Методическая школа. 
Теория и методология истории

Несмотря на дистанцирование и от идеалистической философии, и от позитивизма, Методическая школа воспользовалась и тем и другим: и представлениями позитивистов о закономерности развития общества, вниманием к научным фактам, индукции и т.н., и построениями уже упоминавшегося Генриха Риккерта (1863 1936), одного из основателей Баденской школы неокантианства, который противопоставлял метод естествознания, направленный на общее (закон), методу исторических наук, выясняющему единичные, неповторимые явления и события (см. параграф 3.5). Напомним, что неокантианство — влиятельное направление в философии второй половины XIX в. — первой четверти XX в., которое в новых условиях интерпретировало основные положения философской системы Канта. Ценралыюй темой неокантианства (крупнейшие представители — Риккерт, Вильгельм Виидельбанд, Г. Кон и другие) стала разработка исторического метода познания социальных явлений, в основе которого лежала теория ценностей — именнно «ценности», идеалы, господствующие в сознании людей, а не исторические законы, согласно неокантианцам, определяют логику исторического процесса.

В представлении Методической школы история — это наука, объективно отражающая прошлое человечества, но наука индивидуализирующая, устанавливающая конкретные факты и события.

Основателями методической школы были Шарль Сеньобос (1854—1942) и Шарль-Виктор Ланглуа (1863—1929). Сеньобосу принадлежат работы самой разнообразной тематики, в том числе «Феодальный режим в Бургундии до 1360 г.» (1882) и «Падение Империи и установление Третьей Республики» (1921), а также, например, такие монументальные труды, как «Политическая история современной Европы» (1897). Сеньобос с 1900 г. был профессором Сорбонны.

Исследователь Ланглуа не менее известен, но в более узкой сфере — как специалист по Средним векам и средневековым источникам; кроме того, он был выдающимся палеографом. Ланглуа был профессором Сорбонны и крупным чиновником — директором Национального архива с 1912 г.

Вместе эти два ученых «контролировали» французскую историческую науку до 1929 г. — только после смерти Лаиглуа Школа «Анналов» (так называемая новая историческая наука) смогла пошатнуть монополию Методической школы.

Основная работа, в которой сформулированы принципы школы, увидевшая свет в Париже в 1898 г., — «Введение в изучение истории». Это был, по словам авторов, «краткий очерк, который мы предприняли в 1896— 1897-м учебном году с целью дать новым студентам Сорбонны предварительное понятие о том, что представляет собою и чем должно быть изучение истории». Работа оказалась очень востребована мировой историографией и переведена на основные европейские языки. Так, ее русский перевод вышел в Санкт-Петербурге уже в 1899 г.^[1]

Вначале авторы торжественно провозглашают: «История представляет собою, без сомнения, научную дисциплину, в которой крайне необходимо, чтобы ее работники имели ясное понятие о методе, которым они пользуются» ^.

Пособие французских историков распадается на три части: «Книга I. Предварительные сведения», «Книга II. Аналитические процессы», «Книга III. Синтетические процессы». Названия не должны вводить в заблуждение: по существу авторы использовали схему, аналогичную предложенной Дройзеном: первая глава связана главным образом с эвристикой, вторая — с методологией исторической критики источников, третья — с исторической реконструкцией и методами исторического изложения. Однако, в отличие от Дройзена, они дали более системное изложение исторического метода и, главное, дистанцировались от философии истории, ограничившись изложением основ «ремесла» .

Авторы начинают свои рассуждения с воспоминаний о старых временах, предшествовавших ранкеанской революции, когда единой методической системы, общепринятых правил «исторического ремесла» не существовало. Приведем это высказывание, поскольку оно как раз иллюстрирует состояние исторической науки начала XIX в., о котором мы говорили в предыдущем параграфе.

" «Историки» упражнялись тогда в особом виде литературы, высокопарном и содержательном, называвшимся «историей», не стараясь стоять на уровне работ, выполненных эрудитами. Последние, со своей стороны, путем своих критических изысканий, клали начало историческому знанию; но они не заботились о разработке истории, довольствуясь собиранием, исправлением и классификацией исторических документов"^[2].

Стоит здесь обратить внимание и на такое, в общем, не утратившее актуальности справедливое замечание: «те, кто, но недоразумению начал заниматься исторической наукой и желает принести пользу, а между тем страдают недостатком психологического чутья и отсутствием литературного таланта, всегда найдут себе удовольствие в простых и спокойных подготовительных работах»^[2]. Однако, если такие историки не понимают масштаба и задач своей работы, они смешны. У Ланглуа и Сеньобоса есть даже характеристика пороков особо трудолюбивых и педантичных их коллег из Германии — по их словам, эти «ученые принимают за горы ими же вырытые кротовые норки»^[4]. Это вполне актуально и в наши дни, когда появляются монографические исследования на микроскопические темы с передачей огромной массы второстепенных фактов и подробностей.

" На самом деле, когда критика всех исторических источников будет произведена с должной правильностью (для некоторых периодов древней истории это совершится в ближайшем будущем), то по здравому смыслу ее дальнейшее применение должно прекратиться"^[5].

Категоричность этого высказывания основывается, конечно, на представлении о том, что история — это наука и, как в любой науке, у нее есть отработанный эмпирический материал. Как мы увидим в дальнейшем, это высказывание представителей Методической школы было в XX в. отвергнуто, и ни один современный историк под ним не подпишется — зато подпишется под другим тезисом авторов «Введения в изучение истории», связанным с необходимостью создания базы для профессиональной работы историков, т. е. необходимостью организованных коллективных подготовительных работ^[6].

Итак, первый отдел книги об аналитических процессах («Внешняя (подготовительная) критика») посвящен описанию того, каким образом историк устанавливает подлинность документа и изучает его происхождение. Завершает его следующий тезис: «Настанет время, и оно не особенно далеко, когда поверхностные умы, не способные к правильному синтезу, так же мало будут пользоваться уважением, как не пользуются им теперь недобросовестные или неискусные специалисты по внешней подготовительной критике»^[7]. Что же необходимо для этого правильного синтеза? То, что представлено во втором отделе «Аналитических процессов», а именно «Внутренней критике» .

Согласно Ланглуа и Сеньобосу, «внутренняя критика эта имеет целью распознать, что может быть принято в историческом документе за истину». Естественно, что такая критика возможна только после критики происхождения и восстановительной критики. По их мнению, внутренняя критика распадается на две части (или два этапа):

• 1) интерпретация;
• 2) анализ условий создания и «отрицательная критика»^[8].

Интересно, что Ланглуа и Сеньобос предвосхитили многие базовые идеи XX в., указав на такие проблемы, как необходимость учета особенностей (структуры) того языка, продуктом которого явился источник (в будущем это область лингвистического структурализма). Только в рамках определенной знаковой системы значение того или иного символа, содержащегося в источнике, может быть понято адекватно. Исследователи указывали на различие латыни разного времени, они также подчеркивали, что «одно и то же слово имеет несколько различных значений», «принимает один и тот же смысл у одного и того же автора» или «каждое слово выражает сложное, неопределенное понятие»^[9]. Иными словами, авторы коснулись проблемы, которая была в центре всех герменевтических исследований XX в.

Цель интерпретации (герменевтики) понять, что именно хотел сказать создатель источника. В современном смысле герменевтика как наука об интерпретации анализирует то, каким образом люди придают смысл тому, что говорят или делают.

Действительно, при выяснении того, что хотел сказать автор, следует учитывать, что восприятие им действительности было многоаспектным, тогда как выражение этой действительности в речи (письменной или устной) — одномерным. Следовательно, для того чтобы понять, что имел в виду автор источника, недостаточно обращения к структуре языка как знаковой системе — не менее важно выявить механизм трансляции человеческого восприятия в лингвистические категории (в современной науке это область этнометодологии).

Ланглуа и Сеньобос также подчеркивали контекстуальный характер каждого высказывания. В этом постулате тоже есть зерно баталий интеллектуалов следующего века. Действительно, важно помнить, что любой языковой символ (слово) связан не только с символической структурой языка и мировосприятием автора, но в то же время имеет частное значение, возникшее в результате частного взаимодействия (автора и иного социального субъекта — собеседника, окружения или общества в целом) и имеет договорную (контрактную) природу (в дальнейшем это область изучения символического интеракциопизма). Иными словами, Ланглуа и Сеньобос подчеркнули ведущее значение лингвистики при интерпретации.

Кроме интерпретации, среди процедур внутренней критики Ланглуа и Сеньобос называют " отрицательную критику", или внутреннюю критику достоверности и точности. Естественно, что она может осуществляться только тогда, когда проведена подготовительная работа (установлены происхождение документа, его подлинность) и ясно, какой смысл вклады ват в документ автор.

В основе отрицательной критики лежит «методическое недоверие». По словам авторов «Введения в изучение истории», историка priori должен «относиться с недоверием к каждому свидетельству автора документа», применяя по отношению к историческому документу «судебную процедуру». При этом Ланглуа и Сеньобос указывали на необходимость отдельного рассмотрения каждого свидетельства документа, поскольку каждое может иметь собственную природу. Тем самым они предложили практику членения документа на семантические элементы (выражаясь уже языком науки XX в.), которая в дальнейшем стала общепринятой. Какие же вопросы должны быть заданы историком в ходе этой судебной процедуры? Историки призвали исследователей составить раз и навсегда свой " критический вопросник", в основе которого стояла бы задача исследовать условия создания документа автором. При этом они различали критику достоверности (лгал автор или нет) и критику точности (не ошибался ли он) и призывали анализировать каждое свидетельство документа последовательно по отношению к мотивам возможной лжи: корысти автора, давлению, которое на него оказывалось, нужде, которую он испытывал, симпатии, от которой он зависел, тщеславию, зависимости от общественных представлений, старанию понравиться публике; а затем по отношению к мотивам неточностей: неточному наблюдению, предрассудку, невыгодному положению наблюдения, лености, небрежности, безразличию, ошибочным выводам (неверные данные, исчисления и т. п.)^[10].

Также Ланглуа и Сеньобос обращали внимание на то, что во многих случаях приходится подвергать свидетельства «допросу» несколько раз, поскольку большинство показаний документов взято из вторых рук. Особую трудность в этой связи представляет проблема критики показаний анонима.

Видно, что в составлении своего критического вопросника Ланглуа и Сеиьобос следуют путем Дройзена, давая, однако, его в более развернутом виде. После труда лидеров Методической школы критический вопросник будет присутствовать во всех пособиях по историческому методу, выходящих на Западе.

Рассмотрев, таким образом, последовательность методологических процедур, авторы тем не менее (и весьма справедливо) подчеркивают, что па практике критические приемы осуществляются одновременно. Действительно, дальше это утверждение станет общим правилом: историки признают, с одной стороны, формальную иерархию методологических процедур, а с другой — отмечают, что на практике эти процедуры производятся одновременно. Заключают авторы отдел внутренней критики и вместе с ним книгу, посвященную аналитическим процессам, главой об определении частных фактов на основании упомянутых процедур.

При этом авторы подчеркивают психологическую природу фактов, следующую из психологической природы источников: «Всякая идея, выраженная в рукописи или в фигурном изображении, есть достоверный, окончательно приобретенный факт»^[11].

По словам Ланглуа и Сеньобоса, «критика документов дает только изолированные факты. Чтобы сгруппировать эти факты в научное целое, нужен целый ряд синтетических процессов. Изучение этих приемов исторического построения образует вторую часть методологии»^[12]. Построение это проходит без какого-либо «идеального плана» и зависит от материала. При этом в своей работе историк должен ясно осознавать отличие истории от «экспериментальных наук»: история имеет дело с документами, а не с реальными предметами.

И тут французские исследователи честно признаются, что «по самому свойству своих материалов история есть строго субъективная наука»^[13].

Понимая, что такое признание делает спорным само понятие научности, Ланглуа и Сеньобос делают следующую оговорку: «Воображаемые историком факты строго субъективны; это служит одним из оснований отказывать истории в научном характере. Но субъективное не есть синоним нереального… Если бы былое человечество не походило на настоящее, то в документах нельзя было ничего понять»^[14].

Раз факты воображаемы историком, то «задача исторического метода выяснилась, наконец, таким образом: на основании черт, рассеянных по документам, мы создаем образы»^[15] прошлого. Создаем мы их при соблюдении методов исторической критики, опираясь на современную нам картину научного знания. Разумеется, что мы можем только воображать прошлое, воссоздавать его по аналогии с настоящим, объясняя исторические факты и процессы с помощью формул, выработанных в науках о человеке и обществе. Как подчеркивают Сеньобос и Ланглуа:

" История должна была бы, таким образом, являться применением описательных наук о человечестве (описательной психологии, социологии или социальной науки), но все это еще науки плохо определившиеся, и их слабость замедляет превращение истории в науку"^[16]. Исторический метод по своему существу имеет эклектическую природу. Это важнейшее положение — базовое для разбираемой нами книги «Введение в историческую науку», считающейся библией историков, и оно стало одной из отправных точек развития системы методологии истории в XX в.

Для исторического построения Ланглуа и Сеньобос выдвигают следующий план:

• 1) критический анализ документов — факты, воображаемые по образцу настоящих;
• 2) создание образа, комбинация черт;
• 3) группировка фактов с использованием различных принципов их типологизации и классификации^[17];
• 4) ликвидация пробелов группировки путем умозаключений;
• 5) «сведение [фактов) к некоторым формулам, чтобы попытаться далее выяснить общие признаки отношения»^[18].

В этом отношении для Ланглуа и Сеньобоса также немыслимо было покуситься на «священную корову» позитивизма — идею о том, что в основе истории есть эволюция общества как ряд состояний. Они разделяли ее на периоды; органические и критические. Однако очень важно, что в то же время французские ученые подчеркивали, что эволюция «не продукт абстрактных законов, а продукт стечения в данный момент многих различного рода фактов». Ланглуа и Сеньобос указывали на возможность выделения ключевых фактов, меняющих историю. Однако эти факты могут быть случайны: ход истории может поменять любой «частный случай»^[19].

Методическая шкода оправдывала существование специальных историй (истории религии, искусства и т. п.), где эволюции происходят «в известной мере автономно». На этом теоретическом постулате покоятся многочисленные «автономные» истории XX в.

Итак, согласно установкам Методической школы, задача истории сводить факты в качественные и количественные формулы. При этом эти формулы должны иметь конкретные выражения, а не быть отвлеченными, как «демократия», «государство», «реформация»: научный вид обманчив, можно увлечься силой слов. Ланглуа и Сеньобос подчеркивают, что историк может заняться поиском «солидарности фактов», но истинную причину самой «солидарности» следует искать не истории, а философии истории, которая дает много вариантов ответов. Для историка важны не столько философские размышления, сколько выяснение роли конкретных индивидуумов как движущей силы истории.

Итак, Методическая школа постулировала: история постигается через документы. Путь к документу лежит через рассуждение над рассуждением, необходимы четкие операции над фактами. И главное — история не дает никаких уроков, но объясняет настоящее. История демонстрирует множественность факторов эволюции и предостерегает от ее объяснения какими-либо законами.

Кроме того, Методическая школа разработала следующие положения, сыгравшие важную роль в развитии научного метода исторической науки:

• — разработка элементов техники исследования: указатели, картотеки, знание иностранных языков;
• — необходимость опоры на смежные дисциплины;
• — работа с документами, их классификация и критика предшествуют «синтетическим процессам», связанным с группировкой исторических фактов;
• — внешняя критика, включающая восстановительную критику (критика очищения и исправления текстов) и критику происхождения предшествует внутренней критике (критике толкования), осуществляемой согласно «критическому вопроснику» ;
• — группировка фактов проводится в зависимости от цели исследования и на основании анализа документов;
• — факты воображаемы. Это, строго говоря, образы, создаваемые историком на основании документов и анализа других фактов, образы, создаваемые благодаря описательным формулам;
• — описательные формулы заимствуются из других гуманитарных наук: социологии, психологии и т. п. Научность истории прямо зависит от развитости этих дисциплин;
• — в группировку фактов входит выявление общих и частных фактов, реконструкция эволюции общества как ряд состояний. Выявление ключевых фактов, меняющих историю, при том что создают эти факты индивидуумы, которые, в свою очередь, — движущая сила истории. Поэтому история — «не продукт абстрактных законов, а продукт стечения в данный момент многих различного рода фактов» .

Среди наиболее видных представителей немецкой историографии, примыкающих к Методической школе, обычно называют немецкого историка Эрнста Бернгейма (1850—1942), написавшего «Введение в историческую науку»^[20] (1903 г., перевод на русский — 1908 г.). Труд Бернгейма закрепил систему Методической школы в немецкой историографии, что весьма важно, если учесть, какую роль немцы играли в это время в мировой историографии. Бернгейм предлагает немецким историкам вслед за французскими коллегами «сознательно подчиниться влиянию Копта — насколько он справедлив и полезен»^[21] и отказаться от догматов философской метафизики, которые довлели над ранкеанской школой. Можно сказать, что «Введение в историческую науку» сочетает достижения немецкой и французской историографий. Бернгейм подробно рассматривает психофизическую сторону исторического процесса, уделяя особое внимание исследованию механизмов причинно-следственной связи.

В этом контексте нельзя не сказать также и о другом немецком исследователе, Эдуарде Мейере (1855 1930), работы которого следует считать удачным дополнением к системе Методической школы. Мейер — видный специалист по истории Древнего мира, был профессором истории в университетах Лейпцига (с 1884 г.), Бреслау (с 1885 г.), Галле (с 1889 г.) и Берлина (1902—1923)^[22]. Наиболее известная методологическая работа этого ученого — «К вопросу о теории и методике истории»^[23] — была опубликована в 1902 г. (переведена на русский в 1911 г.). Он не ограничивается изложением антипозитивистских постулатов об отсутствии в истории законов, а предлагает развернутое учение «об историческом познании как поиске причин, об исторической необходимости как детерминации события этими причинами, об исторической случайности или случае как пересечении двух и более причинных рядов; об исторической значимости как порождении последующих событий в ряде и т. п.»^[24]. Немаловажно и то, что Мейер вводит понятие действенности факта. Согласно Мейеру, «историческими могут считаться только такие факты, которые оказали или оказывают влияние»^[25]. Другой важный термин, который употребляет Мейер, — это " исторический интерес" . Исторический интерес — интерес, обусловленный потребностями современности к исследованию тех или иных явлений в прошлом. Тем самым был поставлен вопрос об актуальности исследования.

Таким образом, к началу XX в. совместными усилиями немцев и французов была создана очень прочная и логичная конструкция методологии истории. Конструкция эта в дальнейшем многократно перестраивалась, приспосабливалась к потребностям науки и общества, но ее основа остается посей день определяющей для профессиональной корпорации историков.

Конечно, кроме французов и немцев были и другие теоретики исторического знания, но остов «ремесла» формировался именно здесь. Впрочем, был еще уникальный случай — на русской почве — творчество академика А. С. Лanno-Данилевского^[26] (1863—1919), который, как мы увидим, интегрировал в созданную им систему методологии истории достижения современной ему науки: Методической школы, Психологической школы Вундта, герменевтики Дильтея — и создал в некотором роде еще более устойчивую конструкцию. По Лаппо-Данилевский писал по-русски, его методологические труды не были переведены и поэтому, в терминологии Мейера, не были «действенны» во всемирном масштабе (см. параграф 7.1).

Итак, Сеньобос, Мейер, другие классики Методической школы и эпохи ранкеанской революции переводятся на ведущие европейские языки и занимают место в каждой библиотеке историка-профессионала. И тем не менее не пройдет и тридцати лет, и они будут восприниматься как архаизм молодыми французскими историками. В чем дело? В том, что Методическая школа была атакована на всех фронтах: со стороны психологии, социологии и философии истории. Эта ситуация заставит историков не только защищаться, но и нападать в ответ, отвоевывая территорию у других наук. Но об этом — в следующей главе.

• [1] Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории: пер. с фр. СПб., 1899. В тексте приводятся ссылки по данному изданию (см. также переиздание: Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории: пер. с фр. М.: Изд-во ГПИБ России, 2004).
• [2] Там же. С. 98.
• [3] Там же. С. 98.
• [4] Там же. С. 103.
• [5] Там же. С. 104−105.
• [6] Ланглуа Ш.-В. Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. С. 108.
• [7] Там же. С. 112.
• [8] Там же. С. 113.
• [9] Там же. С. 148.
• [10] Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. С. 125—142.
• [11] Ланглуа Ш.-B., Сеньобос III. Введение в изучение истории. С. 182—183.
• [12] Там же. С. 169.
• [13] Там же. С. 174.
• [14] Там же. С. 176.
• [15] Там же. С. 178.
• [16] Ланглуа Ш.-В. Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. С. 179.
• [17] Там же. С. 185−202.
• [18] Там же. С. 182−183.
• [19] Там же. С. 199.
• [20] Бернгейм Э. Введение в историческую науку: пер. с нем. СПб.: Вестник знания, 1908. Цитата приводится по этому изданию. (См. также переиздание: Бернгейм Э. Введение в историческую науку: пер. с нем. М.: URSS: Либроком, 2011.)
• [21] Бернгейм Э. Введение в историческую науку. С. 21.
• [22] Семенов Ю. И. Эдуард Мейер и его труды по методологии и теории истории // Мейер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М.: Изд-во ГПИБ России, 2003. С. 3.
• [23] Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории: философско-историческое исследование: пер. с нем. М, 1911. Последнее изд.: Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории: философско-историческое исследование // Мейер Э. Труды, но теории и методологии исторической науки. С. 142—200.
• [24] Коллингвуд Р.Дж. Идея истории … С. 172.
• [25] Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы. С. 181.
• [26] Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории.