Принципы nullum crimen sine lege и nullum poena sine lege

Эти принципы являются буквальным воплощением в международном уголовном праве классической римской правовой формулы «нет преступления и наказания без указания на то в законе». По словам А. Кассезе, в национальных юридических системах можно различить две альтернативные доктрины, на которых основывается «законность» уголовного права: доктрину «субстанциального правосудия» и доктрину «строгой законности». Согласно первой доктрине правосудие должно «прежде всего, стремиться запрещать и наказывать любое поведение, которое социально вредно или опасно для общества, вне зависимости от того, было ли оно криминализировано на момент совершения». Однако к настоящему моменту вторая доктрина в современных правовых системах практически вытеснила первую^[1].

В соответствии с Римским Статутом, никто не может подлежать ответственности по настоящему Статуту, если только инкриминируемое деяние на момент его совершения не признавалось преступлением, подпадающим под юрисдикцию Суда (ч. 1 ст. 22). Недаром ряд зарубежных авторов называют этот принцип «принципом законности» («principle of legality»)^[2].

Как может показаться на первый взгляд, речь идет лишь о преступлениях, подпадающих под юрисдикцию Суда, а эта формулировка является специализированным выражением общего принципа уголовного права применительно к юрисдикции Суда.

Однако это не совсем так — подтверждением универсальности этого принципа для всего международного уголовного права является тот факт, что этот принцип, если не буквально, то по своему существу, содержится практически в каждой международной норме уголовно-правового характера. Например, ч. 1 ст. 15 Международного Пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. (являющегося составной частью Международного стандарта ООН в области защиты прав и свобод человека) прямо устанавливает, что никто не может быть признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления, которое, согласно действовавшему в момент его совершения внутригосударственному законодательству или международному праву, не являлось уголовным преступлением. Аналогичная норма содержится в ст. 7 Европейской конвенции по правам человека.

Далее, если деяние являлось преступным в соответствии с другой нормой международного уголовного права до вступления в силу новой нормы, то оно подлежит квалификации по той норме, которая действовала на момент совершения деяния. Так, например, совершение акта геноцида до вступления в силу Статута Суда должно быть квалифицировано в соответствии с Конвенцией о геноциде, если, конечно, деяние имело место после вступления названной конвенции в силу.

В одном из решений Европейского Суда по правам человека также содержится недвусмысленное указание на то, что недопустимо никакое отступление от принципа «нет преступления без указания на то в законе», даже «в период войны или иного чрезвычайного положения» в целях «обеспечения максимально эффективной защиты лица от произвольного уголовного преследования, осуждения и наказания»^[3].

А в одном из решений Международного трибунала по бывшей Югославии подчеркнуто, что цель принципа законности состоит «в том, чтобы предотвратить обвинения и наказание лица за действия, при совершении которых оно, рассуждая здраво, полагало, что они были законными на момент их совершения»^[4].

Логическим следствием запрета применять положения действующего международно-правового акта к деяниям, имевшим место до его вступления в силу, является запрет на применение нормы международного уголовного права по аналогии (lex stricta), содержащейся в ст. 22 Римского Статута. В указанных целях прямо предписана необходимость как можно более четкого определения самого преступления по международному уголовному праву. При этом надо особо уточнить, что применение решений международных организаций (в том числе прецедентных решений международных судов) нельзя расценивать как аналогию — в этом случае такое решение разъясняет норму, содержащуюся в другом источнике международного уголовного права: «Принцип законности не содержит в себе ничего такого, что запрещало бы интерпретировать законы через решения судов и, в уместных случаях, опираться на эти решения при рассмотрении последующих дел»^[5]. Другое дело, что толкование, данное в решении международной организации, является обязательным при применении той или иной нормы международного уголовного права.

Составной частью рассматриваемого принципа является «правило о сомнениях», согласно которому любое сомнение в возможности или правильности квалификации по нормам международного уголовного права должно быть истолковано в пользу обвиняемого лица.

Исключение. Как ни странно, но именно из этого принципа история международного уголовного права знает прямые исключения. Речь идет о признании виновности и об установлении ответственности за те деяния, которые совершались до вступления в силу нормативного предписания международного права во время Второй мировой войны. Действительно, ведь в документах Нюрнбергского и Токийского трибуналов определена вина военных преступников и в тех деяниях, которые на момент их совершения формально не являлись преступлениями по международному праву. Как известно, защита требовала отмены самого процесса по этому основанию, однако трибунал сослался на то, что все совершенные военными преступниками деяния расценивались как преступные по обычному международному праву.

Подчеркнем, исключительность данного случая была обусловлена исключительностью обстановки юридического процесса над военными преступниками Второй мировой войны. Недаром следствием прецедентного формулирования основных принципов международного права и их нормативным закреплением в Уставе Нюрнбергского трибунала явилось принятие ряда фундаментальных международных нормативных актов, заложивших основу современного международного уголовного права (в частности, Конвенции о геноциде, Женевских конвенций о праве вооруженных конфликтов).

Несомненно, понятие и понимание преступления как юридического факта, вызывающего к жизни само уголовное правоотношение, являются ключевыми в уголовном праве. Подавляющее большинство институтов уголовного права (как национального, так и международного) в той или иной степени зависят от понятия преступления — будучи, по существу, производными от него. Действительно, универсализация международного правопорядка, в том числе достигаемая за счет развития международного уголовного права, требует своеобразной универсализации основных положений практически всех отраслей права — и уголовное право здесь не исключение. Наоборот, уголовное право, будучи самым репрессивным по своей природе, все в большей мере требует если и не полной идентичности, то хотя бы концептуальной одинаковости в оценке деяния как преступного. Такая «одинаковость» отразится и на всех производных уголовно-правовых институтах как в национальных правовых системах, так и в системе международного права в целом.

Принцип nullum poena sine lege. Смысл данного принципа состоит в том, что лицо, признанное виновным по международному уголовному праву, может быть подвергнуто наказанию, определенному нормой международного уголовного права.

И вот здесь возникает довольно серьезная проблема — о каком применении наказания «по букве закона» может идти речь, если нормативные международные акты, определяющие преступность деяния, обычно не содержат ни вида наказания, ни его размера.

Исключение из этого общего правила имеется в Римском Статуте, при принятии которого оживленно дебатировался вопрос о видах и размерах наказаний^[6]. В соответствии со ст. 77 Статута виновное лицо по решению Международного уголовного суда может быть приговорено к лишению свободы на срок до 30 лет либо к пожизненному лишению свободы (если это оправдано «исключительно тяжким характером преступления»).

Но как и какое наказание надо назначать, если определение последнего отсутствует в норме международного уголовного права? Решение этой проблемы видится в следующем. Нормы международного уголовного права допускают (если не предписывают) возможность применения национального уголовного права (п. «с» ч. 1 ст. 21 Римского Статута) — видимо, это указание в полной мере относится к назначению вида и размера наказания за международное преступление, определенных в национальном праве. При этом многие международные акты, предписывающие установить преступность того или иного деяния в национальном праве, требуют устанавливать «строгие и эффективные» наказания. В данном утверждении проявляется специфика реализации рассматриваемых принципов в российском уголовном праве.

Недопустимость применения к лицу более строгого наказания, чем-то, которое предусматривалось законом на момент совершения деяния, подтверждена на европейском уровне решениями Европейского Суда по правам человека^[7].

Если же преступность (и, соответственно, наказуемость) деяния в национальном законе не определена, то правоприменитель может назначить наказание виновному лицу, опираясь на свое собственное понимание международного уголовного права либо на ранее принятое решение (в том числе и прецедент международного суда).

• [1] Cassese A International Criminal Law. Oxford, 2003. P. 139.
• [2] Kittichaisaree K. International Criminal Law. P. 43.
• [3] S.W. v United Kingdom. Судебное решение от 22 ноября 1995 г. // Европейский Суд по правам человека. T. 2. С. 161−162.
• [4] Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delie, E. Landzo. Case № IT-96−21-T. 16 November 1998. § 313.
• [5] Prosecutor v. Z. Aleksovsky. Case № IT-95−14/1-A. 24 March 2000. § 126.
• [6] Кузьменков С. Ю. О принятии Статута Международного уголовного суда // Вестник Московского университета. Серия 11. Право. 1999. № 4. С. 62.
• [7] Welch v United Kingdom. Судебное решение от 9 февраля 1995 г. // Европейский Суд по правам человека. Т. 2. С. 79−84.