В традициях реализма

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• • популярных писателей-реалистов, включая писателей-" знаниевцев", своеобразие тематики и проблематики их творчества;
• • жизненный путь и эволюцию творческих исканий М. Горького;
• • идейно-художественное своеобразие наиболее значительных горьковских сочинений в прозе и драматургии, написанных до эмиграции из советской России;
• • роль М. Горького в литературном процессе начала XX в.;
• • отношение писателей-реалистов к социально-политическим событиям 1905 и 1917 гг.;

уметь

• • объяснять связь писателей-реалистов с социальными проблемами и художественно-философскими исканиями конца XIX — начала XX в.;
• • объяснять своеобразие романтической составляющей художественных миров писателей-реалистов;
• • показывать новаторство М. Горького в прозе и драматургии, полемический диалог писателя с классической литературой;

владеть

• • навыками анализа произведений писателей-реалистов в единстве содержания и формы;
• • понятиями реализм, детерминизму историзм, типизация, обобщение.

А. Серафимович, В. Вересаев, М. Арцыбашев и другие

В начале XX в. реализм, достигший вершин в предыдущем столетии, оставался влиятельным направлением. Его авторитет поддерживали как продолжавшие писать творцы «золотой эпохи» — Л. Толстой, А. Чехов, так и новые авторы, прежде всего — М. Горький. Реалистическая проза была наиболее востребованной, имела обширную читательскую аудиторию. Издательство «Знание», во многом удовлетворявшее читательские запросы этой аудитории, выпускало сборники огромными для того времени тиражами — до шестидесяти пяти тысяч экземпляров. В них печатались и те, кто следовал писательской манере своих учителей-предшественников, и те, кто осознанно или неосознанно обновлял ее, подходя к тому, что в начале второго десятилетия нового века назовут реализмом новейшего времени, чуть позже — неореализмом. Фактическим руководителем издательства был М. Горький, поэтому не случайно круг «знаниевцев», куда до определенного времени входили и реалисты, и неореалисты, оппоненты, как уже говорилось, называли «созвездием большого Максима». На рубеже столетий в него входили И. Бунин, Л. Андреев, А. Куприн, А. Серафимович, В. Вересаев, С. Скиталец, Н. Гарин-Михайловский, Н. Телешов, Е. Чириков, С. Найденов, С. Гусев-Оренбургский, Н. Тимковский, А. Свирский, С. Елеонский, И. Шмелев, В. ТанБогораз, С. Юшкевич, Д. Айзман и многие другие авторы. Этот круг всегда отличался разнообразием творческих индивидуальностей, его идейное единство сохранилось, примерно, до второй половины первого десятилетия нового века: серьезный раскол внесли тогда трагические события 1905 и последующих годов. Вернее, отношение к этим событиям: одни авторы по-прежнему принимали революционный путь преобразований в стране, взгляды других изменились, они уверовали в надежность эволюционного пути. Эти разные «веры» во многом предопределили замыслы, содержание и форму их произведений.

Писатели-реалисты отображали жизнь огромной империи, ее очевидные общественные и менее очевидные нравственные конфликты вскрывали их причины и прогнозировали, чем они могут завершиться. Поэтические страницы реалистов были не так выразительны, как страницы прозы. Единственным «большим» поэтом, достаточно продолжительное время печатавшимся в сборниках «Знания», был И. Бунин.

Вся проза «серебряного века» говорила о кризисе жизни и путях сто преодоления, но если модернистов явление кризиса волновало в абстрактных, интеллектуальных его проявлениях, то реалистов беспокоили конкретные — политические, социальные, бытовые — воплощения переломного времени. Пассионарные «новые люди» были и среди модернистов, и среди реалистов, но если первые относили к ним монашествующих рыцарей духа, то вторые писали о действительных или потенциальных революционерах, полных благих намерений и отзывающихся на требования масс преобразовать существующую жизнь.

Реалисты-" знаниевцы" показали, что недовольство этой жизнью, как эхо недовольства рабочих окраин и сел, проникает в салоны, залы, имения, в «дома с мезонином», что вопросы текущего времени стали занимать «верхи» не меньше, чем вопросы из разряда «вечных». Народные массы в реалистической прозе начала XX в., по сравнению с произведениями ушедшего столетия, отличались особой многоликостью. Дьячки, крестьяне, рабочие, мещане, такие узнаваемые типы, как «маленький человек» или мечущийся интеллигент, стали наделяться явно более сложными чертами характера. Достаточно сказать, что традиционно сочувственные или ироничные взгляды на «маленького человека», характерные для прозаиков-реалистов, сменились на другие — выжидательные или даже испуганно-критические. Некоторые писатели-реалисты узрели в этом социальном типе опасность, угрозу быту, среде.

В реалистической прозе начала XX в. произошли изменения жанровой системы и стилистической организации текста. Кризис сознания, утрата прежних целостных представлений о жизни, разного рода эсхатологические предчувствия, если не предопределили, то способствовали ослаблению позиций реалистического романа, сделав наиболее популярными жанрами рассказ, повесть, очерк. Малые жанры расширяли тематическое разнообразие словесности, вариативность освещения той или иной насущной проблемы, иначе говоря, проблематики, а главное — позволяли быстрее реагировать на события текущей жизни. Ослабление позиций реалистического романа, потеря романного героя, пытавшегося познать метафизику жизни и найти универсальные механизмы мироустройства, — все это, естественно, снизило уровень философичности обозреваемой прозы. При этом богаче стала творческая лаборатория прозаиков-реалистов, формальная организация произведений, их тексты стали более «звучащими», более изобразительными.

Корпоративные связи в кругах реалистов новейшего времени не были жесткими, их взгляды на творчество предшественников и современников, их интерпретация отдельных произведений, их взгляды на цели и задачи словесности отличались, как и гражданские позиции, разнообразием. Как уже говорилось, многие из них, например, И. Бунин, Л. Андреев, А. Куприн, Е. Замятин, С. Сергеев-Ценский, претерпели эволюцию взглядов на жизнь, эволюцию творческой манеры — от реализма к неореализму. Неудивительно, что классификацию авторов, но их принадлежности к реализму или неореализму можно во многом считать условной. Так, виднейшим прозаиком-реалистом рубежа веков видится М. Горький, но при этом его творчество, его участие в литературном процессе немало способствовало развитию неореализма. В. Вересаев работал в реалистической манере, но в отдельных сочинениях обращался к не свойственной реалистам-предшественникам проблематике и поэтике. Эпатажный М. Арцыбашев, при всех своих прямых и косвенных призывах вырваться из «железных оков» классики, в целом, не оторвался от реализма. Многие литераторы отличались широтой тематики и проблематики, но оставались писателями-реалистами, причем очень популярными, как, например, А. Серафимович.

Александр Серафимович Серафимович (Попов, 1863- 1949) родился на Дону в благополучной семье казака, служившего по военному ведомству. Пятистенка отчего дома делилась на белую и черную половины, как позже вспоминал писатель, в первой его учили «манерам», во второй — «жизни». Обучение на физмате Петербургского университета прервал арест за связь с революционным подпольем. Писание листовок революционного содержания обернулось пятилетней ссылкой в Архангельскую губернию. Там A. Серафимович обратился к художественному творчеству. Первые произведения создавались на основе личных наблюдений над трудной жизнью поморов.

Удача пришла к писателю с дебютным рассказом " На льдине", опубликованном в 1889 г. уважаемой столичной газетой «Русские ведомости». Его высоко оценили B. Короленко, Г. Успенский. Охотник на тюленей по прозвищу Сорока, извечный должник кулака Вороны увлекся забоем животных и замерз на унесенной в открытое море льдине. В предсмертных видениях перед ним проходит вся жизнь, укором совести предстал обреченный на смерть эскимос. Когда-то Сорока подпоил этого несчастного и лишил всех оленей. Беспросветная, суетная жизнь человека, как это часто наблюдается в искусстве, противопоставлена здесь величественной красоте природы, данной в описании звездного неба. Типологически схожее описание-противопоставление есть, например, в драматичном чеховском рассказе «Ванька» («А погода великолепная. Воздух чист, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб…»), опубликованном тремя годами ранее рассказа А. Серафимовича. «Сияя величавой красотой Севера, тихо дремлет над спокойным морем полярная ночь, затканная тонким искристым, морозным туманом. А над нею, сверкая причудливыми переливами фосфорической игры, разметалась звездная ткань. В темной пучине колебались повисшие яркие звезды. С вышины задумчиво льется голубоватое сияние». В ссылке написан ряд тематически схожих рассказов: " Снежная пустыня", " На плотах" (оба — 1890) и др.

В 90-е гг. XIX в. А. Серафимович жил под надзором полиции на Дону, но впечатления северной жизни продолжали отражаться в его прозе, в описаниях социального неравенства, полудикого быта, вынужденной жестокости мужиковпромысловиков. Изуверское, криминальное деяние положено в основу сюжета рассказа " Месть" (1897). В наказание за воровство уловов из чужих сетей рыбаки живым протаскивали человека подо льдом от одной лунки до другой, третьей, пока тот не превратился в ледяного истукана. В назидание вороватым поморам «ледяной вор» до наступления весны был выставлен на обозрение посреди белого безмолвия. Драматизм сюжетной ситуации обостряется тем, что обстоятельства жизни подтолкнули несчастного — на кражи, рыбаков — на убийство. В писательской манере А. Серафимовича чувствуется «школа» А. Левитова, Ф. Решетникова, В. Короленко, Г. Успенского. На Дону А. Серафимович начал большую серию рассказов о пролетариях: " Стрелочник" (1891), " Под землей", " Маленький шахтер" (оба — 1895) и др., — о несносной бедности, об изматывающем труде, о жестокости имущих, о страхе перед завтрашним днем — о смертной тоске жизни.

В 1902 г. А. Серафимович переехал жить в Москву, где познакомился с М. Горьким, который привлек его к сотрудничеству с издательством «Знание», ввел в литературно-художественное общество «Среда». Там он общался с И. Буниным, Л. Андреевым, В. Вересаевым, С. Скитальцем, Н. Телешовым. Некоторые новые друзья подшучивали над тенденциозностью, специфической народностью вчерашнего провинциала, в шутку нареченного ими за выдающуюся лысину Лысогором.

Многие рассказы А. Серафимовича посвящены деятелям революции, баррикадным боям 1905−1906 гг. Пафосом героизма овеяны деяния его героев-подпольщиков в таких, например, рассказах, как " Среди ночи", «Похоронный марш», «На Пресне» (все — 1906). Характерен тогда же написанный рассказ " Бомбы" , отдаленно напоминающий своей проблематикой горьковский роман «Мать». Жена рабочего, слушая разговоры мужа с друзьями-заговорщиками, с агитатором начинает внутренне меняться. Сначала женщина боится революционера как антихриста, который явится и прикажет: «Бабу повесить, а ребят — в лежанку головой…». Но постепенно к ней приходит вера, что тот делает благое дело. Все происходящее автор описывает нс без юмора. В финале женщина ждет, что революционер воплотит ее мечту, прикажет выдать «шерстяную юбку да кофточку шелковую,., да чаю с сахаром…». Писал А. Серафимович рассказы и о революционном пробуждении деревни, например, «У обрыва», «Зарева» (оба — 1907). Стиль названных сочинений отличается динамизмом, конфликтной напряженностью. Автор с симпатией повествует о единении сил, бунтующих, поджигающих, экспроприирующих, выражает веру, что они выведут страну из тьмы настоящего в светлое будущее. Этой теме соответствует патетическая символика, например, в рассказе " Среди ночи" рабочие сквозь «кромешную тьму» пробираются на сходку к «засветившемуся огоньку». Символичны многочисленные «зарева», «костры», массовые сцены. Кульминации этих произведений нередко связаны с речью «идейных» героев.

Примечательно, что молодому автору была посвящена отдельная статья в словаре Ф. Брокгауза — И. Ефрона, выходившем в 1890—1907 гг. Этой чести удостоились не все известные прозаики той эпохи. Автор статьи характеризует А. Серафимовича как бытописателя северного промыслового люда, обладающего этнографической наблюдательностью, как художника шахтерского «дантовского ада», как обличителя бездны между правосознанием народным и государственно-юридическим. Отмечается «обличительная тональность» многих произведений А. Серафимовича, которые при «внешней эскизности… вдумчивы и серьезны». Менее интересны, по мнению автора словарной статьи, рассказы об интеллигенции.

Думается, заслуженное внимание читателей и критиков привлекла повесть-притча " Пески" (1908). Скупой на похвалы Л. Толстой поставил на полях книги ее автору «пять с плюсом», заметив: «Это такая прелесть! Это мне Чехова напоминает… Настоящий художник!»^[1]. В центре внимания — загубленные жаждой наживы жизни. А. Серафимович через тридцать лет после написания в духе времени определил идею повести с классовых позиций: «Молодая, полная сил и здоровья работница продает себя старику мельнику в чаянии стать собственницей обветшалой мельницы. Потом, с годами, сама превращаясь в старуху,. властью собственности прикрепляет к себе молодого работника. Мельница и у этого высасывает молодость: собственность и тут сожрала чувства. Капиталистический мир таким образом утверждает систему эксплуатации не только мышц, но и чувств. Вот в чем социальная основа рассказа»^[2]. На самом деле идея «Песков», думается, глубже критики «капиталистического мира». По-своему символичны многие образы повести: спрута-мельницы, песков, бегущей воды.

Язык повести отличается пластичностью, естественностью. Ритм повествования выдержан, соответствует содержанию, картинам описываемой действительности, неспешной жизни на старой мельнице, движению вод равнинной речушки. «На мельнице нечего делать. Казалось, с незапамятных времен сама собой звенит вода, само собою медленно, тихо, лениво вращается обомшелое колесо, сами собою пестреют и пахнут цветы, зеленеют ветлы, желтеют надвинувшиеся пески. Разве когда соберется старый, возьмет востроносый молоток и, полегоньку тюкая, станет наковывать стершийся жернов…

Ветра нет, воздух неподвижен, прозрачен и чист, но песок звучит странным, едва уловимым звуком, заунывно и грустно. Зыбучий и тонкий, он даже при безветрии сыплется с перегнувшихся гребней и звучит" .

Природа равнодушно взирает на истерические крики корыстных людей, их дурные помыслы, недобрые дела. Люди приходят, бесследно уходят, а природа продолжает свое вечное движение во времени. Читая повесть, нельзя не согласиться с горьковской оценкой, данной автору: «Как художник — редкий пейзажист» .

В 1912 г. А. Серафимович закончил работу над романом " Город в степи" . Сюжет этого произведения охватывает период в два десятка лет: начало связано с XIX, конец — с началом XX в. Тематика — промышленное развитие, криминальный капитал, классовый антагонизм, нравственное и физическое вырождение «верхов», назревание социального взрыва. Позже эту тематику продолжит М. Горький в романе «Дело Артамоновых». Негативную экспрессию большой силы А. Серафимович вложил в отрицательные персонажи, людей-зверей, типа Захара, предпринимателя с говорящей фамилией: Короедов. «Отец города» — бандит, ростовщик, содержатель кабакапритона, хищник-предприниматель, аморальное чудовище. Растет город — растет благополучие и власть Захара Короедова. Постепенное превращение маленького поселка в степи в город, имущественное расслоение жителей показано на многих характерах, некоторые из них предстают запоминающимися типами. На положительные персонажи А. Серафимовичу как бы не хватило воображения, они выглядят слабыми, блеклыми. Без симпатии представлена либеральная интеллигенция. В конце романа автор указывает на ростки осознания своей силы в рабочих рядах. «Город в степи» — своеобразная иллюстрация к работе В. Ульянова (Ленина) «Развитие капитализма в России» (1899), к идеям русских марксистов, причем сделанная достаточно талантливо. В оценке книги А. Луначарским: «Это — роман, достойный Бальзака» , — есть и преувеличение, и толика правды.

А. Серафимович относится к той немногочисленной части российской интеллигенции, которая приняла и Февральскую революцию, и большевистский переворот в октябре 1917 г. В 1918 г. он вступает в захватившую власть партию большевиков, работает как ее пропагандист, за что литературное объединение «Среда» исключило его из своих рядов. Власти, естественно, приветствуют позицию достаточно известного писателя. Новой власти было важно в пропагандистских целях показать лояльное отношение к ним интеллигенции, достаточно сказать, что А. Блок, автор символистской поэмы «Двенадцать», стал называться «советским» поэтом.

В годы Гражданской войны А. Серафимович, корреспондент «Правды», писал очерки, создавал положительные образы комиссаров, коммунистов^[3]. Значительное произведение писателя того периода — роман " Железный поток" (1924), написанный по фронтовым впечатлениям, воспоминаниям участников так называемого Таманского похода частей красной армии. Летом и осенью 1918 г. эти части невероятными усилиями вырвались из окружения, прошли от Кубани через горы и степи до Армавира и соединились с основными силами. С армией шли беженцы, семьи бойцов. А. Серафимович был знаком с командиром этого большого отряда Е. Ковтюхом. В начале пути автор описывает движение неорганизованного, шумного, пестрого потока: «Не то это ярмарка… Нс то — табор переселенцев… Не то — армия…». Альтернативы безостановочному движению не было, иначе — гибель. Они шли, преодолевая огонь сражений, жестокость белогвардейцев, хороня умерших от голода детей. Воины, в большинстве своем вчерашние крестьяне, закалились в жестоких испытаниях, выросли духовно, избавились от эгоизма, анархизма. В конце романа на соединение с основными силами вышла не хаотическая масса, а мощный организованный «железный поток». И здесь, как и в других сочинениях А. Серафимовича, много примечательных, глубоко символичных, связанных с идейным замыслом пейзажных зарисовок. Вот одна из них. Автор рисует «серые скалы, зубастые ущелья, а вдали под самым небом не то блестящие летние облака, не то ослепительные снеговые вершины». Кинематографичность, «визуальность» слова — все это привлекало к роману внимание постановщиков фильмов еще с 1920;х гг., среди них был и С. Эйзенштейн. Но снят фильм был только в 1967 г. Е. Дзиганом. «Железный поток» был задуман как часть эпопеи «Борьба», многие позже написанные рассказы, очерки являются ее заготовками.

А. Серафимович был человеком общительным, помогал литературному становлению молодых авторов — Н. Островскому, М. Шолохову. Долгие годы он возглавлял журнал «Октябрь», где были опубликованы первые главы «Тихого Дона». В годы Великой Отечественной войны А. Серафимовичу было более 80 лет, тем не менее он выезжал на фронт, работал военным корреспондентом^[4].

Викентий Викентьевич Вересаев (Смидович, 1867- 1945), прозаик, переводчик, литературовед, родился в семье тульского врача, религиозной, но либеральной. Семья была с традициями: в обычае были вечерние чтения классики, разговоры на этические темы. Наверное, и эти чтения, и эти разговоры сформировали у будущего писателя любовь к изящной словесности, духовность, исключительное трудолюбие. Приезжая на каникулы в небольшое имение родителей, Веня, сначала студент историко-филологический факультета Петербургского университета, затем медицинского факультета Дерптского университета, занимался крестьянским трудом. Сочинительство, как это часто бывает, началось со стихов. В. Вересаева всегда отличала повышенная требовательность к себе, этим объясняется его поступление на медицинский факультет после окончания историко-филологического факультета и окончательного решения заняться писательским трудом. В " Воспоминаниях" (1936) он писал: «Я мечтал стать писателем, а именно беллетристом. А писатель, изучая человека, должен быть совершенно ориентирован в строении и отправлениях его тела, во всех здоровых и болезненных состояниях как тела его, так и духа». Получив диплом специалиста-медика, молодой человек некоторое время помогал отцу в его врачебной практике.

С самого начала творческой деятельности В. Вересаев был активным участником «Среды», постоянным автором в сборниках «Знание», долгие годы самые дружеские отношения связывали его с М. Горьким. К проблемам общественной, политической жизни В. Вересаев относился не формально. За написание прокламаций социал-демократического толка он ссылался под надзор полиции на родину.

По произведениям В. Вересаева можно изучать историю той части российской интеллигенции конца XIX — начала XX в., которая думала о смысле жизни, которая готова была посвятить свою жизнь благородным целям. В этом смысле он продолжил традиции И. Тургенева, Л. Толстого, А. Чехова. (Два последних классика хвалили сочинения своего младшего современника.) При этом В. Вересаев писал историю своего современника, поэтому в его книгах есть место публицистическому началу, спорам на общественные темы, исповедальным «запискам». Эту «эстафету» он перенял у особо почитаемых им писателей — В. Короленко, В. Гаршина, Г. Успенского.

Одна из первых публикаций — рассказ-ноктюрн «Загадка» (1887). Вероятно, это произведение отражает размышления молодого прозаика о взаимодействии прекрасного в природе и в искусстве. Герой рассказа, упоенный великолепием ночи, огорчен неожиданным вторжением звуков скрипки, они кажутся ему грубыми, мешающими наслаждаться гармонией небес. Но затем он вникает в суть льющейся мелодии, осознает, что ее красота соответствует красоте звездной ночи, чувствует гордость за человека, способного творить по законам абсолютно прекрасного. Неизвестный скрипач раскрыл герою рассказа смысл творчества, подсказал, что настоящее искусство заряжает человека духовной энергией, делает его свободным, способным «отвоевать надежду». Рассказ завершается на мажорной ноте: «С новым и странным чувством я огляделся вокруг. Та же ночь стояла передо мною в своей прежней загадочной красоте. Но я смотрел на нее уже другими глазами: все окружавшее было для меня теперь лишь прекрасным беззвучным аккомпанементом к тем боровшимся, страдавшим звукам» .

Очевидно, совсем другие размышления, касающиеся смысла и предназначения искусства, подвигли молодого прозаика к написанию рассказа " На эстраде" (1900). Писатель Осокин переживает звездный час популярности. Залы, где он читает свои произведения, полны, ему внимают и рукоплещут. При этом Осокин переживает мучительное раздвоение. Наедине с собою он рассуждает в духе Д. Писарева о зле «чудных звуков», о «проклятой и развращающей силе искусства», уродующей «всякое чувство, всякое душевное движение, вызываемое действительностью». На очередной встрече с читателями — с благополучной мещанской публикой — Осокин бунтует. Он отказался от благодарностей почитателей, произносит с эстрады незапланированный обличительный монолог: «Там внизу дико бурлит и грохочет громадная жизнь. Наши арфы отзываются на этот грохот слабым меланхолическим стоном… Но неужели вы не чувствуете, сколько душевного разврата в этой музыке, неужели вы не чувствуете, что принимать за нее благодарности стыдно…». Геройписатель и, надо полагать, автор восстают против понимания литературы как дела-слова, как средства, вызывающего душевное волнение, но не желание участвовать в активных социальных (протестных) действиях.

В соответствии со своими этическими убеждениями и некоторыми общественными тенденциями времени молодой писатель создает произведения, призывающие к активной жизненной позиции. Таков, например, с толикой романтизма рассказ " Порыв" (1889) — о душевных терзаниях подростка: любовь к родителям, желание не огорчить их боролось в нем с порывом бежать к людям, которые нуждались в его помощи. Побеждает «право чистого порыва, право беззаветного отклика на чужие страдания». Призыв к социальной активности ощутим в подтексте реалистического цикла рассказов о жизни шахтеров " Подземное царство" (1891). Автор отразил в них увиденную им жизнь шахтеров Донецкого угольного бассейна.

Писатель хорошо знал жизнь провинциальной интеллигенции, и вересаевские произведения на темы этой жизни современников привлекали и убеждали. В частности, его волновала тема «бездорожья», утраты идеалов. В раннем выразительном рассказе " Товарищи" (1893) он осуждает бесцельное мещанское прозябание, забвение высоких устремлений юности — желания с пользой для отечества прожить жизнь. За вечерним чаем собрались уже много лет знающие друг друга люди, некогда исповедовавшие народнические идеалы: чиновники, врач, учитель. Им нечего сказать друг другу, идет вялая, пустая беседа о зайцах, адюльтерах, прислуге. Монтаж фраз, тем, деталей интерьера создаст эмоциональный подтекст. Из улетучившегося сна, как из далекого прошлого, в памяти хозяина дома застряли строчки из стихотворения Н. Добролюбова: «Еще работы в жизни много, // Работы честной и святой…». Гости поют романс: «Так жизнь молодая проходит бесследно, // Л там уже близок конец…». Это пение хозяин итожит мыслью, витающей над столом: «Все позади осталось, — и молодость, и вера, и идеалы…». С фотокарточки на компанию смотрит «измученное лицо» писателя, которого называли «больная совесть» — Г. Успенского. «Какие там идеалы! — замечает один из гостей, — Пиво-то вот… совсем выдохлось». Рассказ завершает хлесткая фраза: «В окна смотрела темная ночь, дождь стучал по крыше, в кухне храпела Матрена» .

Обращаясь к теме деревни, он описывал материальное и духовное оскудение народа. Характерный пример — рассказ " Лизар" (1899) — о равнодушном к красотам природы, к добру, злу, ко всей жизни мужике. По мнению Лизара, война, мор, голод — божья забота о людях.

В своем раннем творчестве В. Вересаев часто исходил из идеи социального детерминизма, указывал на формирование характера обстоятельствами жизни, например, в рассказах " К спеху" (1899), «Ванька» (1901), в драматичных повестях, образующих дилогию " Два конца": «Конец Андрея Ивановича» (1899) и «Честным путем» , (1903). Проблематика дилогии схожа с проблематикой повести М. Горького «Супруги Орловы» .

Большой резонанс вызвал художественно-публицистический роман «Записки врача» (1900). Ему посвящались диспуты, по нему писались рефераты. Критическая полемика в прессе завязалась вокруг многих суждений и рассуждений автора-повсствоватсля, затрагивающих проблемы социальные, нравственные, религиозные, этические, эстетические. Жанр «записок» сближает читателя и повествователя, молодого врача — человека сомневающегося, неравнодушного к жизни, которому важно не утвердиться, а найти истину. Он задается массой трудных вопросов, на которые хотел бы найти ответы. Молодой практик испытывает нравственные муки от ограниченности своих должностных возможностей. Многие темы этого произведения — профессиональная этика, медицинская тайна, эвтаназия, границы медицинского эксперимента — и по сей день не потеряли своей актуальности.

Мобилизованный в 1904 г. как врач на русско-японскую войну, В. Вересаев создает цикл «Рассказов о войне» (1906) и очерков в записках " На японской войне" (1907) — о героизме и предательстве, о бескорыстии и казнокрадстве, о славе и позоре русского оружия.

Известность писателя росла, но мере публикации исповедальных повестей об идейных исканиях поколений конца XIX — начала XX в.: " Без дороги" (1895), " Поветрие" (1898), " На повороте" (1902), " Кжизни" (1909), отчасти эту линию продолжил роман " В тупике" (1922). Несомненно, вопросы, занимавшие персонажей, — это вопросы, тревожившие самого автора.

Благородный интеллигентный человек доктор Чеканов, главный герой повести «Без дороги», теряет веру в народническое движение. Он испытывает чувство растерянности и вины перед теми, кто отдал жизнь за цели движения. Прошлые идеалы повержены, других нет, и нечего передать новому поколению. Любимая работа стала «анестезией», средством забыться. На вопрос родственницы, юной Наташи, «Что делать?» он искренне отвечает: «Я не знаю! — в этом вся мука». Чекалин завидует тургеневскому Базарову, который «не зависел от времени». Он не видит пути к вчерашнему кумиру, народу, оказавшемуся на деле грубой темной силой, для которого «все от Бога». Представители этого народа умирают, но вызывающе не выполняют предписаний врача: «назло» съедают натощак несколько арбузов, замешивают хлеб на лавке холерного больного, пьют бутылками карболку. Чеканов нал жертвой холерного бунта, убит как враг-" отравитель" обезумевшей толпой. Он принимает смерть, видит в ней избавление от мучительного осознания «не так» прожитых лет, от мучительных раздумий. Перед смертью Чеканов советует молодежи искать новые пути к другой жизни.

Наташа входит в круг главных героев повести «Поветрие». Она стала старше па четыре года, вопреки воле отца училась в Петербурге, затем — в Швейцарии, пришла к марксизму. Ее рассуждения о капитале, сознательном классе, грядущих изменениях общественно-экономических отношений горячи и романтичны. Оппонентами Наташи и ее друга Даева выступают народники — талантливый практикующий земской врач Троицкий, организатор преуспевающей крестьянской артели Киселев. Спорящие стороны не понимают друг друга, никто не может отказаться от своих убеждений.

Повесть «На повороте» построена в основном на политических спорах молодых и не очень молодых людей. Их разделило разное отношение к народничеству, марксизму, разное понимание роли личности и масс в истории. Полифония мнений здесь предельно широка. Кто-то выражает искреннюю веру в народнические идеалы, кто-то отстаивает их по инерции. Кто-то примеряет марксизм, как модную одежду, не вникая в его суть. Кто-то разочарован в народничестве, но не принимает марксизм за упрощенный, «узкий и односторонний», взгляд па человека. Никто никого не убеждает, но в финале просматривается символическая победа одной спорившей стороны: на прогулке лишь сторонники революционных преобразований выдерживают испытание непогодой.

Повесть «К жизни», состоящая из двух частей, занимает особое место в этом ряду повестей: в ней, как и в некоторых последующих сочинениях, писатель дистанцируется от идеи социального детерминизма. В повести отразился неподдельный интерес автора к модным тогда учениям Ф. Ницше, 3. Фрейда, А. Бергсона, также в ней нашло отражение скептическое отношение большой части интеллигенции к революционной деятельности после поражения революции 1905 г. Повесть написана в форме дневника главного персонажа, Константина Чердынцева, человека трудной судьбы, некогда активного революционера. У Чердынцева пропала вера в «дело», пропал интерес к миру общественных интересов. Усомнившись в социально-исторической закономерности, в едином смысле жизни, он отказался жить ради эфемерного, по его мнению, счастья большинства, «бурьяна человеческого». В поисках смысла жизни бывший социалист сконцентрировал внимание на мире индивидуальном, на философии человека. Чердынцев увидел человека, включая себя самого, куклой во власти инстинкта — «хозяина», выше которого — только «неведомое». Из состояния депрессии его выводит мысль: человек не может возвыситься над «неведомым», но может и должен волевым усилием усмирить «хозяина». Победительные силы и связанное с ними состояние счастья человек, по его мнению, находит в «живой жизни», в слиянии с природой. Все прочее — несущественно. Исповедальные рассуждения Чердынцева даны отстраненно, без выражения к ним авторского отношения, но фигура этого персонажа выглядит колоритно, его оппоненты, социально активные персонажи, выглядят не так ярко. Косвенно В. Вересаев затрагивает вопросы, мучившие еще Ф. Достоевского. «А что, Сергеич! — Так один из революционеров обращается к Чердынцеву. — Скучно будет жить на свете, когда придет этот самый наш социализм!». Слева от таких сомневающихся стоят фанаты идеи, справа — экспроприаторы, наполненные «темной энергией». Асоциальная личность, «декадент» Иринарх, подводит итоги, пророчествует относительно грядущих результатов революционной активности: «в морду всем». Писатель говорит в повести о сложной связи сознания и интуиции в жизни, о влиянии этой связи на деятельность человека. И это произведение В. Вересаева вызвало значительную полемику, повесть критиковали и «слева», и «справа» .

С выходом первой, а затем второй части книги " Живая жизнь" , обращенной к начальным десятилетиям XIX в. («О Достоевском и Льве Толстом» , 1910; " Аполлон и Дионис" , 1915), вересаевская летопись настроения и мировидения русской интеллигенции охватила все предшествующее столетие. Косвенно в этой дилогии он уточняет некоторые идеи, первично выраженные в повести «К жизни». Написание «Живой жизни» В. Вересаев считал своим главным делом. Автору казалось, что он сформулировал в ней ответы на многие волновавшие его вопросы. Он выступил против «моды» на пессимизм, ницшеанство, против поисков звериного начала. Всему этому он противопоставил светлые начала бытия, живую жизнь. Мысль «человек проклят», высказанную Ф. Достоевским, писатель противопоставил мысли «Да здравствует весь мир!» Л. Толстого. И как бы вместе с последним утверждает: «Жизнь человечества — это не темная яма, из которой оно выберется в отдаленном будущем. Это светлая, солнечная дорога, поднимающаяся все выше и выше к источнику жизни, света и целостного общения с миром!..». Сквозь призму этой теории здесь рассматривается и писательское творчество, в частности, зашедший, по его мнению, в тупик интеллект Ф. Достоевского и наделенное «радостной силой жизни» мировидение Л. Толстого. Эта книга, как и «Записки врача», вызвала большую полемику и тоже не потеряла своей актуальности.

В. Вересаев первым написал многоплановое произведение о гражданской войне. Октябрь «расколол» интеллигенцию, сформировал разное отношение к разразившейся схватке; об этом, а также о войне в Крыму, чему автор был свидетель, и повествует вересаевский роман «В тупике». В целом это честное, реалистическое повествование о страшном периоде российской истории и о двух путях интеллигенции в этой истории. Первый путь олицетворяет бывший революционер врач-земец Иван Сарганов, он считает, что большевики «заплевали» революцию, что она стала «прибыльным ремеслом хама, сладостною утехою садиста». Сартанов приказал себе забыть дочь Веру, ставшую убежденной большевичкой. Вера — характер героический, в романс она погибает от рук белогвардейцев. Второй путь олицетворяет профессор Николай Дмитриевский, с его точки зрения, «бывают моменты в истории, когда насилие, может быть, необходимо». Он пошел на службу новой власти. Принципы этой власти сформулировал племянник Сартанова — руководитель большевиков в Крыму Леонид Сартанов-Седой: «Для нас вопрос только один, первый и последний: нужно это для революции? Нужно… Казнь, так казнь, шпион, так шпион, удушение свободы, так удушение, провокация нужна? И перед ней не остановимся!..». Роман полон страшных картин реализации этих принципов. Без симпатии представлена в романе и буржуазная интеллигенция, испугавшаяся потерять привычные блага. Поиск истины во многом связан с образом Кати, второй дочери Сартанова. Она мечется между враждующими станами. Действительность открыла страшную пропасть между словами и делами большевизма. Катя не хочет быть сторонним наблюдателем, как отец, ей важно понять происходящее. Она работает с Дмитриевским в наробразе, ходит на митинги, на собрания. Среди большевиков девушка находит людей бескорыстных, преданных идее, и подлецов, греющих руки на пожарище. А еще она видит массы, безразличные ко всему происходящему. Люди, полоненные революционной идеей, уверяют героиню, что все происходящее — временно. Постепенно она начинает верить, что в муках, штыками творится будущая гармония, но — считает себя неспособной «идти через грязь и кровь». В финале романа Иван Сартанов кончает жизнь самоубийством, Катя уезжает «неизвестно куда». Автор явно не знал, куда привести этот светлый характер.

В интеллигентной среде, дореволюционной и послереволюционной, В. Вересаев всегда имел моральный авторитет. Его честность, человеческие качества, признавали все и всегда. Особо коллеги отмечали совестливую работу В. Вересаева в «Книгоиздательстве писателей в Москве». Он инициировал создание этого книгоиздательства (на смену издательства, выпускавшего утратившие популярность сборники «Знание») и он им руководил на посту председателя правления и редактора весь период его существования, с 1912 до 1918 г. В. Вересаев был одним из организаторов и некоторое время председателем первого объединения советских писателей, Всероссийского союза писателей, существовавшего с 1920 до 1932 г. Показательно, что в годы гражданской войны В. Вересаева, проживавшего в крымском поселке Коктебель, неоднократно переходившем из рук в руки, не репрессировали ни белые, ни красные.

Он искренне принял все революции и новую власть. Трудно сказать, как он объяснял ее очевидные преступления. После октябрьского переворота В. Вересаев был председателем Художественно-просветительной комиссии при Московском Совете рабочих депутатов. Позже трудился в литературной подсекции Государственного ученого совета Паркомпроса, редактировал художественный отдел журнала «Красная новь», входил в редколлегию альманаха «Наши дни», работал в журналистике. В конце прошлого века появились достаточно неожиданные сведения о В. Вересаеве, о не безоблачных отношениях писателя с новой властью^[5].

В духе соцреализма писатель создал серию рассказов о новой морали в жизни заводской молодежи, например, " Исанка" (1928), " Мимоходом" (1929), написал роман " Сестры" (1933) — о событиях первой пятилетки, о коллективизации. В названных и в ряде других сочинений тех лет, приукрашивая, лакируя советскую действительность, В. Вересаев явно ушел от тех реалистических принципов, которых придерживался долгие годы. Более интересны сто художественно-публицистические и мемуарные работы конца 20-х — начала 30-х гг.: " Невыдуманные рассказы о прошлом", " Записи для себя" . Чрезвычайно богаты фактическим материалом его тогда же созданные «Воспоминания». Особое место в творчестве Вересаева занимают " Биографические летописи", посвященные А. Пушкину («Пушкин в жизни» , 1926, " Спутники Пушкина", 1937) и Н. Гоголю («Гоголь в жизни» , 1933). Эти летописи, созданные на основе документальных и мемуарных источников, представляют собой содержательные, но противоречивые исследования о жизни и творчестве классиков. Значительна деятельность В. Вересаева на поприще перевода древнегреческой классики — Гесиода, Сапфо, Гомера. В восемьдесят лет он создал новые переводы «Илиады» и «Одиссеи». Можно с уверенностью сказать, что имя В. Вересаева основательно вписано в историю российской словесности.

Михаил Петрович Арцыбашев (1878−1927) — прозаик, драматург, публицист — родился и долгие годы проживал в Харьковской губернии. По отцу он принадлежал к старинному, но оскудевшему роду «дворян московских». На жительство в Санкт-Петербург переехал в 20 лет с твердым намерением стать профессиональным литератором. В столице М. Арцыбашев общался с горьковским кругом писателей «Знания», с богоискательским кругом журнала «Новый путь», с богемной публикой «башни» В. Иванова, но своим нигде не стал. Всегдашняя обособленность писателя, очевидно, была связана с его убеждением: «Абсолютной правды на земле нет»^[6].

Повышенное внимание М. Арцыбашев привлек к себе, обратившись к освещению тем, которые знала, но обходила целомудренная классика XIX в. То, о чем литераторы-предшественники говорили намеком, предположительно, обозначая в скрытом конфликте, М. Арцыбашев мог выдвинуть на первый план, осветить ярким светом. Его часто занимали интимные, прежде всего сексуальные переживания людей, влияние этих переживаний на их мировосприятие, на итоговые поступки, связанные с самоотречением, предательством, самоубийством и т. д. Интерес к углубленному психологизму был, очевидно, предопределен натурой М. Арцыбашева — угрюмой, склонной к рефлексии, резиньяции. Писатель с молодости болел неизлечимой болезнью, страдал глухотой, вел одинокий образ жизни, пережил попытку самоубийства. Страдания, смерти, мучения и даже агонии, не в символистском, как у Ф. Сологуба или у А. Ремизова, а в реалистическом описании переходят у него из произведения в произведение^[7].

В искусстве, но мудрому замечанию И. Гете, «все определяет не что, а как» . Метод автора обуславливается, прежде всего, его поэтикой, проблематика, а тем более тематика, не играют решающей роли. В свете этих положений М. Арцыбашев предстает писателем-реалистом, о проблемах глубоко личностных, интимных он писал средствами той реалистической поэтики, которой до него писали о проблемах социальных^[8].

Думается, в большей степени снятию табу с полузапретных тем в новейшее время, изменению проблематики способствовали проблемные явления в интеллектуальной и общественной жизни, внимание к новым авторитетам в человековедении. Во времена вступления М. Арцыбашева в литературу в интеллигентной среде стали известны и широко обсуждались работы Ф. Ницше, в частности, «любимая» книга самого философа «Сумерки идолов» (допустим и другой существующий перевод ее названия — «Сумерки богов»), развенчивающая авторитетные в прошлом суждения, как о христианстве, так и о гуманизме. Не вдруг возникшее, но усилившееся тогда недоверие к возможностям ratio выстроить другую жизнь, объяснить мир подвигало мыслителей, а затем и обывателей, обратиться к подсознанию. С 1900 г. в России появляются переводы работ представителя интуитивизма А. Бергсона, исследовавшего иррациональное, инстинктивное в их связи с тем, что сам ученый назвал «жизненный порыв». В 1904 г. в России вышло популярное изложение работы З. Фрейда «Толкование сновидений» под названием «О сновидениях» . Есть основания полагать, что ряд произведений М. Арцыбашева, прежде всего откровенный роман " Санин" (1907), построены на вульгарном, но, тем не менее, художественном преломлении некоторых идей названных ученых^[9].

Можно отметить, в годы, когда М. Арцыбашев работал над «Саниным», В. Вересаев писал свою большую повесть «К жизни», выходил к теории, которую немного позже назовет «живой жизнью». В. Вересаев обошел «проблему пола», вопрос сублимации, но идеи его теории имеют схождения со смежными по происхождению идеями, завязанными на дилемме: сознание — подсознание. Отраженная в ряде произведений теория М. Арцыбашева, согласно которой человек «не должен насиловать свою гендерную природу», а должен иметь право на удовлетворение желаний, тоже может претендовать на название «живая жизнь». Именно к «проблеме пола» вышли тогда В. Розанов, В. Брюсов, З. Гиппиус, другие модернисты. Эту проблему затрагивали и неореалисты, например, А. Куприн, в рассказе «Морская болезнь», опубликованном в период споров вокруг романа «Санин». До этого Л. Андреев сказал свое слово о власти пола, опубликовав рассказ «Бездна» .

Что касается гражданской позиции писателя, он всегда с сочувствием и сомнением относился к революционным прожектам. События 1905, а тем более 1917 г. окончательно отвернули его от радикализма в политике. В 1923 г. М. Арцыбашеву удалось уехать из советской России, добраться до Варшавы и, воспользовавшись польским происхождением матери, получить польское гражданство. В Варшаве он умер и похоронен.

В эмиграции в статьях и прозе М. Арцыбашев говорил об узколобости революционеров, об их разрушающем воздействии на духовность народа. В наше время открылась прозорливость арцыбашевской публицистики последних лет. На смерть советского лидера он откликнулся статьей " Смерть Ленина" (1924), в которой, в частности, писал: «Ни нашествие Батыя, ни кровавое безумие Иоанна не причинили России такого вреда и не стоили русскому народу столько крови и слез, как шестилетняя диктатура красного вождя». В посмертно опубликованной статье " Черемуха (Записки писателя)" (предположительно — 1926) М. Арцыбашев яростно отрицал культурную политику большевиков, их «выдумки» относительно «пролетарской культуры». Статья заканчивалась утверждением, что в будущем победит «запах черемухи». Так метафорично он представил единство истины, добра, красоты.

Роман «Санин» на годы как бы затмил все другое, созданное М. Арцыбашевым на ниве российской литературы. На самом деле и до этого романа писатель был фигурой в отечественной словесности, хотя и не первого ряда, но заметной. В 1905—1906 гг. у него вышла книга «Рассказы» в двух томах. О ней писали, в целом положительно, известные и сведущие в литературе персоны, например, В. Брюсов, А. Горнфельд, А. Богданович, В. Боцяновский. Манера арцыбашевского письма уходит своими корнями в отечественную классику, исследователи справедливо говорили и говорят об усвоении им уроков Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А. Чехова, в этот ряд можно поставить и И. Тургенева. У М. Арцыбашева было чувство слова, стиля. Нельзя не отметить живописность его повествовательной манеры, в чем, вероятно, сказалось обучение прозаика в Школе рисования и живописи (в Харькове, 1897- 1898). По понятиям тех лет М. Арцыбашева следует отнести к ряду писателей «демократического направления». Он разоблачал официальную ложь, животную грубость в межличностных отношениях, пренебрежение человечностью. Отыскивая параллели в современной ему словесности, нельзя не назвать таких разных авторов, как М. Горький и Л. Андреев. Тематически М. Арцыбашев им близок. Что касается авторской позиции, он стоит где-то между тем и другим, осуждение зла сочетается у него с всепрощением, пониманием его неизбежности («Абсолютной правды на земле нет»). Уже тогда критики отмечали, что М. Арцыбашев делает акцент на подсознательную мотивацию поведения героев^[10].

Нельзя не заметить, что и в малых жанрах М. Арцыбашев подчас касается того, что другие художники оставляли, как правило, «за кадром», того, что дурно, а то и трупно пахнет. Экзистенциальное отчаяние заявлено уже в названиях его рассказов и повестей: " Две смерти" (1898), «Смерть Ланде» (1904), «Кровавое пятно» (1906), " Пропасть" (1907), " Ужас" (1915). Его автор-повествователь говорит об исчерпанности, об уязвимости прошлых идеалов, об утрате былых норм жизни. В книге «Женщина, стоящая посреди: Эротический роман» (1915) автор с грустью предполагает неизбежность разрушения семьи «свободной любовью», неизбежность ухода женщин «тургеневского», «гончаровского» типа. Нельзя сказать, что М. Арцыбашев отказался от всех традиций и идеалов предшественников, включая христианские, но он ставил под сомнение их жизнестойкость. В упомянутой повести «Смерть Ланде» сочувственно представлены идеи «толстовства». Повесть дошла до Л. Толстого, и великий старец дал ей положительную оценку. На избранном поприще художника-психолога у М. Арцыбашева были определенные успехи. Ему удавались незаурядные, «крайние», характеры — либо слабые, готовые принять смерть как избавление, либо сверхсильные, одержимые своей правдой.

Тема социальных потрясений, прямо или косвенно, проходит через все творчество М. Арцыбашева. Революционерыподпольщики, террористы, бунтари появляются на страницах его произведений так же часто, как и на страницах газет его времени. Как правило, он с сочувствием описывает противников существующего режима, особенно жертвенную интеллигентную молодежь («Тени утра» , 1905; «Человеческая волна» , 1907; «Рабочий Шевырев» , 1909). Среди них есть и те, кто верит в «святое дело», и те, кто борется с режимом по инерции, запутавшись в противоречиях жизни и личной, и общественной. И в этом смысле М. Арцыбашева можно сравнить с В. Вересаевым. При этом авторское сочувственное отношение перемежается с авторским скептическим отношением в представлении и тех, и других. Для разочаровавшихся бомбистов террористическая акция — форма прагматического самоубийства. В этом смысле, тематически, М. Арцыбашеву близок писатель В. Ропшин (Б. Савинков).

Многие относительно небольшие рассказы М. Арцыбашева, несут в себе большое обобщение, которое позволяет соотносить их с притчами. Таков, например, рассказ " Революционер" (1909), идею которого можно определить известной формулой: зло порождает зло. Сентиментальный учитель Людвиг Андерсен вышел за город, чтобы насладиться весенним пейзажем. Случайно он становится свидетелем того, как карательный отряд без суда расстреливает трех безоружных людей — двоих взрослых и «мальчонку». Учитель испытывает потрясение и приводит на место казни вооруженных боевиков, которые жестоко расправляются с солдатами и командиром-офицером. Когда разоблаченного Людвига расстреливали, он смело смотрел в глаза своих палачей.

Па целом ряде символических обобщений-ассоциаций строится рассказ " Деревянный чурбан" (1909). Ссыльный революционер, борец за права пролетариата Веригин идет навестить своего умирающего от чахотки друга, тоже ссыльного, Шутова. Символично описание громады тайги и жучка, который в сонном видении героя рассуждает «что-то о пролетариате». Глубоко укорена в содержании рассказа фраза монаха, «случайно» услышанная накануне Веригиным и которая преследует его в пути. Человек, по словам этого монаха, точно знает только то, что «солнце светит». Возникает внесюжетная ассоциация: убеждения монаха — убеждения революционера — фамилия революционера. Случайно Веригин выходит к землянке старика-идолопоклонника, совершающего обряд кормления своего божества. Шутки ради молодой человек стреляет в таинственно улыбающееся деревянное изваяние. Центральная часть рассказа отдана жесткому разговору Веригина с Шутовым (о склоках в движении, о борьбе) и, по контрасту, с крестьянином Федром Ивановичем (о смысле веры, об убеждениях). Последний разговор также ассоциативно, но основательно связывается с трагикомичной встречей с идолопоклонником в лесу. Крестьянин осуждает Веригина, готового молиться на народ: «И выходит человек тебе наместо чурбана служит». Он говорит о добре, которое исходит от местных идолопоклонников и завершает свое рассуждение утверждением, что человеку та вера лучше, «от которой в нем зла меньше». В этой фразе, очевидно, содержится исходная идея рассказа. На обратном пути Веригин мистически погибает, успев подивиться на улыбающегося деревянного идола, брошенного в болото. Почитатели бросили поверженное божество в топь, но они наказали и того, кто лишил их божества.

Тематика рассказов М. Арцыбашева разнообразна. В ряде произведений в центре авторского внимания стоят процессы, происходящие в психике человека под влиянием каких-то внешних факторов. В рассказе " Паша Туманов" (1901) интрига снимается в самом начале, можно сказать, в экспозиции произведения. В полицейский участок приходит гимназист, сдает пистолет, признается в убийстве директора гимназии, горько плачет. Вот вся фабула рассказа, ничего фактического существенного автор не добавит. Он даже не коснется вопросов, что помешало хорошему «домашнему» юноше получить на экзамене что-то выше единицы, что случится с убийцей потом. Сюжет двадцатистраничного произведения строится на подробном изложении мира чувств, переживаний, мыслей, побудительных импульсов молодого человека. Небольшой выход из этого изложения случится лишь однажды: Паша случайно встретится с отцом своего однокурсника, которому «наплевать» на оценку сына. Лишь к концу рассказа проясняется главная содержательная идея этого сочинения: причиной потрясенного сознания и рокового выстрела стала любовь к матери, страх причинить ей боль.

От психологии к явной психопатологии М. Арцыбашев ушел в выразительном, жестоком экзистенциалистском рассказе " Смех" (1902). Сюжет этого произведения разворачивается в психбольнице. Его начало связано с внутренними монологами главного врача, пожилого больного человека, ипохондрика и мизантропа, финал — с беседой этого врача с одним из пациентов, завершившейся помешательством обоих. «Смех», конечно, напоминает чеховский рассказ «Палата номер шесть», андреевский — «Жили-были», во всех трех произведениях затронута философия смысла — бессмысленности жизни у порога вечности, небытия, «черной дыры». Но если у А. Чехова и в названном рассказе Л. Андреева есть место гуманизму, любви к живой жизни, то у М. Арцыбашева то и другое, по крайней мере в границах сюжета, отсутствует, его рассказ — апофеоз беспочвенности. Доктора угнетает мысль, что сто нс будет, а под солнцем ничего не изменится, смотреть на летящих птиц ему легче, чем на весенние красоты: «Не улетите… не здесь, так в другом месте… все равно сдохните!..». Пациент, родственная душа, посвятил доктора в свои научные вычисления, согласно которым солнце, источник жизненной энергии, сгорит относительно скоро, и через пять — шесть тысяч лет все и всё на земле «погибнет от холода». Мысль о всеобщей катастрофе привела в успокоительный восторг доктора, его «злобный радостный смех» соединился с таким же смехом пациента и длился, «пока на них обоих не надели смирительные рубашки». Можно заметить, что подобные мизантропы встречаются на страницах и других арцыбашевских сочинений.

Вполне здоровому смеху тоже есть место в рассказах М. Арцыбашева, например, в рассказе " Бог" (1902) — о юношах-гимназистах, пытающихся посредством логических умозаключений доказать или опровергнуть существование абсолютного начала.

Рассказ " Из подвала" (1903) и типом героя, и тематикой, и проблематикой, и тональностью, и драматической финальной развязкой (прозябание — преступление — каторга) связан со многими произведениями русской литературы, созданными писателями «демократического направления» второй половины XIX в., начиная с Д. Григоровича, автора «Антона Горемыки». Связан он и с произведениями современников: М. Горького — автора повести «Горемыка Павел», Л. Андреева — автора рассказа «Весенние обещания». Главный герой этого рассказа — сапожник Антон. Он тянет дни, годы, десятилетия животной жизни в полутемном подвале, из которого лишь иногда выходит в трактир, выпить водки. Сапожника ругали, ему не платили за выполненную работу, часто били, но все это он сносил покорно, сочувствуя скучной и серой жизни своей клиентуры, их «потребности хоть изредка… над кем-нибудь покуражиться, почувствовать себя выше хоть кого-нибудь». Антон плохо говорит, но умеет чувствовать и подсознательно стремится к тому, чего лишен. Но все его стремления пресекают роковые обстоятельства. В его жизни, в его подвале, могла появиться женщина, но тогда сапожника по ошибке забрали на полгода в острог, а когда выпустили, швейка уже «спуталась с „хорошим“ господином». Те же обстоятельства не позволяют ему выехать с гармошкой за город, «сесть где-нибудь под зеленым откосом… и поиграть всласть». В очередной трактирный выход несчастный не выдержал одиночества, пошел в бильярдную, попробовал заговорить с игравшим приказчиком, но тот его грубо обругал. Антон убивает приказчика, этот франт предстал в его воспаленном сознании олицетворением всей тьмы жизни.

Ту же серость, пошлость, бездуховность М. Арцыбашев критически отображал и на более высоких ступенях социальной жизни, например, в рассказе " Роман маленькой женщины" (1909). Главная героиня — Елена Николаевна, молодая интересная дама, работает машинисткой в транспортной конторе. Она в курсе новинок литературы, пользуется вниманием мужчин, однако ее мучает та же неудовлетворенность жизнью, которая мучает других арцыбашевских героев, и ниже, и выше ее по общественному положению. М. Арцыбашев в чеховской манере описывает быт захолустного городка, «пошлость пошлого человека» ежевечерние, всем наскучившие прогулки в парке под звуки духового оркестра, манерных дам и их кавалеров, «испытанных остряков». Приехавший в город популярный писатель Балагин начинает ухаживать за девушкой. Балагин не хуже и не лучше других ухажеров, жуир, профессиональный соблазнитель, но Елена Николаевна пересоздает, возвышает его в своем воображении. Она сопротивляется ему, себе, но побеждает принцип: «Хоть час, да мой!». Автор не описал, чем закончился наметившийся роман, но в самом начале как бы намекает на возможный путь развития: один из ухажеров Елены Николаевны говорит о судьбе своей первой любви, о трагической судьбе брошенной женщины.

Роман «Санин» — знаковое произведение кризисной эпохи, представляющий гротесковый абрис социальных типов, рожденных временем. Его написание вряд ли было возможно, скажем, десятью годами ранее, когда в российском обществе еще имели значение прописные истины, а интеллектуалы не говорили об утратах старых и о поисках новых парадигм. Эпиграфом к роману М. Арцыбашев берет слова из книги Экклезиаста: «Только это нашел я, что Бог создал человека правым, а люди пустились во многие домыслы». Изречений схожего содержания в этой книге много, таким образом ветхозаветный мудрец-фаталист предстает своеобразным адвокатом автора.

Все нити романного повествования ведут к философствующему герою Владимиру Санину. Он жизнелюб и женолюб, пропагандист «новой нравственности», отвергший идею жертвенного служения общественному благу. Эта идея была одной из главных в литературе предшествовавшего столетия. Санин — поэт чувственных наслаждений, он открыто заявляет, что его ведут инстинкты пола, «естественные желания». Человек, в его понимании, — это «существо, которое умеет наслаждаться». Моральный нигилист Санин обладает силой воли, личностным потенциалом, способностью осознать мелочность текущей жизни и по-своему подняться над ней. Все это позволяет рассматривать его в одном ряду с литературными героями, которых с тургеневских времен, хотя и не очень удачно, называли «лишними людьми». М. Арцыбашев устами Санина говорит о необходимости пересмотреть существующие взгляды на природу человека, на то, что плохо — а что хорошо, что можно — а что нельзя. Санин против, по его мнению, искусственного подавления плоти и ханжеского замалчивания факта ее существования. Он во всеуслышание говорит, что освобождение плоти будет способствовать гармонизации жизни. Если Д. Мережковский говорил о «святости плоти» с позиций христианских, памятуя о «святости духа», о единстве того и другого, то М. Арцыбашев говорит о сакральности плоти как антихристианин, как ницшеанец^[11].

" Знаковость" романа осознана спустя десятилетия, первые читатели были сконфужены такой фривольностью автора, невиданной в отечественной литературе. Удивляли непривычно откровенные суждения персонажей в диалогах, внутренних монологах об интимной стороне жизни, описания физической близости между мужчиной и женщиной. Можно отметить, что этот тип героя, ниспровергающего «монастырскую казарму» жизни, не вдруг появился в художественном мире М. Арцыбашева: все хорошие и все плохие грани этого типа можно обнаружить в ранее созданных им центральных и эпизодических героях^[12].

Аморальный с позиции христианской морали Санин предстает персонажем противоречивым, привлекательным и отталкивающим одновременно. Очевидно, автора заботит сохранение баланса между оценочными полюсами и в автохарактеристиках, и в характеристиках со стороны. Санин не прочь способствовать продвижению добра, старается избегать соприкосновения со злом, но «скучен честный человек» ему. Он готов участвовать в общественных делах, но если это не мешает его личной жизни. Санин хотел бы, «чтобы все оставили его в покое», но тянется к людям, принимает участие в их судьбах. Он сравнивает мужчину — с жеребцом, женщину — с самкой, окружающие видят в Санине зверя, но он может быть сентиментальным: ему жаль уничтожать бурьян, поскольку «всякую зелень любит». Этим обусловлено то, что всякая однозначная оценка этого героя выглядит сомнительной, даже авторская, например такая: «Общей идеи в его жизни не было, никого он не ненавидел и ни за кого не страдал». Ближайшее рассмотрение показывает, что это не совсем так. И общая идея, связанная с пониманием мира и человека, у него была. Трудно оценить все содержание этого характера, опираясь на его собственные суждения, поскольку контекст не позволяет верить, что они искренни. Так, например, в одном эпизоде Санин как бы на полном серьезе превозносит «мерзавцев» — за их «естественность», но эта похвала полна скрытого сарказма: ее должен был услышать человек, которого он обоснованно считает мерзавцем и даже желает поколотить. Все это делает героя интересным и, по-своему, жизненно убедительным.

Главный герой романа наделен философией, ущербность которой проницательные читатели не могут не чувствовать. Однако не так просто со всей определенностью перевести это чувство в слово, сказать, в чем проявляется ущербность. Не очень преуспели в доказательстве ущербности-аморальности Санина и критики, и литературоведы. Самое осуждаемое в его поведении — плотоядное отношение к родной сестре, хотя в этом отношении есть элемент игры на публику. Ущербность философии Санина заслоняется личностью самого Санина, он располагает своей прямотой, он органически не способен на подлость, он не мизантроп, ему «интересен всякий человек», все это положительно привлекательно. Ущербность кроется в своеобразии санинского человеколюбия, совершенно не связанного с какими-либо абсолютными (христианскими) ценностями, для него только «человек — мера всех вещей» .

Не Санин, а его идеи потенциально опасны, угроза таится в их массовом распространении, в их проникновении в умы подлецов, даже маленьких, вроде представленного в романе профессионального соблазнителя Зарудина. Это идеи философии физиологической вседозволенности. Вседозволенность — это право сильного, она не совместима со свободой всех и каждого (другого, ближнего), а где нет свободы, там нет любви, нет красоты, духовности. Если смотреть па Владимира Санина под этим углом зрения, то он предстает мессией достаточно зловещим, попиранием духовности родственным Инквизитору из известного романа Ф. Достоевского. Духовность делает человека человеком, выделяет его из всего многообразия живых существ. Бездуховность влечет деградацию. Трудно сказать, осознавал или нс осознавал М. Арцыбашев эту проблематику.

Сдавая роман в печать, автор, конечно, предвидел критику и светскую, и, конечно, церковную^[13]. Предвидения в полной мере оправдались. М. Арцыбашева осуждали за разрыв с прошлыми этическими, идейными, художественными традициями. Все тогдашние и более поздние оценки главного героя критиками можно свести к трем позициям, и, возможно, в каждой содержится толика объективности. Одни полагали, что М. Арцыбашев высмеял идеи аморализма, создав карикатуру на ницшеанского «сверхчеловека». Другие увидели в романе и, соответственно, в главном герое апологию права человека на жизнь-наслаждение. Третьи в связи с Саниным говорили о деградации характера «нигилиста»: от базаровской эпохи до новейшего времени. Автор устранился от участия в развернувшейся полемике, как устранился в самом романе от выражения своего отношения к представленному характеру. Однако, вникая в образ Владимира Санина, следует иметь в виду его высказывания на темы морали. В статье " Проповедь и жизнь" (1914), косвенно отвечая на упреки оппонентов, М. Арцыбашев, в частности, писал: «Дух и плоть должны быть воедино. В этом — красота и гармония жизни…» .

• [1] Серафимович А. С. Собр. соч.: в 4 т. М., 1980. Т. 1. С. 414.
• [2] Там же. С 413.
• [3] Историчность, объективность автора — тема особая, выходящая за границы филологии, литературоведческого анализа.
• [4] А. Серафимович, как и другие реалисты, в последние десятилетия нашего времени не привлекает внимание литературоведов, поэтому в библиографическом списке остается многократно, начиная с I960 г., переизданная книга А. Волкова «Творческий путь А. С. Серафимовича» и книга В. Чалмаева «Александр Серафимович», изданная в 1986 г. Относительно свежие статьи о реалистах даны в биографическом словаре «Русские писатели 20 века», вышедшем в 2000 г. Содержательную статью об А. Серафимовиче написала для этого словаря М. Михайлова.
• [5] Зайончковский Е. Опальный писатель Викентий Вересаев // Книжное обозрение. 1997. № 25. Е. Зайончковский был другом писателя. Десятилетня существовавший взгляд на В. Вересаева как на «последовательного марксиста» представлен в книге племянницы, литературного секретаря писателя: В. Нольде. Вересаев. Жизнь и творчество. Тула, 1986.
• [6] Эту мысль М. Арцыбашев высказал в статье «О смерти Чехова». Впрочем, себя как писателя он называл служителем правды. Названная статья, опубликованная в журнале «Трудовой путь» (1907. № 7), хорошо раскрывает личность автора, его понимание смысла художественного творчества.
• [7] Правда, в творчестве начинавшего карьеру писателя и журналиста есть и другие публикации. В петербургских газетах, в журнале «Шут» он публиковал карикатуры и юмористические рассказы.
• [8] Исходя из этих обоснований социально-политический роман-детектив В. Ропшина «Конь бледный», поэтика которого связана с приемом потока сознания, с углубленной символикой, видится стоящим на полке неореалистической литературы.
• [9] Произведений, построенных на такого или иного рода преломлениях новых идей, много в истории российской и мировой словесности.
• [10] В советской России имя М. Арцыбашева было искусственно предано забвению. В последние десятилетия этот писатель привлек внимание ученых, о нем пишут диссертации, но в круг активного чтения не вошел. Содержательная обзорная статья о жизни и творчестве М. Арцыбашева включена в первый том биографического словаря: Русские писатели. 1800−1917. М., 1989.
• [11] Синод требовал суда над автором «Санина» за «распространение порнографии», епископы угрожали М. Арцыбашеву анафемой.
• [12] В романе «У последней черты» (1912) М. Арцыбашев пытался продолжить тематику романа «Санин», углубить характер главного героя, но этот экзистенциальный роман оказался менее выразительным. В частности, на это повлияло то, что баланс разнонаправленных свойств характера главного героя нарушен здесь привнесением в него большой толики мизантропии.
• [13] Более либерально отнеслась к роману молодежь. «Прав ли Санин?» , — этот вопрос активно обсуждался на молодежных диспутах. Современных читателей, знакомых с изысканно-эротичными книгами последующих десятилетий, роман М. Арцыбашева вряд ли шокирует.