«Европейский план» оперативного штаба Розенберга

На заключительной фазе войны большое значение в розенберговской «империи» приобрела деятельность оперативного штаба для оккупированных территорий, игравшего важную роль в организации идеологической борьбы с «международным большевизмом». В принятом еще в 1941;1942 гг. «Восточном плане» перед оперативным штабом были поставлены три главные задачи: во-первых, «изучать большевизм как мировоззренческую силу»; во-вторых,.

«представить доказательства большевистских приготовлений к войне»; в-третьих, «исследовать военный потенциал большевизма»¹¹⁸. Наряду с немецкими специалистами к выполнению «Восточного плана» широко привлекались лица, перешедшие на службу фашистской Германии и нашедшие приют в оперативном штабе.

Нового уровня достигла антисоветская работа штаба в начале 1944 г. По распоряжению Розенберга 1 февраля руководитель особого штаба «Наука» Г. Хэртле был уполномочен возглавить «духовное столкновение с большевизмом» в рамках всей розенберговской «империи». Составленный Хэртле план действий предусматривал «далеко идущее привлечение немецкой науки к изучению проблемы марксизмабольшевизма»" ⁹, причем «Восточный план» оперативного штаба являлся, по словам Р. Прокша, частично предпосылкой, частично дополнением в решении этой задачи.

План Хэртле подробно обсуждался на рабочем совещании оперативного штаба, состоявшемся 5−7 мая 1944 г. в Ратиборе. Давая ему общую оценку, Прокш заявил в своем выступлении, что план представляет собой «грандиозное политическое поручение немецкой науке», в котором центр тяжести переносится на «широкое исследование исторических основ (исторический марксизм) и, по возможности, на столь же фундаментальное исследование современного большевистского эксперимента в его нынешних духовных основаниях, а также в практических результатах… Постановка проблемы и задач в плане Хэртле, — продолжал Прокш, — является общеевропейской, то есть необходимо найти и освоить для решения этого вопроса все европейские источники»¹²⁰. С этой целью к выполнению плана привлекались главные рабочие группы оперативного штаба, действовавшие как на востоке, гак и на западе Европы.

Судя по всему, оперативный штаб Розенберга выступал в роли генерального заказчика, занимаясь общей постановкой проблем, распределяя конкретные темы между исполнителями, обеспечивая их необходимыми источниками. План Хэртле охватывал такие вопросы, как экономическое положение европейских стран, социальная и политическая обстановка в них, социологический анализ народов континента и многое другое — и все это должно было послужить основой для принятия политических решений на уровне высшего руководства рейха.

Сложность и многогранность задач потребовали образования специального координационного органа под руководством Хэртле. В июне 1944 г. в оперативном штабе обсуждался вопрос об учреждении Института по исследованию большевизма¹²¹. Чуть позже эта идея воплотилась в Рабочем сообществе по изучению всемирной опасности большевизма, которое как раз и занималось определением конкретных исследовательских тем, назначением научных руководителей и разработчиков. Среди многих других экспертов к работам был привлечен, например, специалист по вопросам великого европейского пространства профессор Р. Хён, не только сам согласившийся на сотрудничество с Рабочим сообществом, но и изъявивший готовность предоставить в его распоряжение научных сотрудников руководимого им Сообщества специалистов в области государственного права — предполагалось, что они займутся изучением государственного и административного права СССР¹²².

Видимо, в таких же отношениях находился оперативный штаб с так называемым Центром по изучению Восточной Европы, образованным еще 15 июля 1943 г. при имперском министерстве по делам оккупированных восточных областей. Центр, во главе которого был поставлен профессор фон цур Мюлей, скоординировал работы институтов и прочих учреждений в сфере исследования восточного пространства и готовил рекомендации для правительственных органов¹²³. На учредительном собрании Центра по изучению Восточной Европы присутствовали представители партийных, государственных и научных структур, в том числе сам Розенберг, выступивший там с пространной речью. Среди приглашенных был и профессор Хён.

На исходе Второй мировой войны самые тесные связи сложились между оперативным штабом и Институтом континентально-европейских исследований, возглавлявшимся выходцем с Кавказа профессором А. Никурадзе. 19 мая 1944 г. Никурадзе представил Розенбергу план дальнейшей работы института. В нем фиксировалось семь пунктов — изучение специфических проблем развития северных регионов Восточной Европы, а также Прибалтики, Белоруссии, России, Украины, территории проживания казаков, Кавказа (получившего в плане определение «остмарка Европы») и Туркестана. Поставленными Никурадзе вопросами затрагивались история, экономика, национальная политика и даже искусство восточно-европейских стран¹²⁴. По просьбе Розенберга оперативный штаб выделил для института Никурадзе необходимые источники и литературу¹²³. Деятельность Института континентально-европейских исследований великолепно вписывалась в план работы Г. Хэртле.

Под руководством оперативного штаба Розенберга в конце Второй мировой войны в гитлеровском рейхе была проведена крупная антисоветская и антиевропейская пропагандистская акция, участниками которой были немецкие профессора — специалисты по вопросам марксизма, СССР, другим европейским странам, научные работники в области международного права, политики, экономики, социальных и межнациональных отношений и т. д. К концу 1944 г. общее количество разработок оперативного штаба перевалило за 5 000, из них только в 1944 г. было составлено 1 087 экспертиз объемом в 16 522 страницы¹²⁶.

Материалами оперативного штаба охватывался весь Европейский континент. Их постоянно использовали партийные инстанции, ОКБ, эсэсовская «империя» Гиммлера, органы информации и пропаганды, университеты и институты, не говоря уже о подразделениях самой «империи» Розенберга¹²⁷. Авторы и составители материалов, акцентируя внимание на «всемирной опасности большевизма», стремились сделать все возможное для еще более активной пропаганды идеи «объединенной Европы» нацистского образца.

Поэтому неудивительно, что в течение 1944 г. в оперативном штабе Розенберга зрел некий «Европейский план», подготовка которого связана с именем начальника главной рабочей группы «Украина» Р. Прокша. В беседах Прокша с Мюке, Гранцином, Шпеером, Рихельтом, Майером и другими сотрудниками штаба постепенно выкристаллизовались первые четыре пункта будущего «Европейского плана»: «1. Национально-политическое исследование народов, составляющих основание соответствующих пространств, с целью определения их психологии, расовой субстанции, биологической силы, социологической структуры и общих социально-экономических условий. 2. Исследование автохтонных сил пространства (европейского. — В. Б.) в их исторической обусловленности, историческом развитии и значении в настоящее время. 3. Исследование влияния пространственно чуждых сил в их исторической обусловленности и историческом развитии… 4. Исследование ныне существующего политического взаимодействия сил (большевизм, католическая церковь, американизм: силы, личности, политические программы, цели, точка зрения на государство, организации и т. д.)»¹²⁸. На основе этих четырех пунктов Прокш уже к осени собирался подготовить подробный «Европейский план» оперативного штаба.

Наряду с составлением «Европейского плана» в последние месяцы 1944 г. в оперативном штабе для оккупированных территорий велись интенсивные подготовительные работы по созданию Специального штаба для решения мировоззренческих вопросов, касающихся Европы. Его начальником Розенберг назначил Г. Мухова, руководителя главной рабочей группы «Бельгия — Северная Франция», того самого Мухова, который помогал Дайцу в распространении идей европейского социализма на западе континента. Поставленная перед новым образованием задача могла иметь, как выразился начальник оперативного штаба Утикаль, «решающее значение для духовной реорганизации Европы»¹²⁹. Уточняя это положение на служебном совещании 16 декабря, он сказал буквально следующее: «Низвержение врагов и в особенности завоевание мира зависят… не только от военных и экономических мероприятий. Действительно прочной перестройке Европы можно способствовать лишь тогда, когда нам удастся дать этой новой Европе правильные духовные и культурные основания… Вслед за фюрером рейхслейтер Розенберг… может дать Европе великую концепцию, необходимую для реорганизации». И дальше: «От пашей работы и активности зависит, будет ли эта концепция претворена в жизнь и, следовательно, возьмут ли во всемирно-историческое время руководство в новой Европе силы, лучшие в расовом и производительном смысле, или она будет уничтожена в большевистском хаосе»¹³⁰. Оговорка относительно «всемирно-исторического времени» была отнюдь не случайной, она свидетельствовала о том, что руководители оперативного штаба, сознавая скорое поражение нацистского рейха, носились с идеей сохранения националсоциалистической идеологии в послевоенной Европе.

Отправным пунктом на пути к «великой концепции» оперативного штаба стало переосмысление целей, поставленных Германией во Второй мировой войне, а само это переосмысление было предопределено катастрофическими для рейха последствиями Сталинградской битвы. Если раньше главной целью войны называлось завоевание жизненного пространства, по меньшей мере равного территории Европейского континента, то теперь, на исходе войны, эта цель была отодвинута на второй план. Если на первой фазе войны предпочитали говорить о намеченных захватах нефти и других источников стратегического сырья, о порабощении целых народов и очищении от людей громадных пространств для последующей германской колонизации, то теперь на первый план сотрудники оперативного штаба выдвигали духовные, даже философские цели войны. И все это сочеталось с установками Розенберга.

Вопрос о глубинном смысле Второй мировой войны Р. Прокш поставил в одном из своих писем уже 25 августа.

1943 г. Там он впервые заметил, что война вообще не может вестись за завоевание новых территорий или, к примеру, за овладение новыми месторождениями руды, угля, нефти и т. д. «За это не умирают», — патетически восклицал Прокш. Понятно, что продовольствие и промышленное сырье необходимы, и война попутно решает данную проблему, но «все это не является нашей целью… Речь больше не идет только о хлебе, железе и угле, — утверждал он. — Речь идет о субстанции в самом человеке. О лучших человеческих ценностях. О самых глубоких вопросах — о подлинности, истинности в жизни»¹³¹. Что же такое истина? Ответ на данный вопрос давался в полном соответствии с розенберговским «Мифом XX столетия».

В ряде заметок и писем, относящихся к августу-декабрю.

1944 г., Прокш обратил внимание на разную постановку проблемы «человек — природа» и «человек — человек» в идеологических системах либеральной демократии и большевизма, с одной стороны, и в национал-социалистической идеологии, с другой. По его словам, США и СССР провозгласили господство человека над природой в качестве новой религии, благодаря чему были ликвидированы связи всего сущего, а на обломках разрушенного природного мира воцарился человеческий произвол. Нарушив гармоническое единство человека с природой, демократия и марксизм не только не приблизились к свободе, но, напротив, отдалились от нее.

По-иному подходит к решению указанных проблем национал-социализм. Для него отношение к «непознанным силам созидания, то есть к Богу» является прежде всего вопросом отношения к природе. «Истинная религиозность в немецком мире возникла и осталась лишь на почве глубокого благоговения человека перед природой»¹³², — утверждал Прокш. Главную задачу он видел поэтому в восстановлении единства человека и природы, в преодолении таким образом американизма и большевизма и достижении «истинной свободы».

Как полагали деятели оперативного штаба Розенберга, воссоздание гармонии человека и природы автоматически повлечет за собой изменение отношений между людьми. Вместо эксплуатации человека человеком (как при американизме) и произвола над человеком (что приписывалось большевизму) возродится уважение к человеку, взаимное уважение людей.

Такая постановка проблем «человек — природа» и «человек — человек», восходившая в своих основных чертах к ранним философским построениям Розенберга, оказалась достаточно прочной точкой опоры для переоценки главной цели ведущейся национал-социализмом войны. Конечной целью войны, отмечал Прокш, должно быть возрождение внутренней связи с «силами созидания… и со всем живым». И чуть ниже: «Вовлечение человека в повсюду действующие законы мироздания; восстановление великой симпатии между человеком и природой, человеком и растением, между человеком и животным; восстановление заботливого и любящего уважения человека к человеку на основе признания… конечного Божьего детства всего сущего — в этом, я думаю, покоится смысл всех отданных сегодня жертв на всех фронтах рейха»¹³³.

Философско-этические упражнения Прокша, типичные, как мы уже знаем, и для других теоретиков розенберговской «империи», привели его к следующему определению цели войны: «Нашей целью является — отыскать миру добро… Осознать в бытии мира желание Бога и поступать в соответствии с ним»¹³⁴. В письме профессору Дубровски от 11 января 1945 г. Прокш призвал немцев подать остальному миру пример построения государства нового типа — «государства заботы, добра, счастливой жизни»¹³⁵. Итак, после войны нацисты обещали устроить всем «счастливую жизнь».

С подобными же мерками подходил Прокш к вопросам национал-социалистической перестройки Европы. Несмотря на то, что начинался 1945;й год (а может быть, благодаря этому), он говорил о необходимости «нового уважения всех ко всем, всего доброго и ценного ко всему доброму и ценному… Только на такой основе, — полагал он, — может произрасти европейская организация, а в последующем и организация мира… Не посредством эксплуатации и лишения прав, как это мы делаем в настоящее время. А именно в меньшей степени политическими методами… скорее, по-человечески»¹³⁶. Фактически на исходе Второй мировой войны зарождались элементы еще одной нацистской концепции — национал-социализма с человеческим лицом.

Принцип «взаимного уважения людей» требовал соответствующего переустройства Европы. Подобно Розенбергу и Дайцу, сотрудники оперативного штаба утверждали, что «новая Европа» может быть только и исключительно сообществом сознающих и уважающих себя и других «народных личностей». «Пришел час Европы, — заявил Прокш, выступая на совещании штаба 17 декабря 1944 г. — Поэтому пора признать: народы Европы очень отличаются друг от друга в духовном и физическом отношении… Мозаика многих возможностей. Но мы не можем отказаться ни от единого камешка в этой мозаике. Если произносится слово „Европа“, подразумеваются они все… Нынешнюю войну за Европу, — продолжал деятель оперативного штаба, — должна сопровождать новая идея. В войнах, которые ведутся за решение идеологических вопросов, всегда побеждают более сильные идеи. В этом заключается духовное поручение рейху»¹³⁷. Вновь затрагивая проблему смысла войны, теперь уже на политическом уровне, Прокш сказал: «Пришла пора Германии определить свою позицию по отношению к народам Европы. Целью является единство многообразия… свобода пародов в единстве континента»¹³⁸. То же самое, только в иных условиях, утверждали Розенберг и Дайц в первой половине 1930;х гг. Именно на таком фундаменте строилась розенберговская идея пакта четырех, выдвинутая еще до прихода Гитлера к власти.

По понятным причинам особое внимание в оперативном штабе уделяли Восточной Европе. В отличие от западной части континента, которую, как теперь считали, нужно просто вновь вернуть Европе, на Востоке задача состоит в том, чтобы не только возвратить Европе хотя бы отдельные его фрагменты, но и преобразовать их перед включением в систему «нового порядка». Достичь же этого можно лишь при условии соблюдения строго сформулированной концепции «новой восточной политики», основу которой составлял все тот же принцип «уважения к человеку».

В письме редактору журнала «Диакцион» М. Видеман от 13 сентября 1944 г. руководитель главной рабочей группы «Украина» признавался: «Как и прежде, я убежден, что мы на Востоке политически провинились и что будущая восточная политика рейха может строиться только на основе уважения к человеку»¹³⁹. Правда, в данном случае уважение к человеку должно обязательно сочетаться со «здоровым признанием качественных пределов», отделяющих «людей Востока» от «людей Запада». Задача национал-социализма заключалась, по утверждению Прокша, не в том, чтобы «сеять ненависть, а чтобы убрать из душ мусор и заботиться о новых народах», «улучшить характер» восточноевропейских народов, ибо именно с ними, и ни с кем иным, придется заниматься строительством «новой Европы»¹⁴⁰.

В качестве главных программных требований к перестройке восточного пространства Прокш называл предоставление большей инициативы проживающим там народам и их новую социальную организацию на основе уважения к человеку, а также воссоздание единства этнических и госу дарственных границ, чем нацисты пренебрегали на протяжении всех военных лет. Несколько по-иному выглядела теперь и миссия национал-социализма в Восточной Европе. «Мы… должны вести себя, — подчеркивал Прокш, — как советники… я хотел бы почти сказать, как садовники, которые необычайно твердой рукой должны очень хорошо пропалывать разрастающийся сорняк, но вместе с тем в качестве главного поручения и главной задачи должны заниматься воспитанием людей в смысле их… Божественного идеала»¹⁴¹. Так в оперативном штабе Розенберга вплотную подошли к вопросу о месте и роли Германии в «новом европейском порядке».

Проблема эта всегда находилась в фокусе внимания нацизма. Однако теперь, когда война уже была, по существу, проиграна, вынужденно обратились к духовным мотивациям германского лидерства на континенте, к таким понятиям, как «дух» и «душа», которые невозможно понять формально-логическим путем и интерпретация которых давалась в философских сочинениях Розенберга. А именно, по его утверждениям, «раса, душа и дух — это одно и то же, лишь рассматриваемое с разных сторон»¹⁴². Каждая раса имеет свою душу, каждая душа — свою расу, внутреннюю и внешнюю архитектонику, свою особую форму проявления и свой образ жизни; каждая раса имеет, наконец, определенный высший идеал. Смешение народных идеалов, духовных ценностей и образов жизни пи в коем случае не допустимо, ибо в противном случае наступят всеобщий хаос и вселенская катастрофа. В пробуждении рас, их очищении от всего чуждого нацисты видели смысл или, пользуясь терминологией Розенберга, миф XX столетия.

Весь этот джентльменский набор нацистского расового учения вспоминается, когда изучаешь ход мыслей сотрудников оперативного штаба о германской миссии в Европе. Немецкий народ они наделяли особыми духовными качествами и уникальным предназначением — «нести ответственность за духовное наследие в мире», быть «доверенными будущего»¹⁴³. Справиться с такой колоссальной задачей способен лишь народ, занятый поисками истины, для которого решающим является не «цель и связанный с ней мимолетный эффект», а «нечто большее, чем просто жить». Адекватную этой задаче формулировку Прокш нашел в старой немецкой поговорке «быть большим, чем казаться». В ней, содержащей якобы высшие духовные ценности немцев, он видел внутреннее оправдание войны. Следуя за истиной, немецкий народ повсюду в мире будет сеять семена добра, счастья, уважения к человеку. Подобно лекарю, он исцелит мир от всех болезней прошлого^1,14.

Резюмируя вышесказанное, еще раз подчеркнем, что в теоретических исканиях деятелей оперативного штаба можно заметить неожиданное, на первый взгляд, возвращение к истокам «Мифа XX столетия», и в этом смысле вполне допустимо говорить о своеобразном круге эволюции национал-социалистического мировоззрения в его розенберговском толковании. В силу вынужденных обстоятельств отказавшись от претензий на завоевание великого жизненного пространства, нацисты в конце войны вновь обратились к духовным поискам иррационально-мистического толка 1920;х гг. Круг замкнулся.

За фасадом гипертрофированных представлений о глобальной миссии предварительно иацифицироваииого немецкого народа скрывались не менее фантастические надежды, что в самый последний момент еще можно что-то изменить, что войну можно закончить, не допустив поражения рейха и продвижения Советской армии в Центральную Европу. Составленный на основе европейской концепции «Европейский план» был ориентирован исключительно против СССР, в котором видели гигантскую опасность, нависшую над континентом.

Вопрос о путях выхода из создавшейся для рейха чрезвычайной ситуации специально рассматривался в докладе Р. Прокша «Преобразование германской политики в отношении Украины», прочитанном на совещании руководящих сотрудников оперативного штаба 16−17 декабря 1944 г. в Ратиборе. По времени доклад совпал с началом Арденнской наступательной операции вермахта на Западном фронте, чем в значительной степени и объясняется столь оптимистичное его название. Заявленная в докладе тема анализировалась с позиций европейской концепции оперативного штаба Розенберга.

Исходя из основных положений этой концепции, в первую очередь из идеи, ориентирующей на временный отказ от захвата великого жизненного пространства, Прокш пришел к заключению, что «желание присоединить к Европе Россию с ее территорией от Ленинграда до Владивостока является утопией и вряд ли станет действительностью когда-нибудь в будущем»¹⁴⁵. Поскольку речь идет о стране с громадными материальными и людскими ресурсами, после войны она в любой момент может выйти из концерта мировых держав и пойти своим собственным путем. В возникающей вследствие этого ситуации неопределенности кроется постоянная угроза для Европы, причем независимо от правящего в «новой России» политического режима — большевистского ли или, скажем, власовского, «более национального» оттенка — в любом случае от СССР будет постоянно исходить политическая опасность¹⁴⁶.

В целях нейтрализации будущей «советской опасности» Прокш рекомендовал еще до окончания войны вновь завоевать и «европеизировать» Украину, определив ей роль фильтра между Советским Союзом и центрально-европейским пространством. Решить такую задачу возможно только путем преодоления кризиса доверия украинского народа к германской политике, для чего следует, по его мнению, отказаться от представления о славянских народах как об объекте колониальной эксплуатации и перестроить отношения между Германией и Украиной на основе «высокого уважения к человеку».

Конкретные предложения Прокша сводились к тому, чтобы без промедления приступить к пропаганде «Европейского плана» среди украинцев, угнанных в рейх на принудительные работы; публично заявить об отказе от методов оккупационной политики, применявшихся на Украине Э. Кохом; признать «украинскую самостоятельность в сообществе новой Европы»; незамедлительно очертить линию западной границы Украины и т. п. Розенберговский сотрудник ратовал за то, чтобы одновременно с повторным вступлением на Украину немецких войск, а еще лучше «уже сейчас» провозгласить на немецкой, чешской либо словацкой территории «новый украинский совет», то есть что-то вроде марионеточного правительства, которое обратилось бык Германии с просьбой о протекторате над Украиной, понимаемом как государственная форма перехода к самостоятельности. Только такое развитие событий, по утверждению Прокша, способно спасти Европу, успешно завершить эксперимент по «европеизации» Украины, а затем и по преобразованию всей Восточной Европы. Только такой процесс обеспечит континенту «новое европейское будущее»¹⁴⁷.

Несмотря на свои внешние отличия от дайцевской концепции европейского социализма, европейская концепция оперативного штаба Розенберга находилась с ней в самой тесной генетической близости. И та, и другая покоились на одной и той же иррационально-натуралистической методологии, на общих этических принципах, на рассмотрении Европы в качестве изначально существующей целостности, на том, наконец, внимании, которое в умозрительных построениях Дайца и Прокша отводилось европейской идее. И проекты Дайца, и «Европейский план» оперативного штаба отчетливо выделялись своей ортодоксальной ориентацией и как таковые объективно противостояли риббентроповским планам европейской конфедерации, имевшим ярко выраженный прагматический характер. В конце войны в отношениях между «империями» Розенберга, Риббентропа, Геббельса, Гиммлера и некоторых других нацистских фюреров по-прежнему действовали тенденции как к отталкиванию, так и к притяжению. Интегрирующим фактором в системе оставался Гитлер.