Парадигмы и дихотомии в психологии

Психология описательная и объяснительная

Описательная психология в программе В. Дильтея

Термин «описательная психология» в литературе утвердился после выхода в 1884 г. в свет под эти названием работы выдающегося немецкого философа-идеалиста Вильгельма Дильтея. Это было время господства ассоцианизма, взаимопроникновения идей физиологической психологии и психологии сознания, но также и время после выхода основополагающих трудов Г. Фехнера (1801 -1887) и Г. Эббингаусса (1850−1909), когда появилась надежда на разработку объективного метода исследования в области психологии. Спор между описательной и объяснительной психологией часто связывают с противопоставлением имен Дильтея и Эббингаусса (с его ориентацией на то, что психология может строиться по принципу использования экспериментального метода и быть наукой объяснительной; «экспериментом» тогда были процедуры психофизический и ассоциативный). Представим его позицию в книге «Описательная психология», по возможности не повторяя его «философии жизни», уже представленной в гл. 7.

Начинается книга с обоснования того, что сторонники материалистического понимания принципа ассоциации (Гербарт, Спенсер и Тэн) необоснованно привлекают физическое понимание причинности для конституирования психологических законов по принципу причинной связи «при посредстве ограниченного числа однозначно определяемых элементов» [Дильтей В., 2001, с. 5]. Автор критикует основное звено в построении классической картины мира (Кеплером, Галилеем, Ньютоном) — звено гипотез и выражает резкое неприятие роли гипотез в естественнонаучном познании. Напомним, что это время до возникновения теории критического рационализма К. Поппера, в которой тот обосновал способ гипотетико-дедуктивного вывода как метод объективного познания именно на основе выдвижения теоретических гипотез, проверка которых изменяет пространство научной проблемы. Для Дильтея попадание в поле гипотез исключает возможность причинного познания. То есть для него в первую очередь неприемлема именно эта характеристика естественнонаучного познания — путь выдвижения гипотез^[1].

Следующий недостаток объяснительной психологии с точки зрения автора описательной психологии как понимающей — перенесение внешней последовательности как причинной цепи событий на душевную жизнь. И здесь важны обе составляющие — во-первых, выдвижение нового понимания предмета: психология теперь наука не об ассоциациях, а наука о духе, душевной жизни. Во-вторых, переход к последовательному обоснованию причинности как замкнутой только в сфере душевной жизни. Это явно ход в иную сторону понимания детерминации, чем намечался у В. Джеймса и других авторов, относимых к направлению функциональной психологии. Это также и сознательный отказ от возможности рассмотрения единого причинного круга событий и причинного обусловливания — хотя бы на уровне признания причинно-действующих условий — на уровне действия законов душевной жизни.

Вред позитивизма, необоснованно связываемого им с любой объяснительной психологией, заключается в «бесплодной эмпирике». Кант, как и другие гносеологи (философы, развивающие теорию познания), по Дильтею, разрывает единую связь духовного факта и того «представления духовной связи», на фоне которой дай этот факт. В распоряжение гносеологии нужно дать «значимые положения о связи душевной жизни». И здесь он строит образ психологии, действительно новый по сравнению с ассоцианистской.

В обосновании предпосылок своего понимания один немецкий философ обращается к другому, рассматривая рациональную психологию X. Вольфа как «объяснительную». Взятие этого понятия нами (Т. К. и С. С.) в кавычки служит фиксации понимания системы Вольфа в качестве объяснительной как исторически сложившегося недоразумения. Нужно учитывать, что в последующем в психологии объяснительная парадигма реализовывалась в совсем другой традиции: реконструкций психологических объяснений (в рамках разных психологических школ) на основе использования экспериментального метода (с его классическим представлениям о детерминации в рамках введения понятия воздействующей причины) и других методов, реализующих классические идеалы научного познания.

Метафизический элемент объяснительной психологии, взятой именно в Вольфовской схеме, — первенство рациональных конструкций, лишь проверяемых психологией эмпирической, — вот с чем спорит Дильтей. И он специально обращает внимание на представителя гербартовской школы Т. Вайнца как впервые поставившего иные приоритеты: описательная психология, соответственно наукам об органической жизни, поставляет эмпирический материал, а объяснительная оперирует этим материалом. При этом она стремится выделить закономерный план явлений, не отягощаясь звеном гипотез как метафизическим элементом. Дильтей не против такого понимания объяснения^[2]. Он при этом не обсуждает проблему объективного метода в том варианте психологии, которую уже предложил Фехнер, и как бы не видит тех преобразований в психологии, которая давно вывела се за рамки классификационных построений X. Вольфа. Собственно противопоставление объяснительная-описательная парадигмы оформляется благодаря работам другого автора — Г. Эббипгаусса, который вступил в дискуссию и ответил Дильтею с позиций, отвоеванных психологией как наукой к концу XIX в. Однако вернемся к тексту книги. Выход за пределы, намеченные Вайнцем, Дильтей видит в следующем.

Расчленение восприятия и воспоминания — вот с чего началась, по его мнению, объяснительная психология. «Могучая действительность жизни» далеко выходит за пределы этих занятий объяснительной психологии. Кроме того, реальная психология, как ее понимает Дильтей, должна быть прочно обоснована и достоверна (в отличие от гипотетических объяснений). Она должна порвать с объяснительной психологией потому, что та не раз связывала себя с материализмом.

Неприемлемость взглядов Вундта и Джеймса (как представителей современной ему психологии) Дильтей связывает с тем, что они, увеличивая элементы и приемы объяснений, оставляли гипотетическим сам характер объяснительных элементов. Собственно именно потому, что названными авторами были сделаны попытки реализации научных методов в построении психологического объяснения (при всей разнице в реконструкции предмета), они, а не X. Вольф, действительно должны рассматриваться как представители объяснительной психологии.

" Под описательной психологией я разумею изображение единообразно проявляющихся во всякой развитой человеческой душевной жизни составных частей и связей, объединяющихся в единую связь, которая не примышляется и не выводится, а переживается" [2001, с. 20]. Апелляция к переживанию выглядит, во-первых, критериальным для отличия описательной психологии, а во-вторых, связующим звеном между дильтеевским и современным пониманием психологии переживания как движения в сторону гуманитарной парадигмы. Однако более подробно представление позиций по вопросам, как понимаются переживание и отвечающий психологии метод, не позволяет увидеть прямую связь между психологией души по Дильтею и психологическими подходами в рамках современной гуманитарной парадигмы. В частности, он подчеркивал аналитичность психологического знания: «ход ее должен быть аналитический, а не построительный». То есть описательная психология мыслилась Дильтеем не в противовес аналитическому методу, а в противовес психологическим реконструкциям, которые надстраиваются над непосредственно данным. Это зачатки той проблемы, которая в дальнейшем выразилась в обсуждении дихотомии описания/интерпретации.

Следующей важнейшей характеристикой следует признать то, что дильтеевский подход к описанию — это обоснование все того же постулата непосредственности. Внутреннее восприятие может непосредственно давать сведения о душевной жизни. И каковы бы ни были причинные отношения, в которых возник психический акт (восприятия, мыслительный акт), во внутреннем мире он образует нечто новое, не имеющее аналога в мире внешнем.

При этом Дильтей подчеркивает интеллектуальность внутреннего восприятия, опосредствование его логическими процессами. Это рождает психологическое наблюдение. В результате расчленяющая описательная психология «кончает гипотезами, тогда как объяснительная с них начинает» [2001, с. 51]. К объяснительным моментам в рамках описательной психологии им относятся представления о структурном законе и законе развития.

Интеллект, чувство (побуждение) и воля связываются в расчлененные целые душевной жизни. И чтобы им вновь вернуть целостность, дильтеевская психология возвращает к идее телеологической причинности. Структурная связь носит телеологический характер: она дает основной закон душевной жизни — закон развития («действующий как бы в направлении длины»). Связь душевной жизни «содержит как бы правила, от которых зависит течение отдельных душевных процессов» [выделено В. Д., 2001, с. 57]. А это уже указание на закон как детерминацию. Но собственно содержательного рассмотрения этой проблемы в книге нет.

Мы привели подробно схему дильтеевской описательной психологии потому, что ориентировка на цель понимания не означала для нее отказа от аналитического метода или логики выводов. Она проставляла иные приоритеты между психологическими фактами и объяснениями^[3] по сравнению с гипотетико-дедуктивным методом построения объяснения, который им связывался отнюдь не с экспериментальной психологией (как она сложится лишь позже), а с заложенным Вольфом принципом первенства рационального конструирования законов психики (т.е. принципом метафизического понимания психического).

Проницательность Дильтея заключалась в остром неприятии как попытки перенести на психологию законы механики (что характеризовало современную ему естественнонаучную ориентацию ассоциативной психологии), так и метафизического принципа при старом понимании «рационального» построении психологического знания.

Отождествление же им этого принципа с гипотетико-дедуктивным путем познания при учете последующего века развития психологии выглядит существенным просчетом, как и ошибки психологизма. Причинное познание провозглашалось Дильтеем невозможным именно потому, что предполагало принятие обоснованного позже пути выдвижения гипотез как связующего проявление закона и причинно действующих условий. Работы К. Левина, К. Поппера и Л. С. Выготского были еще впереди. И Дильтей противопоставлял свои взгляды не тем подходам, которые стали представлять варианты экспериментальной парадигмы в психологии (и соответствующих классической картине мира поисках психологических законов), и до того, как психология вступила в тот период своего расцвета, который был переосмыслен Л. С. Выготским как период кризиса.

Перед Дильтеем в его период творчества была иная картина построения объяснений: ассоцианизм как психология сознания в ее структуралистском и функциональном вариантах, метафизика и позитивизм. С соответствующими картинами мира и психологической жизни человека он и боролся. Вернуться к целостным связям живой души — это был один из вариантов отказа от опосредствующего звена психологических реконструкций. Другие варианты — в послекризисный период психологии в XX в. — дали обоснования разным направлениям этих реконструкций.

Дальнейшее развитие дильтеевской психологии понимания осуществлялось его учеником Э. Шпрангером (1882- 1963), который акцентировал уже несколько иной аспект противопоставления двух психологий — психологии элементов и духовно-научной психологии. И здесь шла речь не об отказе в рамках понимающей парадигмы от принципов построения научной психологии, а о сути этих принципов.

В первой главе своей книга «Формы жизни. Духовно-научная психология», написанной в 1914 г., Шпрангер отметил, что «так просто», как это предлагал Дильтей, проблема структуры души не решается, а причинность не может ограничиваться рамками внутренней телеологии (в описании этой структуры как эмоционального регулятора того, что имеет и не имеет ценности для индивида). Если на низших ступенях своего функционирования переживания регулируются биологическим — целями самосохранения организма, то на более высокой ступени жизни, особенно исторической, индивидуальная жизнь души обусловливается духовными связями, ценностными связями с объективной культурой.

Он развернул обоснование объективности в трех ипостасях: «…кроме …объективности, лежащей в материальной плоскости, и объективности, лежащей в системе данностей духовного развития и взаимодействия, в которых она возникает исторически и закономерно, нужно различать еще третий и важнейший вид объективности, а именно надындивидуальный смысл, который в них содержится» [Шпрангер Э., 1980, с. 288]. Это третье — смысловое направление — Шпрангер предложил далее называть критическиобьективным, а духовные закономерности созидательной деятельности^[4] Я-нормативными.

" Описательность" в психологии Э. Шпрангером прямо связывается с исторической описательностью (а не с отказом от звена гипотез в научном познании), а научность — с принципом критически-нормативной установки на то, что она должна стать наукой о духе. От образов психических атомов или простейших процессов (здесь приводится в пример Вундт) он считал необходимым отказаться в пользу «принципа расчленяющего анализа» (вместо принципа творческого синтеза элементов). Таким образом, то, что психология понимания как описания предполагает расчленяющий анализ, выступило общим моментом двух концепций. Отличие концепции Шпрангера — включение психологического Я в гораздо более широкие ценностные связи, чем «самоудовлетворение»; рассмотрение надындивидуальных норм как формы объективации духа; направленность на «нормативный закон ценности» и понимание душевной жизни тем самым как смысловой связи, в которой объективный и субъективный смыслы «достаточно противоречат друг другу» .

Шпрангер предложил иной подход к культурно-историческому пониманию — и тем самым объективному рассмотрению — структур душевной жизни, чем тот, который возник позже в отечественной культурно-исторической школе. Но это не был путь отказа от построения научной психологии; напротив, была подчеркнута особенность познания высших форм психического как предполагающего выстраивание опосредствующих связей — с миром культуры, надындивидуальных ценностей, благодаря чему раскрывается «целостность духовной структуры». Объективные законы построения этих структур отражают надындивидуальные смысловые образования, а не индивидуальные переживания. Непосредственность переживания характеризует личный опыт отдельного Я, но их сообщение создаст уже нечто объективное, фиксируемое в языке, произведении искусства или техническом сооружении.

Популярность призыва «назад, к Дильтею», заставила посвятить исходным принципам его методологии основное внимание, поскольку толкования давно ушли от исходного авторского текста. В том числе это и толкование того, что понимать под описательной психологией. В то же время понимание объяснительной парадигмы как связанной с экспериментальным методом можно считать достаточно устоявшимся, чтобы не повторять сто оснований в этом параграфе. Однако следует отметить, что сегодня метод понимания в психологии представлен иначе, чем во времена Дильтея.

• [1] С его точки зрения, звено гипотез не может помогать психологическому познанию, поскольку «в познании природы связные комплексы устанавливаются благодаря образованию гипотез, в психологии же именно связанные комплексы первоначальны и постепенно даны в переживании» [Дильтей В., 2001, с. 11]. Кроме того, факты в области душевной жизни не достигают такой степени определенности, которая необходима для соотнесения их с теорией.
• [2] Согласно его оценке только безвременная кончина Вайнца не смогла поставить его в ряд с такими величинами в науке, как Лотце и Фехнер.
• [3] В первую очередь это понимание непосредственной данности факта как связи в душевной жизни: «Связь чувственного восприятия не вытекает из чувственных раздражений, в ней соединенных… она возникает лишь из живой, единой деятельности в нас, которая, в свою очередь, сама является связью» [Дильтей В., 2001, с. 74].
• [4] Широко известно обоснование им шести идеальных культурных типов человека — человек теоретический, экономический, эстетический, социальный, политический, религиозный. Он выделял разные типы законов — в области экономических отношений, созидания и творчества и т. д. Только сведение типа к закону сделает «понятной внутреннюю конструкцию этого типа» .