Журналистское творчество как профессиональная деятельность

Мир всегда одинаков и стоит, отвернувшись от нас. Наше счастье — заглянуть миру в лицо.

Михаил ПРИШВИН

Заглянуть миру в лицо — этим иносказанием Михаила Пришвина определяется суть словесного творчества, в том числе журналистского. Сам писатель, начинавший как очеркист, заглянул в бездонный мир природы, в загадочный тогда мир Русского Севера, открыл для столичного читателя недальний Талдомский край. Константин Паустовский так написал о любимом писателе, начинавшем как очеркист-этнограф: «Книги Пришвина, говоря его же словами, — это „бесконечная радость постоянных открытий“. В чем его тайна? В чем секрет этих книг?.. Секрет пришвипского обаяния, его колдовства — как раз в этой его зоркости. Это та зоркость, что в каждой малости открывает интересное, что под прискучившим покровом окружающих явлений видит глубокое содержание». Вот это и есть творческий подход к жизни природы и человека.

ТВОРЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Остроумный Г’и де Мопассан, начинавший творческую деятельность как поэт, говорил: «Тот, кто дал бы определение поэзии, мог бы по праву называться самым великим поэтом». То же применимо и вообще к определению творчества. Каждый интуитивно догадывается, чем отличается творческий процесс от рутинной работы, но внятно сформулировать это не просто, а приложить к конкретной сфере порой затруднительно. Например, все энциклопедические словари гласят: «Творчество — это деятельность, порождающая нечто качественно новое и отличающаяся неповторимостью, оригинальностью и общественно-исторической уникальностью. Творчество специфично для человека, так как всегда предполагает творца — субъекта творческой деятельности». Однако в старинном и вечно живом народно-прикладном искусстве двигают, обновляют, развивают тот или иной промысел мастера-творцы, но ведь Гжельская или Скопинская керамики, поставленные на поток, создающиеся добросовестными мастерицами, которые порой только копируют образец — тоже восхищают и воспринимаются как предметы искусства. Тем более сложно говорить о творчестве применительно к деятельности журналиста, где порывы писательского вдохновения гасятся строгим заданием и редакционной текучкой, где плоды личного творчества не вызревают без коллективной ответственности и ничего не стоят без технических средств донесения городу и миру.

Конечно, существует множество общих определений творчества — от философско-художественных до научно-понятийных. Они встречаются неоднократно ещё в диалогах Платона. Как правило, философ античности не анализирует понятие творчества специально, а вводит его в связи с изложением своих представлений о творении мироздания и человека, сущности людской деятельности, специфики искусства. Важно подчеркнуть, что, по Платону, творчество в принципе носит универсальный характер, проявляясь всякий раз, когда любое нечто обретает свое бытие. Так, Сократ в диалоге «Пир» соглашается с мнением Диотимы, «женщины очень сведущей», которая утверждает: «Всякий переход из небытия в бытие — это творчество, и, следовательно, создание любых произведений искусства и ремесла можно назвать творчеством, а всех создателей — их творцами»³.

Весьма широкое определение, которое приложимо и к журналистскому созданию «любых произведений». Пособие сознательно названо «Путь к профессионализм)¹», хотя разделы профаммы больше говорят о постижении журналистом теоретических основ мастерства. Но все навыки, приёмы, технические и технологические ухищрения не могут заменить главного: позиции журналиста, его мировоззрения и отношения к жизни, к общероссийским проблемам, пусть он начинает с небольших редакционных заданий, с подвёрсточпых, проходных материалов. Пособий о ступенях постижения мастерства вышло в последнее время много, они перечислены в конце данного издания. Но мастерство это — что? как? с помощью чего? А профессионализм — зачем? во имя чего? как это скажется на тебе самом в профессии? Конечно, журналистика — часть не только информационного пространства, но и определённой идеологии, в ней приходится усчитывать многие реалии, идти на компромиссы, политиканствовать, но главное — не должен деформироваться и разрушаться стержень творческой личности. Тут примером может слу^тжить выдающийся публицист и эссеист Василий Розанов. В 1889 году он оставляет службу в Государственном контроле и переходит на место постоянного сотрудника газеты Л. С. Суворина «Новое время», где он проработал до самого закрытия газеты в 1917 году. Здесь им были напечатаны сотни фельетонов, рецензий и полемических заметок, передовых статей, литературных и политических обзоров, впечатления о своих путешествиях. Именно здесь, на страницах самой популярной и умной консервативной газеты России, Розанов смог наиболее адекватным для себя образом привлечь внимание широкого круга читателей к занимавшим его вопросам метафизики и религии, литературы и искусства, бьгга и государственной политики, семьи и брака, образования и бюрократии, истории и космологии, революции и будущего России. Розанов неоднократно признавался: «Материально я чрезвычайно многим обязан Суворину: ни разу он не навязал мне ни одной мысли, ни разу не внушил ни одной статьи, не делал и попытки к этому, ни шага… Без его помощи, т. е. без сотрудничества в „Новом времени“, я вот теперь не мог бы даже отдать детей в школы…». Существенно: эти газетные статьи писались не только на злобу дня; спустя десятилетия Розанов включал их в свои книги наравне с другими, новыми произведениями.

Однако наиболее обстоятельно, глубоко и философски аргументировано самые волнующие свои темы Розанов высказал «на стороне»: либо в журнале С. Шарапова «Русский труд», либо в «Гражданине» В. Мещерского, либо в Литературном приложении к «Торговопромышленной газете», либо, наконец, в изданиях «декадентов» и поборников «нового религиозного сознания» — в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно» или на заседаниях Религиознофилософских собраний и Религиозно-философского общества. Сотрудничал Розанов и в изданиях «либеральных», как, например, в газете «Русское слово», где писал под псевдонимом «В. Варварин». Журналистами и читателями, разделенными на партии, подобное безразличие к направлениям воспринималось как «двурушничество». Но Розанова это нисколько не смущало: «Сотрудничая, — рассказывал Розанов, — я чуть-чуть приноровлял статьи к журналу, единственно, чтобы «проходили» они; но существенно вообще никогда не подавался в себе. Но от этого я любил одновременно во многих органах сотрудничать: «одна часть души пройдет у Берга».. Мне ужасно надо было, существенно надо протиснуть «часть души» в журналах радикальных.

В консервативный свой период, когда, оказывается, все либералы были возмущены мною, я попросил у Михайловского участия в «Русском богатстве»; я бы им написал действительно отличнейшие статьи о бюрократии и пролетариях (сам пролетарийя их всегда любил). Михайловский отказал, сославшись: «Читатели бы очень удивились, увидав меня вместе с Вами в журнале». Мне же этого ничего не приходило в голову"⁴.

Почему так? Потому что журналист оставался самим собой, «слегка приноровляя» статьи к позиции печатного органа.

Поэт Алексей Прасолов напряженно продолжал свой образование даже в колонии, писал в дневнике: «Иду спать с Достоевским. Он тяжёлый, порою страшно, но я его не боюсь. Душа как-то выше этих человеческих ужасов жизни… Главное для меня выйти отсюда не с пустыми руками, а выросшим. А там своё возьму»⁵. Он дал в стихах формулу достижения высшего профессионализма:

— Что значит время?

Что — пространство?

/Уя вдохновенья и труда Явись однажды и останься Самим собою навсегда.

Труд журналиста не всегда сопряжён с вдохновением, но и жёсткие требования редакции, и тесные рамки редактуры или самоцензуры профессионал должен трезво осознавать и воспринимать в своей работе как неизбежность, а то и как парадоксальное благо. Тот же Михаил Пришвин начинал свой литературный путь как журналист-этнограф, блистательный очеркист, достаточно вспомнить его очерк о Талдомском крае Подмосковья — «Башмаки». Так вот он, стремясь к совершенству словесной формы, написал: «Творчество — это страсть, умирающая в форме». Можно расширить, растолковать этот афоризм: лишь выразив свои чувства, впечатления, раздумья, пристрастия в любой форме творчества — можно «освободиться» от их груза и неотступности. Впрочем, сам Пришвин тут же снимает некоторую возвышенность афоризма: «Если воздух давить — он твердеет, и нам известно вещество — твердый воздух. Так, если и человека заставить рассчитывать свое время и дорожить свободной минутой, он в эту минуту свободную будет давать совсем новое, чего в мире еще не было. У воздуха — твердость, у человека — свобода. Воздух под давлением становится твердым, а человек, понявший необходимость ограничения, становится свободным»⁶. Уж это прямо как будто о нас — о спрессованном сегодня по времени и, как правило, зависимом, не абсолютно свободном журналистском творчестве.

Впрочем, многие мастера пера разных стран и эпох сходятся в одном — от серьёзного вывода: «У человека может быть много разных настроений, но душа у него одна, и эту свою душу он неуловимо вкладывает во все свое творчество» (Джона Голсуорси) — до шуточного замечания: «Если дать творческую свободу петуху, он все равно будет кукарекать» (Сергей Довлатов). То есть душа, сущность человека всегда проявится в его творческой деятельности, несмотря на уровень мастерства и степень владения профессиональными приёмами.

Борис Пастернак написал:

Цель творчества — самоотдача,

Л ие шумиха, неуспех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей па устах у всех.⁷

Кто-то сегодня может даже иронизировать над возвышенным строем мысли поэта и его устаревшим выводом: чего позорного, мол? — многие просто жаждут стать притчей на устах у всех, засвети ться на телеэкранах любой ценой, впечататься в память зрителей и слушателей даже через скандальное поведение. Но ведь поэт, твердящий «Быть знаменитым некрасиво» — по высшему счёту прав: с нравственной точки зрения «иритчевость» — это позорно, а с творческой— бесплодно. Например, есть такой журналист Отар К., пишущий о скандалах в российском убогом шоу-бизнесе. Существует в Интернете даже блог какой-то странный:

На первой половине:

«Я люблю Оську, потому, что знала его лично. Он замечательный и интересный человек. Он хорошо делает свою работ}⁷». Какую? — ни слова.

А напротив: «Этот гражданин «береп> дешевыми спецэффектами. Хотя, надо отдать ему должное, в среде людей его профессии выделиться нелегко. Но — не все методы хороши …». А почему нелегко-то? Как раз публичная журналистика даёт такую возможность, но о конкретных «творениях» — статьях и монологах — и в этой половине — ни слова.

Незатихающий современный спор. Может быть, примириться в нём поможет тот же мудрец Пришвин: «В мое время (декадентское) писатели открыли секрет писания, что надо писать о себе. В наше время, наоборот, пишут не о себе. То и другое неверно: писание о себе приводит к пороку, писание о другом — к добродетели вне искусства, к пропаганде. В искусстве же слова необходимо познать себя и это самое представить как узнанное в другом». Глубокое замечание и наставление для каждого пишущего, но в журналистике доля «узнанного в другом» — особенно велика. Без внимания к другому человеку, без постижения общественной жизни, насущных проблем современности не может быть профессионального журналиста.

Творчество — высшая форма труда, человеческой практической деятельности. Основной критерий, отличающий творчество от изготовления (производства) — уникальность его результата. Результат творчества невозможно прямо вывести из начальных условий. Никто, кроме, возможно, автора, не может получить в точности такой же результат, если создать для него ту же исходную ситуацию, даже если брать простую информационную заметку, телевизионный репортаж о ясном, казалось бы, событии, обзор писем или уже опубликованных в Интернете откликах. Всегда должен быть личностный подход, отбор, понимание сверхзадачи. Таким образом, в процессе творчества автор вкладывает в материал некие несводимые к трудовым операциям или логическому выводу возможности, выражает в конечном результате какие-то стороны своей неповторимой личности. Именно этот факт придаёт продуктам творчества дополнительную ценность в сравнении с продуктами производства.

Творчество — деятельность, порождающая нечто качественно новое, никогда ранее не существовавшее. Русский мыслитель Н. А. Бердяев придерживался такой точки зрения: «Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление. В нём есть переживание силы»⁸. Таким образом, творчество — это то, в чём человек может осуществлять свою духовную силу, стремление к свободе, обозначать связь с миром и со своей глубинной сущностью. С другой стороны, психолог В. Н. Дружинин справедливо подчёркивает и некоторую отчуждённость творящего от окружающего мира:

«В основе творчества лежит глобальная иррациональная мотивация отчуждения человека от мира; оно направляется тенденцией к преодолению, функционирует по типу „положительной обратной связи“; творческий продукт только подстёгивает процесс, превращая его в погоню за горизонтом»⁹.

Вернёмся от умозрительных формулировок и погони за горизонтом к повседневной творческой работе. С развитием общества зарождались и развивались специализированные виды деятельности, специфические условия и признаки подлинно новаторской работы. Они, конечно, менялись со временем, что показывает любой исторический экскурс. Почему-то журналистику принято называть «второй древнейшей профессией», например, В. А. Аграновский, который так и назвал свою книгу, пишет: «Наша профессия, хоть и вторая из древнейших, до сих пор, к сожалению, не имеет стройной и всеми признанной теории. Мы и сегодня еще плохо знаем, что такое журналистика»¹⁰. Следует заметить, что профессия политика (вождя, жреца, царедворца) или живописца на скалах и пирамидах, а уж тем более оружейника, начиная с первобытных каменных топоров — куда древнее. Однако, и впрямь, существует множество наукообразных определений, что такое журналистика, но в большинстве из них подчёркивается её социальная роль.

Аграновский в ведении своей книги пишет: «Мы и сегодня еще плохо знаем, что такое журналистика. Форма общественного сознания и средство изменения жизни? Подобно литературе, живописи, музыке, архитектуре, театру и кино — род искусства? Или входит в литературу как понятие видовое, подобно поэзии, драматургии, прозе и художественному переводу? Или, наконец, еще уже — жанр прозы, стоящий в одном ряду с романом, повестью, рассказом, и этот ряд можно продолжить очерком, фельетоном, памфлетом, статьей, репортажем, эссе? Работы многих авторитетных ученых, посвященные теоретическим проблемам журналистики, при всей их значительности и глубине содержат взаимные противоречия и не лают, увы, полного ответа на поставленные вопросы». (Там же, С. 15).

Конечно, Большая Советская энциклопедия лавала куда более чёткое определение: «Журналистика, вид общественной деятельности по сбору, обработке и периодическому распространению актуальной информации через каналы массовой коммуникации (пресса, радио, телевидение, кино и др.); одна из форм ведения массовой пропаганды и агитации. Информация, распространяемая Ж., должна иметь для аудитории социалыю-ориеп'гирующее значение, формируя её общественное мнение и мировоззрение, давая представление о явлениях, процессах и тенденциях современной действительности во всём многообразии, о закономерностях, определяющих функционирование и развитие экономической, социально-политической, духовно-идеологической жизни общества. В классовом обществе Ж. приобретает классовый характер и действует прежде всего в социально-политических целях в соответствии с классовыми интересами и порождаемыми ими социальными, политическими, нравственными и др. идеями». Это определение казалось когда-то вульгарно-марксистским и суконным, но в новом тысячелетии российская журналистика снова стала и впрямь «одной из форм массовой пропаганды и агитации» за устоявшуюся «вертикаль власти» и постулаты общества потребления. А уж об отстаивании классово-олигархических или партийно-чиновничьих установок и говорить излишне. Впрочем, это уже другой курс — политологии, социологии и проч.

Большинство авторов пособий и монографий сходится сегодня в подобной обтекаемой формулировке: журналистика (от фр. journal — дневник, jour — день; восходит к лат. diurna — ежедневный) — одно из важнейших социальных и общественных явлений современной жизни, вид массово-информационной деятельности, обеспечивающей бесперебойное взаимодействие между личностью, группой людей и обществом в целом, а также между различными общественными сферами и даже между поколениями. Процесс журналистской деятельности состоит из сбора, обработки, хранения и периодического распространения актуальной общественно значимой информации. Синонимы к слову журналистика — словосочетания средства массовой коммуникации (СМК) и средства массовой информации (СМИ).

В России термином «журналистика» первоначально обозначалась совокупность журналов; с середины 19 века он стал применяться уже ко всем периодически выходящим изданиям. Да, это особый вид творчества, который, в отличие от писательского, композиторского, пластического, должен иметь социальный выход посредством технических средств, доходить до публики. Рукописи книг — не горят (хотя мы знаем, что и горят, и исчезают), музыка может до времени таиться в нотной записи, а Венера Милосская веками дожидаться в земле, чтобы предстать новым поколениям восхищённых созерцателей, но журналистика должна быть предъявлена миру, читателю и зрителю как можно быстрее, здесь и сейчас. Л что сохранится для потомков — не столь важно.

«Журналистика — журнальная, срочная словесность», — такое русское определение даёт Владимир Даль. Оно подразумевает под журналистикой «как срочной словесностью» не просто оперативную работ)' пишущего или снимающего в номер, «с колес», в новостной эфир, а ту журналистику, которая привязана к срок', ко времени создания, к духу эпохи. Для России, если она и впрямь стремится к модернизации, то есгь к обновлению на новом уровне развития научнотворческого потенциала, для ее словесности и журналистики — наступает очередной период осмысления великих традиций и возвращения к истокам. И тут Московия, где находится МГУКИ — ядро Московского государства, город и губерния, которые были веками даже административно неразрывными — являет собой колыбель великой словесности и первоклассной журналистики, хранителем высоких заветов. Так, певец моего родного Замоскворечья, выпускник Московского университета поэт и журналист Аполлон Григорьев в письме к редактору Погодину от 29 сентября 1859 года признавался: «Я дошёл до глубокого основания своей бесполезности в настоящую минуту. Я — честный рыцарь безуспешного, на время погибшего дела. Все соглашаются внутренне, что я прав, — и потому-то упорно молчат обо мне. Те, что упрекают меня в том, что я в своих статьях не говорю об интересах минуты, — не знают, что эти интересы минуты для меня дороги не меньше их, но что порешение вопросов по моим принципам — так смело и ново, что я не смею ещё с неумытым рылом проводить последовательно свои мысли… За высказанную мысль надобно отвечать перед Богом¹¹. Вот она, нравственная высота и великая ответственность при решении вечных и насущных вопросов!