Национальные принципы гражданского процессуального права

РефератПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Национальные принципы гражданского процессуального права (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Принципы, характеризующие общие условия осуществления правосудия по гражданским делам

2.5.1.1. Принцип законности

Принцип законности в науке гражданского процессуального права обычно рассматривается как общеправовой, функциональный, закрепленный текущим законодательством, преимущественно о судопроизводстве. Нередко в литературе, в том числе учебной, принцип законности относят к числу конституционных принципов. Однако данная точка зрения нам представляется спорной, поскольку прямого нормативного закрепления в Конституции законность не имеет. Более правильным нам представляется взгляд, согласно которому принцип законности имеет конституционные истоки, поскольку он лишь в самом общем виде выражен в положениях ст. 15 Конституции о высшей юридической силе и прямом действии Конституции на всей территории РФ, об обязанности органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных лиц, граждан и их объединений соблюдать Конституцию и законы.

Понятие законности является сложным, многогранным и объемным.

Неоценимый вклад в развитие учения о принципе законности внесли представители общей теории права. Концептуальные положения общей теории права, касающиеся режима законности и верховенства права, безусловно, являются теоретическим фундаментом для разработки отраслевых учений о законности как принципе, в том числе и в науке гражданского процессуального права.

Так, С. С. Алексеевым были выделены три элемента («три грани») законности:

1) общеобязательность права, наличие которого означает, что существует «такой порядок, при котором участники общественных отношений должны строго соблюдать и исполнять нормы права» ;
2) идея законности, т. е. формирующаяся в правосознании идея о целесообразности и необходимости такого реально правомерного поведения всех участников общественных отношений, при котором не оставалось бы места для произвола, фактически достигалась бы всеобщность права, действительная реализация субъективных прав. Идея законности охватывает такие начала, как равенство всех перед законом, отсутствие привилегий, высшая сила закона, неотвратимость юридической ответственности за правонарушение и др.;
3) режим общественно-политической жизни (режим законности)^[1].

Основные требования законности в правовом государстве, по мнению С. С. Алексеева, состоят в следующем: всеобщность права; верховенство конституции и законов; равенство всех перед законом; наличие социальных и юридических механизмов, обеспечивающих реализацию прав (строжайшее соблюдение и исполнение обязанностей; беспрепятственные возможности для исполнения субъективных прав); гарантированное, качественное применение права; стабильность, устойчивость правопорядка, эффективная работа всего механизма правового регулирования^[2].

Что касается собственно принципа законности, то, исходя из устоявшихся общетеоретических представлений, он включает в себя два важных элемента: а) правотворчество (нормотворческая деятельность), которое исходит из актуальной политической и социально-экономической обстановки; б) требование последовательного соблюдения и укрепления правопорядка государственными и общественными органами и организациями и всеми гражданами.

Как и любой другой общеправовой принцип, законность в каждой отрасли права (в том числе и в гражданском процессуальном праве) имеет свою специфику, которая обусловлена прежде всего предметом и методом отраслевого регулирования, особенностями субъектного состава правоотношений, источников права, основных отраслевых институтов.

Нужно сказать, что исследование законности в качестве самостоятельного принципа гражданского процессуального права в отечественной гражданской процессуальной науке началось сравнительно недавно, на рубеже 1960−70-х гг.

При этом необходимо сразу же отметить, что законность и принцип законности — не тождественные понятия. Как справедливо отмечает А. Т. Боннер, понятие законности шире понятия «принцип законности»; законность помимо идеи (принципа) законности включает в себя общеобязательность права, которая подразумевает строгое соблюдение и исполнение нормативных предписаний участниками общественных отношений и особый режим общественно-политической жизни^[3].

По вопросу о сущности принципа законности в науке гражданского процессуального права обозначилось несколько подходов.

Согласно первому подходу законность в деятельности суда находит специфическое выражение и содержание в виде принципа независимости судей и подчинения их только закону, конкретно — в идее, согласно которой в своей деятельности суд подчиняется только закону^[4]. Представляется, что за отождествлением двух принципов на самом деле стоит всеобщность принципа законности в сфере гражданского судопроизводства, особая роль законности в системе принципов гражданского процессуального права, генетическая связь между законностью и гражданской процессуальной формой.

Как основное связующее звено законность соединяет все принципы в единое целостное образование — систему принципов гражданского процессуального права и одновременно преломляется в содержании каждого принципа и становится средством, обеспечивающим реализацию всех других принципов в соответствии с их истинным предназначением. В то же время универсальность в сочетании с непререкаемостью гражданской процессуальной формы подразумевает, что каждый ее элемент должен соответствовать принципу законности. Наиболее наглядны в этом отношении принцип независимости судей и подчинения их только закону, а также принцип судейского руководства. В первом принципе законность преломляется через правило о подчинении судей при осуществлении правосудия по гражданским делам только Конституции и федеральному закону. Во втором принципе законность преломляется через гарантирующую роль суда в соблюдении императивных требований процессуальной формы. Однако проникновение законности в содержание обоих указанных принципов не приводит к поглощению этих принципов законностью. Иначе пришлось бы признать, что подчинение судей только закону уже само по себе гарантирует независимость при осуществлении правосудия, а роль суда как гаранта неуклонного соблюдения требований процессуальной формы отменяет контролирующую и координирующую деятельность при осуществлении им дискреционных полномочий в точном соответствии с целями их нормативного закрепления.

Наиболее широкое признание в науке получил взгляд, согласно которому сущность принципа законности состоит в правильном применении судом законов при рассмотрении и разрешении гражданских дел; в строгом и точном соблюдении норм материального и процессуального права всеми субъектами гражданских процессуальных отношений, обеспечении реального осуществления субъективных гражданских прав^[5].

Однако данный подход встретил критику со стороны И. М. Зайцева, который усмотрел в нем весьма серьезное противоречие: традиционное понимание законности, по существу, равнозначно обязательности юридических предписаний, которые и без каких-либо дополнительных указаний обладают данным качеством^[6]. Тем не менее ученый не встал на позицию отрицания законности как принципа права, а напротив, пришел к выводу о том, что принцип законности — реально существующая, объективно необходимая конструкция, обеспечивающая правильное функционирование права.

Взамен традиционного подхода И. М. Зайцев предложил интегрированный подход, согласно которому содержание принципа законности охватывает самые разные правовые и организационные средства, обеспечивающие правильное применение норм материального и процессуального права в конфликтных ситуациях, и прежде всего средства по поддержанию процессуальной дисциплины и санкции за неправильное применение юридических норм. Ученый предложил рассматривать законность не как собственно правовое явление, а как социально-юридическое начало в жизни общества и выделять в структуре принципа законности две части — социально-организационную, которая находится за пределами права и не изменяется от того, в какой отрасли права реализуется принцип, и собственно правовую^[7]. Что касается правовой составляющей, то применительно к сфере гражданского судопроизводства И. М. Зайцев различал принцип законности в широком смысле (начало, регулирующее поведение участников судопроизводства и их отношение к нормам, на основе которых происходит рассмотрение и разрешение споров) и принцип законности в узком смысле (начало, регулирующее правообеспечительные меры законности, т. е. совокупность средств, обеспечивающих правомерное разбирательство дел, а также действие судебных постановлений, способы и средства устранения ошибок, допущенных при разрешении исков)^[8].

Говоря об интегрированном подходе к принципу законности, можно отчасти согласиться с мнением Д. А. Фурсова, который считает, что в отраслях арбитражного и гражданского процесса нет смысла предметно анализировать те социальные явления, которые имеют иную дисциплинарную природу: политическую волю и господствующую идеологию, кадровую политику, социологические методы изучения преобладающих нравственных ориентиров в обществе, несмотря на то что все они опосредованно влияют на отраслевое процессуальное регулирование. Однако и сбрасывать со счетов элементы политического, социального, организационного свойства было бы неправильно. Ведь процессуальная деятельность протекает не в вакууме, а в условиях реальной действительности, которые зачастую оказывают на правовую реальность влияние не меньшее, чем формализованные предписания действующего законодательства.

А. Т. Боннер исходит из необходимости комплексного подхода к пониманию законности, в соответствии с которым принцип законности является концентрированным выражением целого ряда явлений правовой реальности, в которых отражаются ее основные аспекты, такие как:

— метод государственного управления (руководства) обществом;
— основы деятельности государственного аппарата;
— преобладающие характеристики в поведении граждан;
— основной способ правового регулирования^[9].

На этой основе применительно к гражданскому процессуальному праву делается следующий вывод: действие принципа законности в рамках гражданского судопроизводства невозможно ограничить пределами рассмотрения конкретного дела и даже пределами компетенции одного образцового судебного учреждения. Законность предполагает целенаправленные и согласованные усилия всех ветвей судебной власти по трем направлениям:

1) точное и неуклонное выполнение судом и руководимыми им участниками процесса в своей деятельности предписаний норм процессуального и материального права в целях достижения задач гражданского судопроизводства, сформулированных в ст. 2 ГПК;
2) контроль со стороны суда за законностью подзаконных нормативных правовых актов, а также прямой и косвенный контроль за законностью в государственном управлении;
3) осуществление всех аспектов судебной деятельности (организация и проведение судебных заседаний, составление судебных решений, определений и т. п.) на высоком уровне юридической культуры^[10].

Т. В. Сахнова, раскрывая содержание принципа законности в гражданском судопроизводстве, исходит из того, что данный принцип как общеправовой действует не только в сфере собственно процессуальной, но и в сфере организации правосудия. На этой основе автором выделяются четыре аспекта действия принципа законности в гражданском процессе:

— организационный (состав суда должен быть законным);
— функциональный, связанный с правильным рассмотрением дела, соблюдением всех правил гражданской процессуальной формы;
— функциональный, связанный с правильным разрешением дела по существу, правильным применением норм процессуального и материального права к спорному правоотношению в целях разрешения правового спора и защиты действительных прав и законных интересов;
— функциональный, связанный с проверочной деятельностью судов второй (апелляционной и кассационной) и надзорной инстанций^[11].

Принцип законности гражданского судопроизводства означает такой правовой режим в сфере судопроизводства по гражданским и иным юридическим делам, когда суд правильно применяет нормы материального закона и строго соблюдает нормы процессуального закона, а участники гражданского судопроизводства строго и точно исполняют свои процессуальные обязанности, а также беспрепятственно реализуют процессуальные права^[12]. Применительно к цивилистическому процессу общеправовой режим законности определяет точное соответствие закону деятельности суда и лиц, участвующих в деле, а также модель практической реализации правомерного поведения участников гражданского судопроизводства. Данная формулировка рассматриваемого принципа не вызывала бы возражений, если бы не одно «но»: остается неясным, в чем состоит самостоятельное значение принципа законности в гражданском процессе, если его функции фактически выполняет общеправовой режим законности?

На современном этапе развития России наметились новые акценты в понимании сущности принципа законности. Если в прошлые времена, как отмечает Д. А. Фурсов, законность связывали с приоритетом закона перед подзаконными нормативными правовыми актами, когда между ними возникало противоречие, то в настоящее время, с учетом опыта ЕСПЧ, юрисдикция которого признается Россией, суд не должен применять федеральный закон, если с учетом обстоятельств дела он нарушает неотъемлемые права человека и гражданина^[13].

С. А. Федина, разделяя преобладающую трактовку, согласно которой сущность принципа законности заключается в строгом и неуклонном соблюдении и исполнении всеми субъектами права действующих законов и основанных на них правовых актов, также отмечает, что интересы законности, исходя из конституционных обязанностей государства перед человеком и гражданином (ст. 2, 7, 18, 46 и др. Конституции), включают в себя обязанность обеспечить защиту субъективных прав, свобод и охраняемых законом интересов, в том числе прав, свобод и охраняемых законом интересов конкретных лиц, участвующих в деле в гражданском процессе^[14].

Подведем некоторые итоги.

Законность — системообразующий, преимущественно функциональный принцип гражданского процессуального права, имеющий статус общеправового и опосредованное закрепление в Конституции (ч. 2 ст. 4, ст. 15, 18, ч. 3 ст. 90, ст. 115, ч. 2 ст. 120).

Законность как принцип гражданского процессуального права имеет интегрированный характер и складывается из трех основных элементов — правоприменительного, правореализационного и организационного (судоустройственного).

Правоприменительный элемент принципа законности подразумевает правильное применение норм права судом в процессе при неуклонном соблюдении следующих постулатов:

а) приоритет основных прав человека над законом (ст. 2, 18 Конституции). С учетом опыта ЕСПЧ, юрисдикция которого признается Россией, суд не должен применять федеральный закон, если с учетом обстоятельств дела он нарушает неотъемлемые права человека и гражданина.
б) приоритет права, которое не сводимо к юридической норме (их совокупности), над законом;
в) прямое действие Конституции;
г) приоритет норм международных договоров над нормами внутреннего законодательства (ч. 4 ст. 15 Конституции, ч. 4 ст. 11 ГПК);
д) принятие решения в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу;
е) применение норм права сообразно с выраженной в них целью (принцип целесообразности);
ж) единообразное применение норм права.

Таким образом, суд в силу наличия у него статуса органа правосудия выступает единственным «адресатом» правоприменительного элемента содержания принципа законности в гражданском процессе.

Сообразно делению правовых норм, применяемых судом в ходе производства по любому гражданскому делу, внутри правоприменительного элемента принципа законности необходимо различать два требования:

а) правильного применения судом норм материального права при рассмотрении и разрешении гражданских дел;
б) строгого и точного соблюдения всеми субъектами гражданских процессуальных правоотношений норм процессуального права.

Одна из ключевых проблем правоприменительного элемента в содержании принципа законности — проблема пределов судебного усмотрения при применении норм материального и процессуального права1, особенно при наличии явных пробелов в правовом регулировании, которые чаще всего наблюдаются там, где правоотношение урегулировано общими нормами, но им недостает конкретизации.

Правореализационный элемент принципа законности подразумевает последовательную реализацию норм права в процессуальной деятельности посредством обеспечения в гражданском судопроизводстве реального осуществления субъективных процессуальных прав участников процесса. Не вызывает сомнения коррелирующая роль принципа законности в системе принципов, особенно выражающих свободу действия заинтересованных лиц в гражданском процессе, связанных с реализацией подавляющего большинства процессуальных прав участвующих в деле лиц, таких как состязательность и диспозитивность. В отличие от правоприменительного элемента требования правореализационного элемента принципа законности распространяются не только на суд как уполномоченный государственный орган по разрешению споров, но и на всех других участников гражданских процессуальных правоотношений, придавая поведению каждого из них автономное, самостоятельное и существенное значение.

Специфика действия правореализационного элемента принципа законности в сфере судопроизводства, в том числе гражданского, обусловлена применением особого порядка осуществления правосудия — гражданской процессуальной формы, которая характеризуется детальной регламентацией порядка рассмотрения и разрешения гражданских дел и жесткой связанностью всех участников процесса установленными ею правилами процедуры (императивностью).

Трудно не согласиться с Т. В. Сахновой в том, что каждый элемент гражданской процессуальной формы соотносим с принципом законности и должен ему соответствовать^[15].

Очевидно, поэтому содержание правореализационного элемента принципа законности охватывает самые различные правовые и организационные средства, обеспечивающие правильное применение норм материального и процессуального права в конфликтных ситуациях (гарантии принципа законности). К ним, в частности, относятся:

— установленный порядок обращения в суд;
— ограниченный, четко зафиксированный перечень оснований к отказу в принятии судом заявления (ст. 134 ГПК), прекращению производства по делу (ст. 220 ГПК) и оставлению заявления без рассмотрения (ст. 222 ГПК);
— обязательность подготовки дела к судебному разбирательству и закрепление в законе перечня действий, которые в ходе ее вправе совершить стороны и судья (ч. 2 ст. 147, ст. 150 ГПК);
— предоставление заинтересованным лицам равных процессуальных возможностей для защиты права (ст. 35 ГПК);
— рассмотрение и разрешение дел с обязательным извещением всех заинтересованных лиц (гл. 10 ГПК);
— активность суда в установлении как действительных фактических обстоятельств дела, так и прав и обязанностей сторон (ст. 12, 56, 57 ГПК);
— широкая возможность исправления судебной ошибки судами апелляционной инстанции (ст. 330 ГПК), а при наличии установленных законом дополнительных условий — судами кассационной и надзорной инстанций (ст. 387, 391.9 ГПК);
— независимость судей (ст. 8 ГПК);
— гражданские процессуальные санкции (гл. 8, ст. 57,159,168 и др. ГПК);
— правомочия суда по контролю за распорядительными действиями сторон (ч. 3 ст. 39 ГПК);
— установленный порядок представления и истребования доказательств (ст. 57 ГПК);
— детально регламентированный законом, обязательный для всех участников процесса порядок проведения судебного разбирательства (ст. 160−193 ГПК);
— порядок вступления судебного акта в силу (ст. 209 ГПК);
— целый ряд других институтов, направленных на обеспечение достижения целей правосудия.

В свете правореализационного аспекта принципа законности обоснованными представляются высказанные в литературе критические замечания по поводу правила, закрепленного в ч. 6 ст. 330 ГПК, о том, что правильное по существу решение суда первой инстанции не может быть отменено по одним только формальным основаниям. Как верно отмечает Н. В. Кузнецов, приведенное правило не отвечает современным требованиям правового государства, наносит большой вред правовому сознанию субъектов гражданских процессуальных отношений: если закон закрепляет возможность нарушения норм права и не предусматривает никаких правовых последствий за эти нарушения, то у субъектов вырабатывается правовой нигилизм^[16]. Дело, очевидно, не в том, какой смысл принято вкладывать в данную норму, а в том деструктивном эффекте, который она может потенциально оказывать в сфере отправления правосудия по гражданским делам при буквальном истолковании. По-видимому, в условиях современной правовой реальности должна быть найдена достойная замена указанной норме, которая бы исключала толкование, противоречащее базовым положениям учения о гражданской процессуальной форме и принципу законности.

Что касается организационного элемента в содержании принципа законности, то необходимо признать, что он вытекает из базового международно-правового требования к правосудию, согласно которому оно может осуществляться лишь судом, созданным на основании закона (п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод). Из этого требования с логической необходимостью следует, что нарушение порядка организации правосудия (например, порядка назначения судьи на должность, порядка назначения (избрания) мирового судьи, порядка формирования судебного состава) ведет к незаконности вынесенного судебного решения, поскольку оно будет постановлено незаконным составом суда, а значит, с нарушением принципа законности.

Основное функциональное предназначение принципа законности проявляется по трем направлениям:

1) обеспечение приоритета права, которое не сводимо к юридической норме (их совокупности);
2) обеспечение органического единства права (как материального, так и процессуального) и его практического осуществления^[17], реального воплощения в жизнь правовых предписаний;
3) обеспечение стабильного существования гражданской процессуальной формы, ее адекватного видоизменения сообразно меняющимся условиям;
4) обеспечение полной, реальной, своевременной и эффективной защиты нарушенного права не только в абстрактной правовой модели процессуальных отношений, но и в реальной деятельности по отправлению правосудия.

Перспективы дальнейшего развития принципа законности в гражданском процессуальном праве видятся в усилении правовых гарантий соблюдения прав и свобод гражданина, оптимизации гражданской процессуальной формы, укреплении гарантий независимости суда, в том числе организационных.

2.5.1.2. Принцип осуществления правосудия только судом

Осуществление правосудия только судом — один из межотраслевых организационных принципов гражданского процессуального права, который имеет закрепление не только в законодательстве о судоустройстве (Федеральные конституционные законы «О судебной системе Российской Федерации» (ч. 1 ст. 1, ч. ст. 4), «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации» (ч. 1 ст. 5)) и в гражданском процессуальном законодательстве (ст. 5 ГПК), но и в Конституции (ч. 1 ст. 118).

Этот принцип означает, что правосудие по гражданским делам, подведомственным судам общей юрисдикции, осуществляется только этими судами по правилам, установленным законодательством о гражданском судопроизводстве.

Содержание данного принципа наиболее полно раскрывается в нормах института подведомственности гражданских дел и является нормативным воплощением положений общей теории права, касающихся понятия правосудия как особой функции государства и процессуальной формы как особого порядка осуществления данной функции.

С учетом доктринальных и нормативных положений выстраивается логически стройная система предпосылок установления принципа осуществления правосудия только судом:

1) только государство может вершить правосудие. Данная функция наряду с некоторыми другими (оборона, поддержание правопорядка в обществе, внешняя политика и т. д.) признается исключительной прерогативой государства во многом в силу того, что только государство обладает механизмами принуждения участников гражданского оборота, без которых воля законодателя, нашедшая отражение в акте правосудия, может остаться нереализованной;
2) всякая особая функция должна быть вменена специально создаваемым органам государства, каковыми применительно к правосудию являются судебные органы (в Российской Федерации — суды общей юрисдикции и арбитражные суды). Невключение третейских судов в судебную систему на законодательном уровне напрямую связано с негосударственным статусом этих органов, который исключает возможность наделения их функцией по отправлению правосудия (ст. 4 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации», ст. 3 Федерального закона «О третейских судах в Российской Федерации»).

Что касается нотариальных органов, которые в литературе нередко рассматриваются как органы превентивного (предупредительного) правосудия, фактически правосудие в традиционном понимании не осуществляют. Как органы бесспорной гражданской юрисдикции они призваны сокращать нагрузку на судебные органы путем уменьшения количества споров в сфере гражданского оборота и обеспечивать судебные органы квалифицированными письменными доказательствами;

3) будучи особой функцией государства, правосудие нуждается в особом порядке осуществления, каковым является гражданская процессуальная форма, опосредующая деятельность по рассмотрению и разрешению гражданских дел в судах, т. е. гражданское судопроизводство;
4) достижение целей правосудия в конкретном деле объективируется в виде особого правоприменительного акта, выносимого от имени государства, — судебного решения, которое наделяется особым качеством — законной силой, и только законная сила решения суда характеризуется полным набором свойств, раскрывающих ее содержание: неопровержимостью, исключительностью, преюдициальностью, исполнимостью и обязательностью. Тем самым воля законодателя, воплощенная в нормах права, реализуется в конкретных правоотношениях, при необходимости — путем применения аппарата принуждения в лице органов принудительного исполнения судебных актов и актов иных юрисдикционных органов.

В связи со сказанным представляется не вполне корректным распространенное в литературе мнение, согласно которому приоритетность судебной формы защиты субъективных прав и законных интересов является элементом содержания принципа осуществления правосудия только судом^[18]. Более правильным было бы говорить о том, что приоритетность судебной формы защиты вытекает из специфики правосудия как особого вида государственной деятельности, является ее следствием, а принцип осуществления правосудия только судом фиксирует эту приоритетность на уровне фундаментального правового начала.

Говоря о функциональной роли принципа осуществления правосудия только судом, представляется необходимым отметить следующие ее аспекты:

1) через принцип осуществления правосудия только судом реализуется обязанность государства перед гражданами и организациями по предоставлению судебной защиты. Согласно ст. 2 Конституции защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства. Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими и обеспечиваются правосудием (см. ст. 18 Конституции). Конституция гарантирует каждому гражданину как государственную (ст. 45), так и судебную (ст. 46) защиту его прав и свобод;
2) исходя из принципа осуществления правосудия только судом, законодатель устанавливает систему процессуальных гарантий правосудия для тех случаев, когда гражданин избрал иную (негосударственную) форму защиты, но она была осуществлена с нарушением закона. К числу таких гарантий, в частности, относятся: а) процессуальный механизм ограниченного контроля со стороны государства в лице судебных органов за деятельностью третейских судов, осуществляемый путем рассмотрения дел об отмене решений третейских судов (гл. 46 ГПК) и о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение решений третейских судов (гл. 47 ГПК); б) право прямого (непосредственного) судебного нормоконтроля, осуществляемого путем рассмотрения дел об оспаривании нормативных правовых актов (гл. 24 ГПК);
в) право суда не применять противоречащий Конституции или закону акт государственного или иного органа (ч. 2 ст. 120 Конституции, ст. 12 ГК); г) право прямого последующего контроля со стороны суда за ходом принудительного исполнения судебных и несудебных актов (ст. 121, 128 Федерального закона «Об исполнительном производстве»; ст. 442 ГПК).

Что касается дифференциации процессуальной формы, то, по нашему мнению, она не идет вразрез с принципом осуществления правосудия только судом. Так, выделение приказного производства в качестве производного от искового, но тем не менее самостоятельного вида производств гражданского процесса, существенным образом упрощает процессуальную форму по целому ряду требований, но не лишает заинтересованных лиц гарантий получения судебной защиты;

3) принцип осуществления правосудия только судом играет важную (если не решающую) роль в определении оптимального соотношения пределов применения судебной и несудебной подведомственности.

По нашему мнению, логическим продолжением принципа осуществления правосудия только судом и дополнительной гарантией реализации конституционных положений о праве на судебную защиту является институциональный принцип универсальной судебной подведомственности дел судам общей юрисдикции, который исключает невозможность реализации права на судебную защиту по делам, которые не отнесены к ведению определенного судебного органа прямым указанием закона.

По верному замечанию Т. В. Сахновой, приоритет правосудия как государственной защиты права, устанавливается в особо значимых социальных сферах^[19]. Например, по индивидуальным трудовым спором законодательством предусмотрены два вида подведомственности: исключительная судебная — по наиболее сложным и социально значимым категориям индивидуальных трудовых споров (ст. 391 ТК) и смешанная — по всем остальным спорам между работником и работодателем. При этом работнику предоставляется право обратиться непосредственно в суд, минуя комиссию по трудовым спорам по любой категории индивидуальных трудовых споров (ч. 1 ст. 391 ТК). Гарантиями правосудия выступают и два других положения, а именно:

1) о том, что если спор, переданный на рассмотрение комиссии, не был рассмотрен ею в течение 10 дней, работник вправе требовать рассмотрения этого спора в суде;
2) о том, что решение комиссии в любом случае может быть оспорено в суде (ст. 390 ТК). Строго говоря, все известные действующему законодательству случаи применения смешанной подведомственности основаны на приоритете правосудия и судебной защиты постольку, поскольку допускают возможность судебного оспаривания решения, принятого в административном (в порядке подчиненности) порядке.

В какой-то степени приоритет судебной формы защиты отражается и на пределах компетенции внутренних третейских судов, которые по российскому законодательству лишены права рассматривать споры, возникающие в таких социально значимых сферах, как трудовые и семейные правоотношения (ч. 2 ст. 1 Федерального закона «О третейских судах в Российской Федерации»).

Однако приоритетность и универсальность судебной защиты не означают ненужности всех остальных, в том числе альтернативных, способов урегулирования юридических конфликтов в сфере гражданского оборота. Судебная и альтернативные процедуры должны взаимодополнять, а не взаимоисключать друг друга. Об этом свидетельствует история развития альтернативных процедур разрешения гражданско-правовых споров за рубежом. Думается, что и в России необходимо создать эффективную систему альтернативной гражданской юрисдикции с учетом мирового опыта, особенностей национальной правовой системы и менталитета российских граждан.

2.5.1.3. Принцип равенства всех перед законом и судом

Для понимания данного принципа важно определиться с его видовой принадлежностью. Речь идет, во-первых, о принципе конституционном (ч. 1 ст. 19 Конституции), во-вторых, общеправовом, в-третьих, преимущественно организационном (ч. 3 ст. 5 Федерального конституционного закона «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации», ст. 6 ГПК).

Закрепление в Конституции — свидетельство признания особой значимости данного принципа с точки зрения обеспечения надлежащего осуществления правосудия по гражданским делам, достижения стоящих перед ним задач.

Статус общеправового принципа говорит о том, что сферой действия принципа равенства всех перед законом и судом является вся правовая система, и одновременно о необходимости выявления особенностей его проявления на отраслевом уровне.

Наконец, включение в состав преимущественно организационных принципов указывает на то, что данный принцип прежде всего влияет на организацию деятельности по отправлению правосудия, участвует в необходимой настройке этого механизма, но при этом не определяет содержание деятельности субъектов гражданских процессуальных правоотношений.

Равенство всех перед законом и судом как принцип гражданского процессуального права образуют два неразрывно связанных между собой элемента:

1) одинаковый «масштаб» применения судом норм процессуального права ко всем участникам процесса на всем протяжении судопроизводства по делу, вне зависимости от положения этих субъектов в материальных правоотношениях и других различий (равенство перед судом). Здесь подразумевается по сути обеспечение со стороны суда всем участникам процесса одинакового уровня процессуальных гарантий, вытекающих из гражданской процессуальной формы. Представляется, что в данном элементе заключена организационная составляющая рассматриваемого принципа, которая имеет в нем превалирующее значение. Думается, именно поэтому норма ч. 3 ст. 5 Федерального конституционного закона «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации» напрямую обращена к судам: «Суды не отдают предпочтение каким-либо органам, лицам, участвующим в процессе, сторонам по признаку их государственной, социальной, половой, расовой, национальной, языковой или политической принадлежности либо в зависимости от их происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, места рождения, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а равно и по другим не предусмотренным федеральным законом основаниям» ;

Судебная практика (позиция КС РФ): Если ходатайство прокурора о принятии мер по обеспечению иска подтверждается в той или иной форме истцом либо его представителем (ст. 43, 46 и 48 ГПК РСФСР [ст. 48, 52 и 54 ГПК РФ. — Примеч, авт.]), препятствий для обеспечения и возмещения истцом возможных для ответчика убытков по правилам, установленным ст. 140 ГПК РСФСР [ст. 146 ГПК РФ. — Примеч, авт.], не имеется. Иное истолкование положений данной статьи приводило бы — с учетом особенностей гражданских процессуальных отношений, в системе которых действуют эти правила, — к нарушению равенства всех перед законом и судом, ограничивало бы право ответчика на судебную защиту, а также противоречило бы принципам состязательности и равноправия сторон (ч. 1 ст. 19, ч. 1 ст. 46, ч. 3 ст. 123 Конституции) (Постановление КС РФ от 14.02.2002 № 4-П «По делу о проверке конституционности ст. 140 Гражданского процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданки Фишер Л. Б.»).

2) одинаковый «масштаб» применения судом норм материального права ко всем участвующим в деле лицам при вынесении итогового судебного акта вне зависимости от положения, занимаемого этими лицами в материальных правоотношениях и других возможных различий между ними. Посредством данного начала гарантируется невозможность дифференцированного подхода суда к применению материальных норм при вынесении судебного решения исходя из каких бы то ни было различий между участниками процесса, учет которых не предусмотрен самой нормой материального права, подлежащей применению к спорному правоотношению.

Здесь уместно подчеркнуть коренное различие между принципом равенства всех перед законом и судом и принципом процессуального равноправия сторон, которое сводится к двум моментам — кругу возможных адресатов этих принципов и собственно механизму их действия. Что касается адресатов — различие очевидно: равенство перед законом и судом никак не связывается с процессуальным статусом субъектов. Было бы странно, если бы для всех сторон применялся один стандарт равенства перед законом и судом, для третьих лиц — другой, для субъектов, защищающих права и интересы других лиц, — третий и т. д. Что же касается процессуального равноправия, то дело обстоит совершенно иначе: оно распространяет свое действие только на стороны процесса — истца и ответчика, а при осложнении процесса участием третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования относительно предмета спора, — и на этих субъектов. Кроме того, механизм действия равенства всех перед законом и судом состоит в применении одинаковых масштабов (стандартов) применения процессуальных и материальных норм к разным участника судопроизводства, а механизм процессуального равноправия заключается в установлении одинакового процессуального статуса, предполагающего предоставление сторонам — истцу и ответчику — одинакового набора основных процессуальных возможностей (субъективных прав).

В свете интеграции России в европейское правовое пространство равенство перед законом и судом, понимаемое в контексте права на суд, приобретает значение принципа, исключающего возможность какой бы то ни было дискриминации при осуществлении правосудия по гражданским делам.

2.5.1.4. Принципы устности, непосредственности и непрерывности

Принцип устности гражданского судопроизводства согласно устоявшемуся в науке подходу представляет собой закрепленные в гражданском процессуальном законе в общей форме и конкретизированные в ряде его норм правила проведения судебных заседаний, устанавливающие устную форму общения суда и других участников процесса, исследования доказательственного материала и доведения до сведения участников процесса и присутствующей в зале судебного заседания публики выводов суда как по существу дела в целом, так и по частным вопросам судопроизводства путем оглашения решения или определения.

Однако позиция, согласно которой устность представляет одно из основополагающих начал современного российского гражданского процесса, разделяется не всеми учеными^[20]. В литературе, в том числе учебной, особенно по арбитражному процессу, вместо принципа устности нередко выделяется принцип сочетания устности и письменности^[21]. Так, М. К. Треушников отмечает, что гражданский процесс строится на сочетании двух начал: устности и письменности, причем преобладающее значение в этом сочетании придается устности, несмотря на то что сторонам, суду и другим участникам процесса приходится закреплять свои отношения и совершать процессуальные действия в письменной форме^[22].

Выделение принципа сочетания устности и письменности также вызывает критические замечания некоторых исследователей. Так, Т. В. Сахнова, на наш взгляд, справедливо отмечает, что объединение двух прямо противоположных начал в составе одного принципа несет в себе очевидную антиномию в подходе вместо обозначения принципа как единого, цельного и фундаментального судопроизводственного начала^[23]. Д. А. Фурсов, разделяя позицию Т. В. Сахновой, включает в состав отраслевых псевдопринципов гражданского и арбитражного процессов принцип сочетания письменной и устной формы гражданского процесса^[24].

Сторонники единого принципа устности, в частности Г. Л. Осокина, придерживаются мнения, согласно которому противопоставление устности гражданского судопроизводства его письменности недопустимо. При этом правильно, на наш взгляд, отмечается, что требования закона об обязательной письменной форме процессуальных документов (искового заявления, жалобы, представления, судебного акта), а также протоколирование судебного разбирательства дела облегчают защиту прав и законных интересов лиц, участвующих в деле, проверку законности и обоснованности судебных актов, а отнюдь не нарушают принципа устности, потому что все документы подлежат оглашению^[25]. Нельзя не согласиться и с Т. В. Сахновой, которая справедливо отмечает, что протоколирование судебного разбирательства и отдельных процессуальных действий выступает гарантией правильности ведения процесса^[26]. Подтверждением это является закрепление отсутствия протокола в качестве одного из безусловных оснований к отмене судебного решения вышестоящим судом (п. 6 ч. 4 ст. 330 ГПК).

Представляется, что для гражданского процесса принцип устности не утратил своей актуальности и по сей день по следующим основаниям.

Во-первых, принцип устности отражает одну из сторон процессуальной деятельности — преобладающий способ общения суда с другими участниками процесса, участников процесса между собой. Более того, учитывая обязательный характер устной формы ведения судебного заседания по всем делам, за исключением дел приказного производства, можно без преувеличения констатировать, что в принципе устности находит законодательное закрепление неотъемлемый элемент гражданской процессуальной формы.

Во-вторых, устность ускоряет процесс судебного разбирательства дел и тем самым облегчает суду решение одной из главных задач гражданского судопроизводства — своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел (ст. 2 ГПК)^[27].

В-третьих, принцип устности судопроизводства имеет непосредственное нормативное закрепление в ч. 2 ст. 157 ГПК. Как элемент процессуальной формы устность находит отражение в процедурах, опосредующих ключевые процессуальные действия, совершаемые в стадии судебного разбирательства, таких как: разъяснение судом процессуальных прав и обязанностей лицам, участвующим в деле, а также последствий совершения ими процессуальных действий (ст. 165 ГПК); выслушивание объяснений, мнений сторон и иных участвующих в деле лиц как по существу дела в целом, так и по отдельным, частным вопросам судебного разбирательства (ст. 174, 190 ГПК); допрос свидетелей (ст. 177 ГПК); оглашение письменных доказательств и заключения эксперта (ст. 181, 187, 187 ГПК); заслушивание консультаций и пояснений специалиста или их оглашение, если они были даны в письменной форме (ст. 188 ГПК); оглашение судебных актов (ст. 193 ГПК).

Что же касается элементов письменности (протоколирование судебного заседания, фиксация в письменной форме целого ряда важных процессуальных действий), то с их помощью законодатель решает важные практические задачи в области доказывания и проверки законности и обоснованности судебных актов, что вполне согласуется с другими принципами гражданского процессуального права, прежде всего — законностью и состязательностью. По тем же процессуальным действиям (в основном это разного рода ходатайства, предъявляемые в ходе судебного заседания), которые не имеют критического значения с точки зрения доказывания обстоятельств по делу и проверки правосудности будущего решения, законодатель оставляет решение вопроса о форме их совершения на усмотрение самих участников процесса.

Принцип непосредственности наряду с началами непрерывности и устности относится к числу функциональных, межотраслевых, национальных принципов гражданского процессуального права, закрепленных в законодательстве о гражданском судопроизводстве (ч. 2 ст. 157, ч. 2 ст. 195 ГПК) и действующих преимущественно в стадии судебного разбирательства гражданских дел. Однако непосредственность, как справедливо отмечал А. X. Гольмстен, важнее устности, поскольку в устной форме обращение к суду может иметь место и вне рамок судебного заседания^[28].

Функциональное предназначение данного принципа напрямую связано с доказыванием, поскольку он определяет общие фундаментальные параметры исследования доказательств и установления обстоятельств, имеющих значение для дела, способы и методы восприятия судом доказательственного материала.

Значение принципа непосредственности состоит в том, что он гарантирует получение истинного знания о фактах, имеющих значение для дела, потому что сводит к минимуму опосредствующие, промежуточные звенья между судом и доказательственными материалами по делуЁАфанасьев С. Ф. Проблема истины в гражданском судопроизводстве. Саратов, 1999. С. 31; Елисейкин ?. Ф. Предмет и принципы советского гражданского процессуального права. Ярославль, 1974. С. 107. Именно поэтому нарушение принципа непосредственности может повлечь за собой отмену решения суда по мотиву его необоснованности (п. 2, 3 ч. 1 ст. 330 ГПК) и (или) незаконности (ч. 3, п. 5 ч. 4 ст. 330 ГПК).

В самом общем виде принцип непосредственности означает, что суд обязан лично исследовать в судебном заседании все доказательства и заслушать объяснения всех лиц, допущенных к участию в процессе.

Согласно более развернутому определению принцип непосредственности означает необходимость заслушивания тяжущихся сторон из их уст, а также обязанность суда огласить, исследовать, проверить и оценить доказательства, собранные в документах, в судебном заседании публично с заслушиванием лиц, участвующих в деле, по поводу отношения к каждому доказательству, а также их совокупности^[29].

Устанавливая данный принцип, законодатель исходит из того, что вынесение правосудного решения по делу возможно лишь при условии личного ознакомления судьи с фактическим материалом по делу, причем чем меньше посредствующих звеньев проходит доказательство на пути от исследуемого факта к суду, тем больше оснований для правильного вывода суда по существу спора, тем ближе решение суда к истине.

Закрепление принципа непосредственности в законодательстве означает необходимость соблюдения на практике следующих положений:

— формирование судебной оценки каждого отдельно взятого доказательства и всей совокупности представленных по делу доказательств должно происходить в условиях личного участия судей в их исследовании;
— суд должен стремиться к получению сведений об интересующих его фактах непосредственно от носителей фактической информации. Так, по мнению Г. Л. Осокиной, правило, согласно которому доказательства по делу должны быть получены, как правило, из первоисточника, является одним из элементов содержания принципа непосредственности^[30]. Речь, конечно же, не идет о какой-то особой доказательственной силе первоначальных доказательств, в частности подлинника документа или показаний свидетеля-очевидца, по сравнению с копией, а скорее о предпочтительности их использования в качестве доказательств в суде. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 71 ГПК письменные доказательства, как правило, представляются в подлиннике. Если представлена копия документа, суд вправе в случае необходимости потребовать представления подлинника. При затруднительности представления подлинных документов суд может потребовать представления надлежащим образом заверенных копий или провести осмотр и исследование письменного доказательства в месте его хранения. Согласно ст. 72 ГПК подлинные документы, имеющиеся в деле, по просьбе представивших эти документы лиц возвращаются им после вступления решения суда в законную силу. В этом случае в деле остаются засвидетельствованные судьей копии письменных доказательств;
— суд вправе мотивировать свое решение по делу только теми доказательствами, которые были им исследованы в судебном заседании (ч. 2 ст. 195 ГПК);
— личное восприятие судьей доказательственной информации является необходимым условием участия его в разрешении вопроса о правах и обязанностях сторон, в формулировании выводов по результатам исследования доказательств и в конечном итоге — условием вынесения правосудного решения по делу. В данном случае, как представляется, можно говорить об одной из гарантий непосредственности — начале неизменности состава суда, которое гласит: доказательства по делу исследует и оценивает тот состав суда, который должен разрешить дело по существу и вынести решение. В соответствии с ч. 2 ст. 157 ГПК разбирательство дела происходит при неизменном составе судей. В случае замены одного из судей в процессе рассмотрения дела разбирательство дела должно быть произведено с самого начала.

В гражданском процессе существует ряд исключений из принципа непосредственности, к числу которых относятся ситуации, когда непосредственное восприятие судом доказательств невозможно либо нецелесообразно, в частности исходя из соображений процессуальной экономии. К их числу относятся:

1) право суда использовать письменные объяснения лиц, участвующих в деле, если суд считает возможным рассмотреть дело в их отсутствие (ч. 2 ст. 174 ГПК);
2) право суда использовать протоколы процессуальных действий, составленные другими судебными органами в порядке судебного поручения (ст. 181 ГПК), когда доказательства, находящиеся за пределами территориальной юрисдикции суда, рассматривающего дело, собирает и исследует другой суд, т. е. суд по месту их нахождения. Но и в этом случае протоколы и все собранные в порядке выполнения судебного поручения материалы немедленно пересылаются в суд, рассматривающий дело. В соответствии с ч. 2 ст. 63 ГПК, если участвующие в деле лица, свидетели или эксперты, давшие объяснения, показания суду, выполнявшему поручение, явятся в суд, рассматривающий дело, они дают объяснения, показания, пояснения в общем порядке;
3) право суда использовать протоколы и другие письменные акты, составленные управомоченными на то лицами в порядке обеспечения доказательств (ст. 181 ГПК). Протоколы и все собранные в порядке обеспечения материалы пересылаются в суд, рассматривающий дело, с уведомлением об этом участвующих в деле лиц (ч. 2 ст. 66 ГПК);
4) право суда использовать копии письменных доказательств взамен подлинников (ч. 2, 3 ст. 7; ч. 6, 7 ст. 67 ГПК). Закон допускает, хотя и в виде исключения из общего правила, принятие судом вместо оригинала документа надлежаще заверенной копии, если из обстоятельств дела не следует необходимость представления именно подлинных доказательств;
5) право суда использовать фотографии, письменные описания предметов, доставка которых в суд в качестве вещественных доказательств невозможна (ст. 184 ГПК);
6) право суда использовать в судебном заседании письменное заключение эксперта взамен его личного допроса, если суд найдет возможным освободить его от явки в процесс или явка эксперта невозможна (ст. 187 ГПК);
7) право суда использовать в судебном заседании письменную консультацию специалиста вместо дачи им устных консультаций и пояснений, если суд найдет возможным освободить его от явки в процесс или явка эксперта невозможна (ст. 188 ГПК);
8) право суда допросить явившегося свидетеля при отложении судебного разбирательства, если в судебном заседании присутствуют стороны (ст. 170 ГПК). Вторичный вызов допрошенных при отложении дела свидетелей в новое судебное заседание допускается лишь в необходимых случаях (ст. 175 ГПК).

Как видно из приведенного перечня, все исключения из принципа непосредственности связаны с использованием производных доказательств, что еще раз свидетельствует о приоритете первоначальных доказательств перед производными и одновременно о том, что опосредованность как противоположность непосредственности подразумевает познание фактов через производные доказательства. При этом личное восприятие доказательственной информации как непреложное требование закона распространяется на все доказательства — как первоначальные, так и производные, — хотя и осуществляется в несколько разных условиях: одно дело лично воспринимать показания, которые даются свидетелем в ходе судебного заседания, а другое — те же показания, но изложенные в протоколе, составленном в ходе выполнения судебного поручения.

В соответствии принципом непрерывности судебное заседание по каждому делу должно проходить непрерывно, кроме времени, назначенного для отдыха (ч. 3 ст. 157 ГПК). Рассмотрение судьями других гражданских дел ранее окончания слушания начатого дела не допускается.

Как справедливо отмечается в литературе, данный принцип наряду с принципом непосредственности имеет область применения, ограниченную одной, но главной, центральной стадией гражданского процесса — судебным разбирательством и поэтому по сфере действия может рассматриваться как институциональный. В то же время если сферу действия рассматривать с позиции «вовне», т. е. в контексте всех отраслей процессуального права, то на сегодняшний день данный принцип можно рассматривать как специфически отраслевой, поскольку приведенные выше нормы сохраняются только в ГПК, а в АПК и в УПК — отсутствуют. Однако последний тезис справедлив лишь с формальной точки зрения, иначе пришлось бы согласиться, что в непрерывности находит выражение сущностная черта, органически присущая только гражданскому процессу и ни в коей мере не характерная ни арбитражному, ни уголовному процессам.

Мнения ученых относительно целесообразности отказа от непрерывности в арбитражном процессе и сохранения ее в гражданском процессе разделились. Так, Д. А. Фурсов отмечает, что в современных условиях, сохранив принцип непрерывности в гражданском процессе и отказавшись от него в арбитражном процессе, законодатель поступил недостаточно последовательно^[31]. С этим, видимо, следует согласиться. Возражения вызывает интерпретация позиции законодателя, которой придерживается Д. А. Фурсов, указывая, что одной из причин исключения непрерывности судебного разбирательства из состава принципов арбитражного процессуального права явилось то, что она, несмотря на очевидную рациональность, имеет отношение только к стадии судебного разбирательства, а не ко всему процессу^[32]. Даже если согласиться с этим доводом по форме, имея в виду закрепление принципа непрерывности в гл. 15 ГПК (ч. 3 ст. 157), по сути с ним трудно согласиться, если учесть место и значение самой стадии судебного разбирательства в системе стадий гражданского процесса и ее роль в достижении целей правосудия. Более аргументированной видится позиция В. М. Шерстюка, справедливо указывающего на то, что принцип непрерывности укрепляет авторитет суда, обеспечивает уважительное отношение суда к участвующим в деле лицам, гарантирует вынесение судом законных и обоснованных решений^[33]. Отказ же от непрерывности в гражданском судопроизводстве был бы тем более ошибочен, учитывая, что гражданский процесс отличается несоизмеримо большей социальной направленностью по сравнению с арбитражным.

Содержание непрерывности раскрывается в ряде норм ГПК, каждая из которых составляет логически необходимое следствие правил, закрепленных в ч. 3 ст. 157 ГПК. Рассмотрим их подробнее.

1. Гражданское дело подлежит рассмотрению от начала до конца одним и тем же составом суда. В случае замены одного из судей в процессе рассмотрения дела разбирательство должно быть произведено с самого начала (ч. 2 ст. 157 ГПК). Таким образом, неизменность состава суда приобретает значение юридической гарантии принципа непрерывности, выступая одновременно и в качестве гарантии независимости судей постольку, поскольку подразумевает невозможность замены судьи, в частности по решению председателя суда, при отсутствии предусмотренных для этого законом оснований.
2. Судьи не вправе рассматривать одновременно несколько дел. Рассмотрение других дел до окончания разбирательства начатого дела или отложения его слушания не допускается. Это отрицательно отражается на установлении истины по делу, так как рассеивает внимание судей, мешает анализу, оценке доказательств.

Воспринятый в процессе материал должен быть сохранен в сознании как судей, так и участников процесса, а также лиц, наблюдающих за ходом процесса в зале заседаний. Только при соблюдении этого условия процессуальный материал по гражданскому делу окажется целостным, пригодным для обшей оценки при вынесении решения. Концентрированному формированию и возможности сосредоточения процессуального материала способствует закрепление в ч. 3 ст. 157 ГПК принципа непрерывности судебного разбирательства.

Нарушение же непрерывности процесса способно повлечь не только искажение восприятия и оценки судьями доказательств как результат впечатлений, полученных при слушании нового дела, но и снижение воспитательного значения акта правосудия. Хотя нарушение принципа непрерывности не относится к числу безусловных оснований к отмене решения суда, при рассмотрении гражданского дела во время перерыва велика вероятность отмены судебного решения со ссылкой на ч. 3 ст. 330 ГПК, т. е. в связи с существенным нарушением норм процессуального права, если это привело или могло привести к принятию неправильного решения.

Как верно отмечает Д. А. Фурсов, чередование многих гражданских дел, неоконченных производством, вперемежку может привести к нарушению восприятия сюжетной линии каждого из них, отвлечению от многих существенных деталей и особенностей спорных отношений, даже к смешению представленных доказательств, информация о которых воспринимается в судебном заседании и затем удерживается в памяти^[34].

3. Судебное решение должно быть вынесено судом сразу же после окончания рассмотрения дела в этом же судебном заседании. Окончив разбирательство дела, суд удаляется для вынесения решения в совещательную комнату и должен составить полное мотивированное решение (у мирового судьи такое долженствование возникает при наличии просьбы лиц, участвующих в деле, и их представителей (ч. 4 ст. 199 ГПК)), соответствующее по содержанию всем требованиям закона (ст. 197 ГПК), т. е. состоящее из четырех частей. Исключением из принципа непрерывности является правило, закрепленное в ст. 199 ГПК, в соответствии с которым составление мотивированного решения суда может быть отложено на срок не более чем пять дней со дня окончания разбирательства дела, но резолютивную часть решения суд должен объявить в том же судебном заседании, в котором закончилось разбирательство дела.
4. Продолжительность перерыва судебного заседания определяет суд в зависимости от тех или иных обстоятельств. Объявить перерыв суд может не только для отдыха, но и для некоторых других целей, в частности, если:
- — суд решил допросить свидетелей, но они могут явиться в судебное заседание лишь через некоторое время, но в тот же день;
- — участникам процесса необходимо подготовиться к прениям.

При перерывах, независимо от основания их объявления, непрерывность судебного разбирательства признается не нарушенной ввиду их кратковременности, а также в силу прямого нормативного запрета судье участвовать в рассмотрении других дел во время перерыва даже в том случае, если его продолжительность превышает один день.

Представляется, что данный запрет носит абсолютный характер и распространяется на все гражданские дела, в том числе и носящие бесспорный характер. В связи с этим позиция некоторых авторов, которые считают возможным рассмотрение заявления кредитора (взыскателя) о вынесении судебного приказа и в перерыве между заседаниями по гражданскому делу^[35], вызывает возражения. Г. Л. Осокина, на наш взгляд, справедливо отмечает, что для решения вопроса о выдаче судебного приказа судья обязан вникнуть в суть его просьбы, изучить приложенные к заявлению документы и облечь свои выводы в соответствующую процессуальную форму, что требует от него определенных умственных и физических усилий^[36].

Однако ключевой вопрос состоит все-таки не в содержании конкретных норм, вытекающих из принципа непрерывности, а в практической значимости этого принципа для достижения целей правосудия вообще и гражданского судопроизводства в частности. Здесь необходимо иметь в виду следующие аспекты значения начала непрерывности.

— данный принцип влияет на формирование внутреннего судейского убеждения, сосредоточивает внимание суда на одном деле, обеспечивает учет судом всех обстоятельств дела, правильную квалификацию правоотношения и вынесение законного и обоснованного решения;
— принцип непрерывности способствует быстрому и правильному рассмотрению дела благодаря максимальной концентрации внимания судей в момент рассмотрения одного конкретного дела.

По нашему мнению, непрерывность судебного разбирательства сохраняет значение не только как обязательный элемент гражданской процессуальной формы, но и как одна из гарантий правильного разбирательства и разрешения гражданских дел и поэтому требует безусловного выполнения.

2.5.1.5. Принцип сочетания единоличного и коллегиального рассмотрения гражданских дел

Суть рассматриваемого принципа отражена в самом его названии и состоит в том, что приоритет при рассмотрении гражданских дел в судах по первой инстанции отдается единоличному рассмотрению, а коллегиальное рассмотрение применяется в порядке исключения из общего правила, в случаях, прямо предусмотренных законом.

Однако, несмотря на четкость формулировки, указанный принцип вызывает неоднозначное отношение со стороны ученых.

Еще сравнительно недавно довольно распространенным был взгляд, согласно которому рассмотрение дела коллегиальным судом представляет собой ценность, «которую следует беречь как фундаментальное достижение цивилизации, итог многовекового развития правосудия»^[37]. Принцип же коллегиальности в науке гражданского процессуального права рассматривался как принцип судопроизводства, отражающий демократизм отечественного правосудия^[38].

Выдающийся российский исследователь гражданского процесса Е. В. Васьковский о преимуществах коллегиального рассмотрения перед единоличным писал так: «Решение дел коллегией является результатом обмена мнений между судьями, результатом столкновения различных взглядов на одни и те же вопросы, различных точек зрения. То, что не расслышано или упущено из внимания одним судьей, может быть замечено другим, недостатки одного судьи восполняются достоинствами другого, так что без преувеличения можно сказать, что „три плохих судьи в состоянии составить хорошую судебную коллегию“»^[39].

Однако изменение политических, социальных и экономических реалий привело к исключению из гражданского процессуального законодательства двух принципов — коллегиальности и участия народных заседателей (представителей общественности) в рассмотрении и разрешении гражданских дел^[40]. Что пришло на смену эти правовым принципам? Единого взгляда по данному вопросу в науке не существует.

По мнению М. К. Треушникова, в современном российском гражданском процессе действует принцип единоличного рассмотрения гражданских дел^[41].

Согласно другой точке зрения действующим ГПК закрепляется принцип сочетания единоличного и коллегиального составов суда при рассмотрении гражданских дел^[42].

Ряд авторов высказывает обоснованные сомнения относительно самой необходимости выделения принципа сочетания единоличного и коллегиального рассмотрения дел в современных условиях. Так, по меткому замечанию Т. В. Сахновой, было бы ошибочно формулировать принцип как антиномию, т. е. положение, заключающее в себе два взаимоисключающих начала^[43]. Аналогичной позиции придерживается и Д. А. Фурсов^[44]. Данный аргумент против выделения рассматриваемого принципа, на наш взгляд, преодолим путем изменения названия: вместо «принцип сочетания единоличного и коллегиального рассмотрения гражданских дел в судах» использовать «принцип приоритета единоличного рассмотрения гражданских дел в судах». Тем более что суть принципа при такой корректировке остается неизменной.

По мнению Г. Л. Осокиной, сама постановка вопроса о принципе сочетания коллегиальности и единоначалия в рассмотрении и разрешении гражданских дел недостаточно корректна, потому что сочетание коллегиальных и единоличных начал при отправлении правосудия возможно только в рамках производства по гражданским и иным юридическим делам в федеральных судах общей юрисдикции первой инстанции^[45]. Во всех иных случаях правосудие по гражданским делам осуществляется либо только единолично (мировое и апелляционное производства), либо только коллегиально (производство по пересмотру судебных постановлений в кассационном и надзорном порядке).

Действительно, коллегиальное рассмотрение по первой инстанции действующим законодательством предусматривается только для одной категории гражданских дел, относящейся к производству из публичных правоотношений, — для дел о расформировании избирательной комиссии, комиссии референдума (абз. 2 ч. 3 ст. 260 ГПК, п. 6 ст. 31 Федерального закона от 12.06.2002 № 67-ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации»).

Возможность коллегиального рассмотрения дел в военных судах по первой инстанции сохраняется в соответствии с нормами Федерального конституционного закона «О военных судах в Российской Федерации». В соответствии с подп. 1 п. 4 ст. 10, подп. 1 п. 1 ст. 15 и подп. 1 п. 1 ст. 23 данного Закона гражданские дела в военных судах рассматривает в соответствии с федеральным законом судья единолично или коллегия, состоящая из трех судей. При буквальном толковании приведенной нормы можно прийти к выводу о том, что закон допускает коллегиальное рассмотрение гражданских дел военными судами по первой инстанции в качестве альтернативы единоличному, не оговаривая каких-либо условий для применения коллегиальности. Такое толкование, вне всякого сомнения, является ошибочным, имея в виду универсальность гражданской процессуальной формы, которая определяет порядок осуществления правосудия по гражданским делам во всех судах — как общегражданских, так и специализированных, в том числе военных. Тем не менее, на наш взгляд, очевидно, что нормы Закона, касающиеся состава суда при рассмотрении гражданских дел, которые принимались еще в период действия ГПК РСФСР, нуждаются в совершенствовании.

Дела по жалобам на судебные постановления мировых судей, не вступившие в законную силу, рассматриваются в апелляционном порядке единолично судьями соответствующих районных судов (ч. 3 ст. 7 ГПК). Несмотря на обоснованную критику данной нормы в литературе^[46], законодатель не отказался от единоличного порядка рассмотрения дел по апелляционным жалобам на решения и определения мировых судей и при реформировании апелляционного способа проверки судебных актов (ч. 2 ст. 14, абз. 3 ч. 1 ст. 327 ГПК в ред. от 09.12.2009). В то же время пределы применения коллегиальности в апелляционной инстанции с 1 января 2012 г. объективно расширились за счет появления новых апелляционных судов (в структуре судов субъектов РФ и ВС РФ), для которых предусматривается исключительно коллегиальное рассмотрение дел по апелляционным жалобам.

Что же касается рассмотрения дел в кассационном порядке и в порядке судебного надзора, то оно по действующему законодательству может осуществляться исключительно коллегиально: в судах кассационной инстанции в составе судьи-председательствующего и двух судей, а в судах надзорной инстанции — в составе судьи-председательствующего и не менее двух судей.

В литературе еще до принятия ГПК 2002 г. было высказано мнение о целесообразности отказа от коллегиального порядка рассмотрения дел в кассационной инстанции^[47], однако ни в первоначальной редакции ГПК, ни в изменениях, внесенных Федеральным законом от 09.12.2010 № 353-?3, данная позиция не была воспринята законодателем, что, по нашему мнению, заслуживает поддержки.

Как нам представляется, выделение принципа сочетания единоличного и коллегиального рассмотрения гражданских дел имеет под собой достаточные основания.

Прежде всего необходимо иметь в виду объект регулирующего воздействия рассматриваемого принципа. Таковым является гражданское судопроизводство в целом, а не только производство в суде первой инстанции, что, на наш взгляд, позволяет говорить о сочетании коллегиальности и единоначалия не автономно в отношении того или иного процессуального правоприменительного цикла гражданского процесса, а в отношении гражданского судопроизводства в целом. С этой точки зрения соотношение коллегиальности и единоначалия необходимо рассматривать как бы в двух ракурсах: применительно к отдельным процессуальным правоприменительным циклам и применительно к отдельным стадиям прохождения дела, из которых эти циклы складываются. Иными словами, в настоящее время воля законодателя такова, что единоличное рассмотрение должно применяться преимущественно в судах первой инстанции, в то время как коллегиальное — в судах вышестоящих инстанций. Но даже в рамках действующего процессуального законодательства данную позицию законодателя вряд ли можно считать застывшей, поскольку возможность введения коллегиального порядка рассмотрения отдельных категорий гражданских дел федеральными законами прямо предусмотрена в ГПК.

Сохранение коллегиальности в суде первой инстанции, пусть даже и только по одной категории гражданских дел, делает актуальным вопрос о составе суда не только применительно к стадии судебного разбирательства по данной категории дел, но и применительно к решению некоторых частных вопросов, возникающих в ходе производства по таким делам, например о вынесении дополнительного решения. Правда, сделать это по делам о расформировании избирательной комиссии, комиссии референдума, видимо, возможно только по одному основанию из числа предусмотренных ч. 1 ст. 201 ГПК — если при вынесении решения судом не был разрешен вопрос о судебных расходах.

Что касается антиномии, заключенной в названии рассматриваемого принципа, то, по нашему мнению, она является скорее особенностью данного принципа, нежели фатальным недостатком, который перечеркивает его сущность и значение. К тому же было бы неправильно говорить о коллегиальности и единоначалии в гражданском процессе как о взаимоисключающих началах. Безусловно, указанные начала являются противоположными, но это отнюдь не исключает их одновременного (взаимодополняющего) применения. Причем данный случай применения противоположных начал в гражданском процессе не единственный. Так, начало устности, как отмечалось выше, дополняется в определенной мере началом письменности. Да и баланс частного и публичного в гражданском процессе тоже является ярким свидетельством возможности «мирного» сосуществования правовых начал, которые по сути своей являются антагонистами.

Данный тезис подтверждается всей историей развития гражданского судопроизводства как в России, так и за рубежом. Использование коллегиальности, как и отказ от нее, в разные исторические периоды может диктоваться соображениями идеологического, экономического и организационного характера, которые не имеют прямого отношения к праву. Другое дело, когда приоритет коллегиальности или единоначалия определяется такими факторами, как обеспечение доступности правосудия и качества принимаемых судебными органами решений, гибкостью процессуальной формы, своевременностью рассмотрения дел в судах и т. д. Процессуальная доктрина и практика должны помогать законодателю в определении оптимального соотношения единоличного и коллегиального порядков отправления правосудия.

Справедливости ради следует отметить, что в 1990;х гг. некоторыми учеными предпринимались попытки обоснования целесообразности сохранения коллегиальности в гражданском процессе по наиболее сложным категориям дел, в частности о защите личных неимущественных прав, прав потребителей, по делам, вытекающим из коллективных трудовых споров, и делам, связанным с охраной окружающей среды, а также по всем делам, одной из сторон в которых выступают муниципальные образования или государство в лице соответствующих органов^[48]. Очевидно, что в тех экономических условиях, которые имели место в 1990;х гг., законодатель не мог пойти даже на такое довольно ограниченное применение коллегиального начала, как, впрочем, очевидно и то, что применение коллегиальности в разумных пределах составляет один из резервных путей повышения эффективности правосудия по гражданским делам, его оптимизации.

Представляется, что существующее ныне положение в части соотношения единоличности и коллегиальности при рассмотрении гражданских дел по первой инстанции не является оптимальным и во многом продиктовано факторами неправового порядка. Об этом косвенно свидетельствует неуклонное расширение сферы применения коллегиальности в арбитражном судопроизводстве, которое наблюдается с 2002 г. Кроме того, обращает на себя внимание неодинаковый подход законодателя к решению вопроса о том, каким составом должны рассматриваться дела о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок: для арбитражных судов установлено правило о коллегиальном рассмотрении тремя профессиональными судьями (ч. 1 ст. 222.8 АПК), а для судов общей юрисдикции, независимо от родовой подсудности, — только о единоличном рассмотрении (ч. 1 ст. 244.8 ГПК). Аналогичная ситуация имеет место по делам об оспаривании нормативных актов (ч. 1 ст. 246 ГПК; п. 2 ч. 2 ст. 17, ч. 1 ст. 194 АПК). Это, в свою очередь, на наш взгляд, свидетельствует о сохранении актуальности вопроса о соотношении единоличного и коллегиального рассмотрения дел в судах общей юрисдикции, а значит, и одноименного принципа гражданского процессуального права.

Наконец, нельзя игнорировать волю законодателя и в том смысле, что нормы, посвященные сочетанию единоличного и коллегиального рассмотрения гражданских дел, закреплены не только в главе «Состав суда. Отводы» (ст. 14 ГПК), но и в главе «Основные положения» (ст. 7 ГПК), что однозначно свидетельствует о включении правил о соотношении единоличности и коллегиальности в состав принципов гражданского процессуального права. Об этом же, хотя и опосредованно, свидетельствует включение в перечень безусловных оснований к отмене судебного решения вышестоящим судом основания, связанного с незаконностью состава суда.

2.5.1.6. Принцип государственного языка гражданского судопроизводства

Принцип государственного языка судопроизводства является межотраслевым организационным принципом гражданского процессуального права и по этой причине находит закрепление не только в ГПК (ст. 9), но также в целом ряде законов, регулирующих судоустройство, а именно: в Федеральных конституционных законах «О судебной системе Российской Федерации» (ст. 10), «О военных судах Российской Федерации» (ст. 6). Исключение составляет лишь Федеральный конституционный закон «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации», в ст. 5 которого («Принципы деятельности судов общей юрисдикции») данный принцип по непонятной причине закрепления не получил. Кроме того, соответствующие положения установлены и в законодательных актах о языках: в Федеральном законе от 01.06.2005 № 53-?3 «О государственном языке Российской Федерации» (ст. 3) и Законе РФ от 25.10.1991 № 1807−1 «О языках народов Российской Федерации» (ст. 18).

Однако нормативное закрепление принципа государственного языка не ограничивается только национальным законодательством. К числу международно-правовых актов, в которых находит закрепление данный принцип, относятся, в частности, Добавления к Рекомендации Комитета министров Совета Европы от 14.05.1981 № R (81) 7 (п. 6 разд. «В»), согласно которым на государство налагается обязанность обращать особое внимание на проблему устного и письменного перевода в случае отсутствия у одной из сторон достаточного знания языка, на котором ведется судопроизводство, и обеспечить, чтобы неимущие и малоимущие лица не находились в неблагоприятном положении с точки зрения доступа к суду или участия в судебном процессе в силу их неспособности говорить или понимать используемый в суде язык.

Этот принцип означает, что гражданское судопроизводство ведется на русском языке — государственном языке Российской Федерации или на государственном языке республики, которая входит в состав Российской Федерации и на территории которой находится соответствующий суд. В военных судах гражданское судопроизводство ведется на русском языке.

Лицам, участвующим в деле и не владеющим языком, на котором ведется гражданское судопроизводство, разъясняется и обеспечивается право давать объяснения, заключения, выступать, заявлять ходатайства, подавать жалобы на родном языке или на любом свободно избранном языке общения, а также пользоваться услугами переводчика.

Такова квинтэссенция принципа государственного языка, которая, на первый взгляд, выглядит вполне ясно, четко и недвусмысленно. Однако при более пристальном рассмотрении приведенных положений в системе с нормами различных законодательных актов обнаруживается целый «букет» противоречий и нестыковок, сам факт возникновения которых по причине чересполосицы в законодательстве, имевшей место в 1990;х гг., ни в коей мере не отменяет необходимости совершенствования законодательства.

Первая проблема возникает при установлении содержания понятия «государственный язык», которое гражданским процессуальным законодательством не раскрывается, но совершенно необходимо для понимания сути принципа государственного языка судопроизводства.

В литературе под государственным языком предлагается понимать язык официальных документов государства, язык официальных процедур, осуществляемых от имени государства, язык официального общения внутри государства, а применительно к судопроизводству — язык, который должны использовать все субъекты права в сферах, обеспечивающих установление единства понимания и оформления государственной воли и государственного правового регулирования.

В Российской Федерации сложилась система, при которой субъекты РФ законодательным путем наделены правом принятия своих законов о государственном языке, причем без ограничения их (государственных языков субъектов РФ) по количеству. В результате в каждой республике функции государственного языка возложены не на один, а на два и более языков (например, для Дагестана государственными языками являются русский и все языки народов Дагестана, которых насчитывается около 13).

Означает ли существование государственных языков отдельных субъектов РФ, что они могут использоваться при осуществлении судопроизводства (в частности, гражданского) в судебных органах этих субъектов РФ?

При ответе на этот вопрос обращает на себя внимание противоречие между Федеральным законом «О государственном языке Российской Федерации» и Федеральным конституционным законом «О судебной системе Российской Федерации» .

Федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации» устанавливает обязательность использования во всех видах судопроизводства и в делопроизводстве всех судов судебной системы России государственного языка нашей страны (п. 4 ч. 1 ст. 3). Федеральным конституционным законом «О судебной системе Российской Федерации» обязательное использование русского языка установлено только для ведения судопроизводства и делопроизводства в КС РФ, ВС РФ, ВАС РФ, других арбитражных судах, военных судах (ч. 1 ст. 10). Судопроизводство и делопроизводство в других федеральных судах общей юрисдикции, у мировых судей и в других судах субъектов РФ может вестись на русском языке либо на государственном языке республики, на территории которой находится суд. Думается, при разрешении данной коллизии необходимо исходить из того, что федеральный конституционный закон обладает большей юридической силой и Федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации» в соответствии с ч. 3 ст. 76 Конституции не может ему противоречить.

Имеется и внутреннее противоречие (antinomia) между отдельными нормами закона «О государственном языке Российской Федерации». По смыслу ч. 2 ст. 3 Закона в судах не исключается использование наряду с государственным языком России не только государственного языка республики, но и других языков народов Российской Федерации или иностранного языка. Таким образом, законодатель не устанавливает приоритета русского языка перед государственным языком соответствующей республики, но, напротив, приводит исчерпывающий перечень, состоящий из двух языков, допустимых для использования, связывает их (языки) логическим условием «либо» (ч. 2 ст. 10 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации») или использует формулировку «могут вестись также». Используемая конструкция говорит о том, что в конкретном суде при разрешении данного конкретного дела судои делопроизводство могут вестись либо на русском языке, либо на государственном языке республики в составе Российскрй Федерации, на территории которой находится суд. Возможность ведения судопроизводства или делопроизводства на других языках законодательно не предусмотрена.

В связи с этим представляется правильным вывод Г. Т. Ермошина о том, что узаконенное многоязычие при отправлении правосудия по гражданским делам от имени одного и того же государства — Российской Федерации, опирающейся на единую законодательную базу: а) противоречит роли государственного языка как фундаментального государствообразующего фактора, который должен выполнять в сфере правового регулирования интеграционную, а не центробежную функцию; б) подрывает единство судебной системы РФ; в) нарушает принцип гласности судопроизводства; г) затрудняет реализацию требований общеобязательности и исполнимости судебных актов^[49]. Обоснованным видится и предложение Г. Т. Ермошина о законодательном закреплении языкового суверенитета государства, от имени которого осуществляется правосудие^[50], т. е. моноязычия государственного языка судопроизводства. Что касается формулировки ч. 2 ст. 3 Федерального закона «О государственном языке Российской Федерации», то она вряд ли обоснованна.

Итак, языком судои делопроизводства по действующему российскому законодательству может быть исключительно государственный язык или Российской Федерации, или республики в ее составе; никакой другой местный язык, диалект или наречие этнического меньшинства, законодательно не наделенные подобным статусом, не могут быть языками судопроизводства и делопроизводства в судах. Нормы Федерального закона «О государственном языке Российской Федерации» должны быть приведены в соответствие с нормами Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации», поскольку противоречивое правовое регулирование принципа, который имеет конституционно-правовое происхождение, не может считаться приемлемым.

2.5.1.7. Принцип процессуальной экономии

Принцип процессуальной экономии имеет давнюю историю в отечественной науке гражданского процесса. Е. В. Васьковский еще в начале прошлого века очень точно подметил суть процессуальной экономии: «Требование удобства процесса, его эффективности (т.е. возможности достичь наибольших результатов с наименьшими усилиями) и составляет принцип процессуальной экономии»^[51].

Развивая исходный тезис, Е. В. Васьковский выделял три компонента постулата (принципа) процессуальной экономии: сбережение времени, или быстрота; облегчение труда, или простота; уменьшение расходов, или дешевизна судопроизводства^[52]. Иными словами, процессуальная экономия как принцип судопроизводства означает наибольшую производительность процессуального труда, наивысшую его интенсивность при наименьших затратах времени и средств.

В. Н. Щеглов, в целом разделяя позицию Е. В. Васьковского, заметил, что условием действия принципа процессуальной экономии в гражданском судопроизводстве является непременное сочетание быстроты процесса (своевременности) с правильностью разрешения дела^[53].

Однако, по мнению ряда исследователей, процессуальная экономия не может рассматриваться как принцип гражданского процессуального права. Так, по мнению Т. В. Сахновой, речь должна идти не о процессуальной экономии, в которой выражается идея экономии процессуальных средств, а об эффективности процесса, которая является выражением идеи оптимизации правосудия. Кроме того, Т. В. Сахнова отмечает, что нормативное закрепление задачи своевременного рассмотрения и разрешения гражданских дел, а также соображения недопустимости обесценивания результата процесса вследствие его медлительности или затягивания не дает оснований выделять принцип процессуальной экономии.

С точки зрения Д. А. Фурсова, процессуальная экономия не может тотально распространяться на все судопроизводство, подчинить его себе, а потому не может претендовать на роль самостоятельного судопроизводственного принципа^[54].

При этом противники выделения процессуальной экономии как самостоятельного принципа гражданского процессуального права справедливо отмечают, что правосудие не может быть ни дешевым (в денежном выражении), ни экономным, ни дорогим. Трудно не согласиться с тем, что дорогое правосудие заведомо закрывает путь в государственные учреждения, призванные восстанавливать нарушенное право, а дешевое правосудие на самом деле обходится людям слишком дорого.

Однако нам представляется, что принцип процессуальной экономии и требование эффективности правосудия как разнопорядковые явления, имеющие близкую функциональную направленность, не взаимоисключают, а взаимодополняют друг друга.

И эффективность, и процессуальная экономия отражают соотношение затраченных усилий по защите права и их результата. Однако эффективность, будучи концентрированным выражением качества правового регулирования общественных отношений в сфере отправления правосудия по гражданским делам и оптимального использования процессуального механизма при рассмотрении и разрешении конкретного дела, не может быть оценена заранее. Экономичность процесса, напротив, поддается оценке исходя из соотношения критериев затратности судебной процедуры (временные, денежные и прочие затраты в связи с производством по делу) и правильности разрешения дела, поэтому наряду с другими принципами гражданского процессуального права помогает законодателю в построении оптимальной и эффективной гражданской процессуальной формы.

Доводы относительно недостаточности оснований для выделения принципа процессуальной экономии нам представляются весьма спорными. Что касается нормативного закрепления, то выделение своевременного рассмотрения и разрешения дела в качестве задачи гражданского судопроизводства действительно не может претендовать на роль нормы-принципа. Правильнее, по-видимому, говорить о корреляции между конкретной целевой установкой гражданского процесса и одним из принципов гражданского процессуального права. Однако отсутствие конкретной статьи, закрепляющей нормативную формулировку принципа, не может служить достаточным основанием для вывода об отсутствии принципа как такового. По нашему мнению, в случае с процессуальной экономией необходимо говорить о логической форме нормативного закрепления правового принципа.

Не менее спорным представляется тезис о том, что процессуальная экономия не может тотально распространяться на все судопроизводство, подчинить его себе. Подчинить себе все судопроизводство принцип процессуальной экономии, наверное, действительно не может. Такой силой регулирующего воздействия, как нам представляется, обладает лишь один принцип — законность, в меньшей степени — руководящие начала, образующие костяк всей системы принципов, поскольку им отводится особая роль — они определяют базовые параметры модели гражданского судопроизводства, о чем речь шла в первом параграфе настоящей главы. Это принципы законности, состязательности, диспозитивности, судебной истины, судейского руководства.

Но само по себе данное обстоятельство не лишает статуса принципов такие основополагающие начала, как непрерывность, непосредственность, устность и ряд других.

В то же время принцип процессуальной экономии находит отражение в таких нормах ГПК, как замена ненадлежащего ответчика (ст. 41); участие третьих лиц, как заявляющих, так и не заявляющих самостоятельные требования относительно предмета спора (ст. 42, 43); факультативное соучастие (ст. 46); предъявление встречного иска (ст. 137); соединение и разъединение нескольких исковых требований (ч. 3, 4 ст. 151); предварительное судебное заседание (ст. 152).

Обращает на себя внимание двойственная правовая природа указанных проявлений принципа процессуальной экономии. С одной стороны, они направлены на сокращение времени, необходимого для предоставления судебной защиты нарушенному праву, и средств, затрачиваемых на проведение процесса по делу. Но, с другой стороны, они объективно влекут за собой увеличение формальностей за счет совершения большего числа процессуальных действий. Отсюда термин, используемый для их обозначения, — «осложнения процесса» .

Другое дело такие процедуры, как судебный приказ (гл. 11 ГПК) и заочное производство (гл. 22 ГПК). Относительно приказного производства налицо как упрощенный, так и сокращенный (по продолжительности) характер данной процедуры. Что же касается заочного производства, то, как известно, собственно процедура заочного рассмотрения дела ничем не отличается от общеисковой процедуры. Однако отсутствие ответчика в стадии судебного разбирательства уменьшает количество совершаемых процессуальных действий, а значит, и сокращает время, затрачиваемое на рассмотрение дела и вынесение решения. В этом смысле два последних проявления принципа процессуальной экономии имеют единую юридическую природу.

В известной мере действием принципа процессуальной экономии объясняются и правила относимости доказательств (ст. 59 ГПК); правила об освобождении от доказывания преюдициальных и общеизвестных фактов (ст. 61 ГПК); правило о допросе свидетелей при отложении разбирательства дела (ст. 170 ГПК) и др. Думается, приведенный перечень, не претендующий на окончательность, позволяет говорить о том, что принцип процессуальной экономии пронизывает всю отрасль гражданского процессуального права.

Нельзя не отметить и то, что принцип процессуальной экономии, будучи элементом системы принципов отрасли, органически связан со множеством других принципов гражданского процессуального права. Так, А. А. Ференс-Сороцкий, на наш взгляд, совершенно правильно подметил связь между принципом процессуальной экономии, с одной стороны, и судебной истины, а также процессуального формализма — с другой: «Процессуальная экономия выражается, во-первых, в разумном смягчении процессуальных формальностей, продуманности процессуальных правил, установлении таких норм, без которых действительно никак нельзя обойтись, и, во-вторых, в ускорении (быстроте) процесса. Быстрота судопроизводства является необходимым условием достижения объективной истины. Судебное решение должно соответствовать фактическим обстоятельствам, а установить их тем легче, чем меньше времени прошло с момента их наступления, ибо в дальнейшем возможны ухудшение качества либо утрата доказательств. Защита права тем ценнее, чем быстрее она осуществляется, ибо всякое нарушение права вызывает более или менее значительные затруднения для людей, и чем скорее они закончатся, тем лучше. До той поры, пока право не защищено или не подтверждено, создается временная неопределенность права, влекущая осложнения для заинтересованных лиц»^[55].

Итак, принцип процессуальной экономии означает, что субъекты гражданского процесса обладают широкими возможностями достижения большего результата своей деятельности с возможно меньшей затратой времени, сил, средств, не оказывая при этом негативного воздействия на качество выносимых судом решений.

Данный принцип позволяет избежать опасности установления судопроизводства, расточительного по временным, финансовым, нравственным и другим затратам, поскольку это не соответствует интересам лиц, обратившихся за судебной защитой.

[1] Алексеев С. С. Теория права. М., 1995. С. 266−268.
[2] Алексеев С. С. Общая теория права. Т. I. М., 1981. С. 217−225.
[3] Боннер А. Т. Принцип законности в советском гражданском процессе. М., 1989. С. 8.
[4] Курс советского гражданского процессуального права / под ред. А. А. Мельникова. Т. I. М., 1981. С. 146−147.
[5] Авдюков М. Г. Принцип законности в гражданском судопроизводстве. М., 1970. С. 14.
[6] Зайцев И. М. О принципе законности в арбитражном процессе // Научное наследие. Т. III. Саратов, 2009. С. 175.
[7] Там же. С. 177.
[8] Там же. С. 177−178.
[9] Боннер А. Т. Законность и справедливость в правоприменительной деятельности. М., 1992. С. 5.
[10] Боннер А. Т. Принцип законности в советском гражданском процессе. М., 1970. С. 12.
[11] Сахнова Т. В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008. С. 116.
[12] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 131.
[13] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 39, 42.
[14] Федина А. С. Реализация принципа законности в гражданском процессе: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Тверь, 2002. С. 13, 17.
[15] Боннер А. Т. Применение нормативных актов в гражданском процессе. М., 1980. С. 57.
[16] Кузнецов Н. В. О принципе законности в гражданском судопроизводстве // Тенденции развития цивилистического процессуального законодательства и судопроизводства в современной России. Саратов, 2009. С. 271.
[17] Алексеев С. С. Социальная ценность права в советском обществе. М., 1971. С. 17.
[18] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 112.
[19] Сахнова Т. В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008. С. 93.
[20] Подробнее об этом см.: Овчаренко А. В. Устность и письменность как противоположные начала гражданского и арбитражного процесса // Арбитражный и гражданский процесс. 2010. № 8. С. 4−7.
[21] См., в частности: Арбитражный процесс / под ред. В. В. Яркова. М., 2003. С. 75; Арбитражный процесс / под ред. М. К. Треушникова. М., 2003. С. 89−90; Клеандров М. И. Арбитражный процесс. М., 2003. С. 123−124.
[22] Гражданский процесс / под ред. Μ. К. Треушникова. М., 2003. С. 81.
[23] Сахнова Т. В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008. С. 111−112.
[24] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 27−29.
[25] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 134.
[26] Сахнова Т. В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008. С. 109.
[27] Васьковский Е. В. Учебник гражданского процесса. М., 1917. С. 111−113
[28] Гольмстен А. X. Учебник русского гражданского судопроизводства. СПб., 1907. С. 117.
[29] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 70.
[30] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 135.
[31] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 71.
[32] Там же.
[33] Шерстюк В. М. Развитие принципов арбитражного процессуального права. М., 2004. С. 9−10.
[34] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 70−71.
[35] Гражданский процесс / под ред. М. К. Треушникова. М., 2000. С. 62.
[36] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 137.
[37] Мурадьян Э. М., Тихиня Т. Г. Оптимальное судопроизводство (по гражданским делам). Минск, 1989. С. 57.
[38] Семенов В. С. Конституционные принципы гражданского судопроизводства. М., 1982. С. 70−76.
[39] Васьковский Е. В. Курс гражданского процесса. Т. I. М., 1913. С. 161.
[40] Подробнее об этом см.: Треушников М. К. Развитие гражданского процессуального права России // Заметки о современном гражданском и арбитражном процессуальном праве. М., 2004. С. 5−20.
[41] Гражданский процесс / под ред. М. К. Треушникова. М., 2003. С. 67.
[42] См., в частности: Гражданский процесс / под ред. В. В. Яркова. М., 2006. С. 44; Коршунов Η. М., Мареев Ю. Л. Гражданский процесс. М., 2004. С. 57−58.
[43] Сахнова Т. В. Курс гражданского процесса: теоретические начала и основные институты. М., 2008. С. 111.
[44] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 27.
[45] Осокина Г. Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 117−118.
[46] Приходько И. А. Доступность правосудия в арбитражном и гражданском процессе: основные проблемы. СПб., 2005. С. 144−145.
[47] Приходько И. А. Состав суда и доступность правосудия в гражданском и арбитражном судопроизводстве. Проблемы законодательства // Арбитражный и гражданский процесс. 2001. № 2. С. 3.
[48] Цихоцкий А. В. Теоретические проблемы эффективности правосудия по гражданским делам. Новосибирск, 1997. С. 306.
[49] Ермошин Г. Государственно-правовые аспекты языковых отношений // Российская юстиция. 1998. № 3. С. 20−21; Его же. Язык судопроизводства: правовые вопросы и решения // Российская юстиция. 1998. № 9. С. 37−38.
[50] Ермошин Г. Язык судопроизводства: правовые вопросы и решения. С. 38−39.
[51] Васьковский Е. В. Курс гражданского процесса. М., 1913. С. 361−362, 465−478.
[52] Там же. С. 89.
[53] Щеглов В. Н. Советское гражданское процессуальное право. Томск, 1976. С. 41.
[54] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 22.
[55] Ференс-Сороцкий А. А. Процессуальный формализм или процессуальная экономия? // Правоведение. 1991. № 4. С. 31−35.

Показать весь текст

Заполнить форму текущей работой