Истоки и развитие уголовно-исполнительного законодательства в период до начала XIX века

В российской истории первые правовые акты относятся к X в., когда были заключены договоры России и Византии (911, 944 и 971 гг.). Среди прочего договоры 911 и 944 гг. предусматривали ответственность за совершение грабежа и кражи. При этом в соответствии со ст. 5 Договора 911 г. допускалось лишение жизни лица, «пойманного на воровстве и захотевшего сопротивляться», а в ст. 5 Договора 944 г. указывалось, что «ежели русин украдет что-нибудь у грека или грек у русина, да будет строго наказан по закону русскому и греческому; да возвратит украденную вещь и заплатит цену ее вдвое».

Однако в договорах нормы уголовного права были не основными. Этого не скажешь о таком известном законе Древнерусского государства, как Русская Правда, где содержался ряд составов преступлений («обид») и наказаний за их совершение, в том числе: 1) штраф (самое употребляемое наказание) в виде «виры», «головничества» — за убийство, «полувиры» — за нанесение увечий, вреда здоровью, «продажи» — за имущественные преступления и некоторые преступления против личности; 2) «поток и разграбление» (самое суровое наказание) — назначалось всего в трех случаях: за убийство в разбое, поджог и конокрадство; в литературе по-разному трактуется содержание этого наказания. Сомнений не вызывает лишь вторая часть наказания — «разграбление», означавшее конфискацию имущества виновного, причем его жена и дети могли быть обращены в холопство. Что касается «потока», то наиболее распространенными являются гипотезы о лишении жизни, изгнании, продаже в холопство; 3) кровная месть — это наказание прямо не называется, но вытекает из ряда норм Русской Правды.

Смертной казни в Русской Правде нет, равно как и телесных наказаний, хотя на практике они скорее всего имели место.

Однако для нас здесь важно подчеркнуть, что древнерусские законы не содержали норм, регулировавших исполнение уголовных наказаний, что можно объяснить еще недостаточным уровнем развития государственно-правовых отношений. И такое положение (отсутствие уголовно-исполнительных норм) существовало довольно долго.

Что касается уголовного права, то оно продолжало совершенствоваться.

Так, в Судебнике 1497 г. (далее рассматриваются наиболее значимые правовые акты) смертная казнь предусматривалась за «лихие дела», т. е. тяжкие преступления (вторичную «татьбу» (кражу), разбой, «душегубство», поджог). Наказания в виде лишения свободы этот Судебник не содержит.

Судебник 1550 г. во многом схож с предыдущим актом. Вместе с тем имеются существенные новеллы. Среди них прежде всего следует назвать введение нового вида наказания — тюремного заключения («кинути в тюрму», «отсылати в тюрму»), которое с тех пор будет непрерывно развиваться и займет ведущее место в системе наказаний. Тюремное заключение стало той формой наказания, которое позволяло усилить ответственность за совершение общественно опасных деяний пропорционально повышению их тяжести.

Примечательно, что по частоте использования лишения свободы в сравнении с другими наказаниями Судебник 1550 г. мало отличается от УК РФ 1996 г. Наказание в виде тюремного заключения встречается в 21 статье Судебника (из 100), что составляет 21%. Если вычесть статьи, где отсутствуют санкции вообще, то цифра составит 41%, что свидетельствует о достаточно широком применении этого вида наказания. Для сравнения: торговая казнь предусмотрена в 16 статьях, смертная казнь — в 5, битье кнутом — в 4, штраф («пеня») — в 5, неопределенное наказание («что государь укажет») — в 1 статье. Наказание в виде тюремного заключения в Судебнике в большинстве случаев не имеет определенных сроков («до смерти», «покуда порука по нем будет», «до царева государева указу»). Тюремное заключение обычно сопрягается (причем отнюдь не в качестве основного) с другими наказаниями — телесными (болезненными).

О реализации наказания в виде тюремного заключения в XVI в. можно судить лишь по отдельным свидетельствам современников. Обобщая их, известный российский ученый И. Я. Фойницкий отмечал, что тюрьмы «были лишь мерою физического захвата личности, применявшейся обыкновенно не для наказания, а до наказания. Применяясь как наказание, тюрьма означала мучительные телесные страдания, сопровождалась наложением оков, кандалов, приковыванием к стене и отбывалась в помещениях, наименее удобных для жизни, в сырых подвалах, погребах и т. п.». Указывалось также, что о заботах санитарных не было и речи, «тюремные сидельцы размещались в лучшем случае на соломе, которая оставалась до полного гниения. Для больных не было особых помещений, они умирали тут же, и трупы их продолжали лежать неубранными долгое время. Лишь изредка государство давало тюремным сидельцам продовольствие, весьма скудное, которое приходилось пополнять собственными средствами и подаяниями частной благотворительности».

При таких условиях тюрьмы были рассадниками эпидемиологических болезней. Теснота в тюрьмах была ужасная. В то же время каждый заключаемый в тюрьму ставился в зависимость от своих товарищей по наказанию, которые нередко взимали с новичков разные сборы, например так называемое влазное. Случаи занятия тюремных сидельцев трудом были исключительными, и режим заключения оставался всецело принудительным, рассчитанным на предупреждение побега. Совершенно не было и мысли о помощи государства наказанному по его освобождении из тюрьмы.

Важнейшее значение в истории уголовно-исполнительного права (равно как и других отраслей права) занимает Соборное уложение 1649 г. В этом акте значительно увеличено число составов преступлений, расширен перечень наказаний, впервые в систематизированном правовом акте появляются уголовно-исполнительные нормы. В частности, помимо традиционных преступлений против государства и личности закрепляется целый блок преступлений против религии, появляются воинские преступления, преступления против семьи, а также против чести и достоинства. Уложением вводится, в дополнение к существовавшим, наказание в виде ссылки, а также членовредительные телесные наказания.

Впервые законодатель формулирует цели наказания — «чтоб на то глядя, другим неповадно было». Жестокость наказаний приобретает небывало высокий уровень, в частности смертная казнь исполняется квалифицированным способом (четвертованием, сожжением, залитием горла металлом и др.). Эта мера наказания назначается за большую часть преступлений.

Следует заметить, что государство весьма жестко и решительно относится к разбоям и кражам — преступник не получает никакой пощады, причем это касается и расследования дел, где предусматривается активное использование пыток. Так, ст. 9 гл. XXI гласила: «А приведут татя, а доведут на него татьбу, и того татя пытать и в иных татьбах и в убийстве, да будет с пытки в иных татьбах и в убийстве не повинится, а скажет, что он крал впервые, а убийства не учинил, и того татя за первую татьбу бить кнутом, и отрезать ему левое ухо, и посадить его в тюрму на два года, а животы его отдать исцом в выть, и ис тюрмы выимая его, посылать в кайдалах работать на всякие изделья, где государь укажет…». Еще более суровое наказание ждало «татя» при второй краже. При третьей краже полагалась смертная казнь. Жестко карались также преступления против власти и религии, где преобладала смертная казнь.

Главными способами казни были повешение (за разбой) и отсечение головы (за измену). Соборное уложение знает еще сожжение (за богохульство), залитие горла металлом (за фальшивомонетничество) и закапывание в землю женщин (за убийство мужей). Как правило, в других случаях способ казни не указывается. На практике применялись и другие формы из разряда простой (расстрел, отравление) и квалифицированной смертной казни (колесование, рассечение на части, перетирание тонкими веревками, посажение на кол, распятие на кресте). Предусматривается и смертная казнь с предварительной пыткой. Эти обстоятельства, с учетом того, что наказание в виде смертной казни преобладало, дало основание дореволюционному историку С. Н. Викторскому назвать время правления «тишайшего» царя Алексея Михайловича (как иногда о нем отзываются в литературе) «мрачным и ужасным». Однако репрессивность Соборного уложения 1649 г. является обычной для средневековой уголовной политики.

В то время при исполнении смертной казни стало входить в практику чтение «сказок», т. е. публичное объявление приговора, как правило, это касалось тех, кто совершал преступления против государства. Так, в 1634 г. воеводе Шеину, а также его соучастникам Измайлову и сыну последнего Василию был вынесен смертный приговор. 28 апреля их вывели перед зданием Приказа сыскных дел. Приказной чиновник (дьяк) «сказывал» им про «воровство и измену» в присутствии особо назначенных для этого лиц — двух бояр, одного окольничего и еще одного дьяка. Затем осужденных в сопровождении указанных лиц повели на место казни. Непосредственно у плахи уже другой дьяк зачитывал «измену по списку» — мотивированный приговор в виде смертной казни. После этого «того же часу отсекли им всем трем головы». Если смертная казнь совершалась путем повешения, то родственникам казненного без специального разрешения верховной власти тела для погребения не выдавались.

Очень часто в Соборном уложении встречаются телесные наказания, которые применялись столь широко, что они не воспринимались населением как позорящие или лишающие чести. Никакое положение в обществе не спасало от этих наказаний — им подвергались представители всех сословий. Предусматривались как членовредительные телесные наказания (отсечение руки, ноги, урезание носа, уха, губы, вырывание глаза, ноздрей), так и болезненные (сечение кнутом или батогами). Помимо Уложения, членовредительные наказания предусматривались и отдельными нормативными актами. Так, Указ от 18 сентября 1661 г. содержал целую систему изувечивающих наказаний за фальшивомонетничество (отсечение левой руки и обеих ног), приготовление к этому преступлению наказывалось отсечением левой руки и левой ноги, за распространение, сбыт фальшивых денег предусматривалось наказание в виде отсечения левой руки и т. д.

Нужно также иметь в виду, что применение телесных наказаний практиковалось значительно шире, чем отмечено в законодательстве.

Например, об отрезании языка в Соборном уложении не упоминается, однако в XVII в. это наказание применялось за религиозные преступления и за «неистовые речи». В связи с этим известный историк Г. К. Котошихин отмечал, что «за царское бесчестье или иные какие поносные слова, бив кнутом, вырезают язык» (последний раз отрезание языка было применено в царствование Елизаветы Петровны в 1743 г.). Обычно оно сопровождалось ссылкой, а для политических преступников — наказанием кнутом. Кнут и батоги применялись обычно за непристойные слова о верховной власти при наличии смягчающих обстоятельств (например, «спьяна»). По этому поводу в 1683 г. был издан указ, где предписывалось: «Буде в городах жители и прихожие люди учнут непристойные к мимошедшему смутному времени приличные слова говорить, и по розыску объявится в малых винах, тех бить кнутом или батогом». Следует заметить, что битье кнутом было необычайно тяжелым телесным наказанием и, в отличие от иных архаических наказаний, оно долго не отменялось и применялось практически до середины XIX в., вписав в целом печальную страницу в историю наказаний в России.

В Соборном уложении 1649 г. тюремное заключение, в отличие от Судебника 1550 г., по частоте установления уступает смертной казни, оно предусмотрено более чем в 60 статьях Уложения. Другое различие, демонстрирующее последовательно-поступательный ход развития российского права, заключается в том, что тюремное заключение в Соборном уложении в абсолютном большинстве случаев имеет конкретные сроки, причем фиксированные — от трех дней до четырех лет.

Тюремное заключение в Соборном уложении уже однозначно воспринимается именно как наказание, а не мера предварительного заключения. В связи с этим следует отметить то обстоятельство, что в правовом сознании российского общества того времени, несмотря на усиление жестокости наказаний, появляется мысль о необходимости нравственного очищения преступников, что выражается в тех нормах Уложения, где речь идет о покаянии. Так, согласно ст. 34 гл. XXI «которые тати и разбойники доведутся казнити смертью, и их для покаяния посадить в тюрме в избу на шесть недель, и как им отойдут урочные дни, и таких татей и разбойников казнити». Под «избой», очевидно, нужно понимать специальное помещение в тюремном хозяйстве. Эта норма дала толчок для закрепления в более поздний период в российском законодательстве института участия церкви в исправлении преступников, который уже в советский период трансформируется в сугубо государственный институт.

Соборное уложение не содержало каких-либо норм, регулировавших правовое положение «вкинутых» в тюрьмы. Как отмечал русский правовед Н. Д. Сергеевский, государство в минимальной степени заботилось о внутреннем порядке тюремной жизни. Он писал, что «мы нигде не находим ни малейших следов, например, организации тюремного продовольственного хозяйства; наоборот, и кормовые деньги, и подаяния… выдаются самим тюремным сидельцам на руки; мы не находим, далее, никакого установленного законом порядка в образе жизни арестантов, ни вообще какого бы то ни было тюремного режима, за исключением немногих запретительных определений, касающихся спиртных напитков, опасных орудий, вроде топоров, пил, ножей и т. д. Арестанты внутри стен тюрьмы представлены были самим себе; правительство принимало меры лишь против их „утечки“». Что касается труда заключенных, то, по утверждению Н. Д. Сергеевского, в то время они занимались в тюрьме работами на продажу по своему усмотрению и заводили ремесла, кто был к тому способен, для чего им не возбранялось даже выходить из тюрьмы для покупки материалов. Однако нормативных предписаний трудоиспользования осужденных, содержащихся в местах лишения свободы, пока еще не было. Хотя, как видно из работы Н. Д. Сергеевского, на практике, очевидно, государство пыталось, пусть и примитивно, но все же регулировать этот вопрос.

Что касается управления местами лишения свободы, то и этот вопрос впервые находит отражение в Соборном уложении 1649 г. Так, в ст. 101 гл. XXI говорится о том, что «в городах тюрмы ведают губные старосты и губным старостам доведется тюрмы и тюремных сидельцев осматривати почасту, чтобы тюрмы были крепки, и у тюремных бы сидельцев в тюрмах ничего не было, чем им из тюрмы вырезатися». В этой же статье называется и причина такого нормативного указания, а именно: «в городах ис тюрем воры уходят губных старост небрежением и недосмотром и за то на губных старостах исцом выти перед губными целовальники вдвое правити». Эту норму можно, очевидно, считать истоком развития института режима отбывания наказания в уголовно-исполнительном праве России. Данное обстоятельство необходимо особо подчеркнуть еще и потому, что указанная норма заложена именно в Уложении — систематизированном правовом акте, принятом при достаточно широком участии представителей различных слоев населения на Земском соборе и, следовательно, в максимально возможной (для того времени) степени отвечавшем общественному правовому сознанию.

В соответствии со ст. 94 гл. XXI Уложения тюрьмы в Москве предписывалось строить «государственной казною», а всем этим делом должен был заправлять Разбойный приказ. Судя по ст. 97 гл. XXI, где указывается «в городах тюрмы строить», эта обязанность возлагалась, очевидно, на местные власти (воевод и наместников).

Ряд правовых норм того времени, имевших уголовно-исполнительный характер, содержался помимо Соборного уложения в других правовых документах, развивая соответствующие положения Уложения. В частности, в Памяти губному старосте 1663 г. указывалось, что в его обязанности входит ремонт тюремных зданий и строительство новых тюрем. А согласно Актам о выборах в тюремные сторожа и поручным записям 1671 г., тюремный сторож должен был «тюремных сидельцев никакими мерами не выпущать, и в мир ходя (за сбором подаяний. —.

Примеч. авт.) их не отпускать, и за город их не выводить, и воровать им не давать, и в тюрме им зернью и карты играть и топоров, и ножей, и пил, и костей, и веревок держать не дати ж, и к тюрме никого не припущать, и на кабак тюремных сидельцев не водить и пить не давать… будучи в сторожах, воровством никаким не воровать, зернью и карты не играть, и корчмы не держать… и самому пьяно не напиватца".

Согласно Указу 1687 г., из московских приказов по письмам воевод о плохом материальном положении тюрем на места направлялись подьячие с целью проверки тюрем. Они должны были, если тюрьмы действительно нуждались в ремонте или требовалось строительство новых тюремных заведений, определять соответствующие расходы и доносить результаты в приказ, где и принималось соответствующее решение.

Как видно, в XVII в. Московское государство уже имело специальный аппарат по исполнению тюремного заключения, что свидетельствует о придании большего, чем раньше, значения этому виду наказания. Вместе с тем уголовно-исполнительный аппарат лишь начинал формироваться; так, в Соборном уложении соответствующих норм немного, и эти вопросы получают более подробное регулирование в иных документах, издание которых диктовалось потребностями практики в регламентации деятельности тюрем.

Характеризуя данный период развития института лишения свободы как вида уголовного наказания, русский правовед И. Я. Фойницкий отмечал, что тюрьмы строились постоянными и временными, они были каменными, земляными и обыкновенными (т.е. деревянные срубы с тынами). Устраивались тюрьмы при приказах, монастырях и в иных местах, даже в частных жилищах.

При этом по-прежнему принималось во внимание прежде всего предупреждение побегов. Та же цель определяла систему управления и внутренний быт тюрем. Как и раньше, теснота в тюрьмах была большая. Так, в построенной в 1654 г. устюжской тюрьме на каждого сидельца приходилось пространства немногим более 3 квадратных аршинов, не исключая даже печей (1 аршин = 0,71 м). Правительство не заботилось ни об одежде, ни о пище сидельцев, которые продовольствовались за счет общественной благотворительности. Далее отмечалось, что внутри тюрем образовывалось нечто вроде общин, вырабатывавших свой образ жизни (по всей видимости, именно с этого периода берет начало формирование субкультуры осужденных, находящихся в местах лишения свободы, которая сегодня выражается в наличии в исправительных учреждениях так называемых паханов, смотрящих, общака и т. д.).

В целом же во второй половине XVII в. лишение свободы еще не играло существенной роли в карательной политике государства, по-прежнему предпочитавшего смертную казнь и телесные наказания, хотя, подчеркнем еще раз, тюремное заключение находит свое дальнейшее правовое развитие и сфера его применения постепенно расширяется. Кроме того, в Соборном уложении впервые в российском праве предусматривается наказание в виде ссылки, которое, постепенно развиваясь, на несколько грядущих веков станет характерным для уголовной политики России. Включение ссылки как меры наказания в нормативный акт свидетельствует о том, что она на практике уже применялась и, как видно из литературы, очень давно, хотя, видимо, и нечасто.

В Уложении ссылка закреплена в 11 статьях, и пока она еще не соединена с тюремным заключением — это произойдет позже. Так, согласно ст. 129 гл. X полагалось «сослати в украинные городы в службу» подьячих, которые во второй раз будут уличены в корысти за счет того, что «не запишут в книгу судного дела». В соответствии со ст. 9—11, 16 гл. XXI ссылались воры, мошенники и разбойники — после отбытия срочного тюремного заключения. Наказание ссылкой предварительно сопровождалось, как правило, телесными наказаниями — битьем кнутом, а в случае преступлений против государства («скопа»), кроме того, вырыванием ноздрей и урезанием носа.

Следует отметить еще одно чрезвычайно важное положение, закрепленное в Соборном уложении 1649 г. Речь идет о норме, предусматривающей принудительные работы (ст. 9 гл. XXI). Причем преступники посылались на работы в «кайдалах». Согласно этой же норме, после тюремного заключения преступники ссылались в «украинные города, где государь укажет». Здесь речь пока не идет о каторге — она появится позже. Важно подчеркнуть также, что уже с середины XVII в. в государственной уголовно-исполнительной политике начинают проглядываться фискальные цели, преследующие эксплуатацию труда заключенных преступников для своих нужд.

Еще одна особенность рассматриваемого периода заключалась в том, что государство стало целенаправленно заниматься предупреждением преступности. К числу таких мер следует отнести клеймение осужденных преступников, что можно, очевидно, расценивать как прообраз будущего учета преступников. Клеймение преступников упоминается в нескольких правовых актах. Так, Указ от 19 мая 1637 г. предусматривал выжигание на правой щеке разбойника буквы «Р», на лбу — буквы «3» и на правой щеке — буквы «Б». Для татей было иное клеймение — «Т» и «А» соответственно на правой щеке и лбу. В 1691 г. следовало клеймить тех, кому смертная казнь заменялась ссылкой — буква «В» на лбу. В актах прямо говорилось, что это необходимо для опознания преступников. Об этом же идет речь в ст. 19 гл. XXI Соборного уложения — в том смысле, что если где-либо появятся люди с отрезанными ушами, то необходимо сразу сообщить властям (отрезание ушей предусматривалось за кражу, а также за разбой). После такого клеймения преступники подвергались телесным наказаниям и направлялись в тюрьму или ссылку. К профилактической деятельности во второй половине XVII в. стала подключаться и церковь. Так, 16 августа 1655 г. Никон издал указ, предписывавший Разбойному приказу послать грамоты во все города, «которые ведомы в приказе», чтобы воеводы, приказные люди, губные старосты приказали глашатаям распространить вокруг призыв, чтоб разбойники приходили с повинной. В отношении тех, кто явится, следовало их «вины» записать в книгу и освободить; не пришедших ждала смертная казнь. Помимо этого, для выявления преступников (прежде всего «татей, разбойников, убойц») в общинах выбирались сотники, пятидесятники и десятские. Так, по приказу сыщиков шуйские люди в 1620 г. выбирали указанных лиц «для татиных и разбойных дел и всяких воров сыску».

XVIII в. с точки зрения развития уголовного и уголовно-исполнительного законодательства выглядит достаточно противоречиво. Во-первых, в течение века произошло коренное изменение карательной политики Российского государства. Если в первой четверти XVIII в. наблюдается пик жестокости уголовных наказаний, то с середины столетия происходит снижение жесткости уголовной политики, предполагающей минимальное применение смертной казни. Во-вторых, несмотря на бурную реформаторскую деятельность Петра I и просвещенность Екатерины II, за все столетие так и не было создано правового акта, регулирующего уголовно-правовые и уголовно-исполнительные аспекты, равного по глубине и масштабу Соборному уложению.

Вместе с тем в рассматриваемый период появился Артикул воинский 1715 г. — первый в правовой истории России кодифицированный уголовный закон, который дал начало целенаправленному развитию уголовного права в нашей стране как отдельной отрасли законодательства. Однако если брать глубину разработки отдельных уголовноправовых институтов и составов преступлений, то Артикул по многим позициям уступал Уложению, к тому же он распространялся на военных. В результате, как и раньше, многие уголовно-правовые и уголовно-исполнительные вопросы решались посредством указного права.

Характерной чертой Артикула воинского являются ярко выраженные устрашительные цели наказания, которые в первой четверти XVIII в. приобретают наивысшую степень жестокости за всю историю российского права. Так, смертная казнь предусмотрена безусловно в 74 артикулах и в 27 — альтернативно. При этом ее исполнение, как и по Соборному уложению, носило квалифицированные виды (четвертование, колесование, залитие горла металлом, сожжение, повешение, отсечение головы, а также путем «разстреляния»).

Широкое применение имели телесные наказания: как болезненные (битье кнутом — наиболее часто используемое тогда телесное наказание, битье шпицрутенами, заковывание в железа), так и членовредительные (отсечение руки, пальцев, носа, ушей, клеймение). Осужденные преступники стали активно использоваться в фискальных целях, т. е. в решении экономических задач за счет их дешевого труда. Применялись также позорящие наказания: удар по щеке, раздевание женщин донага, а также ошельмование, т. е. лишение всех прав состояния, объявление преступника вне закона.

Так, «гоняние шпицрутенами» (толстыми прутьями) предусматривалось за «легкомысленное» богохуление, засыпание в карауле, учинение драки (арт. 6, 41, 141) и др. За симуляцию с целью уклонения от службы полагалось «ноздри распороть» (с последующей отправкой на каторгу — арт. 63). Удивительно суровое наказание предусматривалось тому, «кто с сердцов и злости кого ударит или иным чем ударит и побьет» — «оный мог руки своея лишитца». Уши и нос могли быть отрезаны в случае совершения кражи «из помету или палубов, в поле или походе» (арт. 188). Если воровал «младенец», то «дабы заранее от сего отучить», он должен был быть «от родителей своих лозами наказан» (арт. 195).

Вместе с тем встречаются и сочетания различных видов телесных наказаний: «если кто в воровстве пойман будет, а число краденого более двадцати рублев не превозыдет, то надлежит вора впервые шестью сквозь полк прогнать шпицрутен, вдругорядь двенадцатью, а в третие, отрезав нос и уши, сослать на каторгу, а украденое всегда от него отобрать» (арт. 189). Артикул дополнил существовавшие изувечивающие наказания новыми: прожжением языка раскаленным железом за богохульство, прибитием гвоздем или ножом руки к висилице — за драку с оружием в руках. Вместе с тем, судя по историческим источникам, многие жестокие наказания на практике не применялись.

Что касается лишения свободы, то в Артикуле воинском 1715 г. оно встречается всего в 17 статьях (артикулах) и имеет различные формы, а именно: заключение «в железах», «посажение в железа» (арт. 1, 9, 38, 48); сослание на каторгу, сослание на галеру (арт. 63, 65,149,167,196); тюремное заключение (арт. 149, 151, 154, 158, 176); арест у профоса, т. е. у палача (арт. 11); «заключение» без дополнительных пояснений (арт. 151, 181). В большинстве случаев наказание, связанное с лишением свободы (в отмеченных выше формах), не имело определенных сроков. Исключение составляли несколько артикулов. Согласно арт. 10 за отсутствие в третий раз на молитве без уважительной причины рядовой мог быть наказан «заключением в железа» сроком на одни сутки, по арт. 151 за оскорбление офицером офицера полагалось «заключение» на полгода. В соответствии с арт. 167 преступник мог быть послан на каторгу «вечно». Во всех других артикулах, где речь идет о лишении свободы, сроки не указывались.

Артикул воинский совершенно не затрагивал вопросов управления местами лишения свободы, порядка и условий отбывания тюремного заключения. Что же касается материального состояния тюрем, то оно оставалось таким же, как и в допетровскую эпоху. Во всяком случае, слово «тюрьма» уже достаточно прочно вошло в оборот. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что оно применялось и в обыденных ситуациях. Для примера можно привести письмо самого Петра I своей супруге Екатерине из Карлсбада, в котором он пишет, что «место здешнее так весело, что мочно тюрьмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что солнца почитай не видеть». Ведением тюрьмами на местах занимались губернаторы и воеводы. В центре эти функции перешли к Полицмейстерской канцелярии. При канцелярии со временем была учреждена своя тюрьма со штатом надзирателей. Там же при полиции состоял палач. Главная полицмейстерская канцелярия требовала от полиции других городов среди прочего данные о содержании колодников, утверждала приговоры к смертной казни и ссылке. Позже, к концу 1737 г., полицмейстерские конторы появились в 25 наиболее крупных городах.

Особо следует отметить наказание в виде «сослания на каторгу». Прежде всего отметим, что в Артикуле воинском эта форма лишения свободы достаточно четко разграничивалась с тюремным заключением. Сама же ссылка и ее исполнение в отношении конкретных лиц регулировалась большим количеством указов; кроме того, различные вопросы ее организации нашли свое отражение в переписке Петра I с различными должностными лицами. При этом основное внимание уделялось труду каторжников, использование которого в решении государственных хозяйственных задач еще более расширилось, оставив на заднем плане все другие цели наказания.

Так, в письме к князю Ромодановскому в 1703 г. Петр I писал: «Ныне же зело нужда есть, дабы несколько тысяч воров (а именно есть ли возможно 2000 человек) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по первому пути и которые посланы в Сибирь, а ныне еще в Вологде». А еще раньше, Петр I предписывает «завести в Тобольску кирпичные великие заводы и в тех ссыльными и иными людьми делать кирпич, чтоб повсюду наделать самое многое число». В Указе 1704 г. Петр I предписывал: «Тех, которые по законам достойны смерти, бить кнутом и, запятнав новыми пятнами, послать в вечную каторгу; а которые довелись наказанья в дальней ссылке, тех без наказанья ссылать на каторгу же на десять лет». Таким образом, как подчеркивает И. Я. Фойницкий, в первой половине XVIII в. каторга была не только и даже не столько уголовным наказанием, сколько местом нужного правительству принудительного труда. Такое положение сложилось не вдруг, не неожиданно — оно было продолжением той политики, которая велась московским правительством и ранее, но Петр I придал этому процессу сильное ускорение. Его проекты преобразований в России предполагали строительство множества объектов различного характера: жилых зданий, крепостей, портов, заводов, разработки минеральных ископаемых, проведения других крупных, в государственном масштабе работ. Для их осуществления требовалось огромное количество рабочих рук, острая нехватка в которых подталкивала государство ко все более широкой эксплуатации труда осужденных преступников.

После Петровской эпохи наиболее заметные изменения происходят при Екатерине II. При этом речь идет не о законодательстве, а об истоках научного осмысления проблем преступлений и наказания. Пример подала сама императрица. Так, в 1767 г. она публикует свой известный «Наказ комиссии о составлении проекта нового уложения» (здесь во многом буквально воспроизводятся мысли из трудов Монтескье, Беккариа, что, однако, не умаляет достоинств «Наказа»), который хотя и не имел прямого юридического действия, однако оказал определяющее воздействие на дальнейшее развитие российского уголовного и уголовно-исполнительного законодательства. В нем Екатерина II, в частности, писала: «Когда тюрьма не столько будет страшна, сиречь, когда жалость и человеколюбие войдут в самые темницы и проникнут в сердца судебных служителей, тогда законы могут довольствоваться знаками, чтоб определить взять кого под стражу… содержание под стражей должно длиться сколь возможно меньше, и быть снисходительно, сколь можно».

В «Наказе» впервые сформулирована другая, помимо уже известных возмездия и устрашения, цель наказания, а именно — охранение общества от преступлений. То есть он более рассчитывает на предупредительные меры, чем на карательные. Заслуживает также внимания мысль об эффективности длительного тюремного заключения, имея в виду предупредительные цели, здесь же указывается, что лишение свободы должно сопровождаться трудом (принудительным).

Следует заметить, что в те годы (вторая половина XVIII в.) в местах лишения свободы осужденные по-прежнему содержались в очень плохих условиях, «колодники», «тюремные сидельцы» выводились за прошением подаяния — вопреки официальным запретам. Екатерина II, желая и в Россию привнести передовой тюремный опыт, пришла к мысли о необходимости создания соответствующего нормативного документа — Устава о тюрьмах (в литературе его называют также Положением о тюрьмах). Проект этого документа был составлен в 1787 г. И. Я. Фойницкий указывает, что он был написан императрицей под влиянием передовых пенитенциарных идей собственноручно.

В проекте Устава учтен (позаимствован) опыт организации тюрем в европейских странах. Предусматривалось, в частности, раздельное содержание преступников в зависимости от характера совершенного общественно опасного деяния, а также по признакам пола, вида наказания. Устанавливались основные требования к устройству тюремных зданий и помещений, определялись режимные правила, а также вопросы управления тюремными заведениями. Тюрьмы должны были подчиняться государственному надзирателю правосудия. Кроме того, предусматривались обязательные работы — частично по системе келейного и одиночного заключения, частично — с сохранением общего размещения. В проекте много внимания уделялось архитектуре, санитарии и гигиене тюремных зданий. Тюрьма в губернском городе должна была состоять из трех специальных подразделений: 1) для приговоренных к смерти; 2) для приговоренных к вечному заключению; 3) для приговоренных к каторге. Место для тюрем предписывалось выбирать «близ проточной воды» и «на вольном воздухе».

Однако этот проект так и не стал законом — императрица не решилась на его утверждение, очевидно в силу того, что он был заведомо нереализуем. Несмотря на это, значение указанных документов в развитии уголовно-исполнительного законодательства очень велико — по сути, был задан такой вектор развития уголовно-исполнительного права, движение по которому продолжалось многие десятилетия.

Вместе с тем, несмотря на определенный гуманизм, продолжали применяться телесные наказания, хотя и с постепенным смягчением. Что касается категорий лиц, подвергаемых телесным наказаниям, то до середины XVIII в. каких-либо существенных ограничений в отношении применения таких наказаний практически не было. От телесных наказаний по возрасту освобождались только дети до семи лет, наказание беременным женщинам откладывалось до истечения 40 дней после родов. В законодательстве отсутствовал общий принцип неприменения телесных наказаний, но в отдельных нормах сословные различия учитывались. Так, по Артикулу воинскому за одно и то же преступление офицер лишался чина, а рядовой наказывался шпицрутенами; за неосторожное убийство могли быть применены денежный штраф, тюремное заключение, шпицрутены — в зависимости от положения виновного. Сословный характер телесных наказаний нашел четкое отражение в законах третьей четверти XVIII в., при этом Екатерина II принимала некоторые меры по смягчению уголовного наказания. Так, в 1765 г. было издано постановление, дифференцировавшее телесное наказание для несовершеннолетних правонарушителей: подростки от 15 до 17 лет наказывались плетьми, от 10 до 15 — розгами, дети в возрасте 10 лет и младше отдавались для наказания родителям, а крепостные — помещикам. В 1785 г. Жалованной грамотой освобождено от наказания дворянство. В этом же году от телесных наказаний были освобождены купцы 1-й и 2-й гильдии, почетные граждане; в 1796 г. — священнослужители, в 1798 г. отменены телесные наказания для преступников старше 70 лет. Женщинам, кормящим грудью, телесное наказание откладывалось на полтора года с момента родов.