Мифологическое представление о языке

Наиболее древними формами представлений о языке являются мифологические представления, согласно которым вещь и ее название тесно связаны между собой. Так, произнося слово, мы тем самым вызываем появление существа, предмета или явления, которое этим словом может быть обозначено. Вспомним латинское выражение lupus in fabulis ‘волк в басне', которое следовало бы перевести как: Не называй волка, а то появится;

ср. русский фразеологизм лёгок на помине. На таком представлении основана значительная часть магических действий, заклинаний и заговоров.

Подобного рода представления описаны Л. Леви-Брюлем в книге «Первобытный менталитет», посвященной особенностям так называемого мифологического мышления. Следует сказать, что мифологическое представление о языке не является отличительным признаком первобытного мышления¹, оно в полной мере продолжает существовать и в наши дни, соседствуя с научными представлениями, причем достаточно часто в сознании одного человека. Мы будем пользоваться термином мифологическое мышление с этой серьезной оговоркой.

Благодаря тому, что слово может быть ментальным заменителем обозначаемых им вещи или явления, оно становится магическим двойником такой вещи, действия, качества. С этим связано табуирование слов, обозначающих нежелательные предметы или явления: запрет говорить о болезни, о несчастьях, которые могут произойти, и т. п. Запрет действует и в наши дни. Отсюда же берет начало обычай иносказательно говорить об опасных животных. Например, на севере Евразии повсеместно табуировалось слово медведь.

Об этом подробнее Медведь являлся тотемным животным (мифологическим прародителем) в представлениях многих народов северной Евразии, поэтому его имя запрещалось произносить вслух. Вместо него использовались эвфемизмы: медведя называли «сам», «старик», «дедушка», «Топтыгин», «Михайло Иваныч» и т. п. Постепенно эвфемизм «стирался» и начинал обозначать медведя в прямом смысле. Тогда на смену одному эвфемизму приходил другой, что демонстрирует история слова со значением ‘медведь' в северной части индоевропейского ареала. В праязыке медведь назывался *Hrt^hk^h, откуда произошли греческое арктод, латинское ursus, хеттское hartagga-', этот корень сохранился также в иранском, армянском и древне-ирландском языках. В славянском, германском и балтийском ареалах это слово неизвестно, поскольку название медведя здесь табуировалось и заменялось описательным наименованием. Так, русское медведь, болгарское медвед, сербохорватское Medejed, украинское eedMidb (с метатезой) означало ‘поедающий мед' и было составлено из корней *med^hu ‘мёд' + *ed ‘есть'. У германцев медведя стали называть «бурый» (по цвету): английское bear, немецкое Bar восходят к пра-индоевропейскому корню *b^her ‘коричневый, бурый'. Личное имя Беовульф (Beowulf), давшее название древнеанглийскому эпосу, также означало «медведь», в дословном переводе: «пчелиный волк». В балтийских языках, чтобы назвать медведя, использовали искаженное слово: литовское lokys, латышкое /ас/s. Как полагает Вячеслав Иванов, замена первоначального наименования медведя происходит в основном в балто-славяно-германском ареале, что указывает на более высокую культовую значимость медведя в этой области. В этом отношении балто-славяно-германский культурный ареал обнаруживает сравнительно больше связи с восточноевразийским и северноевразийским ареалами^[1][2]. В тунгусо-маньчжурских языках медведя называют «предком» (эвенкийское амикан ‘предок', ‘медведь') или «стариком» (нанайское мала, удэгейское мафа ‘старик', ‘медведь')^[3].

Напротив, называя положительные, благоприятные события, качества, вещи, можно также способствовать их появлению, поэтому у всех народов приняты благоножелания. Большинство этикетных слов, но происхождению являются пожеланиями: здравствуйте, доброе утро, спасибо (из спаси (тебя)Бог).

В соответствии с такой точкой зрения личное имя человека является неотъемлемой частью его самого. Манипулируя именем, можно причинить данному человеку вред или, наоборот, принести добро. Например, чтобы сделать человеку добро, можно помолиться за него или вслух сказать, что желаешь ему добра. Однако можно причинить и немалое зло, и даже погубить человека, поэтому у многих народов принято хранить личное имя в тайне, не открывая его посторонним, которые могут использовать это знание во вред носителю имени, скажем, наслать на него тяжелую болезнь. Если человек, в особенности ребенок, все же заболел, то у некоторых народов принято менять его имя: тогда злые чары или дух болезни не смогут найти свой объект, который теперь назван другим именем.

По-видимому, с подобными представлениями связано получение ребенком нового «взрослого» имени во время инициации, а также смена имени при принятии монашеского пострига: прежний человек как бы умирает и появляется новый, имеющий новое имя и соответственно новую сущность. Выходя замуж, женщина также меняет имя или часть имени, принимая имя мужа. В некоторых случаях она полностью утрачивает свое прежнее имя и зовется, скажем, Mrs. John Smith. Это подчеркивает, что после замужества женщина перестает быть прежней собой, а оказывается как бы частью мужа.

Пример из практики Сюда же относится обычай называть людей значащими именами, чтобы на человека перешли свойства вещей, магическим заместителем которых является то или иное слово. В Дагестане мне довелось останавливаться в высокогорном ауле. В семье было две дочери, которых звали Малина и Рябина (это были русские слова). На мой вопрос, отчего девушки получили такие необычные имена, мне ответили, что «малина и рябина — вкусные ягоды». В том же ауле мы жили в доме учительницы, которую звали Лимунат.

С этими же представлениями связана «магия имени». Считается, что каждое имя несет некий энергетический заряд, который передастся названному этим именем человеку. Как следствие, человек получает определенные черты характера и душевные качества. Например, нередко можно слышать высказывания вроде: Все Магии очень своенравные. Мы видим, что мифологическое представление о языке является реальностью и в наши дни.

• [1] Вообще существование особого «первобытного мышления» или «первобытного менталитета» является очень сомнительным (см. главу «Язык и мышление»). Все черты, которыеЛ. Леви-Брюль считает характерными для «первобытного менталитета», можно найти и вмышлении современного европейца.
• [2] См.: Иванов Вяч. Вс., Гамкрелидзе Т. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984. Т. 2. С. 497−499.
• [3] Ср. существование в орокском языке особого ласкательного обращения, которое может употребляться только по отношению к человеку или медведю.