Аналитическая философия историологии: X. Уайт

В книге «Метаистория: историческое воображение в Европе XIX века» Хейден Уайт представил нарративную философию историологии. Применительно к историческому материалу он реализовал целый ряд новаторских для аналитической философии тенденций, связанных в основном с расширением поля философского исследования языка. В рамках аналитической философии всегда на самое почетное место водружался принцип лингвистической относительности, в соответствии с которым первичным предметом анализа является язык, а уже от его состояния зависит все остальное.

Первоначально аналитики в основном использовали язык логики. Затем, особенно благодаря инициативе позднего Л. Витгенштейна, предметом философского анализа стал обыденный язык, различного рода речевые акты, тщательно рассмотренные оксфордским философом Дж. Л. Остином. Он считал, что теория языка должна быть создана заново, безотносительно к наработкам филологов, которые не дошли до теории речевых актов, в частности иллокутивных, т. е. не являющихся описаниями. Новый поворот поставил под сомнение правомочность подчинения речевых актов регулятору истинности. Для философов-аналитиков это стало неприятнейшим известием, ибо концепция истинности предложений была одним из краеугольных камней всех их построений. Разумеется, были предприняты многочисленные попытки развить теорию речевых актов таким образом, чтобы сохранить в неприкосновенности регулятор истины.

Своеобразным проявлением этих усилий является и упомянутая выше книга Уайта. Рассматриваемые им повествования являются не чем иным, как иллокутивными речевыми актами, применительно к которым он некритически использует концепцию семантической истины. Налицо явно недопустимое противоречие. Исследователь должен либо отказаться от иллокутивных предложений, сохраняя свою приверженность к концепции семантической истины, т. е. быть когнитивистом, либо смело обратиться к несемантическим предложениям.

Второй и самой главной новацией Уайта стало обращение к языкознанию, к филологии и литературоведению. Очевидно, он считал, что поскольку предметом первичного философского анализа является язык, постольку необходимо обратиться к его теории, каковой является языкознание. С этим выводом трудно не согласиться. Но Уайт не ограничился всего лишь языкознанием. Он принял его основу за литературоведение, которое, как известно, относится к области искусствоведческих теорий. Однако сомнительно, что любая теория, в нашем случае историческая, имеет литературный характер.

Из первоисточника. Кредо X. Уайта

" «Метаистория» принадлежит определенному, «структурному», этапу развития западной гуманитарной науки. Сегодня я писал бы ее иначе. Тем не менее, я думаю, что она внесла свой вклад во всестороннюю теорию историографии, поскольку с одинаковой серьезностью отнеслась к статусу историографии как письменного дискурса и к ее статусу как научной дисциплины. Большинство исторических трактовок историографии исходит из того, что со сциентизацией истории в XIX веке (с обретением историей статуса научной дисциплины) исторические исследования утратили свои многовековые связи с риторикой и литературой. Но описание истории остается риторическим и литературным, поскольку продолжает использовать обычные грамотные речь и письмо как наиболее предпочтительные средства для выражения результатов исследования прошлого, пока историки продолжают использовать обычные грамотные речь и письмо, их репрезентация феноменов прошлого, равно как и мысли о них, останутся «литературными» — «поэтическими» и «риторическими», отличными от всего, что считается специфически «научным» дискурсом"^[1].

Сказано немало. Уайт относит себя к структурализму, а не к постструктурализму или постмодернизму, как часто считают. К тому же он не желает расстаться с научным дискурсом. В этом явно сказывается его аналитическая закваска, равно как и в желании четко и недвусмысленно формулировать свои утверждения. Что же касается его утверждения, что обычные грамотные речь и письмо непременно приводят к поэтике и риторике, то это, разумеется, не так. Чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к научным работам выдающихся математиков, физиков, биологов. Их письмо грамотно, но и не поэтично, и не риторично.

Четко определив свою программу, Уайт реализует ее с последовательностью, достойной философа-аналитика. Эту программу можно представить в виде таблицы (табл. 6.3).

Исторический смысл создается за счет использований риторических фигур (троп) и построения нарративных структур. Метафора — образное сближение слов на базе их переносного значения. Метонимия — перенос имени с одного класса объектов или единичного предмета на другой класс объектов или другой единичный объект. Синекдоха — употребление названия большего в значении меньшего или, наоборот, названия меньшего в значении большего. Ирония — скрытая насмешка или ее эффект. Метафора по преимуществу изображает, метонимия редуцирует, синекдоха интегрирует, ирония негативирует.

Нарратив (от лат. narrare — рассказывать) понимается как некоторая история (англ. story). Роман — драма самоидентификации героя. Трагедия — драма с неразрешимыми коллизиями. Комедия — изображение смешных, но в основном гармоничных отношений. Сатира — обличение пороков и недостатков.

Формализм — идентификация объектов при их классификации. Механицизм — поиск законов человеческого поведения. Органицизм — целое важнее частей и движется к определенному заключительному пункту. Контекстуализм — объяснение событий их отношением к сходным явлениям.

Мы разъяснили содержание трех первых столбцов табл. 6.3, имеющих ключевое значение в рамках развиваемого Уайтом подхода. Он указывает конкретных историков и философов истории, каждый из которых, по его мнению, реализовал, по преимуществу, вполне определенные исторические идеалы. Так, Маркс, используя метонимию, описывал общество в жанре трагедии, его заключения были механистичны (читай: законообразны), придерживался радикальной (революционной) идеологии.

История, по Уайту, превращается в литературу. На первый взгляд, кажется, что история принципиально отличается от литературы, ибо в ней ставится граница вымыслу. Исторические события не придумываются: Сталинградская битва, убийство Цезаря, изобретение компаса — это вполне реальные явления. Указанное обстоятельство Уайт признает, но оно не отменяет его вывод о поэтическом характере исторической теории. Дело в том, что история и поэтика выстраиваются в координатах одних и тех же концептов. Именно поэтому смысл у истории тот же самый, что у литературного произведения.

" В истории, и я это обсуждал, историческое поле конституируется как возможная сфера анализа в языковом акте, тропологическом по своей природе. Доминантный троп, в котором этот конституирующий акт доводится до конца, будет определять и виды объектов, которым позволено появляться в этом поле в качестве данных, и возможные отношения, которые, как предполагается, существуют между ними. Теории, которые потом разрабатываются для объяснения происходящих в этом поле изменений, могут претендовать на власть объяснять «то, что случилось» только постольку, поскольку они созвучны языковому модусу, в котором это поле было префигурировано как возможный объект мысленного восприятия. Таким образом, любая теория, ограниченная данным модусом, обречена на неудачу в аудитории, которая привержена другому модусу префигурации"^[2]. Таким образом, существуют альтернативные исторические воззрения. «Если же возникает вопрос о выборе между этими альтернативными воззрениями на историю, единственными основаниями для предпочтения одного другому являются моральные или эстетические основания»^[3].

По мнению Уайта, ему удалось проникнуть на исключительно содержательный концептуальный уровень. «Мой подход к проблеме исторического сознания XIX века позволяет мне игнорировать различение, являющееся не более чем некритично принятым клише, между собственно историей и историей философии. Я полагаю, что проник на метаисторический уровень, где собственно история и спекулятивная философия истории обнаруживают общий исток в любой попытке понять смысл истории в целом»^[4]. Уайт убежден, что именно ему принадлежит авторство в создании метаистории, которая соединяет в себе достоинства как истории, так и философии истории. На наш взгляд, эти претензии явно чрезмерны. Чтобы это показать, необходимо выдвинуть некоторую альтернативу теории Уайта.

Критика теории X. Уайта. Историки создают теории случившихся временных рядов событий. При этом они используют концепты соответствующих субнаук. Так, историческое исследование, например, экономических явлений не будет признано научным в случае отсутствия в нем концептов экономических наук. Аналогично обстоит положение дел в случае изучения истории политических, правовых, гендерных, военных и других событий. Встретившись с затруднениями эпистемологического, онтологического, этического или эстетического характера, а они появляются непременно, исследователь подключает к анализу потенциал философии историологии, квазинаучной формой которой выступает спекулятивная философия истории. Таким образом, историческое поле имеет сложную дисциплинарную структуру, куда входят в концептуальном отношении буквально все науки. И вот все это пиршество концептуальных возможностей творческого таланта человека Уайт сводит к поэтике, теории концептуального содержания литературных произведений. Но правомерна ли такая безудержная абсолютизация поэтики? Конечно же, не правомерна.

Дело в том, что науки не редуцируемы друг к другу. Всякий раз, когда абсолютизируется какая-либо наука, совершается одна и та же ошибка, а именно, недооценивается самостоятельность той науки, специфика которой отрицается. Делались попытки сведения, например, математики к логике, химии к физике, истории к социологии. Все эти старания не привели к успеху. Уайт явно недопонимает, что поэтика, равно как и литературоведение в целом, относятся к области исключительно искусствоведческих наук. Их предметом изучения являются художественные произведения, и только они, но никак не, например, история становления товарно-денежных отношений или же представительной демократии. И ясно, почему, — поэтика не знает ни экономических, ни политических концептов.

Критика теории X. Уайта

Главный изъян теории X. Уайта. Уайт увлекся абсолютизацией языка настолько, что не без гордости заявил, что ему удалось проникнуть на метаисторическую концептуальную глубину. Далеко не случайно он дал своей книге громкое имя «Метаистория». В действительности же он проскакал мимо подлинной метаистории. Метаисторией является наука, которая избирает предметом своего изучения историологию. Уайт же не изучает историологию, а подменяет ее поэтикой и риторикой (теорией красноречия). В этом нет ничего метаисторического.

Поэтико-нарративный подход Уайта, естественно, вызывает неоднозначную реакцию. Одни считают его подлинным новатором в области философии историологии, сумевшим обогатить ее постструктуралистскими и постмодернистскими нововведениями. Другие обвиняют его чуть ли не в мистификации истории. Сам Уайт, разумеется, уверен в продуктивности своих многолетних усилий, особенно в плане освобождения историков от двух догм, согласно которым исторические события можно описать такими, какими они являются, причем руководствуясь концепций истины. Не без обиды воспринимает он обвинения в отходе от аналитической философии. Он всего лишь претендует на достаточно адекватное выражение ее постаналитической стадии применительно к историческому знанию.

Критики обвинили Уайта в формализме, в абсолютизации языка, что привело к забвению самой исторической реальности, в релятивизме, т. е. в отказе от концепции истины, в бездоказательной аргументации. Соответствующая критика содержится в работах целого ряда как историков, так и историков философии^[5]. Что касается сторонников Уайта, то они, по сути, повторяя его установки, ставят ему в заслугу критику эмпиризма, внедрение в историю плюралистического подхода, стремление спасти историческое знание от закоснелых догм.

Выводы

• 1. X. Уайт представил оригинальный вариант философии историологии, сделав акцент на языковом представлении.
• 2. Его обращение к лингвистике недостаточно для выражения специфики исторической науки.
• 3. По сути, он не рассматривает метаисториологию.
• 4. В известном смысле X. Уайт дополнил аналитический каркас своего исследования некоторыми постструктуралистскими и герменевтическими идеями.

• [1] Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000. С. 7.
• [2] Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. С. 495−496.
• [3] Там же. С. 499.
• [4] Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. С. 492.
• [5] См.: Thompson W. Postmodernism and History. N. Y.: Palgrave Macmillan, 2004. P. 130; Carr D. Time, Narrative, and History. Bloomington, Indianapolis: Indiana University Press, 1986. P. 94-95; Bentley M. Companion to Historiography. London: Routledge, 1997. P. 855; Iggers G. G. Historiography in the Twentieth Century: From Scientific Objectivity to the Postmodern Challenge. Hanover, New Hampshire: Wesleyan University Press, 1997. P. 140; Fulbrook M. Historical Theory. London: Routledge, 2002. P. 67, 73; Ginzburg C. History, Rhetoric and Proof. Hanover, New Hampshire: Wesleyan University Press, 1999. P. 49.