Динамика спонтанной трансформации воспоминаний

Московский государственный университет имени М. В Ломоносова Факультет психологии Кафедра общей психологии

Динамика спонтанной трансформации воспоминаний

Дипломная работа

Выполнила:

студентка VI курса, вечернего отделения Пупкин К.Т.

Научный руководитель:

доцент, кандидат психологических наук Нуркова В.В.

Москва

2008 г.

• Введение

  2

• Глава 1. Теоретический обзор. 6
• 1.1 Проблема соотношения содержания мнемического образа и фотографии. 6
• 1.2 Проблема конструктивного характера мнемических процессов в зарубежной и отечественной литературе 10
• 1.3 Исследования пластичности воспоминаний на ранних этапах развития психологии. 11
• 1.4 Корреспондентный подход в современной когнитивной психологии. 13
• 1.5 Исследования эффективности произвольной и непроизвольной памяти в деятельностном подходе. 18
• 1.6 Фотография как культурное средство регуляции памяти. 21
• Глава 2. Эмпирическая часть исследования. 23
• 2.1. Эмпирическая часть I. 23
• 2.1.1. Методика. 23
• 2.1.2. Полученные результаты и их обсуждение. 24
• 2.2. Эмпирическая часть II 36
• 2.2.1. Постановка проблемы эмпирического исследования II 36
• 2.2.2. Методика 36
• 2.2.3. Полученные результаты, их обработка и обсуждение 37
• 2.2.4. Выводы по второй части эмпирического исследования 46
• Выводы 48

• Заключение

  50

• Литература

  52

• Приложения 54

В последние годы одним из наиболее активно развивающихся направлений в исследованиях памяти является корреспондентный подход (Нуркова, Бернштейн, 2006). Исследователи, работающие в рамках данного подхода, концентрируют свое внимание на анализе конструктивных процессов, которые имеют место на стадиях запечатления, хранения и извлечения информации из памяти (Нуркова, 2000). На сегодняшний день убедительно показано, что работа всех мнемических подсистем включает в себя конструктивные компоненты. Другими словами, то, что мы вспоминаем, не является точной копией воспринятого, а претерпевает значительные трансформации по причинам как когнитивного, так и мотивационного характера (Нуркова, 2006, б).

Актуальность исследования. В литературе описан ряд факторов, которые повышают пластичность воспоминаний и ведут к искажению их истинности. Систематизация исследований, посвященных выявлению этих факторов проведена В. В. Нурковой (Нуркова, 2008). Показано, что максимальная вероятность ошибки наблюдается, когда:

1) информация запоминается непроизвольно;

2) мнемическое содержание подвергается глубокой переработке, что подразумевает организацию материала и его соотнесение с уже сложившейся системой знаний;

3) у субъекта возникает чувство знакомости материала без осознания реального источника получения информации;

4) осуществляется акт мысленной реконструкции события;

5) при условиях, провоцирующих своеобразный «мнемический конформизм», когда авторитетный источник утверждает, что событие имело место в реальности;

6) событие воспринимается как высоко вероятное;

7) субъект решает задачи, преобразуя материал более обобщенного содержания по сравнению с описанием конкретных жизненных эпизодов;

8) мнемическое содержание относится к «субъективному прошлому», т. е. к периоду жизни до последней по времени осознанной трансформации самоидентичности;

9) субъект работает с материалом, структурированным как биографический;

10) контекст кодирования и контекст извлечения информации не совпадают.

Однако до настоящего времени в исследованиях закономерностей пластичности воспоминаний вне рассмотрения остается ряд значимых аспектов этой проблемы:

· Не изучена специфика трансформации материала на каждой из стадий мнемического процесса (запечатления, сохранения, извлечения);

· Не учитывается степень деятельностной включенности субъекта при развертывании процессов непроизвольного запоминания;

· Не учитываются различия фиксации в памяти фрагментов образа, воспринятых в качестве «фигуры» и в качестве «фона»;

· Не учитываются особенности культурных средств, использование которых обусловило непроизвольное запоминание реального жизненного эпизода;

· Не учитывается динамический характер содержания, воспроизводимого в качестве эпизода прошлого, при этом воспроизведение симультанного (момент) и сукцессивного (сюжетное действие) эпизода неправомерно отождествляются;

· Не проводится анализ различий при воспоминании о персонажах — участниках эпизода прошлого и последовательности происходящих действий.

Таким образом, проведенное исследование является актуальным для расширения и уточнения знаний о механизмах функционирования конструктивных процессов в памяти человека с учетом известных законов восприятия (разделение образа восприятия на «фигуру» и «фон»), форм деятельностной включенности субъекта в процесс непроизвольного запоминания и динамических характеристик события, формирующего образ памяти.

Практическая значимость. Во многих областях практики, например, юридической, предполагается, что человек способен точно актуализировать из памяти целевую информацию после предъявления ключевого стимула, относящегося к ситуации прошлого (наводящий вопрос, фотография, в том числе предлагаемая для опознания).

В связи с этим представляется крайне важным более детально определить, какие компоненты образа памяти являются наиболее уязвимыми для спонтанной трансформации, установить закономерности этих трансформаций и разработать рекомендации по их учету в практической деятельности.

Методологическими основаниями работы является культурно-деятельностный подход в психологии, интегрирующий идеи школы Л. С. Выготского — А. Н. Леонтьева с положениями П. И. Зинченко и А. А. Смирнова о детерминации характеристик мнемической продукции деятельностью, в которую включен субъект, и особенностями культурного средства, при помощи которого данная деятельность осуществляется. Работа опирается на многокомпонентную модель мнемических процессов (Аткинсон, Бэддели, Бахрик). В работе используется концепция автобиографической памяти личности как высшей психической функции В. В. Нурковой.

Новизна. В работе впервые собран и проанализирован эмпирический материал, соответствующий требованиям «экологического подхода» У. Найсера — рассматривается соотношение характеристик воспоминания об эпизоде прошлого и фиксирующей его фотографии, сделанной самим испытуемым. Впервые обнаружены разнонаправленные закономерности в воспроизведении центральных и периферических областей запечатленного в памяти эпизода. Исследованы трансформации восприятия и воспоминания о динамическом эпизоде и проведено различение между закономерностями трансформации сюжета эпизода (линия действия) и действующих лиц эпизода (линия персонажей).

Объект исследования: выраженные в вербальной форме воспоминания о статических и динамических событиях прошлого, относящиеся к содержанию сделанных самим человеком фотографий и к содержанию продемонстрированного ему видеофрагмента (в сравнении с описаниями, сделанными испытуемыми при непосредственном восприятии).

Предмет исследования: соотношение между характеристиками содержания восприятия фотографического снимка и видеофрагмента и воспоминаниями о них.

Гипотезы исследования:

1. Существует специфика в закономерностях трансформации центральных и периферических (с точки зрения вспоминающего) областей мнемического образа. А) Выявленные ранее закономерности трансформации образа памяти на стадии хранения не являются универсальными.

Б) Закономерности трансформации центральных («фигура») и периферических («фон») областей мнемического образа имеют разнонаправленный характер.

2. Включение в процесс восприятия культурного средства фиксации образа (фотография) определяет результат воспроизведения непроизвольно запечатленной образной части эпизода.

А) Воспоминание о сделанной испытуемым фотографии одномоментной сцены (кадр) выполняет функцию «ключа» для извлечения из памяти воспоминания о целостном динамическом эпизоде и детерминирует характер расхождений между содержанием фотографии и воспоминанием о ней.

Б) При воспроизведении динамического эпизода наблюдается диссоциация между воспоминанием о сюжетной линии эпизода (линией действия) и воспоминанием о персонажах, включенных в действие.

Задачи исследования:

· Провести обзор зарубежной и отечественной литературы, посвященный проблеме конструктивного характера мнемических процессов.

· Провести обзор литературы, посвященной проблеме различий в восприятии различных областей видимого образа (проблема «Фигуры» и «Фона»).

· Провести теоретический анализ возможности экстраполяции закономерностей, выявленных на материале процессов восприятия, на механизмы функционирования мнемических процессов.

· Разработать экологически валидную методическую процедуру, позволяющую учитывать активность субъекта в ходе непроизвольного запоминания, а так же динамику трансформации мнемического образа.

· Провести эмпирическое исследование с целью соотнесения характеристик вербализованного воспоминания о фотографии, сделанной самим испытуемым без установки на запоминание, и объективного содержания фотографии.

· Выявить различия в воспроизведении:

1) информационной структуры, относящейся к смысловому центру зафиксированной на фотографии сцены;

2) информационной структуры, относящейся к смысловой периферии зафиксированной на фотографии сцены;

3) информационной структуры, относящейся к целостному динамическому эпизоду, референтом которого является фотография.

· Провести эмпирическое исследование влияния фактора времени (длительности интервала между просмотром и актуализацией) на характеристики вербализованного воспоминания о динамическом видеофрагменте.

· Выявить влияние изменения деятельнстной позиции (снижение её активности) на уровень воспроизведения элементов содержания памяти.

· Выявить различия в воспроизведении информации, относящейся к действующим персонажам видеофрагмента и к последовательности действий.

Апробация работы. Доклад по результатам первой эмпирической серии исследования включен в программу Третьей Международной конференции по когнитивной науке (20−25 июня 2008, Москва).

Глава 1. Теоретический обзор.

1.1 Проблема соотношения содержания мнемического образа и фотографии.

Физиология анализаторных систем человека накладывает свой отпечаток на тот образ реальности, который мы воспринимаем. Причиной этого служит устройство зрительного анализатора. Восприятие окружающей нас действительности имеет заметные ограничения. В виде ощущений человек получает малую часть физических свойств объектов, и эта информация весьма прерывиста и неоднозначна. Глаз человека реагирует только на определенный диапазон излучений, кроме того, ограничен угол обзора (120? у человека), а также зона, предметы в которой видны четко, то есть находятся в фокусе. Получая тончайшие намеки на природу окружающих объектов, мы опознаем эти объекты и действуем, но не столько в соответствии с тем, что непосредственно ощущаем, сколько в согласии с тем, о чем мы догадываемся. Несмотря на то, что получаемая человеком информация является неполной, а иногда и неточной, имеющийся опыт позволяет достраивать картину мира и действовать соответствующим образом, успешно ориентируясь в окружающем нас мире.

Кроме перечисленных ограничений зрительной системы существуют также обманы зрения, которые возникают в результате особых условий восприятия (наличия неопределенности), неверного осмысления полученной информации (Х.Р. Шиффман, 2003; Любимов В. В., 2007; Гусев А. Н., 2007). Восприятие человека часто «попадает в ловушку» таких иллюзий.

Также следует отметить, что главная задача, которая стоит перед восприятием — это выделение предмета восприятия из фона. Эдгар Рубин (1915) первым описал механизм, на котором основывается этот процесс: «Часть изображения, которая воспринимается как четко очерченная форма, называется фигурой, а остальное — фоном». Воспринимаемые различия между фигурой и фоном состоят в следующем:

1) фигура представляет собой «вещь», а контур воспринимается как

ее очертания;

2) фон воспринимается как некая «субстанция» и кажется относительно бесформенным;

3) фигура кажется ближе к наблюдателю;

4) фигура кажется более отчетливой.

Обычно, если одно из двух полей разных по цвету или интенсивности тона больше по величине и включает в себя другое, то, скорее всего, именно оно и будет восприниматься как фигура. Однако случается так, что поля равновелики, они имеют общие границы и ни одно не включает в себя другое. В этом случае мы сталкиваемся с эффектом «мигания» фигуры и фона.

Возможности человеческой психики не безграничны. Мы живем в мире, наполненном информацией, но воспринять всю ее невозможно. Наши современники получают в десятки раз больше информации, чем даже те предшествующие поколения, которые жили лишь одно столетие назад. С появлением радио и телевидения, а затем и Интернета, объемы воспринимаемого сильно возросли. Да и без учёта этого факта сенсорные системы получают больше информации, чем способно переработать человеческое сознание. До человека доходит огромное число раздражителей, однако он отбирает лишь самые субъективно важные из них и игнорирует остальные. За это ответственно внимание.

Многообразие явлений внимания приводит к тому, что исследователи используют несовпадающие, чаще всего метафорические сравнения, объясняя то, чем, по их мнению, является внимание. Представители психологии сознания сравнивали внимание с лучом прожектора, выхватывающим ясную область сознания или (что более продуктивно) со зрительным полем; в когнитивном подходе используется метафора фильтра, производящего селекцию поступающей информации; бытует также метафора внимания как управляющего центра, который распределяет ограниченный ресурс психической «энергии» между различными видами деятельности. Историки психологии насчитали 35 различных определений и соответственно точек зрения на то, что такое внимание! Такая ситуация прежде всего связана с полифункциональностью процесса внимания (Фаликман М.В., 2006; Ю. Б. Дормашев, В. Я. Романов, 2002).

Функционально можно определить внимание как психический процесс, который качественно улучшает результативность деятельности (Нуркова В.В., Березанская Н. Б, 2008). Основная функция внимания достигается следующими способами:

а) мобилизацией организма для оптимального выполнения деятельности и политикой распределения мобилизованного ресурса между текущими задачами;

б) блокированием или ослаблением нерелевантной основной задачи информации для предохранения психики от перегрузки;

в) активным выбором необходимой стимуляции с опорой на предвосхищение;

г) интеграцией изолированных содержаний сознания в целостные единицы;

д) самоконтролем успешности выполнения действия.

Таким образом, не только сенсорные системы накладывают отпечаток на наше видение окружающего мира, но и психологические механизмы, которые заключаются в том, что субъект выделяет из потока информации только то, что ему необходимо в конкретной ситуации, и волей-неволей игнорирует всё остальное. Вследствие этого образ восприятия не является точным слепком с реальности. Человек успешно ориентируется в окружающем мире, но это отнюдь не следствие того, что между Реальностью и Образом восприятия можно поставить знак равенства.

Насколько достоверны наши воспоминания? Мы не часто задумываемся над этим вопросом. Люди привыкли доверять своим воспоминаниям, считается, что человек вспоминает событие именно таким, каким оно и происходило. На свидетельских показаниях часто основывается вынесение приговора судьями, поскольку существует уверенность, что память человека точно восстанавливает событие. Но сейчас уже многие психологи ставят этот постулат под сомнение и приводят убедительные доказательства понимания памяти не как воспроизведения, а как реконструкции материала, на процесс которой влияют многие факторы (Нуркова В.В., Бернштейн Д. М., Лофтус Э. Ф., 2003; Лофтус Э. Ф., 1985; Линдсей Д.).

Различие процесса формирования «Образа памяти» от «Фотографии» схематически представлено на рисунке 1.

Рис. 1. Соотношение Реальности, Образов памяти и Фотографии.

Реальность — это объективная реальность, в которой происходит деятельность субъекта.

Восприятие ограничивает поступающую в сознание субъекта информацию.

На основе воспринятой информации строятся образы памяти, на которые действуют ограничения восприятия и собственные искажающие моменты.

Фотография — моментальная фиксация ситуации фотоаппаратом.

Схема, представленная выше, акцентирует внимание на различиях между сущностями «Образов и памяти» и «Фотографией», которые зачастую воспринимаются как идентичные.

В данном случае мы будем воспринимать фотографию как объективный референт реальности, не учитывая ограничений фотоаппарата, определяемых его техническими характеристиками. Образы памяти и содержание фотографии, безусловно, имеют общие фрагменты и определенное сходство, но ставить между ними знак равенства нельзя. В первом разделе эмпирической части нами специально анализируется соотношение между образом памяти и объектом на фотографии.

1.2 Проблема конструктивного характера мнемических процессов в зарубежной и отечественной литературе

Наши воспоминания подвержены спонтанным трансформациям, однако мы привыкли им доверять, не задумываясь об этом. Считается, что если человек уверен в своих воспоминаниях, то они полностью соответствуют тому, что происходило в прошлом. Истинность таких воспоминаний признаётся не только самим вспоминающим, но и окружающими. И что особенно важно — очень часто на них основывается в своих выводах суд (а там ценой ошибкой может быть судьба и даже жизнь человека).

По данным Ф. Ансорфа (Answorth, 1998), предпринявшего анализ более 2000 публикаций по теме, появившихся в печати в период с 1995;го года, более 90% обвинительных приговоров в суде вынесено на основании показаний свидетелей, в том числе и с использованием опознаний по фотографии, т. е. на основании воспоминаний.

Однако, по данным Линдера (Linder, 2000) процент ложных опознаний по стандартным фотографиям может достигать 78%. Более того, показано, что уверенность человека в достоверности данных своей памяти мало зависит от того, в какой степени его воспоминания соответствуют событиям, произошедшим на самом деле (Найссер, Харш, 1992). При этом отдельным фактором, «убеждающим» человека в истинности воспроизводимых воспоминаний, является сопутствующее обращению к автобиографической памяти состояние автоноэтического сознания. Показано, что именно за счет переживания автоноэзиса достигается более высокая субъективная достоверность автобиографических воспоминаний при отсутствии качественных или количественных преимуществ по сравнению с другими типами воспоминаний (Talarico, Rubin, 2003).

Важный эксперимент был проведён Элизабет Лофтус (Elizabeth Loftus, 1974, 1979) в университете штата Вашингтон, обнаруживший, что тем, кто «сам видел», действительно верят, даже если известно, что их показания незначимы. Когда студентов знакомили с ги-потетическим случаем разбоя, где налицо были неопровержимые улики, но не было свидетельских показаний, за виновность голосовало только 18%. Другие студенты получали ту же информацию, но вдобавок показания одного очевидца. Теперь, зная, что есть некто, заявляющий: «Это он!», за виновность голосовали 72%. В третьей группе адвокат подсудимого дискредитировал эти показания (сви-детель имел зрение 20/400 (близорукость на один глаз и дальнозоркость на другой) и не носил очки). Смогла ли такая дискредитация показаний ослабить произведенный свидетелем эффект? Цифры показывают обратное — 68% все равно голосовали за виновность.

В других исследованиях Элизабет Лофтус было показано, что после дезинформирующих вопросов свидетели могут уверовать в то, что зеленый свет на самом деле был красным или, что у грабителя были усы, хотя у него их не было. Однако при опросе свидетелей следователи и адвокаты обычно задают вопросы, сформулированные на основе их собственного понимания случившегося. А это значит, что очень часто свидетели встраивают ложную информацию в свои воспоминания, особенно когда считают, что спрашивающий хорошо информирован.

Следовательно, несмотря на убежденность обыденной психологии в том, что память человека точно восстанавливает событие и является объективным свидетельством описываемых человеком событий, профессиональные психологи ставят этот постулат под сомнение. Получены надежные экспериментальные доказательства, что память — это не полное и точное воспроизведение воспринятого, а реконструкция, на процесс которой влияют многие факторы (обзор см. Нуркова В. В. 2006).

1.3 Исследования пластичности воспоминаний на ранних этапах развития психологии.

Еще в самом начале двадцатого века А. Бине и В. Штерн (Binet, 1900, Stern, 1910) в ходе своих исследований получили экспериментальные подтверждения, что мнемические процессы подвергают трансформации запечатленную информацию. Детям предъявлялись различные объекты для запоминания, и в ходе их дальнейшего опроса было выявлено, что их память довольно неаккуратна. А. Бине в 1900 году, опираясь на результаты экспериментальных данных, показал, что дети при даче показаний склонны допускать те или иные ошибки, и для верной оценки истинности ответа на вопрос, касающийся особенностей объекта восприятия, необходимо анализировать не только сам ответ, но и заданный вопрос.

Не обошел своим вниманием эту тему и З. Фрейд (3. Фрейд, 2002). Исходя из своих представлений о строении психики человека, он включил в круг интересующих его проблем и ошибки памяти. Он первым доказал, что забывание определяется не только временным фактором, но и наблюдаются феномены, имеющие мотивационно обусловленную природу. Согласно его концепции, забывание — это мотивационно обусловленный феномен, причины которого лежат в области бессознательного. Содержания памяти могут быть вытеснены из сознания, если само воспоминание несёт травматический опыт, или, если оно нейтрально само по себе, но ассоциативно связано с травмирующей ситуацией. Это положение З. Фрейд иллюстрировал различными примерами из обыденной жизни. Например, случай, произошедший с ним самим. Знакомая попросила его приобрести для неё шкатулку для хранения документов. Он согласился и был уверен, что знает, где в городе продаётся тот тип шкатулок, который требовался. Однако, выйдя из дома и пройдя изрядное расстояние, он понял, что не может найти искомый магазин. В недоумении он вернулся домой, достал городской справочник и там нашёл адрес искомого магазина. Оказалось, что магазин находится в доме, где живёт господин, с которым З. Фрейд недавно поссорился. И он, не отдавая себе в этом отчёта, избегал случайной встречи с этим господином, который был ему неприятен. Этим же З. Фрейд объяснял и случаи, когда доктора «забывают» о визитах бесплатных пациентов. Таким образом, было показано — мы забываем то, что на самом деле не хотим помнить. Интерпретации З. Фрейда могут казаться недостаточно доказанными, однако поднятый им вопрос о забываемых содержаниях памяти очень важен для понимания значимости мотивационных факторов трансформации воспоминаний.

Представители школы гештальтпсихологии тоже исследовали эту проблему, что подробно изложено в известной литературе (Гусев А.Н., 2007, Любимов В. В., 2007, Нуркова, Березанская, 2008). Важно отметить, что М. Вульфом было выявлено действие закона «прегнантности» и на мнемическом материале. Обнаружен феномен «стремления к хорошей форме», состоящий в том, что воспоминания по своей форме более симметричны и представляются более завершенными, чем объекты, которые их породили.

Введенные Ф. Бартлеттом, признанным авторитетом в области анализа пластичности воспоминаний, методики повторной и серийной репродукции ярко продемонстрировали изменчивость воспоминаний о визуально и вербально зафиксированных событиях. Одна из глав его знаменитой работы «Воспоминание» (Bartlett, F. C, 1932) завершается следующими словами: «В постоянно изменяющемся мире буквальное припоминание не имеет никакого значения. Воспоминание подобно удару искусного игрока в гольф. Каждый раз оно имеет различные характеристики» (цит. по Нуркова, 2006).

1.4 Корреспондентный подход в современной когнитивной психологии.

Пристальное внимание на проблему конструктивного характера воспоминаний было обращено только в конце двадцатого столетия (Нуркова В.В., Бернштейн Д. М., 2006). В разработке тематики качественного анализа продуктов памяти сформировалось новое направление — «корреспондентный подход» («correspondence conception»), представители которого (Koriat & Goldsmith, 1996, Schacter et al, 1998) развивают методологию «экологической психологии памяти» У.Найссера.

Авторами выделены следующие основные особенности данного подхода:

предметом исследования является собственно содержание воспоминаний;

специально изучается синтаксис, грамматика и прагматика мнемического нарратива;

забывание понимается как потеря связи между продуктом памяти и ситуацией в прошлом;

особое значение придается проблеме селективности памяти и, как следствие этого, происходит смыкание с исследованиями в области восприятия;

признается существенная роль мета-памяти или рефлексии мнемических процессов.

Полученные в ходе многочисленных исследований данные убедительно свидетельствуют, что воспоминания изменчивы, они развиваются, отмирают и искажаются либо целиком, либо в каких-то, зачастую крайне значимых, компонентах. Каждый человек обладает ложными воспоминаниями. При более детальном рассмотрении, все наши воспоминания в некоторой степени являются ложными, поскольку каждый акт памяти включает в себя процессы воображения и реконструкции.

Одна из ведущих исследователей в области памяти — Элизабет Лофтус — после проведения целого ряда исследований предложила схему, объясняющую механизмы реконструкции воспоминания (см. рис.2). Э. Лофтус также показала, что в результате включения новой информации часто происходят ошибки в воспоминаниях.

Рис. 2. Схема реконструкции воспоминания по Э.Лофтус.

На сегодняшний день выделены следующие виды ошибок памяти:

— потеря доступа к информации о событии Многочисленные данные свидетельствуют, что забывания из семантической памяти не происходит (Нуркова В. В, 2006). Скорее речь идет о трудностях, связанных с нахождением того или иного фрагмента информации. Так, всем хорошо знаком эффект «верчения на кончике языка», описанный Р. Брауном и Д. МакНейлом (R. Brown, D. McNeil, 1966) — человек понимает, что знает искомое слово, может дать некоторые его характеристики, но извлечь его не получается.

— ошибки времени

Еще в 1890 г. В. Джеймс в главе «Восприятие времени» писал: «В целом, время, наполненное разнообразными и интересными событиями, проходит быстрее, но кажется долгим, когда мы вспоминаем о нем. Напротив, незаполненное событиями время тянется долго, но оказывается коротким в ретроспекции». В дальнейшем были проведены исследования, в которых эта мысль получила свое развитие (У. Найссер, А. Хаймен, 2005). Установлены следующие конкретные виды нарушений временной локализации событий:

· «Циклический календарный эффект» заключается в том, что культурно и естественно детерминированная метрика времени (недели, месяцы, годы) заставляет субъекта впадать в регулярную ошибку относительно точной даты события (помнить день недели — не помнить месяц, помнить время года — не помнить год и т. д.).

· «Краевой эффект» заключается в том, что когда человека просят вспомнить события, относящиеся к какому-либо периоду, он воспроизводит максимальное количество событий, относящихся к началу и концу этого временного интервала. Пиллемер с коллегами (D. Pillemer, 1996) просили студентов записать как можно больше событий из первого года их пребывания в университете. Около 30% воспоминаний относились к сентябрю — первый месяц обучения. Аналогичный результат был получен и в том случае, когда респондентами были выпускники разных лет. Лучше всего вспоминалось начало первого курса и конец последнего. Тот же эффект наблюдается и в школьных сочинениях, когда ребят просят описать, как было проведено последнее лето.

· «Телескопический эффект» удаляет или приближает события на субъективной оси времени в зависимости от их личностной значимости. События, имеющие большую субъективную значимость для индивида, кажутся более близкими, чем те, которые не так важны для нас.

Многократно описан также «эффект пика» воспоминаний, который заключается в том, что взрослые люди вспоминают непропорционально большое количество событий, относящихся к возрасту юности несмотря на то, что и другие возрастные этапы жизни человека насыщены событиями не в меньшей степени (см. обзор Нуркова, 2000, 2006).

В исследовании (Нуркова В.В., Бернштейн Д. М., Лофтус Э. Ф., 2003) были проанализированы воспоминания москвичей о террористических актах в Москве 1999 г. и в Нью-Йорке 2001 г. Было зафиксировано, что испытуемые допускали существенные ошибки при оценке интервала времени между первым и вторым взрывами. При этом ошибка носила регулярный характер и в том случае, когда интервал измеряется в минутах (Нью-Йорк), и в том, когда он составляет дни (Москва). Наблюдалась переоценка времени, прошедшем между событиями. Описывая московские события, испытуемые считали, что в среднем период между двумя взрывами составил 126.7 часов (между взрывами на ул. Гурьянова и Каширском шоссе прошел 101 час). Вспоминая атаку на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, испытуемые оценивали период между тем моментом, когда первый самолет врезался в Северную башню и тараном Южной башни в 30.14 минут (на самом деле интервал был равен 18 минутам). Таким образом, переоценка составила 25.5% для взрывов в Москве и 67.4% для атаки на башни Всемирного Торгового Центра. Отметим, что испытуемые были достаточно точны в изложении самого содержания событий. В связи с этим, можно предположить, что динамическая сторона воспоминания больше подвержена искажениям, чем статическая.

— изменение (искажение) значения события

По прошествии времени мы часто оцениваем произошедшие события несколько по-другому. Происходит переоценка свершившегося, утихают эмоции, возможно, открываются новые обстоятельства.

— встраивание новой информации в ходе получения нового опыта

Мы уже упоминали, что американская исследовательница Э. Лофтус предложила схему актуализации воспоминания, где предподлагается, что весь опыт человека влияет на процесс и результат воспоминания. В одном из экспериментов, проведенных Э. Лофтус (Хок Р.Р., 2003) 40 испытуемых смотрели трехминутный отрывок из фильма «Дневник Студенческой Революции». По ходу действия классную комнату крушили восемь демонстрантов. После просмотра испытуемых разделили на две группы и попросили заполнить опросники, касающиеся содержания фильма. Для половины респондентов один (основной для исследователей) вопрос был сформулирован так: «Был ли лидер четырех демонстрантов, которые ворвались в класс, мужчиной?». А для другой половины: «Был ли лидер двенадцати демонстрантов, которые ворвались в класс, мужчиной?». Остальные вопросы были идентичны. Через одну неделю после первоначального опроса испытуемых обеих групп вновь попросили ответить на вопросы, не просматривая фильм заново. В этот раз ключевым вопросом был: «Сколько демонстрантов вы видели, врывающимися в класс?». В группе, где в первой раз говорилось о двенадцати демонстрантах, в среднем было названо число 8,85. А в другой группе — 6,40. Таким образом, мы видим, что содержание первичного опроса оказало свое влияние на последующее воспроизведение материала.

Согласно данным опроса о функциях фотографии люди, вспоминая собственное детство, так или иначе, основываются на снимках, хранящихся в их семейных альбомах. (Нуркова В.В., 2006) Со временем размывается грань между реальными воспоминаниями и реконструкцией прошедших ситуаций на основе фотографий из семейного альбома (а также по рассказам друзей, знакомых).

Важно еще раз подчеркнуть, что во всех указанных выше исследованиях авторы пытаются отыскать закономерности трансформации воспоминаний, которые были бы универсальными для различных компонентов и различных форм воспоминаний: смыслового центра воспоминания и его периферии; статичного мгновения прошлого и динамичного, разворачивающегося во времени эпизода.

Показателен в данном контексте переход от воспоминании о событии к воспоминанию об образе запечатленном на фотографии. В работе Уэйда, Гарри, Рида и Линдсея (2003) с помощью компьютерной программы PhotoShop была произведена компиляция личных детских фотографий и контекста вымышленной ситуации (полет на воздушном шаре). 40% испытуемых впоследствии «вспоминало» обстоятельства «воздушной прогулки» и сообщало множество подробностей. Более того, когда исследователи открывали «обман», испытуемые отказывались признать, что воспоминание было сфальсифицировано. Так велика была уверенность в его истинности!

В описанных выше технологиях создается ситуация диссонанса между утверждением авторитетного для субъекта источника (коим выступала фотография) о наличии определенного факта жизни и отсутствием соответствующего феноменологического компонента воспоминания. Диссонанс снимается за счет «имплантации» ложного воспоминания в автобиографическую память.

Единственным известным нам примером диссоциации компонентов мнемического образа относительно чувствительности к трансформациям является «эффект оружия», открытый Э. Лофтус (Нуркова В.В., 2008). В ее работе было показано, что под воздействием психологического стресса наблюдается элиминация фрагментов воспоминания, не связанных со стрессором и, наоборот, субъективное увеличение и детализация фрагментов воспоминания, которые относятся к стрессору (смысловому центру воспоминания).

Испытуемые приглашались для эксперимента в лабораторию, но их просили подождать некоторое время, прежде чем всё будет готово для проведения эксперимента. Представители первой группы испытуемых слышали, что за дверью идёт обсуждение неполадок, связанных с компьютером, затем дверь открывалась, и из неё выходил человек с неким прибором в руках, он здоровался и удалялся. Другая группа слышала, что за дверью происходила борьба, слышались крики и стоны. После этого распахивалась дверь и из неё выскакивал человек с большим ножом в руках, на котором были видны следы крови (на самом деле это была краска). После этого испытуемых из обеих групп просили, как можно более подробно вспомнить всё произошедшее. Как оказалось, группа, пережившая стресс вследствие встречи с актёром-«преступником», могла воспроизвести значительно меньше деталей произошедшего события, и ошибались при опознании виденного ими человека. Это объясняется тем, что их внимание приковано к «оружию», которое держал в руках «преступник». По мнению Э. Лофтус, «эффект оружия» препятствует эффективному опознанию преступников жертвами преступлений.

Позже подобный эксперимент был проведён в более естественных условиях К. Морганом с коллегами (Нуркова В.В., 2006). Им представилась уникальная возможность изучить эту проблему вне стен психологической лаборатории. Участниками эксперимента стали военнослужащие американской армии, проходившие специальную подготовку, которая включала в себя «школу выживания», попадая в «плен» солдаты подвергались испытаниям «на прочность», в том числе их склоняли к предательству. После завершения курса, К. Морган предлагал испытуемым опознать тех, кто играл роль надзирателей. Оказалось, что пережившие сильный стресс солдаты всех практически опознавали как своих «мучителей».

1.5 Исследования эффективности произвольной и непроизвольной памяти в деятельностном подходе.

Вопрос об эффективности произвольного запоминания поставил в своих исследованиях отечественный психолог А. А. Смирнов (Психология памяти, 2002). В одном из своих экспериментов он предлагал двум группам школьников заучивать равные отрывки текста. При этом первой группе сообщалось, что они должны будут воспроизвести текст на следующий день, а второй — лишь спустя две недели. В действительности же опрос происходил через неделю. Сведения о том, через какой срок необходимо будет вспомнить ранее заученный отрывок текста, повлияло на полноту и точность воспроизведения. Те, кто предполагал, что вспомнить отрывок придётся через две недели, воспроизводили текст значительно лучше, чем первая группа. Таким образом, цель позволяет человеку контролировать, что и как запоминается. Произвольное запоминание осуществляется специальными мнемическими действиями и приёмами.

З.М.Истомина показала, что эффективность запоминания зависит от мотивации той деятельности, в которую включены процессы памяти, а также её соответствия возрасту испытуемых (Психология памяти, 2002). В эксперименте воспитанников детского сада просили заучить ряд слов — дети 4−5 лет терялись и не знали, как справиться с задачей. После этого им предлагали сыграть в ролевую игру «Магазин», где тот же список слов нужно было запомнить как «список покупок». Игра была организована так, что детям для выполнения поручения — запоминание списка и его воспроизведение — требовалось дойти до прилавка в соседней комнате. Мнемическая задача встраивалась в игровую деятельность. Заучивание слов становилось действием, подчинённым более широкой деятельности игры. Дети 5−6 лет гораздо лучше справлялись с таким заданием. Было отмечено две стратегии поведения ребят — добежать быстрее до «прилавка» или постоянное повторение списка по пути в соседнюю комнату, чтобы удержать его в памяти. З. М. Истомина описала три уровня развития произвольной памяти у детей. На первом этапе самостоятельная цель запоминания не может быть обнаружена (произвольное воспроизведение при этом обгоняет в развитии произвольное запоминание и ребёнок может специально вспомнить что-то, ранее непроизвольно запомненное). На втором этапе — ребёнок уже может вычленить цель запоминания, однако у него ещё нет достаточного инструментария для реализации этой цели (на этой стадии находились дети, которые старались добежать быстрее в соседнюю комнату, чтобы не забыть по пути список «покупок»). На третьем — ребёнок овладевает постепенно приёмами произвольного запоминания и начинает их применять. Продуктивность произвольного запоминания взрослых, несомненно, выше, чем у детей. Следует учитывать, что развитие процесса произвольного запоминания неоднозначно соответствует процессу произвольного вспоминания.

А.А. Смирнов исследовал условия, определяющие непроизвольное запоминание. Для предварительного ответа на этот вопрос он опросил пятерых своих коллег по Психологическому институту о том, что они запомнили из своего утреннего пути на работу. Опрос проводился неожиданно для испытуемых и проходил примерно через полтора часа после начала работы. Оказалось, что испытуемые рассказывали главным образом о том, что было связано с основным руслом их деятельности — дорогой на работу. Они совершенно не помнили тех обстоятельств пути, которые не имели отношения к их цели, например, они не могли вспомнить, о чём думали по пути от дома на работу. Таким образом, было выяснено, что важнейшим условием непроизвольного запоминания является причастность материала к основному руслу осуществляемой субъектом в данный момент деятельности и (или) к сфере значимых, устойчивых мотивов. Оптимальным для непроизвольного запоминания является соответствие материала целевому уровню деятельности.

П.И. Зинченко сформулировал закономерности, объясняющие результаты наблюдений А. А. Смирнова. Он утверждал, что основная форма непроизвольного запоминания является продуктом целенаправленной деятельности, которая не является мнемической по своему характеру (Психология памяти, 2002). Для доказательства этого были проведены экспериментальные исследования. Методика заключалась во включении материала, запоминание которого потом фиксировалось, в деятельность, не связанную с запоминанием. Испытуемым предъявлялись карточки, представлявшие собой изображения различных предметов, в углу стояли цифры. Одной группе испытуемых давалась инструкция расклассифицировать изображения предметов. Другая группа получала задание составить возрастающий числовой ряд из цифр, которые находились в углу карточек. После этого всех испытуемых просили вспомнить, какие рисунки и цифры были на карточках. Обнаружилось, что те, кто выполнял задачу на классификацию предметов, вспоминали цифры в десять раз хуже. И наоборот, те, кто имел дело с цифрами — плохо помнили изображения предметов. Непроизвольное запоминание наблюдалось лишь в случае том случае, когда они были предметом деятельности.

В следующей серии экспериментов П. И. Зинченко испытуемым предлагались два других набора карточек с изображением различных предметов — первой группе испытуемых требовалось составлять пары по совпадению первых букв названий предметов. Вторая же группа объединяла пары по смыслу. В результате, при втором варианте инструкции испытуемые смогли вспомнить значительно большее количество карточек, чем когда им нужно было ориентировать лишь на первую букву. Этот эксперимент убедительно доказал, что полученный эффект нельзя свести к проблеме внимания, поскольку весь материал, представленный на карточках использовался испытуемыми в обеих группах. Однако результаты запоминания были выше у тех испытуемых, у которых деятельность требовала большей включённости в процесс.

Важным условием эффективности непроизвольного запоминания оказалась не только включённость материала в выполняемую деятельность, но и сложность самой деятельности, а также активность испытуемого, необходимая для реализации этой деятельности. В. В. Нуркова использует термин «принцип деятельностной специфичности кодирования», имея в виду, что при непроизвольном запоминании фиксируются не все аспекты материала включенного в деятельность, но только те из них, которые значимы для выполнения деятельности.

1.6 Фотография как культурное средство регуляции памяти.

В психологических исследованиях памяти фотографический материал используется весьма активно. Например, для изучения влияния стресса на точность воспроизведения по памяти деталей С. Кристиансон и Э. Лофтус демонстрировали участникам эксперимента фотографии дорожного происшествия с участием велосипедиста (Loftus, E.F., 1985; Р. Р. Хок, 2003). С аналогичными целями Сагара предъявлял испытуемым фотографии мужчины, который был в крови и сидел рядом с автомобилем, а также домохозяйки, у которой был порезан ножом палец. Контрольным группам предъявлялись фотографии, не содержащие травмирующих деталей. Было обнаружено, что спустя непродолжительное время нейтральные фотографии воспроизводились испытуемыми более полно, однако спустя несколько дней преимущество переходило к стрессогенным снимкам.

Е. Ашерманн предлагал дошкольникам игру в рыбалку, а спустя 10 дней их просили как можно полнее рассказать о той игре. Детям, входящим в экспериментальную группу, показывали фотографии, которые были сделаны в тот день, когда проходила игра. А детям из контрольной группы можно было опираться только на вербальную конструкцию. Было установлено, что даже для дошкольников фотография является мощным ключом для доступа к воспоминаниям (Нуркова В.В., 2006).

Интересен тот факт, что на воспоминания можно влиять, в том числе и с помощью фотографии. В уже упоминавшейся работе Уэйда, Гарри, Рида и Линдсея (2003) с помощью компьютерной программы PhotoShop была произведена компиляция личных детских фотографий и контекста вымышленной ситуации (полет на воздушном шаре, который был определённо невозможен в связи с действующим законодательством). Впоследствии, даже после признания экспериментаторов в том, что фотографии были смонтированы, испытуемые зачастую оставались, уверены в том, что подобный полёт на воздушном шаре действительно произошёл с ними, когда они были детьми. В данном эксперименте создается ситуация диссонанса между утверждением авторитетного для субъекта источника (коим выступала фотография) о наличии определенного факта жизни и феноменальным отсутствием воспоминания о нем. Диссонанс снимается за счет «имплантации» ложного воспоминания в автобиографическую память.

Убедительная сила фотографии столь высока, что показ фотографии, тематически не связанной с имплантируемым событием, всё равно сильно повышает вероятность эффективной дезинформации. Линдсей с коллегами провели следующий эксперимент — испытуемых (45 человек) просили вспомнить по кратким описаниям по три события, которые относились к их школьным годам. Одно из этих событий было вымышленным, а два остальных — реальными (Линдсей, 2003). Большая часть испытуемых успешно распознавало вымышленные события как неправду. Однако через неделю была проведена вторая серия, где вместе с аналогичной инструкцией испытуемые получали групповую фотографию класса, и тенденция опознавать вымышленные события как реальные значительно усилилась (в то время как на сами фотографии никак не были связаны с описываемыми событиями).

Таким образом, в настоящее время непроработанными остаются следующие аспекты изучения проблемы спонтанной трансформации воспоминаний:

· насколько зависит успешность запоминания от позиции запоминающего/вспоминающего;

· является ли трансформация смыслового центра кадра (сюжета) и смысловой периферии различной по своей природе;

· существуют ли различия при запоминании статических сцен и динамических эпизодов.

Глава 2. Эмпирическая часть исследования.

2.1. Эмпирическая часть I.

Целью первой части эмпирического исследования является поиск ответа на вопрос, носят ли трансформации образа памяти универсальный характер для всех его компонентов или имеется специфика изменений, происходящих со смысловым центром кадра и его смысловой периферией.

2.1.1. Методика.

Нами была специально разработана новая методическая процедура. В теоретической части мы рассмотрели исследования, использующие фотографии в качестве стимульного материала в психологических исследованиях памяти. В нашей работе испытуемым не предлагался готовый набор фотографий, а они сами создавали свои уникальные снимки, что обеспечивало высокую включённость в деятельность и концентрацию на событии создания фотографии. Сравнение описаний снимка по памяти и его непосредственного описания позволили нивелировать оценочные (ошибочные) суждения эксперта о возможных неточностях в описании. Учитывалась только та информация, которую испытуемый давал о снимке либо по памяти, либо при непосредственном восприятии. Анализировалось, как между собой соотносятся фотографии (которые мы в данном случае принимаем как репрезентацию действительности), описание этих фотографий испытуемым и их образ, воспроизводимый по памяти. Мы старались сделать так, чтобы экспериментальная ситуация не воспринималась как лабораторный эксперимент, а была более естественной, «экологичной», чтобы испытуемые чувствовали себя включенными в процесс творческой деятельности, создавая снимки самостоятельно.

Всего в эксперименте приняли участие 15 человек, 7 мужчин и 8 женщин, в возрасте от 20 до 58 лет. Ни для кого из испытуемых фотографирование не являлось основной профессиональной деятельностью.

Каждый участнику выдавался аналоговый фотоаппарат с пленкой на 12 кадров. Испытуемых просили в течение недели сделать 12 фотографий заинтересовавших их эпизодов. Проявлять самостоятельно пленку и печатать снимки не разрешалось. Через неделю фотоаппарат с отснятой пленкой возвращался исследователям. Еще через неделю испытуемому сообщалось, что, в фотолаборатории пленка была испорчена. И необходимо как можно подробнее описать каждый сделанный снимок и дать ему название. Описания записывались на диктофон и расшифровывались. Далее испытуемым сообщалось, что их пленку удалось восстановить, но имеющиеся пленки перепутались. Поэтому им необходимо было отсортировать свои фотографии от чужих (выбрать свою фотографию из 4-х предложенных — соотношение 1:3). Выбор протоколировался.

2.1.2. Полученные результаты и их обсуждение.

Первичными данными являются:

§ фотографии, сделанные участниками эксперимента, всего получен 151 снимок (фотографии, сделанные испытуемыми представлены в приложении 1);

§ тесты описания фотографий, сделанные по памяти, представлены в приложении 2 — всего получено 157 описаний фотографий;

§ описание фотографий при непосредственном предъявлении фотографии — 139 описаний (см. приложение 3).

Расхождения в количестве сделанных испытуемыми и описанных ими фотографий связаны с тем, что при первом описании 19 снимков было забыто, так же было получено10 описаний снимков, которые не были сделаны.

Далее данные были расшифрованы и сведены в таблицы (см. приложения 1−9). Описание каждой фотографии разбивалось на смысловые элементы, которые заносились в таблицы. Для этого использовался метод экспертных оценок. Участвовало 3 эксперта (в качестве экспертов выступали экспериментатор, его научный руководитель и один аспирант факультета психологии МГУ). Учитывались только совпадающие по всем экспертам результаты выделения категорий в полученных описаниях.

Были выделены категории «фигуры» и «фона». За «фигуру» образа памяти принималось то, что было предложено испытуемым в качестве названия фотографии. Описания снимков, сделанные испытуемыми по памяти, разбивалось на смысловые единицы и сравнивалось с имеющейся фотографией. Далее данные были расшифрованы и сведены в таблицы, по которым проводился анализ (в Приложении 5 представлены численные данные по каждому испытуемому).

Процент забывания деталей «фигуры»: 11.9%.

Процент забывания деталей «фона»: 43.2%.

Соотношение забывания деталей «фона» к забыванию деталей «фигуры»: 3.6 раза.

Все смысловые элементы распределялись по столбцам таблицы:

a. «вспомнил» — сюда относились те элементы снимка, которые были описаны испытуемым и присутствовали на фотографии;

b. «не вспомнил» — сюда были отнесены те элементы, которые присутствуют на фотографии, но испытуемым в описании не были указаны;

c. «ошибка» — расхождения между описанием испытуемого и запечатленным на фотографии;

Элементы «фигуры» и «фона» распределялись по имеющимся подкатегориям. «Ошибки» «фигуры» и «фона» являлись итоговой информацией и в дальнейшем были проанализированы и классифицированы (см. Приложение 6). Мы не использовали результаты подкатегорий «вспомнил — не вспомнил», так как они содержат субъективное мнение экспериментаторов.

Было выделено 312 элементов «фигуры» и 463, относящихся к категории «фон». В целом испытуемые достаточно полно воспроизводили элементы «фигуры» (234 из 312, что соответствует 75%) при значимо более низком воспроизведении элементов «фона» (212 из 463, то есть 46% случаев). Всего испытуемыми в описаниях было допущено 104 ошибки.