляя о своем стремлении сохранять чистоту догматов, о желании организовать церковный строй «па началах первых времен христианства», отцы-обновленцы демонстрировали и наивное непонимание политических реалий своего времени, природу российской «симфонической» монархии, и идеалистический подход к решению сугубо практических задач восстановления канонического строя русского церковного управления. После Февральской революции 1917 г. обновленческое движение, сошедшее с исторической сцены после 1907 г., вновь ожило, по не надолго: Гражданская война в конце концов положила конец новым-старым мечтаниям обновленцев, хотя их социал-демократические взгляды вполне успели тогда проявиться (равно как и симпатии некоторых обновленцев к власти трудящихся).

Л. С. Фирсов ставит острые вопросы, которые важны и сейчас. Можем ли мы сегодня безоглядно критиковать все, что связано с идеями церковного обновления начала века? Представляется, что в этом случае мы будем копировать худшие образцы поведения «обнагленцев» 1920;х гг., без зазрения совести решавших свои задачи ценой обмана и насилия. Дело не в реабилизации идей обновленцев начала XX в. Речь идет о необходимости всегда помнить банальную истину: вовремя не проведенные церковные реформы грозят опасностью быть со временем неправильно перетолкованными некоторых из их (реформ) сторонников.

Чем дальше реформы откладываются (до «лучших времен»), тем большее влияние на самую суть церковного реформаторства начинает оказывать «политическая составляющая». Любой уклон опасен тогда, когда его адепты находят моральную санкцию у времени, в котором живут. Пример обновленцев XX в. — тому доказательство. Каков же может быть вывод? Думается, он весьма простой. Во-первых, необходимо избегать стереотипного восприятия сложных явлений. Во-вторых, нужно понимать, что проблему важно рассматривать во всей совокупности, конечно же, не забывая об евангельских «плодах», которые для христианина всегда являются критерием истины.

Лучше всего идея обновления выражается в старой русской пословице, напоминающей известное признание Экклезиаста: «Нового не бывает па земле, а только старое, обновленное» .

• [1] См.: Фирсов С. Л. Уроки русского церковного обновленчества. К 80-летию обновленческого раскола // Независимая газета. 2002. 15 мая.