Содержание
- Введение
- 1. Гегель о сущности нравственной свободы
- 2. Ясперс о сущности нравственной свободы
- 3. Человек и нравственная свобода
- Заключение
- Литература
Гегель, как известно, кантовский трансцендентальный субъект познания превратил в абсолютный Субъект, ставший для него выражением объективной логической Идеи, триадично-диалектическое развитие которой порождает и выражает все понятийное многообразие бытия, тождественного мышлению. Эта идея проходит пути своего становления и, преломляясь через «абстрактное право», становится нравственной идеей, функционирующей не где-либо, а в государстве, т. е. идеей опять-таки объективной. Вот почему «нравственный человек бессознателен для себя» и «он (человек) не должен делать ничего другого, кроме того, что в тех обстоятельствах, в которых он находится, ему предначертано, высказано и известно». Потому и не приходится удивляться, что в такой вот «объективной нравственности» исчезает «собственная совесть единичного», противополагающая себя обычаю и закону…
Изучение сущности нравственной свободы выступило целью написания данной работы.
1. Гегель о сущности нравственной свободы
Не трудно заметить, что именно Гегелю принадлежит «первенство» в доведении кантовского «практического разума» до его логического завершения в правосознании, когда от нравственности человека, не мыслимой вне понятия совести, буквально ничего не остается. Человеческая нравственная интуиция «кричит» здесь от возмущения: что же это за «этика», лишенная того, без чего она существовать не может и не должна, существовать без совести, которая всегда индивидуально-личностна, автономна? Как на таком естественном возмущении не возникнуть было экзистенциальной философии, поведшей «борьбу» против классического разума и науки борьбу за внутреннюю свободу человеческого индивидуального существования, выразившуюся в персонализме? Карл Ясперс и был тем первым экзистенциальным философом, который, опережая многих, осознал бесперспективность такой «борьбы», пытаясь соединить «разум» с «экзистенцией» (свободой). Однако, как было уже замечено, он оказался не способным глубоко продумать то, что продумать был обязан: само определение разума. Он должен был понять, что тот «разум», который до Канта «торжествовал» на философской сцене Европы, попросту скончался, не выдержав испытания не столько на «научность», сколько на нравственность на «сердечность», если вспомнить Блеза Паскаля.
Введение
Гегель, как известно, кантовский трансцендентальный субъект познания превратил в абсолютный Субъект, ставший для него выражением объективной логической Идеи, триадично-диалектическое развитие которой порождает и выражает все понятийное многообразие бытия, тождественного мышлению. Эта идея проходит пути своего становления и, преломляясь через «абстрактное право», становится нравственной идеей, функционирующей не где-либо, а в государстве, т. е. идеей опять-таки объективной. Вот почему «нравственный человек бессознателен для себя» и «он (человек) не должен делать ничего другого, кроме того, что в тех обстоятельствах, в которых он находится, ему предначертано, высказано и известно». Потому и не приходится удивляться, что в такой вот «объективной нравственности» исчезает «собственная совесть единичного», противополагающая себя обычаю и закону…
Изучение сущности нравственной свободы выступило целью написания данной работы.
1. Гегель о сущности нравственной свободы
Не трудно заметить, что именно Гегелю принадлежит «первенство» в доведении кантовского «практического разума» до его логического завершения в правосознании, когда от нравственности человека, не мыслимой вне понятия совести, буквально ничего не остается. Человеческая нравственная интуиция «кричит» здесь от возмущения: что же это за «этика», лишенная того, без чего она существовать не может и не должна, — существовать без совести, которая всегда индивидуально-личностна, автономна? Как на таком естественном возмущении не возникнуть было экзистенциальной философии, поведшей «борьбу» против классического разума и науки — борьбу за внутреннюю свободу человеческого индивидуального существования, выразившуюся в персонализме? Карл Ясперс и был тем первым экзистенциальным философом, который, опережая многих, осознал бесперспективность такой «борьбы», пытаясь соединить «разум» с «экзистенцией» (свободой). Однако, как было уже замечено, он оказался не способным глубоко продумать то, что продумать был обязан: само определение разума. Он должен был понять, что тот «разум», который до Канта «торжествовал» на философской сцене Европы, попросту скончался, не выдержав испытания не столько на «научность», сколько на нравственность на «сердечность», если вспомнить Блеза Паскаля.
