Миф как инструмент политики

Социальная мифология как таковая, разумеется, упрощает миф, нередко использует его лишь как идеологический знак. Однако она все же аккумулирует жизненную энергию различных социальных групп. Миф, следовательно, самозакониая и самодостаточная форма постижения мира. Все попытки окончательно заменить его аналитической мыслью, научным откровением не могут состояться, ибо миф архетипен, отражает различные аспекты человеческого бытия.

Человеческое сознание способно впасть в грех мифологизации, но оно обладает даром критической оценки собственных идолов. Следовательно, рассуждение о мифе — это поиск очертаний данного духовного образования. Называя мифом какую-нибудь социальную идею, мы вовсе не освобождаем себя от необходимости ее осмысления, от заложенных в ней ресурсов, от вычленения в ней реалистического, земного ядра. Тем более не можем предполагать, что сами изначально свободны от мифологизма.

Говоря словами Томаса Манна, людей больше воодушевляют химеры и кошмары, которые вообще не соотносятся с правдой как таковой. Конечно, это рождает для нас новую ситуацию. Ведь мы привыкли к тому, что идея, если она подвергнута логическому разбору и критике, как бы перестает существовать. Миф же остается нерушимым, какие бы резоны ни обрушивались на него. В мифе своя логика, свои первоистоки.

Но, может быть, можно хотя бы типологизировать политические мифы? Типологически все социальные мифы развивают два верховных сюжета. Один сопряжен с идиллией, с поиском спасительной утопии. Другой раскрывает силы зла, демонстрирует тематику катастрофизма и злой участи. Идиллии благостны, реальность кошмарна. Миф, как подметил писатель, оказался движущей силой истории. Ход ее в значительной степени определен энергией мифа.

В последние столетия миф усиленно политизируется. Он как бы утрачивает онтологическое, бытийное содержание, присущее классическому мифу. На первый план выдвигается его функциональный смысл, т. е. способность сплачивать людей, развязывать политическую энергию. Социальный смысл — это стойкое духовное образование, которое в наглядной упрощенной форме выявляет волю и интуицию людей, накапливает психическую энергию и облекает ее в конкретные образы.

Многочисленные мифы раскрывают картину ожидаемой или воплощенной идиллии. Массовая культура демонстрирует причудливую смесь покорности и фанатизма, доброты и злодейства, всепрощения и садизма. Скромная девушка из народа выходит замуж за миллионера, жалкий воришка становится всемогущим князем или графом, а «совсем простой человек» — видным политиком. В той же мере современные политические партии в своих программах не только рисуют картину лучезарного обновления страны, но и непременно живописуют те кошмары, которые станут реальными, если будут приняты другие программы.

Э. Фромм размышляет о психологии власти и подчинения. Но вот что интересно: свою социально-философскую концепцию он разъясняет, опираясь на популярность мультиков о Микки Маусе. Этот персонаж, оказывается, в непритязательной форме демонстрирует комплексы, укоренившиеся в массовом сознании: идиллия неотвратимо соседствует с возмездием. Политический режим как раз и использует эти психологические механизмы, затейливо провоцируя миф…

В начале фантастической серии серому мышонку все время не везло. Всюду его подстерегали невероятные опасности. Но однажды совершенно случайно Микки отведал некоего снадобья, придавшего ему необыкновенную силу. С той поры все изменилось. Обретя могущество, он стал верным защитником всех гонимых и обездоленных. Разглядев с небесной высоты какое-нибудь бедствие, Микки точно метеор обрушивался на злодеев, спасая жертву в самых, казалось бы, невероятных ситуациях. В каждой серии обыгрывался нехитрый набор одинаковых положений. Лукавые коты, кровожадные волки получают по заслугам каждый раз, как только намереваются обидеть мышат или овец. В каждой серии одно и то же — злоумышленники предельно близки к своей цели, но вездесущий Маус…

Несмотря на повторяемость образов и сюжетов, зрители не могли оторваться от зрелища. Почему же они с такой инфантильностью погружаются в фантастическое действие? Отчего столь доверчивы и безмерно сочувствуют любимым персонажам? Зрительная психология массива, поэтому картины справедливой мести и последующего ликования доставляют аудитории острое чувство возбуждения и радости. По мнению Э. Фромма, эксплуатация этих механизмов создает основу авторитарной власти.

Рассмотрим в связи с этим мифы-идиллии. Как правило, они всегда имеют мессианскую окраску. Примером «прекрасного мифа» могут служить и «американская мечта», и «японское чудо», и многие другие идеи подобного рода. Однако разве представления об особой роли того или иного народа в истории непременно мифологичны и идеологичны? Неужели за ними не кроется реальное содержание, историческая правда?

Насколько верно оценивать «американскую мечту» или «японское чудо» как мифы? Ведь они отражают некоторые действительные процессы современного развития.

Конечно, Америка XIX в. давала основания для частнопредпринимательской веры в существование общества «равных возможностей». Капиталистический бизнес имел здесь демократическое происхождение. Первая поросль американских капиталистов — это не представители ранее сложившихся привилегированных классов и групп. Это выходцы из мелкобуржуазной массы, отвоевавшие право на «самостоятельное дело» благодаря личной энергии, силам и способностям. Чудо стремительного продвижения из «низов» в «верхи», пробегания в течение одной жизни целого ряда имущественных «страт» демонстрировалось большим числом примеров, лежащих в непосредственно доступном поле личного опыта.

Стало быть, представление о самобытности культурного уклада Америки, где якобы обеспечивается постоянное восхождение к личному успеху, было нормальной иллюзией экономической истории США. Однако на этом фундаменте сложилась и социальная мифология. Государство, основанное на новом континенте, не имело ни прошлого, ни однородного населения. Но именно эти обстоятельства и получили мессианскую окраску. Появились идеи о том, что Америка начинает новую историю человечества. Американские мыслители оценивали свою страну как внеисторическую нацию, которая сложилась благодаря свободной воле ее основателей. Соединенные Штаты нередко противопоставлялись Европе, которую Америка будто бы превосходила своими целями, миссионерским предназначением. Миф о Новом Свете, как это очевидно, не оторван от других, более древних мифов. Он вобрал в себя представления о рае, о золотом веке, о Риме и варварах. Не случайно американский философ Дж. Робертсон отмечает, что мифы вообще являются моделями, по которым каждый народ пытается осознать и оценить свой мир, свои коллизии и собственное поведение внутри этого мифа.

Социальный миф сводит действительное многообразие жизни в схему. Мифы неистребимы, поскольку постоянно возобновляются труднонасыщаемой антропологической потребностью. Означает ли это, что можно смириться с тотальной мифологизацией? Понятное дело — нет, ибо она отражает подсознательное, а порой и преднамеренное стремление идеологизировать все стороны нашего бытия. Однако свободная мысль избавляет сознание от духовных трафаретов.