Обучение обезьян общению при помощи языков-посредников

Неудачные эксперименты с обучением обезьян человеческой речи заставили исследователей искать другие пути. В результате возникла идея обучения человекообразных обезьян общению с человеком при помощи языков-посредников. Во второй половине прошлого столетия подобные эксперименты были предприняты целым рядом зарубежных исследователей.

Работа Гарднеров^[1]. Первая удачная попытка обучения обезьяны языку глухонемых — амслену — была предпринята американскими психологами супругами Робертом Алленом и Беатрис Гарднер^[2].

Амслен был выбран потому, что представлял собой настоящий язык, был досконально изучен, а процесс его освоения проанализирован. Это давало возможность сравнивать результаты обучения обезьяны с результатами обучения глухонемых детей.

Интересно отметить, что идея обучения обезьян языку символов возникла у Гарднеров благодаря наблюдениям за воспитанницей супругов Хейесов шимпанзе Вики, которая сама изобрела специфический способ доводить до «приемных родителей» свои желания. Так, чтобы покататься на автомобиле, она приносила игрушечную машинку или карточку с изображением машины. Когда эти предметы были спрятаны, Вики стала вырывать рисунки автомобилей из журналов и книг и предъявляла их в качестве своеобразных «билетов на проезд» .

В 1966 г. Гарднеры приобрели самку шимпанзе Уошо, пойманную в природе в очень раннем возрасте и воспитанную в изоляции от представителей своего вида. Уошо воспитывалась в достаточно свободных условиях. Она жила в фургоне семиметровой длины, оборудованном кухонной плитой, холодильником, отсеком-столовой, ванной, уборной и спальней. Вокруг была открытая площадка для игр размером около 450 м². Периодически Уошо возили на прогулки и в университетский гимнастический зал, где она могла вдоволь качаться на канатах и проделывать другие обезьяньи трюки. Разработанная Гарднерами программа в большой степени основывалась на методах, используемых для обучения как нормальных, так и отстающих в развитии детей. При обучении Уошо, супруги Гарднеры ставили перед собой цель выявить тот момент в процессе овладения языком, когда дети начинают опережать шимпанзе, и после этого выделить конкретные лингвистические способности, которыми дети обладают, а шимпанзе — нет. Они предполагали, что Уошо будет усваивать новые слова примерно так же, как и люди, но в конце концов окажется не в состоянии понять, что такое вопросительное или отрицательное предложение или какова роль порядка слов. Таким образом они надеялись более точно определить, что именно является уникальным в человеческом языке.

Рис. 16.8. Б. и Р. А. Гарднер с их воспитанницей Уошо.

Вопреки ожиданиям Гарднеров, все произошло несколько иначе. В начале обучения и особенно после того, как Уошо выучила свой первый жест, она поняла, что может манипулировать пальцами, и это сосредоточение внимания на собственных руках облегчило ей усвоение знаков. В начале обучения правильные жесты, которые имитировала Уошо, подкреплялись лакомством. Но вскоре было обнаружено, что обучение может идти гораздо быстрее, если просто брать обезьяну за руки и складывать их соответствующим образом.

Например, чтобы научить обезьяну слову «шляпа», инструктор должен показать Уошо шляпу, а затем взять руку шимпанзе и сделать так, чтобы животное похлопало себя по макушке, после чего обезьяна получала лакомство. Эта процедура повторялась вновь и вновь до того момента, пока Уошо не воспроизводила жест самостоятельно. Спустя некоторое время для обучения шимпанзе новому знаку уже не требовались вознаграждения.

Помимо специального обучения Уошо легко усваивала знаки, которые при ней использовали люди. Так, например, методом подражания она выучила слова «зубная щетка» и «курить». Другим источником оказались некоторые жесты, естественные для диких шимпанзе, и Гарднеры воспользовались их сходством с теми или иными знаками амслена. Так, при выпрашивании чего-либо друг у друга дикие шимпанзе используют жест, весьма похожий на применяемый в амслене знак «подойди» или «дай». При волнении шимпанзе часто машут руками, что напоминает знак амслена — «скорее». Подобные жесты Уогао усваивала особенно быстро.

Для обучения Уошо Гарднеры использовали и метод последовательного подкрепления, широко применяемый в дрессировке. Например, если Уошо хотела выйти наружу, то она колотила конечностями в дверь своего фургона. В этой ситуации Гарднеры требовали, чтобы она сначала знаком попросила открыть дверь, и только тогда ее выпускали. Первое время она делала нужный жест, прикасаясь к двери или к другому предмету, который просила открыть, но постепенно научилась подавать сигнал, уже не контактируя непосредственно с дверью или ящиком.

Уошо проявила незаурядные способности к обучению и, выучив всего восемь знаков, начала их самостоятельно комбинировать. Кроме того, она с самого начала обучения демонстрировала хорошее понимание смысла выученных знаков. Шимпанзе относила их не только к конкретным предметам, используемым в процессе обучения, но и к другим, обладающим теми же свойствами. Она безошибочно идентифицировала детенышей различных животных, узнавала собаку на картинке и т. д. Наручные часы она называла словом «слушать», но этот же знак она применяла и для обозначения соответствующего действия. Так, чтобы привлечь внимание собеседника к лающей собаке, Уошо подавала знаки, обозначающие «слушать — собака» .

Пути усвоения Уошо амслена убедительно свидетельствуют о ее языковых способностях. Будучи однажды стимулированы, ее способности стали развиваться гораздо быстрее, чем могли контролировать экспериментаторы. Большинство открытий и новшеств в поведении Уошо возникали стихийно. В конце концов она стала выдумывать знаки сама. К концу третьего года эксперимента Уошо уверенно пользовалась комбинациями из трех и более слов.

В разных жизненных ситуациях Уошо использовала различные наборы знаков. Так, во время еды она чаще пользовалась словами, обозначающими различные виды пищи, а во время игры — словами «щекотать», «иди», «ку-ку». Для обозначения игры в прятки Уошо придумала особый знак: глаза, закрытые руками. Такими местоимениями, как «ты» и «я», она гораздо чаще пользовалась во время игры, чем за едой.

Тестирование и регистрация использования Уошо знаков амслена включали в себя набор методик с дополнительным контролем. Первый из этих тестов проводился следующим образом: Уошо усаживали перед ящиком, а один из сотрудников время от времени открывал этот ящик и спрашивал ее, что там находится.

Основная трудность этой процедуры заключалась в том, чтобы помешать сотруднику, ведущему запись, неумышленно подсказать обезьяне, какой предмет кладут в ящик. Поэтому предметы клал другой сотрудник, который не мог видеть ни обезьяны, ни записывающего. Сама процедура тестирования нравилась обезьяне, и она подолгу ждала, пока сменят предмет. Другая методика заключалась в том, что Уошо вместо самих предметов показывали диапозитивы с их изображением. Один из сотрудников, присев возле камеры, регистрировал ответы, а другой, находившийся за пределами помещения, где шло испытание, наблюдал за происходящим сквозь окошко с односторонней видимостью. Во время тестирования Уошо сама открывала дверцу камеры, а когда, насмотревшись, отпускала ее и та захлопывалась, диапозитив менялся.

Результаты тестирования оказались весьма высокими. Ошибалась Уошо редко, при этом неверный ответ в большинстве случаев относился к близкому кругу понятий. Например, она могла спутать такие предметы, как щетка и расческа. Иногда она путала изображения животных: так, тигра она называла кошкой, а гиену — собакой.

Но в то же время Уошо правильно идентифицировала предметы даже в тех ситуациях, когда условия проведения эксперимента могли способствовать ошибке. Например, она улавливала различия между детенышем и взрослым животным или человеком, даже когда видела маленькое изображение на диапозитиве.

Комбинировать слова эта обезьяна стала через 10 месяцев после начала обучения языку. Первыми ее «предложениями» стали: «Дай сладкий» и затем: «Подойди открой». В то время ей было приблизительно 20 месяцев, т. е. она достигла как раз того возраста, в котором дети начинают строить фразы из двух слов. Позже Уошо стала строить «фразы» из нескольких знаков. Если она хотела получить предмет, находящийся в запертом шкафчике в своем жилище, то обращалась к экспериментатору с фразой «Открой ключ». При этом, когда она хотела залезть в холодильник, то обычно просила: «Открой ключ пища»; если ей нужно было мыло, то фраза звучала: «Открой ключ чистый», а когда она хотела одеяло: «Открой ключ одеяло» .

Обращаясь к людям с просьбой выпустить ее наружу или обнять, Уошо в подавляющем большинстве случаев ставила местоимение «ты» перед «я». Интересно отметить, что в начале обучения местоимения чаще помещались перед глаголом, означавшим действие, например: «ты я выпустить», а позже «я» стало произноситься после глагола, например: «ты щекотать я» или «я щекотать ты». Эти различия в структуре фраз знаменуют собой весьма серьезные сдвиги. Усвоила Уошо и отрицание чего-либо. В первый раз она продемонстрировала его, когда воспитатели, уставшие от прогулок, сказали ей, что вокруг дома ходит большая собака, которая ее съест. Когда же спустя некоторое время ей предложили погулять, Уошо ответила решительным отказом, несколько раз повторив «нет» .

Через три года после начала обучения она знала 245 различных комбинаций из трех и даже больше знаков. Сравнение хода обучения Уошо и маленьких детей и их лингвистического запаса показало, что приобретение обезьяной языковых навыков вполне сравнимо с освоением разговорного языка ребенком. В обобщении значения знаков, в постепенном наращивании числа и сложности комбинаций; в тинах семантических связей этих ранних комбинаций шимпанзе не уступала детям такого же возраста.

После успехов с обучением Уошо экспериментаторы расширили программу исследований. Они начали работать с детенышами шимпанзе со второго-третьего дня рождения и привлекать для этого глухонемых людей либо исследователей, бегло владеющих амсленом. Амслен для обучения шимпанзе использовали и другие исследователи: Р. Футс^[3], Ф. Паттерсон^[4], Г. Террас^[5]. В исследованиях Паттерсон и Терраса принимали участие не только шимпанзе, но и горилла Коко.

Помимо амслена для обучения шимпанзе использовались и другие методики. Так, Дэвид Примак обучал шимпанзе Сару с помощью предметов (пластиковые жетоны), символизирующих слова^[6], а Д. Рамбо^[7] и С. Сэвидж-Рамбо^[8] при помощи языка символов йеркиша обучали шимпанзе Лану, Шермана, Остина и других разговаривать через посредство компьютера (подробнее об этом — далее).

Эксперименты Д. Примака

Работая с самкой шимпанзе Сарой, Д. Примак взял за основу языка не жесты, а систему фишек, размещенных на магнитной доске.

Фишки имели произвольную форму, например, яблоко изображалось при помощи маленького синего треугольника. «Слова» на доске писались сверху вниз.

Сначала Примак обучил Сару некоторым словам, значение которых было для нее приятно. Вскоре, используя нужные жетоны в правильной последовательности, она научилась писать «дай Сара яблоко». Затем Примак познакомил ее с жетоном «это — название для», а уже после этого обучал новым словам, просто помещая жетон «это — название для» между жетоном, обозначающим какой-то предмет, и самим предметом (рис. 16.9).

Рис. 16.9. Методика обучения Сары понятию «называется» .

Многочисленные тестирования показали, что Сара понимает символическую природу жетонов. Когда Сару попросили описать свойство яблока, которое обозначалось маленьким синим жетоном, она назвала такие признаки, как «круглый» и «красный». То есть она продемонстрировала способность отличать знак предмета от самого предмета и использовать их независимо.

Под продуктивностью Примак понимал способность строить все новые и новые предложения из слов основного набора. Исследователь считал, что способность Сары усматривать в крупном человеке и большом камне общее свойство громоздкости или обнаруживать и утверждать, что зеленый лист и зеленый лимонад — оба зеленые, указывает на то, что шимпанзе в состоянии продуктивно пользоваться этими понятиями.

Сара научилась использовать понятия «одинаковый» и «различный» и применительно к лингвистическим конструкциям. Например, когда ее попросили сравнить предложения «яблоко красное» и «красный — цвет яблока», она решила, что эти предложения одинаковы; когда же нужно было сравнить предложения «яблоко красное» и «яблоко круглое», она сочла, что они различны. Отвечая на вопрос о соотношении между двумя объектами, Сара не всегда использовала жетон «различный», а употребляла порой конструкцию из двух слов «нет одинаковый» .

Сару удалось обучить логической конструкции «если — то». Прежде всего, ей дали понять, что если она сделает какое-то одно действие, то получит нечто страстно желаемое, а если другое, то ничего не получит. Например, Примак предлагал ей на выбор яблоко и банан, и если она выбирала яблоко, то в качестве вознаграждения получала кусок шоколада. Ученый использовал эту ситуацию для того, чтобы научить Сару условию «если — то». Имея дело с последовательностью предложений «Сара брать яблоко. Мери дать шоколад Сара», обезьяна должна была поставить символ «если — то» на правильное место и после этого получала шоколад. Потом ей показывали несколько пар предложений, связанных условием «если — то», в которых правильность выбора менялась, так что иногда она получала кусок шоколада, выбрав банан, а в другой раз, чтобы получить излюбленное лакомство, должна была выбрать яблоко. После ряда неудач Сара уже могла читать оба предложения правильно. Со временем она научилась хорошо понимать и такие пары предложений, как «Мэри брать красный если — то Сара брать яблоко» (в языке Примака отношение «если — то» обозначалось одним символом) или «Мэри брать зеленый если — то Сара брать банан», в которых обезьяна вынуждена была следить за выбором Мэри; а также предложения типа «красное на зеленом если — то Сара брать яблоко» и «зеленое на красном если — то Сара брать банан», где она должна была правильно оценить взаимное расположение двух цветных карт.

Примак довольно быстро обучил Сару понятию «нет». Как и прежде, ученый начал с вопросов вроде «Каково отношение между красным цветом и яблоком?» или «Каково отношение между красным цветом и бананом?». В ответ Сара должна была убрать вопросительный знак и заменить его жетоном «цвет предмета» или парой жетонов «цвет предмета — нет» .

Примак отмечает, что Сара способна освоить предложения, обладающие сложной структурой. Сначала ее обучили двум предложениям: «Сара положить яблоко корзинка» и «Сара положить банан блюдо». Затем, после многих попыток, Примаку удалось заставить шимпанзе изъять повторения слов «Сара» и «положить» и сконструировать предложение: «Сара положить яблоко корзинка — банан блюдо». Исследователь считает, что для правильного восприятия такого предложения Сара должна понимать иерархическую структуру высказывания, отдавая себе отчет в том, что слово «положить» располагается на более высоком уровне организации и относится и к «яблоку», и к «банану» .

Своими опытами, во время которых ему удалось заставить шимпанзе осознанно употреблять довольно сложные грамматические конструкции, Примак опроверг миф о врожденной синтаксической некомпетентности шимпанзе.

Шимпанзе оказались способны не только «генерализовать» знаки, т. е. использовать их в совсем непредусмотренных экспериментаторами ситуациях, они изобретали новые знаки. В возрасте шести лет, когда у высших обезьян была зарегистрирована максимальная частота изобретательства, они придумывали по шесть — девять новых слов в месяц. После шести — семи лет пик сочинительства стал падать… Когда шимпанзе обучили просить «открой ящик», обезьяна вскоре, захотев пить, требовала: «открой кран», а потом «дай ключ открыть калитку» (в сад). Увидев утку на озере, она определила: «водяная птица». Она научилась синтаксически правильно строить простейшие предложения: указывала не «яблоко дай», а «дай яблоко». Другой детеныш, любивший, как все шимпанзе, щекотку, употреблял сначала знак «еще» для продолжения человеком этого приятного действия, а потом, если отбирали бутылку с водой, тянулся к ней опять же со знаком «еще», и когда прекратили набрасывать ему на голову шарф (игра), тоже потребовал: «еще» …

Когда у Уошо заболел живот, на вопрос «Что с тобой?» она показала на живот и сделала знак «болит». Понятие «грязный», «запачканный» Уошо стала употреблять в качестве ругательства. Так, однажды, когда не знавший амслена служитель не прореагировал на ее просьбу дать воды и выпустить из клетки, она стала сердито ударять себя тыльной стороной ладони снизу по подбородку. Это означало: «Грязный Джек, дай пить» …

Особенности усвоения обезьянами языков-посредников

Эксперименты Гарднеров и Примака стимулировали обучение обезьян языкам, при котором использовалось несколько различных систем. Наиболее широко распространенными из них были уже упоминавшиеся амслен и йеркиш. При анализе результатов обучения антропоидов общению при помощи амслена неизбежно встает вопрос о сходстве языка-посредника, используемого обезьянами, с языком человека. Эта проблема занимала и лингвиста Чарлза Хоккета^[9], который хотел показать, какие свойства человеческой речи присущи общению животных, а какие — нет. Выделение из языка ряда отдельных характеристик позволяет сравнивать эти характерные свойства языка и судить об их происхождении. Хокетт считал, что язык человека обладает семью ключевыми свойствами, часть которых присуща и естественным языкам животных. Для анализа языка антропоидов наиболее важными критериями являются: семантичность, продуктивность, перемещаемость и культурная преемственность. Было показано, что язык амслен, используемый человеком, вполне соответствует этим критериям и может заменить речь, что можно видеть на примере глухонемых людей. Поэтому было важно проанализировать, насколько соответствует этим критериям язык жестов и символов, которому обучают обезьян. Наблюдения показали, что обученные амслену обезьяны используют его как естественный язык.

Основные свойства «языка» обезьян. Семантичность — способность присваивать определенное значение некоторому абстрактному символу. Собственно, именно это и происходит, когда обезьяна начинает понимать, какому предмету или действию соответствует символ амслена или йеркиша. Особенно ярко эта способность проявляется в тех ситуациях, когда обезьяна изобретает новый знак для обозначения чего-то. Так, воспитанница супругов Гарднеров Уошо сама стала придумывать знаки. Одним из доступных ей предметов был детский нагрудник, который надевали на нее во время кормежки. Однажды Уошо очертила на груди то место, куда он надевается. Позднее выяснилось, что этот жест обезьяны соответствовал правильному знаку, обозначающему нагрудник и действительно существующему в амслене. Позже Уошо были придуманы и другие знаки.

Продуктивность — способность создавать и понимать бесконечное число сообщений, преобразуя исходный ограниченный запас символов в новые сообщения. О том, что языку, усвоенному шимпанзе, присуще это свойство, свидетельствует, например, их способность комбинировать знаки для обозначения новых предметов. Так, Уошо называла арбуз «конфета — питье» (candy — drink), а впервые встреченного на прогулке лебедя — «вода — птица» (water — bird). Горилла Коко изобрела жест для обозначения любимых побегов бамбука «дерево — салат». При достаточно большом запасе знаков шимпанзе начинали гибко использовать синонимы для обозначения одного и того же предмета в зависимости от контекста, например, чашка обозначалась знаками — пить, красный, стекло и т. п. Обученная амслену шимпанзе Люси, которая знала только около 60 знаков, смогла при их помощи обозначить 24 фрукта и овоща.

Свойство перемещаемости заключается в том, что предмет сообщения и его результаты могут быть удалены во времени и пространстве от источника сообщения. Наличие этого свойства проявляется в способности использовать знаки в отсутствие соответствующего объекта; передавать информацию о прошлых и будущих событиях, а также передавать информацию, которая может стать известной только в результате употребления знаков.

Наблюдения, свидетельствующие о наличии этого свойства в языке обезьян, приводит Р. Футс^[10]. Так, например, когда Люси разлучили с заболевшей собакой — ее любимицей, она постоянно ее вспоминала, называла по имени и объясняла, что той больно. В процессе работы с шимпанзе Элли Р. Футс обратил внимание, что тот неплохо понимает устную речь окружающих, и, воспользовавшись этим, научил его названиям нескольких предметов. Па следующем этапе Элли научили знакам амслена, соответствующим словам, но обозначаемых ими предметов при этом не показывали. Во время теста обезьяне предъявляли новые предметы тех же категорий, что и использованные на начальном этапе — при заучивании словесных обозначений. Оказалось, что Элли правильно называл их с помощью жестов, как бы мысленно «переводя» их названия с английского на амслен. Для формирования такой связи шимпанзе должен был преобразовывать информацию, получаемую посредством слуха, в информацию, передаваемую жестами и воспринимаемую зрением, т. е. в совершенно другой, визуальнотактильный, канал связи — иными словами, обезьяна должна была осуществлять кросс-модальный перенос. Такие ассоциации обязательно предполагают восприятие и использование языка в целом.

Вопрос о наличии свойства перемещаемости в усвоенном шимпанзе языке особенно важен в связи с изучением мышления животных, поскольку употребление знака в отсутствие обозначаемого им предмета свидетельствует о формировании и хранении в мозге внутренних (мысленных) представлений об этом предмете. Это наиболее убедительное свидетельство способности к символизации, так как элемент языка-посредника употребляется в полном «отрыве» от обозначаемого реального предмета. В основе употребления знаков амслена у шимпанзе лежит не просто образование ассоциаций, но формирование внутренних представлений о соответствующих им предметах и действиях. Наиболее убедительно способность шимпанзе передавать информацию об отсутствующих и недоступных непосредственной сенсорной оценке предметах была продемонстрирована в работах С. СэвиджРамбо^[11].

В естественных коммуникативных системах животных свойство перемещаемости не обнаружено.

Культурная преемственность — это способность передавать информацию о смысле сигналов из поколения в поколение посредством обучения и подражания, а не за счет наличия видоспецифических (врожденных) сигналов. Она составляет отличительное свойство языка человека.

Очень важным явилось то, что шимпанзе оказались способны обучать друг друга. Уошо после гибели се собственного детеныша «усыновила» 10-месячного Лулиса и стала обучать его амслену. При этом был установлен строжайший контроль над людьми, имевшими дело с обезьянами: употребление жестов амслена при общении с ними было категорически исключено. Детеныш мог увидеть жесты языка только от матери — и уже через месяц Лулис знал шесть знаков! Иногда он усваивал язык, подражая матери, но в ряде случаев она целенаправленно обучала детеныша. Так, было замечено, как Уошо пять раз подряд, глядя на Лулиса, поднимала стул, сопровождая это знаком «стул». В другом случае она просила у человека пищу, но видя, что детеныш не присоединяется к просьбе, она сложила его руки в знак «еда». В конце концов он стал комбинировать слова самостоятельно. Усвоение им жестов шло с тем же успехом, что и у взрослых шимпанзе, обучавшихся людьми!

Эти данные представляют несомненный интерес, однако они не могут служить достаточно убедительным доказательством наличия культурной преемственности языковых навыков у шимпанзе. Хотя те и пользуются знаками в отсутствие человека, неясно, насколько эти знаки отличаются по своим функциям от естественного языка жестов и телодвижений. Не было проанализировано, о чем обезьяны сигнализируют друг другу и какой тип коммуникации обеспечивается этими жестами. Вместе с тем в природных условиях культурная преемственность, по-видимому, играет определенную роль в создании диалектов естественного языка шимпанзе.

Таким образом, язык-посредник амслен, который усваивают шимпанзе, обладает не только свойством семантичности, но отчасти свойствами продуктивности, перемещаемости и культурной преемственности.

Работы Д. Рамбо и С. Сэвидж-Рамбо

Американским исследователем Д. Рамбо был создан другой язык-посредник, получивший название йеркиш (в честь одного из первых исследователей когнитивной деятельности антропоидов Р. Йеркса).

Особенности этого языка-посредника заключались в том, что предметы и действия обозначались при помощи различных символов, которые выводились на экран монитора.

Первая обезьяна, овладевшая языком йеркиш, — шимпанзе Лана — научилась нажимать на соответствующую клавишу компьютера для получения нужного ей предмета. Она продемонстрировала способность выстраивать лексиграммы на мониторе в соответствующем порядке, уверенно задавала вопросы, ставя знак «?» в начале фразы, по собственной инициативе исправляла замеченные ошибки. Но, несмотря на то что ее обучение было строго формализованно, она, как и обезьяны, «говорившие» на амслене, иногда делала совершенно неожиданные заявления, например, просила: «Машина, пощекочи, пожалуйста, Лану» .

Поведение Ланы подтвердило данные, полученные при обучении амслену, — было доказано, что обезьяна строит фразы самостоятельно, без подсказок и подражания инструктору.

Среда и объем информации, которыми оперировала Лана, были ограниченны, и практически всегда ее высказывания касались предметов, находящихся в поле зрения — и к тому же немногочисленных. Поэтому ранее возникшее предположение о том, что ведущую роль в овладении языком играло простое образование условной связи (ассоциации) между знаком и получением соответствующего предмета, опытами с Ланой не было опровергнуто.

Сью Сэвидж-Рамбо обратила внимание на то, что шимпанзе, как правило, подают знаки в присутствии предметов, только если они получают за это подкрепление. В то же время знак можно считать символом, если он употребляется в отсутствие обозначаемых предметов, без связи с подкреплением и в разном контексте. Известно также, что начинающие говорить дети произносят слова ради самих слов или для привлечения внимания окружающих к интересующим их вещам, не только в качестве просьбы, но и просто как «наименование». С. Сэвидж-Рамбо предположила, что эти различия обусловлены тем, что у детей слова усваиваются не столько в результате целенаправленного обучения, сколько непроизвольно, в самых разных ситуациях и им соответствуют более или менее отвлеченные внутренние представления, а не простые условно-рефлекторные связи.

Ввиду этого в ее экспериментах всех обезьян воспитывали в полусвободных и обогащенных условиях, в тесном контакте с воспитателями и с другими обезьянами.

Новая методика С. Сэвидж-Рамбо не фокусировала внимание обезьян только на получении объекта. Их побуждали использовать знак-лексиграмму не столько для получения какого-то предмета, сколько для его «наименования». Это происходило в ситуации, где всегда было несколько предметов и воспроизведение знака не было жестко связано с их получением. По этому методу одновременно воспитывали двух шимпанзе — Шермана и Остина (рис. 16.10). Они научились общаться с помощью знаков с человеком и друг с другом, отвечать на вопросы и с их помощью воздействовать на поведение друг друга и окружающих. С точки зрения 3. А. Зориной и И. И. Полетаевой, сходный тип поведения был описан Футсом у шимпанзе Бруно и Буи, которых обучали амслену.

Обученные по этой системе Шерман и Остин употребляли знаки в гораздо более разнообразных ситуациях, чем их предшественники по изучению йеркиша, особенно Лана. Стремление к «наименованию» предметов обнаруживалось у них спонтанно, без инструкции тренера. Очевидно, что научить этому специально невозможно. Вместо того чтобы ждать, когда тренер даст им или попросит предмет, как это бывало у всех других обезьян, они по собственной инициативе называли предметы и показывали тренеру, т. е. включили обычно исполняемые тренером функции в собственное поведение. При появлении тренера с набором игрушек они без всякой команды называли их и показывали, вместо того чтобы ждать, когда тот решит играть и даст соответствующую команду.

Это свойство проявилось и в отношениях между самими шимпанзе. Шерман — доминант — нажимал на соответствующую клавишу и давал Остину кусок апельсина. Оба они нажимали нужную клавишу компьютера прежде, чем взять кусок пищи или игрушку, даже если те были спрятаны. Остии (низший по рангу) подводил Шермана к компьютеру и побуждал нажимать клавишу — «добывать» лакомства.

Рис. 16.10. Шерман и Остин с компьютером.

Для такого использования знаков (лексиграмм), как средства «называния» предметов, в том числе и в их отсутствие, обезьяна должна понимать соответствие между:

• • предметом, который она выбрала из группы как объект наименования;
• • лексиграммой, которую она нажала на клавиатуре;
• • предметом, который она в конце концов выбрала и передала экспериментатору.

Действительно ли шимпанзе представляют себе все эти соответствия? Наиболее надежная проверка этого предположения — это процедура теста при двойном слепом контроле. В обстановке игры с тренером шимпанзе «называют» один из предметов, но предметы для выбора, тренер, которому их надо показывать, и клавиатура, на которую надо нажимать, расположены далеко друг от друга. Такое «пространственное разнесение» было введено для создания дополнительной нагрузки на образную память, на сохранение представления о выбранном предмете. Решив, какую игрушку он выберет, шимпанзе должен помнить, что? именно он выбрал, пока идет к клавиатуре и высвечивает соответствующую лексиграмму в отсутствие реального объекта. Затем, держа в памяти, что? именно он высветил на экране (поскольку, уходя от компьютера, он перестает видеть лексиграмму), обезьяна должна взять выбранный предмет и передать его экспериментатору, который сидит у отдельного монитора и видит лексиграмму только после вручения ему выбранного предмета (это делается для того, чтобы он вольно или невольно ничего не мог «подсказать» обезьяне).

Оказалось, что оба шимпанзе правильно называли выбранный предмет практически в 100% тестов. Причем, когда Шерман однажды высветил лексиграмму предмета, которого в тот момент в лаборатории не было, то не взял ничего. Эти опыты позволили сделать важное заключение о языковых возможностях шимпанзе.

В дальнейших экспериментах эта группа исследователей попыталась проанализировать различия в процессах освоения языка у детей и обезьян. Известно, что дети осваивают язык не только спонтанно, но и без всяких видимых усилий, находясь в естественных условиях культурной среды. Стремление Шермана и Остина к наименованию предметов по собственной инициативе, в том числе когда они их не видят, говорит о том, что усвоенные ими знаки приобрели свойства символов и эквивалентны навыкам, описанным у детей. Они, несомненно, показывают, что языковые навыки обезьян при определенных условиях обучения могут обладать свойством перемещаемости.

Изучение способности шимпанзе к пониманию устной речи человека

Итак, было обнаружено, что Шерман и Остин способны употреблять символы для обозначения отсутствующих предметов и в более широком контексте, чем обезьяны, обученные по другим методикам. После этого Сэвидж-Рамбо приступила к воспитанию детенышей карликового шимпанзе бонобо (Pan paniscus) в такой же речевой среде, в какой обычно растут дети, с тем чтобы проверить их способность понимать устную (звуковую) речь человека.

Новый проект ставил целью доказательство того, что мозг шимпанзе бонобо обладает достаточными возможностями для символического представления событий, предметов и людей^[12].

Экспериментаторы старалась максимально разнообразить условия содержания бонобо, систематически меняя все возможные компоненты среды и позволяя детенышам общаться и с людьми, и с другими обезьянами. Но главной особенностью программы было то, что люди постоянно разговаривали при обезьянах. При этом исследователи не проводили специальной дрессировки на выполнение словесных команд, а лишь создавали для обезьян соответствующую языковую среду — четко произносили правильно построенные простые фразы. Одна из особенностей этого долгосрочного эксперимента, продолжающегося уже более 20 лет, состояла в том, что он был начат в раннем возрасте, когда двум карликовым шимпанзе (бонобо) и трем детям было по 10 месяцев.

В ходе этого проекта обезьян учили амслену, обучали пользоваться клавиатурой с лексиграммами и воспринимать синтетическую речь через наушники, в механическом (лишенном интонации) варианте. Чтобы исключить возможность освоения лексических навыков по принципу дрессировки, обезьяны обучались не просто называть предметы, а спрашивать о предметах, которые их интересовали. Коммуникация осуществлялась вначале на амслене, а затем с использованием звуковой английской речи.

Проект «Кензи» начался незапланированным образом. С. Сэвидж-Рамбо работала с Мататой — приемной матерью детеныша по имени Кензи, стараясь обучить ее пользованию йеркишем. Кензи наблюдал за обучением, находясь постоянно подле них. Когда Кензи было чуть более двух лет, он неожиданно стал отвечать на вопросы экспериментатора, причем отвечать правильно. С этого момента все внимание исследователей было переориентировано на Кензи (рис. 16.11). Ранний опыт, включавший ежедневные наблюдения за обучением матери, послужил спонтанным толчком к развитию сложных языковых навыков у детеныша бонобо. Благодаря этой методике к четырем годам Кензи демонстрировал понимание свыше 600 новых команд.

В возрасте пяти лет он был способен понимать слова и целые фразы, записанные на магнитофон, воспринимая их через наушники, и идентифицировать их, показывая соответствующие фотографии или лексиграммы. Примечательно, что Кензи никто специально не обучал слушать магнитофон через наушники и идентифицировать слова в этих условиях, равно как и то, что за свои успехи он не получал никакой награды. Как и обезьяны, общавшиеся с помощью амслена, он понимал разницу между фразами «Унеси картошку за дверь» и «Иди за дверь, принеси картошку». Такое же понимание он проявлял и в собственных высказываниях, в зависимости от ситуации делая одни и те же лексиграммы то подлежащим, то дополнением. В общей сложности в течение нескольких лет Кензи было задано 660 вопросов-инструкций, каждый раз новых, не повторяющих друг друга. Экзаменатор всегда находился в другой комнате, наблюдая за происходящим через стекло с односторонней видимостью. Вопросы Кензи слышал через наушники, причем их задавали разные люди, а иногда применяли даже синтезатор звуков голоса. В подавляющем большинстве случаев без какой-то специальной тренировки он правильно выполнял каждый раз новые инструкции. Часть инструкций относилась к сфере повседневной активности обезьяны и задействовала весь набор манипуляций с предметами обихода, которые Кензи совершал или в принципе мог совершить, а также разнообразные контакты с окружающими. Перечислим некоторые из них:

• • положи булку в микроволновку;
• • достань сок из холодильника;
• • дай черепахе картошки;
• • выйди на улицу и найди там морковку;
• • вынеси морковь на улицу;
• • налей кока-колы в лимонад;
• • налей лимонад в кока-колу.

Другие обращенные к нему фразы, напротив, провоцировали совершение малопредсказуемых действий с обычными предметами:

• • выдави зубную пасту на гамбургер;
• • найди собачку и сделай ей укол;
• • отшлепай гориллу открывалкой для банок;
• • пусть змея (игрушечная) укусит Линду (сотрудницу) и т. д.

Кензи справлялся и с заданиями, полученными в непривычной обстановке, например во время прогулки его могли попросить: набери сосновых иголок в рюкзак.

В возрасте шести лет Кензи мог идентифицировать 150 лексиграмм-символов со слуха (о чем свидетельствуют тесты на компетентность). Более того, он мог различать и синтетическую речь, в которой отсутствовала всякая интонация, а следовательно, оказался способен выделять отдельные слова и расшифровывать их фонемные составляющие. Кензи мог дифференцировать слова, различающиеся только одним фонемным компонентом, например " clover" и «collar», «peas» и " peaches" .

Рис. 16.11. Шимпанзе бонобо Кензи поджаривает себе лакомство на углях.

В эксперименте на понимание синтаксических конструкций кроме бонобо участвовала также двухлетняя девочка Аля^[13].

В тестах на понимание последовательности слов четырехлетний Кензи оказался более успешен, чем Аля. Например, когда каждого из них спрашивали «Можешь ли ты сделать так, чтобы песик укусил змею (игрушки)?», Кензи взял собачку, поставил ее возле змеи, придвинул змею поближе и, вложив голову змеи в рот собаке, с помощью большого пальца сомкнул челюсти собаки на голове змеи. Аля же явно не поняла смысла сказанного. Подойдя к собачке, она присела и сама ее укусила.

Как известно, для человека критическим фактором, определяющим формирование способности понимать речь, является возраст, когда он начинает ее слышать, и условия, в которых это происходит. В данном случае шимпанзе, которых начали обучать не в 10 месяцев (как Кензи), а в два-три года, смогли усвоить гораздо меньше навыков, и для этого требовалась гораздо более интенсивная и направленная тренировка. Понимать же устную речь столь полно и в таком объеме, как Кензи, не мог больше никто.

Способность к общению при помощи языка-посредника как дополнительный показатель развития интеллекта человекообразных обезьян.

В процессе обучения обезьян языкам-посредникам были выявлены многие факты, значительно расширяющие представления об интеллекте обезьян. Проявлением высших когнитивных способностей, несомненно, является способность к изобретению новых знаков, свойственная детям. Так, Уошо, например, придумала знак понятия «нагрудник». Горилла Коко (к пяти с половиной годам она имела общий запас 645 знаков, из них активно использовала 345) сочинила слова: «укусить», «очки», «стетоскоп». В четыре с половиной года Коко даже стала «разыгрывать» своих учителей. По просьбе своего экспериментатора П. Паттерсон Коко знаками показывала глаза, лоб, нос — части лица. На другой день в том же упражнении она показала все неправильно: вместо лба — нос, вместо ушей — подбородок. Раздосадованная учительница, которая хотела продемонстрировать способности обезьяны посетителям, сделала знак: «плохая горилла». Коко поправила Паттерсон тоже знаком: «смешная горилла» — и рассмеялась.

В четыре же с половиной года она стала настойчиво поправлять других. Паттерсон как-то ответила (устно) на вопрос заглянувшей гостьи: «Нет, она не юношеского возраста, она еще подросток». Коко тут же поправила ее: «Нет, горилла». Сооружая себе гнездо и находясь одна в комнате, где ее действия фиксировались скрытой телекамерой, Коко понюхала одеяло и сделала знак: «это плохо пахнет». Проект «Коко» доказал, что научение языку у горилл проходит по той же схеме, что и у детей. В репер;

Рис. 16.12. Ф. Паттерсон и горилла Коко.

туаре горилл наблюдали спонтанное появление долингвистического коммуникативного поведения, модуляцию, изобретение новых знаков, произвольную комбинацию известных знаков. По-видимому, гориллы, аналогично шимпанзе и бонобо, обладают отчетливой предрасположенностью к общению с помощью символов^[14] (рис. 16.12).

Упоминавшийся выше молодой бонобо Кензи изумил экспериментаторов тем, что научился свободно работать с синтезатором, который воспроизводил английские слова, когда шимпанзе нажимал на адекватные задаче клавиши. И уж если он просил яблоко, то из предъявленных ему банана, апельсина и яблока он выбирал последнее — именно то, что было заявлено сначала. Если ему показывали все три плода и просили его назвать их поочередно (по-английски), он решительно и последовательно нажимал клавиши так, чтобы синтезатор воспроизвел звучание соответствующих английских слов. Поведение Кензи в эксперименте удивительно напоминало поведение ребенка. Он изобретал фразы, приглашал людей играть с ним, просил человека погулять с ним в лесу. Однажды, когда он был наказан «домашним арестом» за неуемное потребление диких грибов, Кензи в сердцах сделал жест: «Грибы не плохие» .

Экспериментальное изучение способности человекообразных обезьян к общению при помощи языков-посредников значительно расширило и представление об их когнитивной деятельности и элементарном мышлении.

Так, Л. А. Фирсов утверждал, что и по отношению к антропоидам надо говорить о качественно новом уровне образной памяти и предметной деятельности. В ходе своих исследований он идентифицировал у приматов высший уровень обобщения — довербальные понятия. Тем самым Фирсов экспериментально подтверждал гипотезу академика Л. А. Орбели о «промежуточном этапе» в эволюции сигнальных систем. Фирсов считал обезьяну «критическим звеном» развития млекопитающих по особому уровню памяти, функции обобщения, способности к многоуровневому интегрированию, наличию дословесных понятий, по коммуникативной системе, подражательной, ориентировочной, манипуляционной деятельности и другим показателям. Он утверждал, что целенаправленность использования предметов внешней среды, а также способность к частичному изменению этих предметов является неотъемлемым новым качеством поведения ребенка первых лет жизни и высших обезьян. Это его предположение полностью подтвердилось работами последующих исследователей. Оно свидетельствует, что и эта высшая когнитивная функция человека имеет биологические предпосылки. Тем не менее даже у наиболее высокоорганизованных животных — шимпанзе — уровень овладения простейшим вариантом языка человека не превышает способностей 2,5−3-летнего ребенка.

• [1] По кн.: Зорина З. А., Смирнова А. А. О чем рассказали говорящие обезьяны. М., 2006.
• [2] Gardner К. А., Gardner В. Т. Teaching sign language to a chimpanzee // Science. 1969. V. 165. P. 664−672; Signs of intelligence in cross-fostered chimpanzees // Phil. Trans. R. Soc. London, 1985. P. 159−176.
• [3] Fouls R. S. Communication with chimpanzees // Hominization and behavior. Stuttgart: Gustav Fischer Verlag. 1975. P. 137−158.
• [4] Patterson F. G. Linguistic capabilities of a lowland gorilla. Stanford University, Ph. D. dissertation, 1979.
• [5] Terrace H. 5. 1979. How Nim Chimpsky changed my mind // Psychology Today. P. 65−76; Terrace H. 5., Peti to LA., Sanders R.J., Better T. G. 1979. Can an ape create a sentence? // Science. P. 891−900.
• [6] Premack A.J., Premack D. Teaching language to an ape // Sei. Am. 1972. V. 227. P. 92−99; Premack D. Animal Cognition // Annual Review of Psychol. 1983. V. 34. P. 351 362; Levels of causal understanding in chimpanzees and children // Cognition. 1994. V. 50. № 1−3. P. 347−362.
• [7] Rumbaugh D. M., Gill T. V., von Glaserfeld E. C. Reading and sentence completion by a chimpanzee (Pan) // Science. 1973. V. 182. P. 731−733: Rumbaugh D. M" PateJ. L .The evolution of primate cognition a comparative perspective. N.-J.; Eribaum, 1984. P. 569−590; Rumbaugh D. M" Hopkins W. D" Washburn D. A. etat. Comparative perspectives of brain, cognition, and language // Biological and behavioral determinants of language development. Hillsdale, N.-J.: Eribaum, 1991.
• [8] Savage-Rumbaugh E. S. Acquisition of functional symbol usage in apes and children // Animal Cognition. Hillsdale, N.-J.; Eribaum, 1984. P. 291−311; SavageRumbaugh E. 5., Murphy J., Sevcik R. et al. Language comprehension in ape and child // Monografs of the Soc for Research in Child Development. 1993. Serial № 233. V. 58. № 3−4; Savage-Rumbaugh E. 5., Shanker 5., Taylor I.J. Apes, Languange and the Human Mind //N.-J.: Oxford Univ Press, 1998.
• [9] Hockett Ch. F. Λ Course in Modern Linguistics. New York: Macmillan, 1958.
• [10] Pouts R. S; Pouts D. H., Schoenfeldt D. Sign language conversational interaction between chimpanzees // Sign Language Studies. 1984. V. 42. P. 1−12.
• [11] Savage-Rumbaugh E. S. Acquisition of functional symbol usage in apes and children //Animal Cognition. Hillsdale. N.-J.: Eribaum, 1984. P. 291−311; SavageRumbaugh E. 5., MurphyJ., Sevcik R. et. al. Language comprehension in ape and child // Monografs of the Soc for Research in Child Development. 1993. Serial № 233. V. 58. № 3−4.
• [12] По кн.: Зорина З. А., Смирнова А. А. О чем рассказали говорящие обезьяны. М., 2006.
• [13] Savage-Rumbaugh E, Rumbaugh D. M. 1993. The emergence of language / Eds. Gibson K., Ingold T. Tools. Language and Cognition in Human Evolution. Cambridge: Cam bridge University Press. P. 63−85.
• [14] По кн.: Зорина З. А., Смирнова А. А. О чем рассказали говорящие обезьяны.