Народно-психологическая внешняя политика Розенберга на пороге Второй мировой войны

Нацистские европеисты в открытую провозглашали, что «новый порядок» на континенте будет построен на принципах народности и немецко-нордического вождизма. Первый принцип означал признание расового неравенства различных народов, объявление одних «народами господ», а других — пригодными лишь к повиновению. Сообщество народов с их разными расово-биологическими ценностями создаст, по убеждению теоретиков НСДАП, естественную целостность Европы, покоящуюся на законе «органической свободы». Национал-социализм, как писал в июне 1938 г. В. Дайц, чтит «взаимный суверенитет народов во всех сферах жизни в качестве высшего закона. Потому что… лишь народный образ жизни… свободный от империализма и любого насилия в политической, экономической, культурной и религиозной сферах, может снова высвободить максимум жизненных сил европейских народов, которые затем сами, но себе объединятся в европейскую Оттаву»¹⁴³.

Из принципа народности вытекал другой принцип европейского строительства — принцип нордического вождизма. В противоположность «малоазиатско-средиземноморской духовной позиции», ставящей форму над содержанием, застывшей над живой жизнью и стремящейся обуздать хаос извне, путем насилия, сущность немецкого вождизма, по Дайну, заключается в том, что он укрощает хаос изнутри, посредством добровольного подчинения более энергичным и способным на созидание народам. Поэтому нордический вождизм антиимпериал истичен, антиуниверсален и антидеспотичен. Он никогда не нарушает суверенитета чужой народности. В нем в полной мере воплощается лозунг: «Общее благо выше частного»¹⁴⁴.

Организовать народы Европы в «сплоченное силовое поле» возможно (если не произойдет вмешательства расово чуждых сил) не путем внешнего принуждения, а исключительно силой примера, то есть «лишь внутренним побуждением, самопринуждением, точно так, как магнит образует свое силовое поле»¹⁴⁵. Когда европейские народы, добровольно подчинившись германскому народу-вождю, создадут биологическую целостность, возникнет «новая естественная организация Европы»¹⁴⁶. Вследствие расовой неодинаковости европейского населения, утверждал В. Дайц, основные организующие принципы — народности и нордического вождизма — действуют в различных частях Европы поразному. В Западной Европе процесс реорганизации будет протекать не так, как в Восточной. Строительство националсоциалистического «нового порядка» в центральной и западной частях континента будет представлять собой движение в сторону слияния европейской «биологической субстанции в государственных пародах и народных государствах»¹⁴⁷. Система народных государств возникла в пространстве Северного и Балтийского морей, система государственных народов — на берегах Средиземного моря. Для государственных народов характерно преобладание формы над содержанием, для народных государств — содержания над формой, они обладают расовой чистотой и всеми остальными свойствами, присущими нордическому вождизму.

Прототип государственных народов возник в Италии в конце первого тысячелетия нашей эры в результате расового смешения нордических пришельцев с местным населением. Возникшую «расовую смесь» удалось удержать от хаоса благодаря образованию авторитарных государственных форм. Так в пространстве Средиземного моря совершенно естественно «из негомогенной биологической субстанции возникли авторитарные формы государственных народов»¹⁴⁸. Исторически первым народным государством нацисты называли Англию. Эта страна, по Дайцу, являлась «первым существующим вот уже два с половиной столетия народным государством, которое управляется посредством не внешней, а внутренней конституции, „здравого смысла“, происходящего из иррациональной биологической сплоченности ее па родной субстанции»¹⁴⁹. Правда, розенберговский сотрудник с сожалением отмечал, что вследствие своих поистине глобальных интересов Англия проявляет все меньшую заинтересованность в решении «великой европейской задачи — присоединения к континентальной Европе русскосибирского пространства»¹⁵⁰. По этой причине двойная нагрузка падает на другое народное государство — фашистскую Германию, представлявшую собой «гравитационный центр естественной реорганизации Европы»¹⁵¹.

Итак, биологически обусловленной реалией Западной Европы является параллельное существование государственных народов и народных государств, двух форм организации народа, взаимно дополняющих друг друга и служащих фундаментами «повой Европы»¹⁵². Процесс дифференциации па государственные народы и народные государства Дайц обнаружил и в других странах. В Португалии, Греции, Югославии и Болгарии, полагал он, налицо попытка вернуться к форме государственного народа, к диктатуре. В Испании бескровный путь в этом направлении не удался. Нельзя предугадать, как будет протекать данный процесс во Франции и Румынии. Один из важнейших для будущего Европы экспериментов происходит в Бельгии, где впервые предпринимается попытка объединить в тесном сотрудничестве «две части народа, из которых одна — валлонцы — подчиняется средиземноморскому духу, а другая — фламандцы — нордическому»¹⁵³. Так или иначе, подлинная реорганизация Европы возможна путем принципиальной договоренности между народными государствами и государственными народами на антисоветской основе. «Посредством взаимодействия обоих этих принципов организации Европы, — писал Дайц, — …сейчас снова начинается процесс европейской консолидации… Потому что эти принципы организации имеют общего врага, который стремится уничтожить этот новый порядок… еврейский большевизм… Поэтому новая Германия и фашистская Италия… точно как же как народное государство, представляющее Восточную Азию, — Япония — должны иметь лишь один фронт: против большевизма. В этом смысле Англия меньше принадлежит Европе…»¹³⁴ Идеи Дайца чрезвычайно напоминают розенберговские призывы к сплочению «как сил традиции, так и сил нового порядка» для совместного похода против СССР.

Совершенно по-другому проявляют себя принципы народности и нордического вождизма при организации Восточной Европы. В статье «Германские добродетели как закономерность жизни немецкого народа», опубликованной в декабре 1937 г., Дайц на первый взгляд совершенно неожиданно обратился к анализу образов жизни японского и китайского пародов. Каждый из них, по его словам, своей кровью и почвой, пространством и расой привязан к колоссальной мощности иррациональному силовому полю, образуя боеспособный народный организм. И тем не менее образы жизни японского и китайского народов крайне противоположны. Ориентированные на экспансию японские добродетели выражаются в идеалах самураев. Являясь самосознанием японского образа жизни, идеалы кодекса бусидо организуют народ в органически цельный созидательный порядок, наполненный социальным согласием внутри и способностью к обороне от внешней опасности. Китайские идеалы, напротив, ориентированы на внутреннюю сущность. Поэтому китайцы никогда не вели наступательных войн, по зато «разлагали, окружали и без остатка впитывали (агрессоров. — В. Б.)у так что от них не оставалось и следа»¹⁵⁵. Народные добродетели китайцев сводятся к вежливости, скромности, честности и спокойствию, а их идеалом является мудрец.

Любая попытка, например, китайцев подражать японским идеалам и наоборот противоречила бы законам природы и рано или поздно привела бы к вырождению народа. В силу этого японцы «остерегаются проникать в сферу влияния китайских идеалов, смешивать свою землю и кровь с китайской землей и кровыо и перенимать учение Конфуция и Лао-Цзы в китайском истолковании. Ибо в тот самый момент они были бы побеждены китайским народом». Но как же в таком случае реорганизовать Восточную Азию? Нацистский теоретик давал следующий рецепт: «Не завоевывать часть или весь Китай… а административным путем разделить его по регионам и руководить китайским народом… Таким способом в Восточной Азии может возникнуть японо-китайское сотрудничество… Следовательно, законы жизни японского и китайского народов, не смешиваясь, могут привести к новому плодотворному сотрудничеству, которое имело бы величайшее значение для истории»¹⁵⁶.

В чем же состояло «величайшее политическое значение для истории и судьбы Европы и всего мира»¹⁵⁷ японской политики в Китае? Что в ней ценного для национал-социализма? Чем мог обогатить японский опыт нацистский европеизм? Все эти вопросы окажутся несложными, если вместо японского и китайского народов поставить европейские народы с несхожими либо противоположными образами жизни. Тогда роль японцев будут играть немцы, нордические народы, а китайцев — славянские народы. Дайцтак и пишет: «Когданибудь германские идеалы снова станут ведущими в христианстве… Тогда наконец возникнет Священный германский рейх немецкой нации, который своим духовным щитом защитит Восточную Европу от большевизма, от Азии, точно так же как на другой стороне, в Восточной Азии, Япония защищает Китай»¹⁵⁸.

Дайц рекомендовал внимательно изучать опыт установления японского протектората над Китаем в целях подготовки национал-социалистской реорганизации СССР и других славянских стран. Не обязательно оккупировать всю территорию Советского Союза вплоть до Урала, лучше расчленить ее на ряд административных округов и управлять ими с учетом психологии того или иного народа. Ликвидируя государственный суверенитет, не следует вмешиваться в суверенитет народный. Ни в коем случае нельзя перенимать образ жизни и психологию покоренной нации и возвышать местное население до уровня «народа господ». Все это нацисты пытались осуществить на временно оккупированных территориях СССР в 1941;1944 гг. Таким образом, основные идеи оккупационной политики фашистской Германии в восточно-европейских странах получили теоретико-психологическое обоснование еще до Второй мировой войны.

Изучением японо-китайских отношений В. Дайц внес заметный вклад в разработку так называемой народно-психологической внешней политики, которой было занято внешнеполитическое бюро НСДАП со второй половины 1930;х гг. 21 мая 1939 г. в дневнике Розенберга появилась следующая запись: «Вчера двухчасовая беседа с Герингом. Я развивал свои взгляды на народно-психологическую внешнюю политику. В 1914 г. борьба в Бельгии протекала бы иначе, если бы в самом начале мы провозгласили свободу угнетенных фламандцев и других народов, угнетаемых Англией и Францией… Если при известных условиях хотят сберечь сотни тысяч людей немецкой крови, должна готовиться психологическая обработка (местного населения. — В. Б.)»¹⁵⁹. Впервые народно-психологическая внешняя политика получила апробацию с октября 1938 по март 1939 г., то есть в период от Мюнхенского соглашения до ликвидации Чехословацкой республики фашистской Германией. В то время Розенберг предпринимал отчаянные усилия для того, чтобы превратить реализованный в Мюнхене «пакт четырех» Риббентроповского образца в «пакт четырех» образца 1933 г., рьяным поборником которого он был. Здесь-то и понадобилась политика «сознательного европеизма», совмещенная с народно-психологической внешней политикой.

Скорее всего, именно «империя» Розенберга сыграла главную роль в постановке вопроса о создании «Великой Украины» как ближайшей цели национал-социализма. Всевозможные слухи о германских планах в Восточной Европе муссировались в международной прессе, и не обходилось без упоминания Розенберга. Имя руководителя внешнеполитического бюро НСДАП постоянно мелькало также в дипломатических донесениях тех тревожных недель. В письме французского посла в Берлине в МИД Франции от 15 декабря 1938 г. по этому поводу, к примеру, говорилось: «Что касается Украины, то вот уже примерно в течение десяти дней весь национал-социалистический аппарат говорит о ней. Исследовательский центр Розенберга, ведомство д-ра Геббельса, организация „Ост Европа“, возглавляемая бывшим министром Курциусом, второе бюро тщательно изучают этот вопрос. Пути и средства, кажется, еще не разработаны, но сама цель, кажется, представляется уже установленной — создать Великую Украину… В окружении Гитлера подумывают о такой операции, которая повторила бы в более широких масштабах операцию в Судетах: проведение в Польше, Румынии и СССР пропаганды за предоставление независимости Украине, в подходящий момент дипломатическая поддержка и акция со стороны местных добровольческих отрядов. И центром движения станет Закарпатская Украина»¹⁶⁰.

Советский историк В. Я. Сиполс обратил внимание на то, что о нацистских планах в отношении Украины больше говорилось и писалось на Западе, чем в самой Германии. Тем самым Гитлеру подсказывали «диверсию в сторону Востока»¹⁸¹. В сущности, это означало прямую поддержку розенберговской политики «сознательного европеизма», но с конечной целью упрочения европейских позиций западных держав. «Предполагалось, что дело дойдет до русско-германской войны, которая ослабит обе воюющие стороны не без косвенной выгоды для западных государств»¹⁶², — докладывал об одной из составных частей политики умиротворения польский посол в Лондоне Э. Рачиньский. Учитывая этот момент, Гитлер в конце декабря 1938 г. пришел к выводу о необходимости отложить подготовку планов создания «Великой Украины». Его аргументация была передана хорошо информированным германским журналистам следующими словами: «Решение восточных вопросов не носит срочного характера, и нужно время для его основательной подготовки… Следует серьезно отнестись к тому, что Муссолини ставит средиземноморский вопрос и что в связи с этим вполне возможен конфликт с западными державами»¹⁶³. Европейская концепция Розенберга вновь была отложена в сторону. Во время оккупации Чехословакии немецко-фашистскими войсками Закарпатская Украина провозгласила было свою «независимость», но тут же была передана рейхом хортистской Венгрии¹⁶⁴. Таким образом, Розенбергу пришлось расстаться с планами превращения этой небольшой территории в ядро замышляемой им «Великой Украины». Во всем произошедшем он обвинил Риббентропа¹⁶³.

Следующая попытка реализовать народно-психологическую внешнюю политику относится к последним предвоенным месяцам, когда внешнеполитическое бюро НСДАП прилагало максимальные усилия с целью организации антисоветского похода нацистского рейха (а если удастся, то и всей «объединенной Европы») и уж во всяком случае стремилось не допустить военного столкновения между Германией и Великобританией. В беседе с Герингом.

20 мая 1939 г. Розенберг обратил внимание на отсутствие в Германии единого подхода к вопросу о психологической подготовке войны. Он сообщил собеседнику, что поручил своим сотрудникам из внешнеполитического бюро составить «карту всех народностей Восточной Европы и Сибири (87 народов!), подготовить памятные записки об Украине, Белоруссии, Кавказе и т. д.». «Но это, — с сожалением добавил рсйхслейтер НСДАП, — пока останется теорией, так как исполнительная власть не является единой»¹⁶⁶. Предлагая включить экспертов бюро в имперские министерства и ведомства в целях скорейшей выработки соответствующих документов, Розенберг не преминул отметить, что Риббентроп ничего не смыслит в этих делах либо из тщеславия стремится «все делать сам». В ходе беседы было намечено подробно изложить в серии памятных записок точку зрения внешнеполитического бюро на особенности исторического развития СССР, его «народно-психологическое положение», перспективы экономического развития¹⁶⁷.

Из упомянутых Розенбергом записок к настоящему времени опубликована лишь одна. Это меморандум А. Шикеданца «Восточноевропейские вопросы!» от 14 июня 1939 г., направленный шефу рейхсканцелярии Ламмерсу для передачи Гитлеру. В нем содержались рекомендации использовать предстоящее нападение Германии на Польшу для «политико-психологической» подготовки войны против СССР. Германская политика в Восточной Европе, утверждал Шикеданц, должна вестись не только военными, но и политическими средствами. Решающее значение среди последних имеет политико-психологическая обработка местного населения. С одной стороны, она облегчит рейху проведение военных операций, с другой стороны, поможет «эвентуальному дальнейшему использованию отдельных национальностей в германских интересах». Что же предлагал автор меморандума в преддверии германской агрессии против Польши?

Он настоятельно рекомендовал создать после оккупации Польши марионеточные западпоукраииское и западнобелорусское государственные образования, которые находились бы «под защитой» Третьего рейха. С их помощью нацистская Германия оказывала бы дополнительное давление на Польшу «при возможном ограничении Польши ее собственным пространством». Но главное их предназначение состояло бы в ином. Западная Украина и Западная Белоруссия могли бы стать плацдармом, с которого осуществлялось бы расширение немецкого жизненного пространства далеко на Восток. «Области с западнобелорусским и западноукраинским населением, — писал Шикеданц, — имели бы неоценимое значение в качестве плацдарма и подготовительного глациса для кардинального расчленения России… Потому что когда-нибудь наступит момент внутренних потрясений в советском раю… Это и был бы великий момент для использования обеих народностей в немецких интересах с целью оттеснения Московии» независимо оттого, какой политический режим там будет существовать¹⁶⁸.

Как и Розенберг в случае с Закарпатской Украиной, Шикеданц видел в Западной Украине и Западной Белоруссии ядро будущих марионеточных образований, с помощью которых Германия могла бы приступить к практическому расчленению СССР. Он предлагал в перспективе расширить территорию Белоруссии до Москвы на востоке и Новгородской области на севере, а ее столицей объявить Смоленск, к Западной же Украине присоединить всю территорию Украинской ССР, а заодно и так называемую Донскую область и примыкающую к ней область Терека и Кубани на Северном Кавказе¹⁶⁹. Тогда, собственно, русские навсегда будут оттеснены в свои естественные пределы и не будут мешать колонизационным планам германского «народа господ». Предложения Шикеданца предвосхитили раздел временно оккупированных территорий Советского Союза на рейхскомиссариаты в 1941 г.

Меморандум Шикеданца являлся одной из последних перед войной попыток внешнеполитического бюро НСДАП и всей розенберговской «империи» повлиять на практическую политику рейха в духе «сознательного европеизма». На состоявшемся спустя несколько дней шестом имперском съезде Нордического общества в Любеке Розенберг собирался произнести программную речь с резкими выпадами против СССР, но неожиданно для него Гитлер запретил ему вообще упоминать об этой стране¹⁷⁰. Причины столь необычного на первый взгляд шага кроются в очередной и, по-видимому, самой значительной за 1930;е гг. корректировке европейской стратегии национал-социализма.

На совещании в имперской канцелярии 8 марта 1939 г. была определена последовательность германской агрессии в Европе в ближайшей перспективе. Первый мощный удар (после ликвидации оставшейся части Чехословакии и «стабилизации» Восточной и Юго-Восточной Европы, включая Польшу) предполагалось нанести на Западе, второй — на Востоке, против СССР¹⁷¹. Решения мартовского совещания Гитлер подтвердил в конце апреля. «За беспощадным очищением Востока, — заявил он, имея в виду группу малых стран, расположенных между Балтийским и Средиземным морями, — последует „западный этап“, который закончится поражением Франции и Англии». Только после этого «станет возможным великое и решающее столкновение» Германии с СССР¹⁷². По словам сотрудника бюро Риббентропа доктора Клейста, записанным 19 июня 1939 г., в течение последних недель Гитлер «обстоятельно занимался Советским Союзом» и пришел к заключению, что после «решения польского вопроса необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый раппальский этап и что необходимо будет с Москвой проводить определенное время политику равновесия и экономического сотрудничества»¹⁷³.

Корректировка европейской стратегии произошла в Германии при активном участии имперского министра иностранных дел Риббентропа, влияние которого на Гитлера, как пишет советский историк Д. М. Проэктор, играло «не последнюю роль в охлаждении германо-британских отношений после Мюнхена, когда Гитлер не посчитался с европейскими интересами Лондона и вторгся в Чехословакию, а затем и в Польшу»¹⁷⁴. Расстроить намечавшийся военнополитический союз Англии, Франции и СССР и тем самым создать благоприятные условия для войны против Европы — вот чем мотивировалось изменение евростратегических установок Гитлера. В этих условиях выступление Розенберга с позиций «сознательного европеизма» помешало бы полному осуществлению подобных замыслов. Тем не менее даже в такой ситуации руководитель внешнеполитического бюро НСДАП сумел изложить в Любеке свои программные установки. Выступая на съезде Нордического общества, он высказался за «содействие всех» делу возрождения Европы, заявил, что основой переговоров о «новом европейском порядке» является признание сложившихся на континенте исторических реальностей, и призвал к объединению Западной и Центральной Европы (то есть Великобритании и Германии) для борьбы против большевизма¹⁷⁵.

В июне-августе 1939 г. Розенберг предпринял несколько важных шагов с намерением перевести программу «сознательного европеизма» в плоскость практической внешней политики рейха. Имеются в виду его секретные встречи и переговоры с В. Квислингом, британским газетным королем лордом Кемсли и бароном де Роппом. Идеи вождя норвежской фашистской партии «Национальное объединение» Квислинга были сродни розенберговским. В плане мировоззренческом он выступал с позиций германской расы и крови как высших ценностей на земле, в политическом плане выдвинул программу некоего «нордического союза», ориентированного на войну с СССР. Первая беседа между представителем внешнеполитического бюро Т. фон Тротой и В. Квислингом состоялась летом 1934 г. в Осло.

Тогда перед посланцем Третьего рейха была нарисована фантастическая картина будущего расчленения Советского Союза государствами германского блока¹⁷⁶. С тех пор связи между внешнеполитическим бюро НСДАП и партией Квислинга становились все более тесными. Прибыв в середине июня 1939 г. в Германию под предлогом участия в шестом съезде Нордического общества, Квислинг был немедленно принят Розенбергом. На встрече подробно обсуждалась проблема организации «союза германских государств» и «эвентуальная позиция такого германского союза к русской империи»¹⁷⁷. Иными словами, беседа руководителя внешнеполитического бюро национал-социалистской партии с лидером норвежских фашистов проходила под знаком «сознательного европеизма».

• 26 июля состоялись переговоры Розенберга с владельцем влиятельной «Санди тайме» и других английских газет лордом Кемсли, в ходе которых рассматривался вопрос о том, как не допустить англо-германской войны¹⁷⁸. В записке на имя Гитлера, составленной сразу же после окончания переговоров, Розенберг обратил внимание на то, что его собеседник несколько раз повторил одну и ту же мысль: «Англия и Германия никогда не должны вступать в войну друг с другом, так как она могла бы принести пользу только России и привела бы к гибели европейской культуры»¹⁷⁹. В отличие от других секретных англо-германских контактов лета 1939 г.¹⁸⁰, в которых с немецкой стороны принимали участие представители Геринга и Риббентропа, переговоры Розенберга с эмиссарами консервативных кругов Великобритании велись с позиций «сознательного европеизма».
• 16 августа 1939 г. руководителя внешнеполитического бюро НСДАП посетил барон де Ропп. Он сообщил, что в министерстве авиации Англии и в генеральном штабе военно-воздушных сил придерживаются того же мнения, что и раньше, относительно перспектив развития англо-германских отношений. Там «считают бессмыслицей, — продолжал барон, — чтобы Англия и Германия оказались ввергнуты изза Польши в борьбу не на жизнь, а на смерть; при нынешнем положении вещей результатом этого было бы лишь взаимное уничтожение авиации обеих сторон, а в конце такой войныгибель всей европейской цивилизации, причем плоды этого пожала бы Россия, гак и не применив оружия»¹⁸¹. Однако в сложившейся ситуации, добавил он, в случае германопольского вооруженного конфликта «выступление Англии и Франции последует автоматически». Ни в коем случае нельзя позволить превратиться вспыхнувшей таким образом войне во взаимное уничтожение.

Будучи уверенным в том, что его слова обязательно доведут до сведения нацистского фюрера, барон де Ропп предложил следующее решение проблемы: «Здесь возможен вариант, когда Германия быстро покончит с Польшей, и хотя к этому времени война будет объявлена, она в этот период обеими сторонами (Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, с другой. — В. Б.) будет вестись как оборонительная… На случай быстрого завершения германо-польского конфликта, — подчеркнул барон, — при этих условиях еще имелась бы возможность быстро ликвидировать войну, поскольку из-за государства, которое практически уже перестало бы существовать в своем первоначальном виде, ни Британская империя, ни Германия не поставили бы на карту свое собственное существование»¹⁸². Как видно, барон де Ропп предлагал, по сути, план подготовки «второго Мюнхена, на этот раз за счет Польши»¹⁸³. Вместо вооруженного конфликта с западными державами он советовал фашистской Германии «укрепляться на Востоке», за что, по его словам, «особенно настойчиво выступают как раз его друзья, так как в этом они не только не видят никакого вреда для будущего Англии, но даже усматривают положительный момент»¹⁸⁴.

Информацию де Роииа Розенберг немедленно передал в рейхсканцелярию из-за ее чрезвычайной важности, а также поскольку она в значительной мере совпадала с его собственной европейской концепцией. Как стремился руководитель внешнеполитического бюро НСДАП к тому, чтобы его концепция «сознательного европеизма», его вариант континентальной стратегии рейха стали основой практической внешней политики национал-социализма, превратились в европейскую институцию! Но вдруг произошло то, чего в розенберговской «империи» никак не ожидали: 23 августа 1939 г. состоялось подписание германо-советского договора о ненападении. От имени имперского правительства договор подписал министр иностранных дел И. фон Риббентроп. Тем самым Гитлер довел до логического завершения европейскую концепцию Риббентропа, определившую, по существу, стратегическую линию нацистского рейха в годы Второй мировой войны — сначала война на Западе против Франции и Великобритании, затем — на Востоке против СССР.

Известие о предстоящем заключении пакта Риббентропа — Молотова повергло Розенберга в шоковое состояние. У него возникло впечатление, что рушится все, чему он посвятил всю свою жизнь. Как теперь быть с «сознательным европеизмом», планами «объединенной Европы» под началом гитлеровской Германии? Как быть с антисоветизмом и антибольшевизмом? Как развивать в этих условиях национал-социалистскую идеологию, формулировать европейскую концепцию? В чем искать выход? Свои первые впечатления о предполагаемом воздействии германо-советского пакта на развитие нацистского европеизма Розенберг занес в дневник 22 августа, как только узнал о предстоящем событии. Он записал: «Прежде всего: осознание облегчения внешнеполитического положения (Германии. — В. Б.); устранение угрозы со стороны русской авиации в германо-польском конфликте, улучшение ситуации на Балтийском море, подвоз сырья и т. д."'⁸⁵ После указания на то, что договор трудно совместить с двадцатилетней борьбой НСДАП против коммунизма и большевизма, Розенберг продолжал: «История, вероятно, когда-нибудь выяснит, должно ли было возникнуть положение, которое возникло. То есть нельзя ли было мобилизовать решающие английские силы для совместных действий с нами. Это означало бы довольствоваться лишь принципиальным выдвижением прав на все (бывшие немецкие. — В. Б.) колонии, чтобы в обмен получить английскую поддержку на Востоке. Эго решение стало почти невозможным из-за пропаганды фон Риббентропа в бытность его нашим послом в Лондоне»¹⁸®. Руководитель внешнеполитического бюро национал-социалистской партии довольно четко изложил суть расхождений по вопросам реорганизации Европы, существовавших между его «империей» и «империей» Риббентропа.

Еще более проясняет вопрос дневниковая запись, сделанная Розенбергом вечером 25 августа 1939 г. «У меня такое ощущение, — отметил он, — что этот московский пакт когданибудь отомстит национал-социализму… Как мы еще можем говорить о спасении и организации Европы, если вынуждены прибегать к помощи разрушающей Европу силы»¹⁸⁷. Вспомнив о памятной записке Шикеданца от 14 июня, Розенберг далее подчеркнул: «Если к тому же мы должны передать Советскому Союзу часть польской Украины, то это будет вторым после Закарпатской Украины ударом с нашей стороны против самой мощной антимосковской силы… Сейчас это может еще и не сказаться, но, пожалуй, в будущем»¹⁸⁸. Таким образом, не только политика «сознательного европеизма», но и народно-психологическая внешняя политика оказалась, по его мнению, под серьезной угрозой.

Подведем некоторые итоги. Несмотря на активные попытки Розенберга и его сотрудников протащить свой вариант национал-социалистического преобразования Европы, Гитлер явно предпочел европейскую концепцию, детально сформулированную в «империи» Риббентропа. В соответствии с ней главными союзниками рейха объявлялись Италия и Япония, а главными противниками — Великобритания, Франция и СССР. По сценарию Гитлера-Риббентропа был осуществлен аншлюс Австрии, состоялось подписание Мюнхенского соглашения, подверглись немецкой оккупации сначала Судетская область, а затем остальная часть Чехословакии. Не без активных усилий имперского министра иностранных дел Гитлер принял решение об очередности агрессивных акций Германии в предстоящей мировой войне. Первый удар было решено нанести на западе, второй — на востоке Европы, против СССР. Чтобы воспрепятствовать успешному завершению переговоров между Англией, Францией и Советским Союзом и изолировать их друг от друга, весной-летом 1939 г. национал-социалистический Третий рейх (через Геринга, Риббентропа, Розенберга и других) поддерживал секретные контакты в столицах западных держав, а 23 августа подписал договор о ненападении с Советским Союзом. Тем самым завершилась эволюция европейской стратегии германского фашизма предвоенных лет.