Проблемы использования в доказывании материалов, полученных вне процессуальной формы

Проблема использования в качестве доказательств материалов, полученных непроцессуальными способами, актуальна как сама по себе, так и во взаимодействии с рассмотренным выше вопросом о доказательственном значении сведений, представленных стороной защиты. И в том и другом случае сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела, получены в соответствии с законом, поэтому подход к оценке доказательственного значения этих сведений должен быть одинаковым и не может зависеть от того, какая сторона — обвинения или защиты — эти сведения представляет. Рассмотрим вначале вопрос о собирании доказательств в стадии возбуждения уголовного дела.

Решение о возбуждении уголовного дела открывает для следователя, дознавателя возможность начать активное преследование лица, на которое указано в сообщении о преступлении, совершать процессуальные действия, ограничивающие права и свободы как этого лица, так и других лиц, применять меры процессуального принуждения. Значимость этого решения, вызвавшая изменение позиции Конституционного Суда РФ по вопросу о возможности судебного контроля над его законностью в досудебном производстве^[1], обусловливает распространение на него требований законности и обоснованности, в силу которых ст. 144 УПК РФ возлагает на орган расследования обязанность проверить сообщение о преступлении, т. е. собрать достаточные данные, указывающие на признаки преступления. Результаты проверки служат основанием принятия решения о возбуждении уголовного дела, законность и обоснованность которого зависят от законности примененных на этом этапе познавательных приемов, достоверности и достаточности полученной информации. В то же время отсутствие четкого процессуального регулирования деятельности органа расследования на этом этапе отличает ее результаты от сведений, полученных в ходе расследования.

По существующему в науке мнению материалы, полученные до возбуждения уголовного дела, не могут использоваться в качестве доказательств, поскольку способ их получения не соответствует условиям допустимости и не обеспечивает достоверности содержащихся в них сведений^[2]. Противоположный взгляд на рассматриваемую проблему обосновывается теми соображениями, что возбуждение уголовного дела, хотя и выделено в самостоятельный этап предварительного производства, представляет собой процессуальную деятельность^[3], вследствие чего материалы, полученные в соответствии с той процессуальной формой, которая присуща этому этапу, приобретают доказательственное значение^[4].

Надо сказать, мысль о возможности использования в процессуальном доказывании исключительно тех доказательств, которые были получены надлежащим субъектом после официального возбуждения уголовного дела в предписанном ему УПК РФ порядке, сама по себе весьма привлекательна. Однако такое представление о допустимых доказательствах не вполне согласуется с целым рядом вытекающих из уголовно-процессуальных норм правил. В частности, в ст. 84 УПК РФ в качестве доказательств допускаются иные документы, которые могут быть получены не только путем производства следственных действий. В УПК РФ ничего не говорится и о том, как поступить с теми материалами, которые послужили органу расследования основанием для возбуждения уголовного дела. В практике же такие материалы широко используются именно как доказательства.

Сторонники противоположных взглядов едины в своем стремлении исключить использование для обоснования приговора сомнительные с точки зрения достоверности сведения. Так, И. Л. Петрухин полагает, что из общего правила о недопустимости таких материалов могут быть сделаны исключения, «когда документ, полученный (составленный) до возбуждения уголовного дела, не нуждается в процессуальной проверке, если не возникают сомнения в его достоверности (курсив мой. — В. Л.)» ^[5]. Аналогичным образом рассуждает и С. А. Шейфер: «Получаемые в этой стадии фактические данные могут обладать достаточной степенью надежности», а критерием допустимости является соблюдение ряда условий, указывающих «на отсутствие разумных сомнений в фальсификации, ином искажении получаемых фактических дан/ ных (курсив мой. — В. Л.)» ^[6]. Таким образом, аргументы «за» и «против» допустимости использования доказательств, полученных в стадии возбуждения уголовного дела, лежат в плоскости обеспечения достоверности фактических данных.

Подмена достоверности допустимостью^[7], затрудняющая поиск путей преодоления возникающих противоречий, основана не только на смешении доказательства и формы его получения, но и, как было сказано ранее, на искаженном представлении о форме доказательства как процедуре получения сведений, имеющих значение для дела. Выведение способа получения этих сведений за рамки понятия доказательства позволяет признать, что полученные до возбуждения уголовного дела сведения могут обладать всеми необходимыми свойствами доказательства, если они получены уполномоченным на это субъектом уголовного процесса в предусмотренной для этой стадии процедуре. Отсутствие на данной стадии уголовного процесса достаточных гарантий достоверности этих сведений является одним из многих факторов, влияющих на оценку доказательств, но не может служить основанием исключения их из совокупности доказательств без предварительной проверки и оценки.

Необходимость проверки материалов, полученных в стадии возбуждения уголовного дела (объяснений задержанных и очевидцев, медицинских документов о характере полученных телесных повреждений и т. п.) путем соответствующих процессуальных действий (допроса, назначения экспертизы), признают и авторы, отрицающие за этими материалами право считаться доказательствами. Однако в силу ст. 87 УПК РФ проверке подлежат именно доказательства, значит, проверяемые материалы признаются ими не чем иным, как доказательствами.

Проверяя сообщение о преступлении, орган дознания, дознаватель, следователь и РСО пользуются всеми полномочиями, предоставленными им соответствующими законами (о следственном комитете, о полиции), т. е. правом истребовать документы от должностных лиц и различных органов, а также принимать представляемые ими и другими лицами предметы и документы. Если эти материалы рассматриваются в качестве надлежащего основания для принятия процессуального решения о возбуждении уголовного дела, они не могут утрачивать своего значения после принятия этого решения. Не рассматривая их в качестве доказательств, мы фактически ставим под сомнение законность и обоснованность решения о возбуждении уголовного дела.

Признавая принципиальную возможность использования в доказывании сведений, полученных в стадии возбуждения уголовного дела, следует сказать, что эта возможность не безгранична.

В настоящее время в УПК РФ допускается, что в случаях, не терпящих отлагательства, до возбуждения уголовного дела могут быть совершены такие следственные действия, как осмотр места происшествия, осмотр трупа и освидетельствование. Поскольку в ходе этих действий составляется протокол, а также могут быть обнаружены предметы, изготовлены слепки, оттиски, а также произведена фото-, видеои киносъемка (ч. 6 ст. 164, ч. 2, 5 и 8 ст. 166, ч. 2 ст. 178, ч. 5 ст. 179, ч. 3 ст. 180 УПК РФ), их допустимость зависит от соблюдения требований закона, регулирующего порядок проведения соответствующего следственного действия.

До изменений, внесенных в УПК РФ Федеральным законом от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ, допускалась возможность до возбуждения уголовного дела назначить судебную экспертизу. Проблемы допустимости назначения судебной экспертизы были связаны с требованием совершения ряда предусмотренных в ст. 195 и 198 УПК РФ действий по обеспечению прав подозреваемого и потерпевшего, выполнить которые до возбуждения уголовного дела следователь не может, поскольку подозреваемый и потерпевший формально (а иногда и фактически) отсутствуют. В связи с этим после непродолжительных дискуссий указанное положение из УПК РФ было изъято. Между тем орган расследования часто испытывает потребность в специальных знаниях именно до возбуждения уголовного дела, поскольку без проведения специального исследования, например изъятого у задержанного вещества, похожего по внешним признакам на наркотическое вещество, решить вопрос о наличии оснований для возбуждения уголовного дела затруднительно. Необходимость решения этой проблемы привела к распространению практики предварительных исследований этих объектов сотрудниками экспертно-криминалистических отделов органов внутренних дел. Не предусмотренное УПК РФ и не обеспеченное его процессуальными гарантиями, такое предварительное исследование не может служить надежным способом собирания доказательств. По сути, под видом предварительного исследования производится именно экспертиза, но заключение эксперта оформляется уже после возбуждения уголовного дела. При этом повторного исследования часто уже не производится; эксперт основывает свои выводы на результатах предварительного исследования, о чем и указывает в своем заключении. Такая практика порождает сразу два порочных доказательства. Отражающая предварительное исследование справка эксперта (или справка специалиста, акт судебно-медицинского исследования) не обладает гарантиями достоверности, так как составлена лицом, не несущим уголовную ответственность за дачу заведомо ложного заключения, — производящий исследование специалист не является экспертом.

Заключение

эксперта составлено лицом, которое может нести такую ответственность, однако в основе выводов эксперта все то же вызывающее сомнение предварительное исследование, изложенное в справке.

Решение этой проблемы некоторые авторы видят в возможности не только назначения, но и проведения судебной экспертизы до возбуждения уголовного дела, когда без экспертизы невозможно установить наличие оснований для возбуждения уголовного дела^[8]. Обеспечиваемые процессуальной процедурой гарантии достоверности результатов (вынесение следователем официального мотивированного постановления, направление материалов эксперту в нераспечатанном после их получения от владельца виде, предупреждение эксперта об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения) позволяют с большим доверием относиться к таким результатам применения специальных знаний по сравнению с предварительными исследованиями^[9]. Однако законодатель отказался от попытки усовершенствовать процедуру использования специальных знаний в стадии возбуждения уголовного дела, что в определенной мере объяснимо причинами прозаического свойства: следователи не склонны пунктуально выполнять предусмотренные ст. 195, 198 УПК РФ обязанности по обеспечению прав обвиняемого и потерпевшего при назначении и производстве экспертиз даже по возбужденному уголовному делу, что уже отмечалось. Вместо этого Федеральным законом от 9 сентября 2010 г. № 19-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» перечень проверочных действий дополнен правом органа расследования требовать (надо полагать, от специалиста) производства «исследований документов, предметов, трупов», чем фактически узаконена подмена заключения эксперта справкой специалиста. Заметим здесь же, что эта справка не может быть рассмотрена в качестве заключения специалиста, так как в соответствии с ч. 3 ст. 80 УПК РФ заключение специалиста, в отличие от заключения эксперта (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), не имеет в своем составе исследовательской части.

Следует коснуться и такого документа, как явка с повинной, под которой понимается добровольное сообщение лица о совершенном им преступлении. В судебной практике при оценке доказательственного значения явки с повинной допускаются серьезные отступления от принципов уголовного процесса.

Например, в кассационной жалобе, поданной в защиту осужденного Б., адвокат просила отменить приговор, ссылаясь на то, что суд необоснованно отказал в признании недопустимым доказательством явки с повинной, написанной после задержания Б. под диктовку оперативных работников. Верховный Суд РФ доводы жалобы адвоката признал несостоятельными, указав, что судом проверялись обстоятельства, при которых Б. была сделана явка с повинной, поэтому явка с повинной обоснованно признана допустимым доказательством^[10].

Аналогичное решение было принято Верховным Судом РФ по другому делу. Явка М. с повинной была признана допустимым доказательством, так как получена она, по мнению суда, с соблюдением норм уголовно-процессуального закона, поскольку протокол явки с повинной составлен 25 сентября 2004 г. в 16 ч, а протокол задержания М. — в тот же день в 18 ч 40 мин. С точки зрения Верховного Суда РФ, закон не был нарушен, так как при подписании протокола явки с повинной М. не являлся подозреваемым по делу^[11].

И в том и другом случае мотивировка решения не соответствует букве закона. Верховный Суд РФ фактически позволил использовать в качестве обвинительного доказательства признание обвиняемым своей вины, сделанное в отсутствие предусмотренных законом гарантий права на защиту, посчитав достаточным подтверждение добровольности признания им своей вины другими доказательствами^[12].

Обеспеченное ст. 75 УПК РФ право подозреваемого хранить молчание служит реализации права на свободу выбора — давать или не давать показания во время официального допроса. Это право подрывается использованием органами государственной власти различных уловок для получения признания. Процедуры получения признания в условиях задержания подозреваемого или близких к ним функционально равнозначны допросу, проводившемуся без соблюдения процессуальных гарантий, присущих формальному допросу. В связи с этим даже при отсутствии прямого насилия в отношении подписавшего заявление о признании лица последнее подвергается психологическому давлению, которое нарушает добровольную природу признания. Информация, добытая благодаря использованию явки с повинной, должна рассматриваться как полученная вопреки воле обвиняемого, если он впоследствии не подтверждает добровольности такого признания. Письменное или устное сообщение лицом о совершенном им преступлении официальному лицу вне допроса имеет ту же процессуальную природу, что и его показания на допросе. Неподтверждение в судебном заседании сообщения, сделанного лицом, в отношении которого фактически осуществлялось уголовное преследование, исключает возможность использования явки с повинной для обоснования обвинения.

Справедливости ради надо сказать, что практика Верховного Суда РФ в этом отношении неоднозначна.

Так, отменяя приговор по делу несовершеннолетней В., Президиум Верховного Суда РФ указал, что показания В. в качестве подозреваемой и явка с повинной были получены от нее в отсутствие ее законного представителя, который должен быть допущен к участию в уголовном деле с момента первого допроса несовершеннолетнего в качестве подозреваемого. При допросе ее в качестве обвиняемой и в судебном заседании В. от всех ранее данных показаний отказалась, заявив, что убийства К. и А. не совершала, а «показания и явку с повинной она дала под давлением работников милиции». Суду первой инстанции рекомендовано при повторном рассмотрении дела исследовать вопрос о допустимости показаний В., данных в качестве подозреваемой и при проверке показаний при выходе на место совершения преступления, а также явки с повинной, как того требует ст. 75 УПК РФ, имея в виду, что недопустимые доказательства не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных ст. 73 УК РФ^[13].

Недопустимость использования явки с повинной в качестве доказательства обвинения, если подсудимый не подтверждает своего признания в судебном заседании, признает и Конституционный Суд РФ, который в Определении по жалобе В. Р. Подгузова указал, что ст. 142 УПК РФ, обозначающая явку с повинной как повод к возбуждению уголовного дела и не регламентирующая порядок и условия использования ее судом в качестве доказательства, не содержит положений, которые ограничивали бы действие норм уголовно-процессуального закона, в том числе ст. 75 УПК РФ, устанавливающих порядок доказывания по уголовным делам, и отменяли бы обязательность их соблюдения при решении вопроса об оглашении в судебном заседании сделанного в ходе досудебного производства заявления о явке с повинной^[14].

Вопрос о допустимости возникает и по отношению к материалам, полученным органами полиции (как и ранее — милиции) при осуществлении ими административной деятельности, если они послужили основанием возбуждения уголовного дела. Критерием допустимости таких материалов, как правильно отмечает С. А. Шейфер, должны стать законность и обоснованность получения доказательства в административном процессе^[15]. Следует, однако, помнить, что административная процедура законна лишь в том случае, если она изначально не носила притворного характера, т. е. не использовалась как прикрытие фактического уголовного преследования.

Достаточно давно в нашей науке обсуждается также вопрос о возможности использования в качестве доказательств сведений, полученных в результате ОРД, которая изначально нацелена на раскрытие преступления, т. е. получение данных, подтверждающих факт совершения преступления и указывающих на лицо, его совершившее. Результаты ОРД «обладают одним из свойств уголовно-процессуальных доказательств — относимостью, ибо указывают на факты, образующие предмет доказывания по уголовному делу»^[16]. Однако, поскольку эти сведения получены непроцессуальным путем, они не отвечают рассмотренным выше критериям допустимости доказательств. В связи с этим теория занялась поиском путей «уголовно-процессуальной легализации», преобразования в доказательства сведений, полученных оперативным путем. Было высказано мнение, что доказательствами являются «не сами по себе оперативные данные, а полученные на их основе или с их помощью сведения, заключенные в процессуальную форму»^[17].

Рассматривая этот непростой вопрос, следует иметь в виду различный характер как ОРМ, так и полученных в ходе их проведения сведений. Негласный характер значительной части ОРМ и невозможность разглашения конспиративных сил и средств ОРД обусловливают недопустимость использования полученной таким путем информации по признаку неизвестности ее происхождения и невозможности проверки надежности источника. Результаты негласных ОРМ могут быть использованы в процессе доказывания только в том случае, если полученные сведения и надежность их источника могут быть подвергнуты гласной проверке.

Например, не может служить доказательством письменное или устное сообщение сотрудника оперативного органа о том, что из оперативных источников к нему поступила информация о причастности лица к совершению преступления. Однако показания допрошенного в соответствии с требованиями УПК РФ осведомителя о наблюдаемых им событиях являются показаниями свидетеля, а изготовленные им в процессе наблюдения за этим лицом и представленные органу расследования фотоснимки, звукои видеозапись могут быть использованы в качестве вещественных доказательств. Орган расследования вправе произвести следственные действия по обнаружению, изъятию, осмотру и исследованию источников информации, на которые укажет ему проводящий оперативную работу орган. В этом случае следователь получает обычным, т. е. процессуальным, путем обычные свидетельские показания, вещественные доказательства и документы. Доказательствами здесь действительно являются не сами оперативно-разыскные данные, которые указывают лишь на возможный источник получения информации, а сведения, полученные процессуальным способом процессуальным субъектом. Проверка и оценка допустимости и достоверности этих сведений осуществляются по общим правилам проверки и оценки доказательств.

Таким образом, возможность использования сведений, полученных непроцессуальным, но законным путем, определяется, главным образом, принципиальной возможностью проверки их достоверности, в процессе которой оперативная информация преобразуется в процессуальную.

Иначе следует оценивать результаты таких мероприятий, как оперативный эксперимент, проверочная закупка, контролируемая поставка, в ходе которых ОРМ на определенном этапе из негласного, тайного превращается в гласное, открытое. В процессе такого ОРМ происходят выявление, пресечение и раскрытие совершаемого преступления (дача и получение взятки, коммерческий подкуп, сбыт наркотического вещества, приобретение или продажа оружия). В связи с этим фиксация результатов ОРМ есть удостоверение факта совершения преступления. Результат такого «ОРД есть готовый информационный продукт, нуждающийся не в трансформации, а в интерпретации»^[18], он никакому преобразованию не поддается, он либо принимается, либо не принимается в зависимости от того, законно или незаконно само проведение ОРМ, соблюден или нет предусмотренный соответствующим законом его правовой режим. Для признания результатов такого оперативно-разыскного действия допустимым для уголовного дела доказательством необходимо, чтобы предоставляемый Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности» уровень гарантий прав личности был не меньшим, чем уровень гарантий, предоставляемый в аналогичной ситуации УПК РФ. К законности же самой ОРД не могут предъявляться меньшие требования, чем к законности деятельности процессуальной. В противном случае само существование уголовно-процессуального права с его жесткой правовой регламентацией теряет практический смысл.

Обращенное к лицу требование выдать полученные им в ходе, например, оперативного эксперимента денежные купюры означает открытое признание, что в отношении этого лица начато уголовное преследование, в связи с чем оно должно быть обеспечено всеми процессуальными гарантиями, предусмотренными законом для подозреваемого, включая разъяснение принадлежащих лицу прав и процессуального статуса, обеспечение права не свидетельствовать против самого себя. Поскольку с момента объявления лицу о проводимом в отношении него ОРМ оно фактически лишается и свободы передвижения, ему должно быть разъяснено право на получение квалифицированной юридической помощи. Тем самым обеспечиваются условия, позволяющие этому лицу получить должное представление о своих правах и обязанностях, о выдвигаемом в отношении него подозрении или обвинении и, следовательно, эффективно защищаться, а также гарантирующие в дальнейшем от признания недопустимыми полученных в ходе расследования доказательств^[19]. Эти разъяснения Конституционного Суда РФ сохраняют свою силу, а выраженные в них правовые позиции применимы и к ситуации, когда выступающее в официальном качестве должностное лицо в ходе ОРМ, осуществляемого в отношении гражданина, чьи конституционные права на свободу, личную неприкосновенность и свободу передвижения реально ограничены путем административного задержания, проводит его опрос, направленный на выявление фактов и обстоятельств, уличающих данного гражданина в совершении преступления, тем более, если он делает заявление о совершенном им преступлении. С этого момента в отношении него подлежат непосредственному действию нормы Конституции РФ, обеспечивающие в том числе предоставление квалифицированной юридической помощи (ст. 48) и право не свидетельствовать против себя самого (ч. 1 ст. 51)^[20].

Объяснение (протокол опроса) этого лица в отсутствие названных процессуальных гарантий не рассматривается судебной практикой в качестве допустимого доказательства. Сложнее обстоит дело с предметами и документами (наркотики, деньги, ценности), изъятыми сотрудником оперативно-разыскного органа у этого лица из карманов одежды, сумки или ящика письменного стола. Полагаем, они не могут быть использованы в качестве доказательств, поскольку ни обыск, ни личный обыск к числу ОРМ не относятся. Добровольность выдачи лицом поличного при таких обстоятельствах может вызывать сомнения, если лицу не разъяснено его право не отвечать на вопросы, по крайней мере до явки адвоката и обеспечения возможности получить квалифицированное разъяснение прав, соответствующих его статусу. Единственно допустимые в такой ситуации следственные действия — осмотр места происшествия и освидетельствование, с помощью которых может быть зафиксирован факт нахождения в этом месте предмета взятки, позволяющий зафиксировать наличие следов красящего вещества на руках и предметах одежды взяткополучателя^[21].

Никакие сведения не могут быть рассмотрены в качестве доказательств, если они получены путем провокации со стороны сотрудников оперативных служб. Последние должны раскрывать и пресекать совершаемые преступления, но ни в коем случае не подстрекать к их совершению. Провокация взятки или коммерческого подкупа в целях искусственного создания доказательств совершения преступления или шантажа является преступлением (ст. 304 УК РФ).

Характерным примером в этом отношении является известное решение ЕСПЧ по делу «Ваньян против Российской Федерации», когда было усмотрено нарушение п. 1 ст. 6 ЕКПЧ в том, что часть обвинения заявителя в приобретении и хранении героина было основано, главным образом, на доказательствах, полученных в ходе милицейской операции, что впоследствии непоправимо подрывало справедливость судебного разбирательства^[22].

Таким образом, для оценки результатов ОРД как допустимых доказательств необходимо, как минимум, соблюдение следующих условий:

• 1) ОРМ должно быть проведено в соответствии с требованиями Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» ;
• 2) источник сведений, представляемых суду в качестве доказательств, должен быть известен и проверяем;
• 3) степень гарантированности конституционных прав и свобод личности при проведении ОРМ должна быть адекватна требованиям, установленным уголовно-процессуальным законом;
• 4) проведение ОРМ не должно подменять процессуальные действия, для которых уголовно-процессуальным законом предусмотрены специальные правила.

Полученные до возбуждения уголовного дела, в том числе путем проведения ОРМ, сведения тщательно и всесторонне проверяются с участием обеих сторон в ходе дальнейшего производства по уголовному делу. Наличие любых разумных сомнений в законности действий оперативно-разыскных и иных правоохранительных органов должно исключать возможность использования полученных сведений для доказывания обстоятельств, имеющих значение для дела. Учитывая различный порядок и различную степень детализации этого порядка оценки доказательств, полученных непроцессуальным путем, требует их сопоставления не только с уголовно-процессуальным законом, но и с другими законами, нарушение или несоблюдение которых, неправомерное ограничение конституционных прав личности влечет те же последствия, что и нарушение требований УПК РФ. Именно так, в частности, следует понимать указание ст. 89 УПК РФ о недопустимости использования результатов ОРД, если они не отвечают требования, предъявляемым к доказательствам УПК РФ.

С момента введения в действие гл. 32.1 УПК РФ вопрос о доказательственном значении сведений, полученных непроцессуальным путем, обрел новую остроту. Федеральным законом от 4 марта 2013 г. № 23-?3 предпринята попытка обосновать ненужность установления всех указанных в ст. 73 УПК РФ обстоятельств, имеющих, по общему и всеми признанному правилу, значение для правильного разрешения уголовного дела; обязанности дознавателя ограничены производством только тех следственных и иных процессуальных действий, не проведение которых может повлечь невосполнимую утрату следов преступления или иных доказательств.

Отказ от следственных действий при производстве дознания в сокращенной форме обусловлен не только ограниченностью предмета доказывания, но и расширением возможностей по собиранию информации о фактических обстоятельствах преступления в ходе так называемой доследственной проверки: дознаватель вправе не допрашивать лиц, от которых в ходе проверки сообщения о преступлении были получены объяснения, не проверять доказательства, которые не были оспорены подозреваемым, защитником, потерпевшим или его представителем, не назначать судебную экспертизу для установления вопросов, ответы на которые содержатся в выводах, представленных в акте или заключении специалиста по результатам исследования, проведенного в ходе проверки сообщения о преступлении, не проводить иные следственные действия, направленные на установление фактических обстоятельств дела, которые содержатся в материалах проверки сообщения о преступлении.

Таким образом, дознаватель вправе завершить предварительное расследование составлением обвинительного постановления на основании материалов, полученных до возбуждения уголовного дела, которым, судя по всему, придается значение полноценных доказательств.

Фактически внесенные в УПК РФ изменения означают не только перенос уголовно-процессуальной деятельности в стадию возбуждения уголовного дела, но и полное стирание различий между процессуальной и непроцессуальной деятельностью. Правила доказывания при проведении дознания в сокращенной форме ставят под сомнение ценность процессуальной формы, которая всегда рассматривала гарантию достоверности доказательств как элемент их допустимости. Уничтожив границу между до- (вне-) процессуальной и процессуальной деятельностью, Федеральный закон от 4 марта 2013 г. № 23-?З фактически предлагает нам отказаться от этой гарантии. Но что взамен?

Простая логика подсказывает, что ликвидация процессуальной формы собирания доказательств могла бы быть компенсирована только строгим судебным контролем: в результате судебного разбирательства, построенного на началах справедливости, гласности, равноправия сторон и непосредственности, материалы такого (упрощенного) дознания способны обрести статус полноценных, т. е. судебных доказательств. Суд при этом может быть свободен в оценке доказательств с точки зрения их формы, поскольку ее соблюдение в данном случае необязательно, но связан правами личности как безусловной гарантией допустимости использования сведений, представленных ему в обоснование обвинения, и требованием проверки их достоверности. Но этой-то гарантии в рассматриваемой форме предварительного расследования и не предусмотрено.

Уголовное дело, расследованное в упрощенной процедуре дознания, становится предметом особого (упрощенного же) порядка судебного разбирательства, предусмотренного гл. 40 УПК РФ, т. е. процедуры, в которой нет судебного следствия как формы непосредственного исследования судом доказательств в условиях гласности, состязательности, равноправия сторон. Фактически это означает вынесение судом приговора без проверки обоснованности обвинения, изложенного в обвинительном постановлении, на основании одного лишь признания вины со стороны подсудимого, полученного в обмен на обещание значительного снижения размера наказания, без права на пересмотр приговора по мотивам несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела.

• [1] Отказав гражданам в праве обжаловать решение о возбуждении уголовного дела в Постановлении от 23 марта 1999 г. № 5-П, позднее Конституционный Суд РФ признал, что с момента возбуждения уголовного дела лицо приобретает статус подозреваемого, в связи с чем может быть причинен ущерб его конституционным правам и свободам. Невозможность обратиться в суд с жалобой на это решение ограничивает для таких лиц возможность защищать в суде свои права и законные интересы, а значит, затрудняет доступ к правосудию. Судебный же контроль на последующих стадиях судопроизводства не является достаточным и эффективным средством восстановления их основных прав и свобод, нарушенных при возбуждении уголовного дела (см.: Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 1999. № 4; 2003. № 1).
• [2] См.: Петрухин И. Л. Теоретические основы реформы уголовного процесса в России. Ч. 1. С. 162.
• [3] См.: Быков В. М., Березина Л. В. Доказывание в стадии возбуждения уголовного дела по УПК. Казань: Таглимат, 2006. С. 11.
• [4] См.: Шейфер С. А. Проблемы допустимости доказательств требуют дальнейшей разработки // Государство и право. 2001. № 10. С. 47−54.
• [5] Петрухин И. Л. Теоретические основы реформы уголовного процесса в России. Ч. 1. С. 162−163.
• [6] Шейфер С. А. Проблемы допустимости доказательств требуют дальнейшей разработки. С. 49.
• [7] П. А. Лупинская, например, пишет, что материалы, представленные вместе с жалобой о возбуждении уголовного дела, «могут использоваться в качестве доказательств только тогда, когда после возбуждения уголовного дела лица, представившие эти материалы, были допрошены, установлено, кем, когда, где, при каких обстоятельствах были обнаружены представленные вещи, документы или произведена кино-, фотосъемка» (см.: Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: учебник / отв. ред. П. А. Лупинская. С. 231). Нетрудно заметить, что речь идет о возможности проверить достоверность доказательства.
• [8] См., например: Орлов Ю. К. Судебная экспертиза как средство доказывания в уголовном процессе. М.: Изд-во ин-та повышения квалификации Рос. федерального центра судебной экспертизы, 2005. С. 104. Аналогичное мнение, опираясь на здравый смысл, высказывает В. Бозров (см.: Бозров В. Лабиринты первой процессуальной стадии // Уголовное право. 2005. № 2. С. 73−74.
• [9] Закрепить процедуру предварительных исследований диагностического характера в качестве проверочного действия в стадии возбуждения уголовного дела предлагает А. В. Кудрявцева, полагающая невозможным назначение в этой стадии экспертизы в силу особой правовой психологии лиц, осуществляющих уголовное преследование (см.: Кудрявцева А. В. Судебная экспертиза в уголовном процессе России: монография. Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2001. С. 242.
• [10] См.: Кассационное определение Верховного Суда РФ от 29 июня 2006 г. по делу № 9-о06−39сп.
• [11] См.: Кассационное определение Верховного Суда РФ от 20 июля 2006 г. по делу № 63-о06−4сп. Заметим, что данное судом толкование понятия подозреваемого отличается от конституционного смысла этого понятия, данного в Постановлении Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. № 11-П «По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В. И. Маслова» .
• [12] В определении от 15 июня 2005 г. № 81-о05−25 Верховный Суд РФ счел возможным даже сослаться на показания сотрудника милиции, засвидетельствовавшего, что Л. написал явку с повинной добровольно.
• [13] См.: Надзорное постановление от 27 октября 2004 г. № 489п2004.
• [14] См.: Определение Конституционного Суда РФ от 20 октября 2005 г. № 391−0 «Об отказе в принятии к рассмотрению ходатайства гражданина Подгузова Василия Романовича о разъяснении определения Конституционного Суда Российской Федерации от 14 октября 2004 года № 326-О» .
• [15] См.: Шейфер С. А. Проблемы допустимости доказательств требуют дальнейшей разработки. С. 49.
• [16] Шейфер С. А. Доказательства и доказывание по уголовным делам: проблемы теории и правового регулирования. С. 53−54.
• [17] Петрухин И. Л. Теоретические основы реформы уголовного процесса в России. Ч. 1. С. 168; см. также: Даля Е. А. Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности. М.: Спарк, 1996. С. 66−72; Шейфер С. А. Использование непроцессуальных познавательных мероприятий в доказывании по уголовному делу // Государство и право. 1997. № 9. С. 57−59; Семенцов В. А., Сафонов В. Ю. Правовые предпосылки и этапы реализации результатов оперативно-розыскной деятельности в досудебном производстве: монография. Екатеринбург: ЮрГЮА, 2006. С. 86−116.
• [18] См.: Поляков Μ. П. Уголовно-процессуальная интерпретация результатов оперативно-розыскной деятельности. Н. Новгород: Нижегород. правовая акад., 2001. С. 220.
• [19] См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. № 11-П.
• [20] См.: Определение Конституционного Суда РФ от 20 декабря 2005 г. № 473-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Корчагина Алексея Юрьевича на нарушение его конституционных прав положениями Федерального закона „Об оперативно-розыскной деятельности“» .
• [21] Если лицо, пользуясь своими правами, отказывается добровольно выдать полученный им предмет взятки, следует принять меры к немедленному возбуждению уголовного дела и вынесению постановления о производстве обыска. Это создает определенные сложности практического характера, однако является в рассматриваемой ситуации единственным законным способом зафиксировать факт нахождения предмета взятки в кармане одежды или ящике стола подозреваемого. Сказанное относится и к другим оперативным мероприятиям, сопровождающим совершение преступления.
• [22] Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2006. № 7.