Власть и образование

Борьба вокруг этих вопросов к началу 1968 года вышла далеко за пределы кулуарных споров философов. Весь арсенал современной науки используется борющи мися между собой партиями и группами. Огромный резонанс имела книга одного из наиболее крупных специалистов по социологии образования профессора Пьера Бурдье «Наследники». На большом статистическом материале Бурдье показал, что главная функция французского университета — воспроизводство властвующей элиты.

• — Почему вы делаете такой акцент на роли образования в наследовании власти и привилегий? — спрашиваю я.
• — Из всех решений проблемы сохранения власти и привилегий, — поясняет Бурдье, — не существует ни одного более скрытого и потому более приспособленного к обществам, которые склонны отрицать наиболее простые формы наследственного перехода власти и. привилегий, чем решение, которое дает система образования. Она обеспечивает воспроизводство структуры классовых отношений и в то же время скрывает за своим нейтральным отношением то, что она выполняет эту функцию. Объективные механизмы обеспечивают правящим классам монополию на наиболее престижные учебные заведения. И опять монополия для всех скрыта под маской демократического отбора, который учитывает якобы лишь достоинства и таланты.
• — Как же вы представляете себе механизм этого воспроизводства?
• — Культурное богатство, которое было накоплено и передано по наследству предыдущим поколением, реально принадлежит (хотя теоретически предлагается каждому) тем, кто владеет средствам использования его для своих целей. Поэтому восприятие и владение им доступны только тем, кто знает шифр. То есть обладание культурным богатством как символическим багажом предполагает владение очень тонкими инструментами, позволяющими пользоваться им. А они находятся в монопольном владении высших социальных слоев. Они осуществляют передачу этих инструментов благодаря непрерывной деятельности той невидимой «системы образования», которая существует внутри культурных семей. Поэтому достаточно дать свободу действия законам культурного перехода, чтобы добавить новый капитал к имеющемуся уже культурному богатству, воспроизводя тем самым существующую структуру распределения культурного капитала между классами общества.

«Не говоря уже о материальных трудностях, — размышляет о сегрегации трудящихся в системе образования один из героев романа Мерля, — им всегда будет не хватать культурного багажа и богатства словарного запаса буржуазии, „вкуса“ и „нюансов“, таяшихся в изящном лицемерии лексикона, всей этой тонкости и лингвистической изощренности, которые, будь они прокляты, всасываются с молоком матери. Когда подумаешь обо всем этом наследии, „духовном“ ли, финансовом ли, становится просто тошно».

Директор французского демографического института профессор А. Сови и профессор А. Жирар рассказывают мне о целой серии эмпирических исследований по проблемам образования, которые были начаты в 1944 году национальным обследованием, цель которого установить, как влияет социальное происхождение на интеллектуальный уровень детей школьного возраста. Эти работы убедительно опровергли предрассудки о биологическом происхождений социальной дифференциаций в системе образования и на огромном статистическом материале показали, как нарастает социальное неравенство с переходом из одного учебного класса в другой. «Несмотря на значительные успехи в области науки и техники, социальное равенство в системе образования еще далеко не обеспечено», — пишут они в работе «Социальные классы и система образования».

Вот резюме их исследования:

«Несоответствие социальной структуры студентов Парижского университета и других высших учебных заведений Франции социальной структуре активного населения объясняется не только селекцией абитуриентов при поступлении в высшие учебные заведения. Это несоответствие — результат всего отборочного механизма, действующего в стране на всех этапах образования, — которое принимает из года в год все большие размеры…

…Все свое духовное и материальное наследие родители сознательно или бессознательно передают своим детям. Культурное наследие тем более важно, что дети, получив более высокое образование, чем у их родителей, занимают и более высокооплачиваемые должности. Будущее ученика нередко зависит от мнения учителя, которое почти всегда совпадает с желаниями родителей, принадлежащих к высшим слоям общества. Вот почему это мнение отражается в социальной стратификации.

…Социальное равенство достигнуто пока только в обязательных начальных школах. Но к концу пятого года обучения в них начинается процесс дисперсии — отсеивания учащихся в зависимости от их социального положения. По существу же социальное неравенство начинается раньше, до поступления в школу, со дня рождения ребенка, с той семейной атмосферы, в которой растут дети…

…Задержка или отставание в каком-либо классе также ничем не компенсируется впоследствии".

Буржуазное общество для своего существования нуждается не просто в воспроизводстве материальных благ, но и власти. Кто завтра будет стоять у решающих рычагов управления, принимать наиболее крупные решения? Кто обеспечит незыблемость буржуазных отношений, конкурентоспособность промышленных и сельскохозяйственных корпораций? В чьих руках окажутся могущественные средства информации?

Ответ на эти важнейшие вопросы дает и система образования. Развитие французской системы образования в период, предшествовавший описываемым в романе «За стеклом» событиям, носило противоречивый характер. С одной стороны, за 15 лет (1950;1965 годы) численность учащихся увеличилась с 6,7 миллиона до 11,1 миллиона, контингенты средних школ — с 540 тысяч до 1350 тысяч. Быстро росло высшее образование: в 1945 году насчитывалось 145 тысяч студентов, а в 1965 году — 400 тысяч. Французские правящие круги, учитывая требования НТР, должны были идти на расширение практически всех видов образования.

Однако эти изменения не затрагивали самой структуры образования, что позволяло буржуазии осуществлять социальную сегрегацию, обеспечивать себе монополию на образование.

Селекция в условиях страны с большими традициями либерального капитализма осуществляется при помощи замаскированного, тонкого, эластичного и тем не менее весьма четко работающего механизма. Он включает в себя большое разнообразие каналов подготовки, в том числе тупиковых, формальную и неформальную иерар хию типов школ, специфические критерии оценки успеваемости, которые прежде всего охватывают социально-значимые культурно-языковые нюансы, закладываемые семьей, «судей-педагогов», вполне принимающих эти правила игры, эту систему и ее критерии.

В итоге: помимо тех, кто отсеялся на предыдущих этапах, даже из «счастливчиков» — выпускников лицея — 40% терпят неудачу при сдаче экзаменов на степень бакалавра, которая дает право на поступление в вуз. И это преимущественно дети трудящихся. В 1967 году министр просвещения Франции, указывая на эту ситуацию, восклицал в парламенте: «Если на выпускных экзаменах терпит неудачу один лицеист, это семейная драма; но, когда-то же происходит со 100 тысячами лицеистов, это становится национальным бедствием».

Найти свою подлинную роль — важная задача и для системы образования. Каждый этап в развитии общества объективно требует специфического оптимального распределения населения по уровню образования. Это объективное требование производства. Но образование не просто агент производства. Оно играет исключительно важную роль в воспроизводстве социальной структуры, наследовании культуры, формировании личности. Поэтому борьба прогрессивных и реакционных сил Франции в области образования — это борьба за технократическую или демократическую модель образования.

• — Нельзя ли пояснить, что вы конкретно имеете в виду, — спрашиваю я у своих французских коллег.
• — Если ориентироваться лишь на чисто экономические показателя — темпы роста национального дохода, то есть рассматривать систему образования как придаток производства, то мы получим технократическую модель. В этом случае в стране будет готовиться узкая группа специалистов высшей квалификации, которая затем получает доступ к решающим рычагам власти в экономике и политике. Наряду с этим готовится некоторое количество специалистов среднего уровня. Что же касается образования широких масс трудящихся, то оно консервируется на весьма низком уровне и сводится в основном к овладению профессиональными навыками. В качестве придатка к этому трудящиеся получают эрзац-культуру — так называемую массовую культуру. Социальный, аспект этой пирамиды нетрудно предугадать. В элите окажутся выходцы из буржуазии, сын же рабочего будет рабочим.
• — Добавьте к этому проблему власти. Технократическая, или элитарная, модель образования очень удобна для правящего класса не только в силу ее экономичности, не только потому, что она обеспечивает воспроизводство существующей социальной структуры, но и потому, что она создает самые благоприятные условия дли решения политических проблем, для удержания власти. Правящая элита, располагая средствами массовых коммуникаций, имеет в этом случае самые благоприятные условия для того, чтобы использовать культурную брешь в своих политических интересах, манипулируя сознанием трудящихся, адаптируя их к буржуазным ценностям жизни. Вот почему реформа Фуше — это технократическая реформа, смысл которой ожесточить отбор, обеспечить все условия для обучения элиты и девальвировать образование для большинства.
• — Наконец, не забудьте о необходимости пропорционального развития всех социальных подсистем, в том числе и образовании, Я подчеркиваю — всех, ибо у нас есть политики, страдающие эйфорией. Они приходят в восторг, едва заметят, что по какому-нибудь показателю в системе образования мы выглядим лучше, чем США. Прямо как в анекдоте: «Да, я в два раза меньше ростом, чем Америка, но зато значительно превосхожу ее по размеру костюма».

Большая социально-критическая работа, проделанная французскими социологами перед 1968 годом, оказала огромное влияние на понимание подлинной роли образования в буржуазном обществе. Это, с одной стороны, способствовало сплочению демократических сил, препятствовало проведению реакционных реформ в области образования. С другой стороны, это нередко порождало перехлесты, отрицание роли образования вообще со стороны некоторых экстремистских групп и мыслителей.

Именно коммунисты в романе «За стеклом», обсуждая вопрос о том, что многие «группаки» забрасывают учебу, правильно, тонко отмечают нюансы, связанные с ролью образования в буржуазном обществе.

«— Глупее некуда. Все равно что отказываться от жратвы только потому, что пища поступает по капиталистическим каналам.

— Ну, не совсем, — сказала Дениз. — Когда речь идет об образовании, то отравлена сама пища.

Жоме потер правую ноздрю мундштуком.

— Да, но отравлена весьма неравномерно. Когда имеешь дело с конкретными вещами, следует различать оттенки".

И, подумав, Жоме добавляет новый аргумент:

" — Большинство известных революционеров блестяще учились в буржуазных университетах. Карл Маркс защитил диссертацию по философии в Берлинском университете; Ленин сдал экзамены на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета, Фидель Кастро — доктор права…".

Цели высшего образования в романе «За стеклом» олицетворяет административная башня Нантера. «Претенциозный монумент, шедевр иерархической вертикали, фаллический символ репрессивной власти, а на самом верху, на восьмом этаже, гигантское окно ученого совета, и каждый из профессоров, рассевшись на своей кафедре, следит, как с вышки, за двенадцатью тысячами покорных студентов, за двенадцатью: тысячами «домашних животных», которых нужно направить в загон, набить «объективными» знаниями, а потом подвергнуть отбору и вернуть обществу в виде совершенных служащих капиталистической системы, «аполитичных» и «выхолощенных».

Камера, клетка, аквариум, замкнутые миры. В разных поворотах, с разных углов зрения, но в единой системе образов рисует Робер Мерль университет. «Студенты были там, за стеклом, под опекой и охраной, их вскармливали не естественными продуктами, а гранулированными удобрениями, их ограждали от слишком резкого ветра, они дышали кондиционированным воздухом, они вызревали в соответствии с планом в предписанные сроки, и в конце их либо принимали, либо отбрасывали. Отбрасывали их в случае провала без всякой пощады, как яблоки, не достигшие стандартного размера». И если даже они еще не утратили всех иллюзий относительно своей роли, своего места под солнцем, уготованного им будущего, все равно они были переполнены комплексами, чувством одиночества, вины и смятения.