Рациональность против иррациональности

Понимание устройства психологической теории во многом связано с проблемой рациональности знания и, соответственно, его иррациональности. К сожалению, часто проблема рациональности интерпретируется исходя из некоторых спекулятивных исходных посылок, никак не связанных с пониманием статуса наук, в том числе психологии. Показательна в этом смысле, например, позиция М. Вебера, выделявшего четыре типа поведения^[1]:

• • целерациональное (если цель поставлена в соответствии с внешними обстоятельствами);
• • ценностно-рациональное, основанное на вере в безусловную эстетическую, религиозную или любую другую составляющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет;
• • аффективное — обусловленное аффектами или эмоциональным состоянием индивида;
• • традиционное — основанное на длительной привычке.

Слабость позиции М. Вебера определяется тем, что его список типов поведений проводится безотносительно к концептуальному строю аксиологических наук, в том числе психологии. Ему кажется, что он оперирует очевидными данными, но налицо явное заблуждение — от принципа теоретической относительности знания не дано избавиться даже мыслителю масштаба М. Вебера.

Попытаемся внести ясность в рассматриваемую ситуацию. Решающими, на наш взгляд, являются два обстоятельства. Цели не появляются из ниоткуда. Они вырабатываются на основе ценностей. Почему люди ставят перед собой одинаковые или различные цели? Потому что они реализуют одинаковые или различные ценности. Цель выступает реализацией принципов с их непременным ценностным содержанием. В поступках людей этот закон не знает исключений. Итак, во-первых, недопустимо игнорировать ценностно-целевую природу концептов любой аксиологической науки, в том числе психологии. Во-вторых, нельзя упускать из вида, что ценностный концепт, или просто ценность, выступает как слитность («произведение») мыслей и чувств, в том числе эмоций и аффектов.

Ценность = мысль X чувства. У людей не существует мыслей без чувств или чувств, полностью избавленных от мысли. Чувства и мысли отличаются лишь по степени их ментальной развитости.

Возвратимся к аргументации М. Вебера. Он отделял цели от ценностей, причем последние он относил к таким малоавторитетным в науке сферам, как эстетика, религия и др. Чувства Вебер отделял от мыслей, поэтому появлялось чисто аффективное поведение. Эпитет «рациональное» Вебер соотносил с мыслями, но не с аффектами и привычками. Поэтому в его типологии социальных действий два вида поведения оказываются нерациональными.

В действительности же все четыре типа поведения, перечисляемые Вебером, строго говоря, являются ценностно-целевыми. Ценности, а значит и цели, могут быть усвоены субъектом в силу его погруженности в традицию, но от этого они не перестают быть элементами теории. Ценность может приобрести аффективный характер, но и при этом она остается ценностью, хотя и своеобразной.

Особого внимания заслуживает термин «рациональный» (от лат. rado — расчет, некоторая последовательность акций, ведущих к достижению цели). Там, где есть ценность, присутствуют и цель, и расчет (возможно, совсем элементарный или даже весьма вырожденный, как, например, в случае аффектов), а значит, и рациональность. Любая наука концептуальна, а следовательно, и рациональна в указанном выше смысле. Рациональность выступает продолжением концептуальности, в том числе науки. Она может и, более того, должна оцениваться. Двумя такими количественными оценками, являются «рациональное» и «иррациональное». Различие между ними является чисто количественным, а не качественным. А это означает, что противопоставление рационального иррациональному несостоятельно. Они оба концептуальны. Многие исследователи рассуждают об иррационализме весьма беззаботно. Им, как правило, кажется, что они вносят в «сухую», рационализированную науку свежесть чувств и эмоций. Но кто говорит, что теории и концепты безжизненны? Только те, кто плохо знает богатство наук.

Психологи, обратившиеся к изучению феномена рациональности, исходили из некоторой методологической позиции. С одной стороны, они констатировали определенные черты теорий, в частности, требование соблюдать законы логики, а в случае аксиологических наук, например экономики, — необходимость максимизировать некоторую полезность. С другой стороны, психологи обратились к эмпирическим исследованиям, стремясь найти ответ на вопрос: «Как на самом деле люди рассуждают и совершают поступки?» Наблюдаемые психологами вариации убедили многих из них в том, что люди совсем не обязательно максимизируют полезности.

Г. Саймон, автор концепции ограниченной рациональности (от англ. bounded rationality)^[2], выдвинул от имени психологии лозунг: «Удовлетворенность против максимизации»^[3]. Смысл его аргументации состоит в том, что требование максимизации полезности оказывается излишне «жестким», не соответствующим реальности. Намного более реалистичным является положение, согласно которому субъекты будут стремиться достигнуть удовлетворения своих стремлений.

Многочисленными исследователями было выдвинуто огромное число аргументов в пользу концепции ограниченной рациональности: субъект, принимающий решения, обладает не всей информацией, а тот, кто обладает ею, не в состоянии обработать ее исчерпывающим образом; он неминуемо ошибается, руководствуется привычками и не осознаваемыми мотивами, испытывает антипатию к целеполаганию и выбору наилучшего состояния; его индивидуальные предпочтения неустойчивы и к тому же не согласуются с общественными нормами, а их также необходимо учитывать, и т. д. и т. п.

Что касается Г. Саймона, то он по-своему защищал идеалы рационализма. В связи с этим там, где Беккер говорил об иррационализме^[4], он предпочел использовать термин «ограниченная рациональность». Этот термин отчасти уместен. При желании можно ввести градации концептуальности, различая, например, максимальную, ограниченную и минимальную рациональность, приравняв последнюю к иррациональности. Наше возражение вызывает противопоставление удовлетворенности принципам максимизации отдельных ценностей или их сочетаний.

Г. Саймон отмечал, что «понятие „удовлетворенность“ не играет никакой роли в классической экономической теории, тогда как в психологии, теории мотивации, оно является одним из самых важных. Согласно большинству психологических теорий, побуждение к действию происходит из неудовлетворенных стремлений (от англ, drives) и исчезает после их удовлетворения. Более того, условия наступления удовлетворенности не являются неизменными, а определяются уровнем устремлений, который может быть выше или ниже в зависимости от жизненного опыта. Если мы хотим объяснить поведение на основе этой теории, мы должны полагать, что целью фирмы является не максимизация, а достижение определенного уровня прибыли, удержание определенной доли рынка и определенного уровня продаж. Фирмы будут стремиться достигнуть скорее удовлетворения, чем максимизации»^[5]. На наш взгляд, это утверждение является ошибочным.

Все ценности, в том числе и удовлетворенность, присутствуют в составе определенных аксиологических теорий. Психологический субъект не лишен чувств и эмоций, в том числе чувств удовлетворенности или же неудовлетворенности. Все чувства и эмоции вовлечены в процесс концептуальной трансдукции. Это правило в полной мере относится и к психологии, и к экономике. Психологи, изучающие проблему рациональности, открывают нетривиальные пути принятия людьми решений. Актуальность таких исследований, за которые, как известно, Г. Саймон и Д. Каннеман были вполне заслуженно награждены Нобелевскими премиями, не вызывают сомнений. Но, что также крайне важно, эти исследования не опровергают концептуальный статус аксиологических наук с их принципами максимизации. Недостаточно развитые схемы концептуализации получают свое истолкование в конечном счете при их истолковании с позиций наиболее развитых теорий. В любой науке существуют ряды теорий. При желании им можно сопоставить оценки концептуальной зрелости. В полной мере это относится и к психологическим теориям. Менее развитые теории не отменяют содержание той науки, к которой они принадлежат. Что касается эвристических методов, то они также не выходят за рамки теорий. Рассуждая о принципе максимизации и стремясь к универсальной схеме оценке психологических теорий, Саймон не учитывал необходимость личностного представления. То, что он называл всего лишь удовлетворительным, для людей, добивающихся достижения ими поставленных целей, выступает в качестве максимального.

При обсуждении противостояния рационального и иррационального знания часто поднимается вопрос о неявном знании, концепт которого разработал английский философ М. Полани^[6]. В отличие от явного, неявное (латентное) знание не артикулировано в языке и воплощено в навыках, практическом мастерстве или в стереотипах культуры. Знаменитый афоризм М. Полани гласит: «Мы можем знать больше, чем можем сказать»^[7]. Поясним суть феномена неявного знания на примере тренер — спортсмен. Спортсмен, занимающийся прыжками в высоту, прыгает выше, но знает при этом больше тренер. Как объяснить такое соотношение практических умений и знаний? И поддается ли оно объяснению вообще?

Парадокс вроде бы состоит в том, что спортсмен, уступая тренеру в объеме актуальных знаний, прыгает выше его. В связи с этим предлагается считать, что у спортсмена есть еще и некоторый объем латентного знания. Налицо явная ошибка в рассуждении. Различие в умениях спортсмена и тренера объясняется не разным объемом знаний, а их неодинаковыми физиологическими кондициями. Тренер научает спортсмена. Именно он сообщает ему дополнительный объем знаний, которого у спортсмена ранее не было, причем ни в латентном, ни в проясненном (эксплицитном) виде. Новое знание приобретается, а не извлекается из некоего тайника. Неочевидная ошибка М. Полани состоит в том, что новое знание он интерпретирует как уже существовавшее ранее. Каждый человек обладает некоторым объемом знания, который он может представить либо словами, либо действием, либо ментальными актами. Умный спортсмен не станет утверждать, что он прыгает выше своего тренера постольку, поскольку превосходит его по части практического знания. Он выразится по-другому: если бы я знал столько, сколько знает мой тренер, то при моих физических данных я бы прыгал еще выше.

Сторонники иррационализма склонны пропагандировать различные таинственные источники знания, неподвластные науке, часто вспоминают, например, об интуиции или же эмоциях. Однако до сих пор все соответствующие феномены прекрасно объяснялись научно. Интуиция не возникает из ниоткуда, она является результатом многолетних усилий. Так, изобретение Д. И. Менделеевым периодической системы химических элементов, якобы пришедшей к нему во сне, на самом деле растянулось у него на два десятка лет. Что касается эмоций, то они всегда контекстуальны некоторым теоретическим представлениям и далеко не случайны.

В своей жизнедеятельности люди демонстрируют различные стадии своей концептуальной зрелости. В связи с этим резонно ввести континуум оценок. В таком случае становится очевидным, что так называемого иррационального не существует вовсе. Дилемма рациональное/иррациональное преодолевается.

Выводы

• 1. Существуют более и менее развитые формы представления психологической теории.
• 2. Нет таких актуальных форм психологического знания, которые имели бы неконцептуальный характер.
• 3. В аксиологических науках, в том числе и в психологии, не найдена альтернатива принципу оптимизации либо отдельных ценностей, либо их сочетаний.
• 4. Иррационального, как недоступного концептуальному анализу, не существует.

• [1] Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 628−629.
• [2] Саймон Г. А. Рациональность как процесс и продукт мышления // Thesis. Теория и история экономических и социальных систем и институтов. М.: Начала-Пресс, 1993. Вып. 3. С. 16−38.
• [3] Саймон Г. А. Теория принятия решений в экономической науке и науке о поведении // Теория фирмы / под ред. В. М. Гальперина. СПб.: Экономическая школа, 1995. С. 54−72.
• [4] Becker G. S. Irrational Behavior and Economic Theory // Journal of Political Economy. 1962. Vol. 70. № 1. P. 1−13.
• [5] Саймон Г. А. Теория принятия решений в экономической науке и науке о поведении // Теория фирмы / под ред. В. М. Гальперина. СПб.: Экономическая школа, 1995. С. 54.
• [6] Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985.
• [7] Polanyi М. The Tacit Dimension. Chicago: University of Chicago Press, 1966. P. 4.