Истэблишмент за работой

Да, буржуазную систему недооценивать нельзя. Она не только способна перековывать «группаков» в буржуа, объединять ультралевых и ультраправых, втягивать в себя движение протеста, обращать насилие оппозиции в свой капитал, но и, усиливая эксплуатацию трудящихся, использовать для сохранения своей власти последние достижения науки, в частности, достижения социологии, которые позволяют ей манипулировать людьми, фиксировать пульс нации.

• — Я создал институт еще до войны, — рассказывает директор Французского института общественного мнения профессор Жан Стетцель, — но Шарль де Голль сначала относился к моей деятельности скептически. — А потом?
• — Перелом произошел после референдума 1945 года. Вы представить себе не можете, какая после войны и оккупации была у нас запутанная политическая ситуации. Предугадать реальную рас становку политических сил, их отношение к различным политическим партиям практически не мог никто. Но я решился — провел зондаж общественного мнения и за две недели до референдума положил перед генералом де Голлем результаты.
• — Как отнесся к этому де Голль?
• — Он пошутил и посоветовал заняться чем-нибудь посерьезней. Но вскоре я получил полное удовлетворение. Первым, кого он пригласил к себе после получения официальных результатов голосовании, был я. Я никогда не видел генерала таким взволнованным. Он ходил огромными шагами по кабинету, держа в руках мой прогноз, полученный до референдума на основе опроса около двух тысяч человек, и официальные результаты выборов, в которых приняли участие десятки миллионов избирателей. По первому вопросу результат зондажа был 93%, а референдума — 94%. По второму вопросу результат зондажа 67%, а референдума — 66%. «Это фантастика! — повторял де Голль. — Вы даже не представляете себе значение того, что вы делаете. Предвидеть с такой точностью поведение десятков миллионов. Это новое сильнейшее средство в политической борьбе». Де Голль предложил перевести институт на государственное финансирование и создать нам все условия.
• — И вы?..
• — Мы отказались и сохранили себя в качестве независимого от правительства коммерческого института.
• — Это, видимо, не означает, что вы не выполняете заказов для правительства?
• — Разумеется, нет. У нас абонированы канцелярия генерала де Голля, министерства, ведомства, не говоря уже о партиях, газетах, посольствах, фирмах, международных организациях.

Жан Стетцель демонстрирует основные работы ФИОРа. На протяжении многих лет регулярно ведутся зондажи популярности различных политических партий. Благодаря этому не от выборов к выборам, а постоянно рассчитывается баланс голосов как по стране в целом, так и по отдельным регионам.

Вот «кардиограмма» генерала де Голля за последние десять лет па основе ежемесячных зондажей. Высшая и низшая точки графика отмечают драматические моменты в его политической карьере. И тогда, когда он принимал решения, отвечавшие чаяниям народа, и тогда, когда Он шел против них. А вот графики популярности Жоржа Помпиду и десятков других лидеров — практически всех, кто возникал на политической арене Франции за эти годы. Перечисляются некоторые вопросы, которые изучал ФИОМ путем проведения специальных зондажей. Роль Франции на мировой арене. Французы и Европейское оборонительное сообщество. Отношение французов практически ко всем сколько-нибудь существенным событиям международной жизни. Отношение к США. Французская молодежь об армии. Ориентация молодежи: степень бакалавра или военное училище. Проблема выбора профессии. И сотни других.

— Вот приятные для нас свежие результаты, — говорит Стетцель. — Результаты зондажа в декабре 1967 года популярности различных политических деятелей. Вопрос формулировался так: «Какое мнение у Вас — хорошее или плохое — о Джонсоне — президенте США, Косыгине — Председателе Совета Министров СССР, Кизингере — канцлере Федеративной Республики Германии, Вильсоне — премьер-министре Великобритании?». Самым популярным по результатам зондажа оказался А. Н. Косыгин.

Профессор Стетцель знакомит меня и с деятельностью Института по изучению французского и зарубежного рынка, который работает тоже под его эгидой. Огромное число французских и зарубежных фирм, готовясь к массовому производству и продаже тех или иных товаров — от зубной пасты до автомобиля, — прибегают к услугам института для того, чтобы получить прогноз спроса на свои товары.

— Прошу извинить меня, — завершает профессор Стетцель, — но я должен оставить вас. Приехали представители от монарха одной из ближневосточных стран для переговоров. Они просят, что бы я с группой своих сотрудников выехал к ним для организации института общественного мнения. Видите, в современную эпоху даже монархи понимают, что совсем невредно знать настроения своих подданных.

Монополия на средства производства, информацию, тонкие механизмы наследования привилегий и манипулирования общественным сознанием «подданных», изощренность политических лидеров — все это до поры до времени дает возможность правящим классам противостоять массовым движениям. В то же время такая система чревата опасными последствиями. Ощущение непоправимости действительности, сознания бессилия от гибкого, не поддающегося никаким существенным изменениям истэблишмента и порожденных им структур — вот где одна из причин ярости юношей и девушек, одержимых мечтой о равенстве и справедливости и нетерпением чувств.

Хотя это и не объясняет, разумеется, всего в поведении учащейся молодежи, но конфликт между мечтой и действительностью, ощущение неизменяемости общественных структур должны быть обязательно в поле зрения тех, кого интересуют не только листья, но и корни движений протеста.

С этих позиций студенческое движение 1968 года уже на первых шагах имело в подтексте проблему власти. Не только потому, что любое массовое движение такого типа почти всегда является своеобразным напоминанием о себе властям предержащим со стороны масс и необходимым условием сохранения уже завоеван ных демократических свобод, но и потому, что оно в дальнейшем развитии выдвинуло эту проблему в качестве центральной, сколько бы ни различались требования разных сил, участвующих в майском движении 1968 года.

Однако в период, который описывается в романе, эти идеи были у студентов скорее на уровне подсознания, смутного ощущения растущих ограничений, давления со стороны государства, усилившегося в период «пятой республики». Это отражалось тогда и в спорах французской профессуры между собой.

• — Чем больше я слушаю и наблюдаю, тем меньше понимаю гибриды гошизма: свободолюбие и антигуманизм, жертвенность и аморализм, анархию и властолюбие.
• — Кое-что все-таки можно сказать. Если не забывать триады: свобода, жертва, власть. Хотя мы все ценим такие проявления демократия, как плюрализм мнений, высказываний, — не они главные показатели зрелости нации. Она определяется способностью отказаться от благ и привилегий ради своих прав как человека. Зрелый народ — это народ, готовый на жертвы ради свободы.
• — Пока вы не подошли к моему вопросу.
• — Напротив. Я почти ответил. Потребительское общество приковывает людей к вещам, превращает их в винтики, отучает от борьбы за свои права. Молодежь чувствует, что-то не так: власть крепнет, контроль становится тотальным, реальная свобода все меньше и меньше, а на авансцене кучка сытых и всем довольных политиканов. И когда на этом фоне возникает человек с бородой и автоматом — партизанский лидер, готовый за свои убеждения отдать жизнь, молодежь узнает в нем героя своего времени, своего вождя. Даже если он и аморален, и негуманен, и властолюбив.
• — Не забывайте при этом извечные романтические мотивы: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать».
• — Все это так, но вот рассуждения о свободе и жертвах я бы скорее рассмотрел с позиций Марксова учения о рабочем дне. Помните, как там четко сказано. Капиталист стремится удлинить рабочий день, а рабочий — сократить. Право одного противопоставляется праву другого. В философии это определяется как антиномия. А там, где право одного противопоставляется праву другого, решение всегда принадлежит силе. Так и с демократией. Правящая верхушка стремится всю власть сосредоточить в своих руках. А народ — отобрать власть. Поэтому реальное распределение власти между правительством и народом всегда результат борьбы.

* * *.

Как видно, во Франции в тот драматический момент многие представители буржуазии, да и лидеры «группаков» смещали акценты, игнорируя материальные факторы, сбивались на чисто карнавальную, поверхностную интерпретацию истинных причин и проблематики молодежных движений. И роман, о котором здесь шла речь, отнюдь не исказил господствовавшее тогда настроение умов. Но годы, прошедшие с тех пор, многое поставили на свои места, подчеркнули, что мир материален, что нельзя игнорировать экономические проблемы, выявили подлинную подоплеку студенческого мятежа, его незрелость, ограниченность и обреченность.

Своеобразно трансформировались за эти годы и молодежные движения, разные пути избрали бывшие активисты. Одни сомкнулись с «репрессивной властью», с буржуазией, ушли в бизнес, стали делать карьеру — традиционный исход выходцев из состоятельных классов Франции. В парадоксальном единстве с ними оказались и те ультралевые группки, которые ушли в террор, прикрываясь марксистской фразеологией, а реально создавая лишь прецеденты, которые используются буржуазными государствами для репрессий.

* * *.

Теперь, когда мы кратко познакомились с проблемами молодежи в начале пути, с тем, как отражаются они в социологическом исследовании и в художественной литературе, пора поразмыслить и о том, в чем же специфика этих своеобразных инструментов, исследования общества и человека. Тем более что за последние десятилетия численность людей и центров, которых увлекла социология молодежи, росла в геометрической прогрессии, явно обгоняя развитие других разделов социологии. Нынче, трудно назвать республику, область, край, где не проводились бы прикладные социологические исследования по молодежной тематике.

Не чуждо ничто человеческое и молодым и пожилым социологам. И когда после XX съезда КПСС в СССР стали возрождаться социологические исследования, многим из пионеров казалось, что вышли они на бескрайнее поле, что возможности новой области знания беспредельны, а сама она, по определению, нравственна и гуманна, ибо своим существованием демонстрирует поворот от тонн, метров, пудов к личности, человеку, его ценностям, потребностям, интересам, мотивам.

И такова была увлеченность этим новым делом, такая тяга была в этом круговращении, что вовлекались в него партийные и комсомольские руководители, хозяйственники, профсоюзные работники, газетчики. А за ними и немолодые, умудренные опытом литераторы стали частыми гостями на социологических конференциях и семинарах, присматриваясь, оценивая, вспоминая грехи «вульгарного социологизма» и вырабатывая свой новый подход.

Такая весомая поддержка со стороны видавших виды представителей старшего поколения была весьма своевременной. Она еще раз подчеркнула ту важную роль, которую может и должна сыграть социология, свидетельствуя, что она пошла не от лукавого, что она нужна людям.

Только здесь грех не сказать, что таилась в этой увлеченности, в этом энтузиазме (особенно у молодых, изучающих проблемы молодых) и опасность. Общество, казалось бы объект, открытый для исследования, да и социология вроде бы нехитрая наука. Рассуждая так, за социологические исследования (а подготовки профессиональных социологов в вузах в то время не было) брались все, кому не лень: не только гуманитарии, но и электронщики, инженеры-строители, обувщики, физкультурники. В результате начался экстенсивный этап развития социологии молодежи.

Чтобы действительно продвинуться вперед, добиться повышения качества и эффективности социологических исследований молодежи, необходимо достаточно ясно представлять себе проблемы и методы этой весьма своеобразной области знания, ее реальные возможности, ее место во всей системе обществознания, ее взаимосвязи с литературой и искусством, ее нравственные проблемы и ее пределы.