Главные труды на арабском языке по истории ислама и его культуры

Письменная историография возникла у арабов вместе с исламом. Мухаммед считал себя преемником ветхозаветных пророков и Иисуса и потому в своем мировоззрении должен был примыкать к еврейским и христианским легендам; в таком же духе после него слагались и разрабатывались в Медине рассказы о его собственной деятельности. Для этих рассказов была выработана литературная форма, составлявшая, по-видимому, изобретение арабов и еще долго сохранявшая господство в их исторической литературе; предполагалось, что рассказ передается устно из поколения в поколение, причем каждый передатчик ссылается на свой непосредственный источник, до первоисточника, т. е. участника или очевидца, рассказ которого передавался в первом лице. Установилась, таким образом, для исторических рассказов стереотипная форма: «Рассказал мне такой-то; он сказал: рассказал мне такой-то и т. д.; он сказал: я…». Рассказ в первом лице при таких условиях является, конечно, продуктом литературного творчества, а не буквальной передачей слов очевидца. Как литературная форма цепь ссылок передатчиков друг на друга (пснад) сохранялась иногда и впоследствии, когда устная передача рассказов уступила место пользованию историческими сочинениями. Мединская школа в первое время избегала, по-видимому, составления письменных сборников таких рассказов; считалось, что единственной книгой должен остаться для мусульман Коран. Записи, однако, составлялись по желанию представителей государственной власти, сначала Омейядов, потом Аббасидов; по желанию халифа Мансура (754—775) выходец из мединской школы Ибн Исхак, покинувший Медину вследствие разрыва с другими представителями школы, составил в Багдаде полную биографию пророка, постепенно, хотя и в позднейшей переработке ученого IX в. Ибн Хишама, вытеснившую все другие труды, посвященные этому предмету, не только предшествовавшие, но и последующие. С 1860-х годов труд Ибн Исхака в переработке Ибн Хишама доступен в критическом издании и в немецком переводе (Das Leben Muhammed’s nach Muhammed Ibn Ishak, bearbeitet von Abd el-Malik lbn Hischam… hrsg. von F. Wiistenfeld, Gottingen, 1858—1860; Das Leben Mohammed’s nach Mohammed lbn Ishak bearbeitet von Abd el-Malik lbn Hischam… iibers, von G. Weil, Stuttgart, 1864^[1]).

После основания Багдада некоторые из прежних литературных центров, особенно Басра, отчасти сохраняли свое значение, но Багдаду принадлежала львиная доля той литературной производительности, которая уже в IX и X вв., благодаря все более распространявшемуся употреблению дешевой тряпичной бумаги, достигла огромных размеров. О богатстве арабской литературы того времени по различным отраслям знания как специально научной, так и рассчитанной на широкий круг читателей, наглядно свидетельствует библиографическое пособие, составленное во второй половине X в. книготорговцем (варрак) Недимом; эту книгу иногда, по-видимому ошибочно, считали каталогом какой-то большой библиотеки. Автор дал своему арабскому труду персидское заглавие Фихрист («Оглавление», «Указатель») и объединил в нем все то, что ему было известно о произведениях литературы и науки на арабском языке, в том числе и о переводах с языков персидского, греческого и санскритского, с приложением кратких биографических сведений о писателях и ученых. Фихрист, изданный в Германии, останется навсегда главным источником сведений о литературе и науке первых четырех веков ислама (Kitab al-Fihrist. Mit Anmerkungen hrsg. von G. Fliigel Nach dessen Tode besorgt von J. Roediger und A. Muller, Leipzig, 1871—1872).

Среди сочинений, переводившихся на арабский язык еще со времени Омейядов, были различные версии иранского эпоса, единственного существовавшего у персов национального исторического предания (в эпическом освещении изображалась и история последней домусульманской династии, сасанидской). С другой стороны, с греческого языка переводились больше сочинения по точным наукам и философии; мусульмане и после не ознакомились ни с греческими поэтами, ни с историками. Оттого история древнего и вообще домусульманского мира рассказывалась на основании библейских и персидских преданий; во многих сочинениях перечислялись также и римские императоры, языческие и христианские, но мировой монархией по преимуществу была для мусульман не римская, а персидская; за персами признавалось превосходство над всеми другими народами в деле государственного управления, как за греками, иногда и за индийцами, — в науке, за турками — в военном деле, за китайцами — в промышленности, за арабами — в красноречии.

Сближение персидских преданий с библейскими составляет основу изложения истории домусульманского периода в знаменитой «Истории пророков и царей» Табари (начала X в.), перса по происхождению, но благочестивого мусульманина, автора классического комментария к Корану, нигде не проявляющего пристрастия в пользу персов против арабов. «История царей» заключает в себе главным образом легендарные в действительности, но принимаемые на веру известия о древних царях Персии до Александра, о «царях уделов» от Александра до воцарения Сасанидов и о сасанидской династии. По своим источникам Табари устанавливает, при каких царях жили какие пророки; Моисей был современником мифического Менучехра, Навуходоносор, завоеватель Иудеи, современником царя Гистаспа, при котором распространил свою религию в Иране Зороастр; завоевание в действительности было произведено персами, которым всегда подчинялись лишенные военных доблестей «набатеи» (арамейцы); Навуходоносор был только наместником царя Гистаспа. «Дарий-мидянин» и Кир были наместниками следующего царя — Бахмана. Есть основание предполагать, что такие синхронизмы и такие попытки примирить библейские рассказы с персидскими преданиями придумывались еще при Сасанидах, под влиянием евреев. Из христианских источников заимствуются известия о римских и византийских императорах от Августа до Ираклия, но все эти известия излагаются на трех страницах (по печатному изданию), тогда как одна история Сасанидов занимает более 250 страниц. История Мухаммеда излагается преимущественно по Ибн Исхаку; начиная с бегства (хиджры) Мухаммеда из Мекки в Медину события истории мусульманского мира расположены по годам мусульманской эры; история доведена до 302 г. х. (914—15 г. н. э.), причем события царствования халифа Муктадира (908—932), при котором писался труд, излагаются очень кратко; шести годам царствования предшествовавшего халифа Муктафи (902—908) посвящены 73 страницы, шести первым годам царствования Муктадира — всего 14.

Летописный свод Табари представляет образец строго научного, по понятиям того времени, исторического труда, в котором все другие цели заслоняются заботой о возможной полноте материала и возможно точной передаче слов источников. Личность историка не проявляется ни в освещении событий, ни даже в слоге. Подробно и беспристрастно, без всякого выражения порицания от себя, излагается благочестивым автором даже учение еретических сект. Там, где автор пользуется письменными источниками, текст их выписывается почти буквально, только с необходимыми сокращениями; по мере приближения к современным ему событиям рассказ автора становится все более сухим и сжатым; не только нигде не выражается мнение автора, но только в редких случаях (например, при изложении событий 872 г.) он говорит о себе как об очевидце; его рассказ — рассказ далекого от жизни книжного ученого. После истории царствования каждого халифа приводятся сведения о его личной жизни, кроме халифов, умерших при сознательной жизни автора; последняя характеристика относится к умершему в 862 г. халифу Мунтасиру.

Несмотря на полное отсутствие в труде Табари элемента занимательности, им широко пользовались во всем мусульманском мире как незаменимым сводом фактического материала. В одно и то же время, меньше чем через полвека после смерти автора, появились сокращенная редакция этого труда в Испании и сокращенная переработка на персидском языке в Бухаре. «Персидский Табари» много раз переписывался, переводился на языки турецкий, индийский и даже арабский, ввиду сравнительно малой доступности многотомного подлинника; та же персидская версия доступна в переводе на французский язык (Chrotiique de… Tabari, traduite sur la version persane de… BePami… par H. Zotenberg, Paris, 1867—1874).

Рукописи полного экземпляра арабского подлинника нет в настоящее время ни в одной библиотеке. По одной из рукописей отдельных частей был издан в трех томах, с латинским переводом, отрывок, заключающий в себе только историю нескольких лет после смерти Мухаммеда (Taberistanensis… Annales regum atque legatoram del… Arabice ed. et in Latinum transtulit J. G. L. Kosegarten, Gryphisvaldiae, 1831 —1853).

C 1871 г. явилась надежда, что по разрозненным томам, рассеянным по различным библиотекам, удастся восстановить полный текст. Когда эта надежда оправдалась, было предпринято издание международными силами и средствами, законченное только в 1901 г., когда вышли указатели, введение, глоссарий и поправки к 13 томам арабского текста. Из введения видно, что надежда восстановить по отрывкам и издать полный текст труда оправдалась только до известной степени: некоторые томы заключают в себе текст не полной, а сокращенной редакции труда Табари, и при изложении некоторых событий арабские историки, пользовавшиеся этим трудом, имели перед собою более полный текст, чем текст европейского международного издания (Annales quos scripsit… at-Tabari cum aliis ed. M. J. de Goeje, Lugduni Batavorum, 1879— 1901) i.

Во введении упомянуто предложение, сделанное одним из участников предприятия, проф. Нёльдеке, — чтобы каждый из редакторов отдельных томов посвятил своей части особую монографию. Пример был дан самим Нёльдеке; изданная им часть, посвященная истории Сасанидов, была переведена им на немецкий язык с подробными примечаниями, в которых известия Табари сопоставляются с известиями других источников. К сожалению, пример не нашел подражателей; помимо издания Козегартена, отрывок о Сасанидах остается до сих пор единственной частью труда Табари, имеющейся в переводе на европейский язык (Geschichte der Perser und Araber zur Zeit der Sasaniden. Aus der arabischen Chronik des Tabari libers, und mit ausfiihrlichen Erlauterungen und Erganzungen versehn von Th. Noldeke, Leyden, 1879).

Таким образом, задача изучения истории халифата по незаменимому труду Табари доступна в настоящее время только для арабистов, не говоря уже о более сложной задаче — сличения текста Табари с тек-^[2]

стами других авторов, более ранних и более поздних. Арабистами далеко еще не выполнена поставленная на очередь научная задача — издать все сохранившиеся, хотя бы в отрывках, сочинения предшественников Табари; перечисление этих трудов, изданных и неизданных, интересное только для арабистов, можно найти в упомянутой «Geschichte der Arabischen Litteratur» К. Брокельмана. После составления этой книги издан, между прочим, отрывок составленного в IX в. специального сочинения по истории Багдада, обнимающий только события 819—833 гг., использованный, хотя не названный, у Табари^[3]; в этом случае текст был не только издан по единственной рукописи (находящейся в Лондоне), на и снабжен немецким переводом; к сожалению, перевод настолько неудовлетворителен, что от пользования им можно только предостеречь (Sechster Band des Kitab Bagdad von Ahmad ihn abi Tahir Taifur, hrsg. und iibers, von H. Keller, Leipzig, 1908).

Сочинения по истории городов представляют одну из особенностей мусульманской исторической литературы, арабской и персидской. Тому, что мы понимаем под историей города — действиям городских правителей, летописи городских событий и т. п., — в них отводится мало места; главный предмет их — перечисление живших в данном городе ученых, преимущественно богословов. Такой же характер «биографического словаря» имеет составленный в XI в. и только отчасти дошедший до нас труд Хатиба по истории Багдада; но этот труд заключает в себе ценное топографическое введение, во многом дополняющее сведения арабских географов о топографии мирового мусульманского города; текст этого введения был издан с введением и приложением французского перевода (U introduction topographique a Vhistoire de Bagdadh dAboij Bakr… Al-Khatib al-Bagdadhi… par G. Salmon, Paris, 1904) ^[4].

Лучшим периодом арабской географической литературы были IX и X вв.; сочинения географов этого периода являются первостепенным источником по культурной истории мусульманского мира. Географическая наука носила у арабов греческое название (джаграфия, т. е. geografia), и теоретические положения ее были заимствованы у греков; но по богатству фактического материала греческая наука не могла бы выдержать никакого сравнения с арабской. Изменившиеся условия культурной жизни отразились и на научных обобщениях. У позднейших греческих авторов было заимствовано мнение, что населенная часть мира составляет только четвертую часть суши, и деление этого населенного мира на семь климатов в порядке с юга на север; но для мусульманской географии характерна теория о превосходстве четвертого климата, в котором помещались Сирия, Вавилония и средняя часть Ирана; доказывали, что эта средняя часть населенного мира, свободная от чрезмерного зноя и чрезмерного холода, заключает в себе лучшие климатические условия для умственной деятельности человека, — как в новейшее время такими же климатическими доводами объясняли фактически установившееся культурное первенство Европы.

Еще более независимы от греков были арабы в своих этнографических обобщениях, ввиду огромного различия между научным кругозором мусульманской эпохи и эпохи античной культуры. Ученый IX в. Абу Ма’шар признавал существование восьми культурных народов: греки, римляне, индийцы, персы, халдеи, египтяне, арабы, евреи; жизнь остальных народов, по его словам, мало отличалась от жизни животных; о китайцах он не упоминает, из чего видно, что он еще находился под влиянием условий домусульманской эпохи, тогда как его современник, Джахиз, уже упоминает о превосходстве китайцев над другими народами в деле развития промышленности. Значительный шаг вперед представляет обзор народностей у автора X в. Мас’уди, разделяющего все народы мира на семь групп: 1) персы; 2) халдеи и родственные им народы, в том числе арабы и евреи; 3) греки и другие европейцы; 4) ливийцы и другие африканцы; 5) турки; 6) индийцы; 7) китайцы. Мусульманскими учеными, таким образом, были объединены в одну группу так называемые семиты, только для них еще не было придумано термина. Языком Адама и других первобытных людей считался не еврейский, как у средневековых христиан, а сирийский; происхождение еврейского языка связывалось с переправой (отсюда будто бы название евреев, эбер, от семитского корня авар ‘переправляться') Авраама через Евфрат. Сами персы соглашались, что сирийский язык существовал ранее персидского.

Критических изданий арабских географических текстов было немного до предпринятого в Голландии с 1870 г. издания «Bibliotheca Geographorum Arabicorum». До 1894 г. вышло восемь томов, из которых только в одном 6-м томе к арабскому тексту приложен французский перевод; обещанный немецкий перевод первых трех томов не вышел. В настоящее время при переводе пришлось бы использовать открытые с того времени рукописи; по той же причине нуждается в пересмотре вопрос об отношении одних географических трудов к другим^[5]. На арабской географической литературе отразилось более всего, с одной стороны, тесное культурное общение между различными областями мусульманского мира, с другой — преобладание книжной учености в мусульманской науке багдадского и позднейшего периодов. Первые два тома «Библиотеки» посвящены труду, составленному жителем Северного Афганистана Абу Зейдом Балхи, переработанному уроженцем Фарса, Истахри, и вторично багдадским или мосульским купцом Ибн Хаукалем, бывшим в то время подданным владетеля Северной Африки; между составлением первой и третьей редакций прошло менее полстолетия (в X в.). Тем же трудом очень часто пользовались ученые последующих веков, до XVII в. включительно, большею частью без ссылки на источник и без упоминания о том, что приводимые ими сведения о городах, областях и пр. относятся не к современной им жизни, а к далекому прошлому.

К числу географов и в то же время историков X в. принадлежит упомянутый Мас’уди, араб по происхождению, но всецело находившийся под влиянием инородческой (в особенности персидской) культуры, совершивший обширные путешествия и в то же время прочитавший множество книг. Как историк, Мас’уди представляет полную противоположность Табари; вопрос о занимательности имеет для него гораздо больше значения, чем вопрос о полноте и достоверности; один из современных ориенталистов называет его предшественником репортеров и глобтроттеров нашего времени; его рассказы по истории халифов наполнены почти исключительно анекдотическим материалом. Из его трудов до нас дошли, изданы и переведены (на французский язык) два, один более обширный и другой, составленный им в конце своей жизни, где вкратце изложена сущность собранных им сведений. Первый был издан вместе с переводом; текст второго труда вошел в «Библиотеку арабских географов» (т. VIII) и был переведен отдельно (Magoudi, Les Prairies d’or. Texte et traduction par C. Barbier de Meynard et Pavet de Courteille, Paris, 1861—1877; Magoudi, Le livre de I’avertissement et de la revision, trad, par B. Carra de Vaux, Paris, 1897).

Ход развития арабской историографии после Табари и Мас’уди еще мало выяснен. Постепенно усложнявшаяся жизнь мусульманского общества создавала новые типы историков; для всех их труд Табари был главным источником фактического материала, но выбор и освещение материала определялись новыми целями. Так, усвоение и дальнейшее усовершенствование арабами персидской бюрократической системы создало тип историков-чиновников или близких к правительственным кругам; для них целью истории было не отвлеченное знание и не удовольствие, испытываемое при занимательном чтении, но извлечение из прошлого уроков для будущего, в смысле непосредственных практических указаний. Самым последовательным представителем этого направления был писавший по-арабски перс Ибн Мискавейх, не имевший в своих крайностях, насколько можно установить по доступному в настоящее время материалу, ни предшественников, ни последователей. Ибн Мискавейх совершенно исключает из своего труда (доведенного только до 980 г., хотя автор прожил до 1030 г.) рассказы о пророках, так как в них не может быть ничего поучительного для людей «нашего времени», когда пророков больше нет. В истории Мухаммеда его интересуют только «людские решения и человеческие хитрости» пророка; поэтому совершенно исключается его меккский период деятельности и даже история мединского периода излагается только с «окопной войны» 627 г., когда Медина была осаждена корейшитами и Мухаммед для защиты города велел провести ров. Другой арабский труд по всемирной истории, в котором из жизни Мухаммеда были бы приняты во внимание только последние пять лет, едва ли существует. Об изданиях и рукописях труда Ибн Мискавейха см. статью И. Ю. Крачковского «Новая рукопись пятого тома истории Ибн Мискавейха».

К числу трудов историков-чиновников принадлежат труды по истории везиров; из них более всего известен труд Хилаля Саби (XI в.), изданный, вместе с единственным сохранившимся отрывком из общей истории того же автора, без перевода, но с подробным введением на английском языке, дающим понятие о содержании трудов Хилаля и об отношении к ним других историков (The historical remains of Hilal al-Sabi… ed. by H. F. Amedroz, Leyden, 1904).

Ход развития арабской историографии, вероятно, будет для нас яснее, когда будут изданы труды продолжателей Табари, как и труд Ибн Мискавейха (до сих пор издана только часть его^[6]) и труды его продолжателей. В X в. заканчивается период безусловного первенства в историографии, как и в других отраслях арабской литературы, Багдада; с XI в. начинается упадок Багдада и успешное соперничество с ним других городов, из которых для арабского мира больше всего значения имели Мосул в Месопотамии, города Сирии, особенно Алеппо и Дамаск, Каир, некоторые города Северной Африки и Кордова. Везде историография развивалась под покровительством местных династий и их правительств, но не носила исключительно местного характера; кроме сочинений по местной истории писались и труды ио истории всего мусульманского мира, причем история отдельных областей, даже если авторы не совершали обширных путешествий, принималась во внимание еще больше, чем в эпоху единства халифата. Автор обширной исторической компиляции, доведенной до 1231 г., Ибн ал-Асир, писавший в Мосуле, при изложении истории первых трех веков мусульманской эры пользуется главным образом трудом Табари, но значительно подробнее излагает данные по истории Испании, Северной Африки и восточноиранских областей. Подобно Табари, Ибн ал-Асир не только историк, но и богослов; им был составлен обширный биографический труд о современниках пророка. Богословские занятия в этом случае оказали больше влияния на беспристрастие историка, и мы встречаем в его труде более резкие отзывы о врагах правоверного ислама и аббасидского халифата, в том числе о еретических с точки зрения религии учениях философов. Идея халифата, однако, важна для Ибн ал-Асира только как символ идейного единства мусульманского мира; мечта о политическом объединении бывших областей халифата столь же чужда ему, как и его современникам; благосостояние населения, по его мнению, более обеспечено при существовании в каждой области своего правительства и своего государственного хозяйства. За исключением одного тома, переведенного издателем на свой родной шведский язык, и некоторых отрывков, труд Ибн ал-Асира доступен до сих пор только в подлиннике (Ibn-el-Athiri Chronicon quod perfectissimum inscribitur, ed. C. J. Tornberg, Upsaliae et Lugduni Batavorum, 1851—1876). Только в подлиннике доступна также составленная современником Ибн ал-Асира, Кифти, история философов и ученых, в которой, в противоположность труду Ибн ал-Асира, философская терпимость преобладает над ревностью к вере (Ibn al-Qiffs Ta’rlh al-Hukama'… hrsg. von J. Lippert, Leipzig, 1903). Только в подлиннике доступен также составленный в XIII в. географический словарь Якута, дающий много цитат из утраченных источников (Jacut's geographisches Worterbuch… hrsg. von F. Wiistenfeld, Leipzig, 1866—1873).

Издание без перевода такого первоклассного источника, как труд Ибн ал-Асира, вызвало резкие замечания одного из занимавшихся историей Востока неориенталистов; впоследствии таким же образом был издан труд Табари и целый ряд других. С точки зрения ориенталистов, среди которых число историков всегда было незначительно, также не могло быть желательным, чтобы пользование историческими источниками было доступно только для знающих восточные языки; но обширность и многочисленность текстов, требовавших издания, иногда заставляли отказываться от перевода, чтобы не слишком замедлять ход обнародования научного материала. По той же причине иногда высказывалось мнение, что не всегда желательно строго соблюдать требования, связанные с критическим изданием, без которого, конечно, немыслим надежный перевод, что ради скорейшего введения нового материала в научный оборот необходимо иногда ограничиваться воспроизведением текста по одной или нескольким случайным рукописям, как печатаются обыкновенно издания текстов в мусульманских странах, не устраняющие необходимости в сомнительных случаях прибегать к рукописям.

До последних десятилетий переводы появлялись чаще; благодаря этому и для неориенталистов доступны исследования на арабском языке о чужих культурах и религиях, составляющие одну из заслуг мусульманской науки. Особенно высоко ценятся труды иранца XI в. Бируни, по специальности математика и астронома, переведенные издателем, немецким ориенталистом Э. Захау, на английский язык. Составленная Бируни еще в молодые годы (27-ми лет) хронология восточных народов заключает в себе кроме изложения хронологических систем древних и современных ему народов от Туркестана до Египта сведения о связанных с летосчислением и отдельными днями исторических преданиях, религиозных верованиях и обрядах; сведения излагаются с большим знанием дела и полным беспристрастием, за исключением нескольких нападок иранского патриота против арабов. Издание и перевод теперь несколько устарели, ввиду открытия более полной рукописи^[7]

CChronologie orientalischer Volker von Alberuni, hrsg. von С. E. Sachau, Leipzig, 1878; The Chronology of ancient nations… transl. by С. E. Sachau, London, 1879; C. Salemann, Zur Handschriftenkunde).

30 лет спустя написан труд Бируни об Индии, изданный и переведенный тем же ученым и занимающий совершенно исключительное место среди дошедших до нас памятников арабской литературы. Для ознакомления с религией и культурой индийцев Бируни основательно изучил санскритский язык, перевел с этого языка некоторые сочинения на арабский, перевел также с арабского языка некоторые научные сочинения на санскритский, чтобы приобрести расположение и доверие тех индийцев, от которых получал свои сведения. Верования индийцев рассматриваются им исключительно с точки зрения общечеловеческой психологии и общечеловеческих религиозных запросов; часто проводится сравнение с верованиями мусульман и со взглядами мусульманских мистиков; как в прочих религиях, так и в исламе отмечается различие между верованиями толпы и верованиями ученых. Сам Бируни упоминает об одном из своих старших современников, с такой же полнотой и таким же беспристрастием изложившем учения евреев, христиан и манихеев, но эти сочинения, как и вообще большая часть трудов, на которые ссылается Бируни, не дошли до нас, и потому остается неясным вопрос, как объяснить самый факт появления в XI в. мусульманского ученого с таким широким мировоззрением и с таким глубоким пониманием требований, предъявляемых к научному исследованию (Alberuni’s s India… ed. by E. Sachau, London, 1887; Alberuni’s India… An English edition by E. C. Sachau, London, 1888^[8]);

Из арабских трудов по истории религиозных и философских учений более всего известен труд другого восточного иранца, жившего на сто с лишком лет после Бируни, Шахристани, переведенный еще в половине XIX в. на немецкий язык. Шахристани пользовался в широкой степени чужими трудами и лично не производил таких исследований, как Бируни; все же им собран значительный и в общем достоверный материал, изложенный с достаточным беспристрастием; большею частью (хотя не везде) автор остается верен своему решению излагать различные учения «без ненависти к одному и без пристрастия к другому» (Cureton, Book of religious and philosophical sects by Muhammad aschShahrastani, London, 1840—1846; Asch-Schahrastani's Religionspartheien und Philosophen-Schulen, libers, von T. Haarbriicker, Halle, 1850—1851).

Иную цель имело сочинение под тем же заглавием, написанное еще в XI в. испанским богословом Ибн Хазмом. Ибн Хазм принадлежал к числу суровых и последовательных захиритов — приверженцев внешности (захир), т. е. буквы Корана. Захиритство в исламе и родственные ему учения во многом соответствовали протестантизму в христианстве; буква священного писания ставилась выше церковных традиций. Казалось бы, что такое поклонение букве священного писания налагает оковы на мысль; но в то же время разрыв с традицией был связан с разрушением авторитетов; каждый становился лицом к лицу с первоисточником своей веры и, опираясь на него, мог свободно судить о мнениях даже авторитетных богословов, что приучало к некоторой свободе мысли. Для Ибн Хазма изложение учений иноверцев и еретиков является только материалом для полемики с ними; этой цели он не скрывает и видит долг беспристрастия только в точном и исчерпывающем изложении опровергаемого учения. Проникнутый ненавистью к догматическим хитросплетениям, он издевается над мнением ученых богословов, что мусульманином нельзя быть без точного знания имен и атрибутов бога, и отдает предпочтение простой вере в бога и его пророка; увлечение катехизической простотой веры делает и язык его простым и энергичным; хитросплетения слога для него так же ненавистны, как хитросплетения схоластической догматики. Для сложности арабской культурной жизни характерно, что суровый и фанатичный богослов был в то же время автором необыкновенно прочувствованного и целомудренного трактата о любви. Богословский труд Ибн Хазма доступен до сих пор только в подлиннике, притом только в восточном (египетском) издании 1899—1903 гг.; трактат о любви издан русским ученым также только в подлиннике, но с подробным изложением содержания на французском языке^[9] (Abu-MuhammedAli-ibn-Hazm al-Andalusi, Таикal-hamama, publ. par D. K. Pdtrof, St. Petersbourg — Leide, 1914).

Из исторической литературы сирийских арабов в переводе на латинский язык доступна, например, сокращенная всемирная история (летопись) правителя города Хамы, Абу-л-Фида (начала XIV в.), при изложении событий до XIII в. пользовавшегося главным образом Ибн ал-Асиром; Абу-л-Фида является также автором большой географической компиляции, переведенной на французский язык (Abulfedae Annales Muslemici arab. et lat. op. et stud. J. J. Reiskii, ed. Adler, Hafniae, 1789- 1794; Geographic d’Aboulfeda. Texte arabe… par Reinaud et Mac Guckin de Slane, Paris, 1840; trad, de l’arabe par Reinaud, 1848; конец вышел в 1883 г. в переводе St. Guyard).

Сирии же принадлежат некоторые биографические словари, из которых наиболее известный, труд Ибн Халликана, современника и личного знакомого Ибн ал-Асира, переведен на английский язык (Ibn Khallikan’s Biographical dictionary, transl. from the Arabic by M. G. de Slane, London, 1842—1871). Более своеобразный и характерный памятник — автобиография одного из местных князей эпохи крестовых походов, Усамы ибн Мункиза — первый известный в арабской литературе автобиографический труд. Автор писал свои записки в последние годы своей долгой жизни (1095—1188); его труд отличается обычными недостатками старческих воспоминаний и дает мало сведений о политической истории; по отзыву современного английского ученого, «старый араб был слишком полон собой, чтобы отводить много места словам и поступкам других». Зато эти воспоминания дают, по отзыву русского арабиста, «живую, выхваченную из действительности, картину духа и быта этой эпохи» и потому занимают выдающееся место среди арабских источников по истории крестовых походов (Н. Derenbourg, Ousama ibn Mounkidh, un emir syrien au premier siecle des croisades, Paris, 1886— 1889 — текст и подробное изложение; перевод напечатан им же в 1894 г. в «Revue de l’orient latin», издан также отдельно, под заглавием Souvenirs historiques et recits de chasse, par un emir syrien du douzieme siecle; есть и немецкий перевод пастора Щуманна: Usama ibn Munkidh, Memoiren eines syrischen Emirs aus der Zeit der Kreuzzilge, Innsbruck, 1905)^[10]. Крестовые походы более всех других событий истории европейского средневековья должны были обратить внимание европейских ученых на восточные источники. Когда Французской академией des inscriptions et des belles lettres в начале 40-х годов было предпринято издание многотомного сборника известий о крестовых походах («Recueil des historiens des croisades»), одна серия (4 тома, 1872—1898) была посвящена арабским историкам; сюда вошли отрывки из нескольких неизданных и не переведенных полностью сочинений, в подлиннике и в переводе на французский язык. Много отрывков из арабских исторических сочинений в русском переводе и много материала для характеристики арабской историографии можно найти также в изданном Православным Палестинским обществом труде покойного Н. А. Медникова «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых поводов по арабским источникам» (СПб., 1897—1902).

Некоторыми особенностями отличается историография и вообще литературное творчество мусульманского Египта. Творческих идей здесь появлялось еще меньше, чем в других областях ислама; зато нигде не составлялись с большим усердием обширные летописные своды, сборники биографии местных деятелей и т. п. Египет был и при исламе, как в древности, классической страной государственной централизации; Каир сосредоточивал в себе все управление и всю культурную жизнь Египта: нигде не придавалось такое значение стройности бюрократической и финансовой системы; нигде поэтому историками не сообщалось столько сведений об органах управления, об административном делении страны, о количестве доходов, об условиях жизни в данное время и о памятниках прошлого в отдельных округах. По отзыву специалиста по истории Египта при исламе, проф. Беккера, мы нигде в мусульманском мире не имеем такой полноты исторического предания, таких подробных сведений о деятельности государственных учреждений, как в Египте. Общая политическая неустойчивость мусульманского мира отражалась и в Египте на гибели ценных библиотек, но Египет был избавлен от таких внешних завоеваний, как нашествие монголов на азиатские области, вторжение бедуинов в области Северной Африки и завоевание мусульманской Испании христианами; климатические условия также содействовали сохранению памятников, не только литературных произведений, но и деловых документов. Возрождению старых литературных традиций в новейшее время много содействовали образование хедивами большой библиотеки и введение книгопечатания. С последним Каир ознакомился только в 1821 г., более чем на столетие позже, чем Константинополь; но благодаря обилию литературного материала каирские типографии проявили еще больше деятельности. Памятники старой арабской литературы, в особенности египетской, печатались в Египте в большом количестве; большею частью их и теперь приходится изучать по египетским изданиям восточного типа, а не по европейским критическим изданиям или переводам. Из последних можно упомянуть труд, может быть, самого характерного для Египта историка-компилятора, Макризи (1364—1442) (Histoire des Sultans mamlouks… par Makrizi, trad, par E. Quatremere, Paris, 1837—1844). Большой историко-географический труд того же автора, дающий по исторической топографии Египта такие подробные сведения, каких мы не имеем ни для одной из других мусульманских стран, полностью доступен до сих пор только в египетском издании текста. В новейшее время был издан один из главных источников Макризи, сочинение автора X в. Кинди; в предисловии издателем сообщаются сведения о ходе развития египетской историографии в первые века ислама (The governors and judges of Egypt… of El Kindi. Ed. by Rh. Guest, Leyden — London, 1912).

Северная Африка, мусульманская Испания и Сицилия, имевшие между собою много общего по своим политическим судьбам, часто соприкасались и в своей культурной жизни, несмотря на существенные различия в бытовых условиях (преобладание кочевого быта в Северной Африке, городской жизни в Испании и Сицилии) и по этнографическому составу населения. Сведения по истории и исторической географии этих стран часто приходится извлекать из одних и тех же сочинений; сюда относится, например, исторический труд конца XIII в. Ибн Изари (Histoire de VAfrique et de VEspagne… par Ibn-Adhari, publ. par R. Dozy, Leyde, 1848—1851; в 1904 г. вышел французский перевод Фаньяна), составленная в Сицилии в XII в. большая географическая компиляция Идриси (Description de VAfrique et de VEspagne… par Edrisi… publ. par R. Dozy et M. J. de Goeje, Leyde, 1866, с латинским переводом). В Африке, уже после изгнания мусульман из Испании, в XVII в. была составлена энциклопедия сведений по истории и литературе Испании при исламе (Analectes sur Vhistoire et la litterature des Arabes d’Espagne par al-Makkari, publ. par R. Dozy, G. Dugat, L. Krehl et W. Wright, Leide, 1855— 1861). Несмотря на значение, которое имеет в этом случае извлечение материала из восточных источников для выяснения истории Европы, несмотря на существование таких изданий, как «Bibliotheca arabicosicula» Амари и «Bibliotheca arabico-hispana» Кодеры, многие тексты до сих пор остаются неизданными; к числу их принадлежит и сохранившаяся часть большого исторического труда Ибн Хайяна (XI в.), считающегося лучшим испано-мусульманским историком.

Северной Африке по рождению, Испании отчасти по своей политической деятельности принадлежит историк XIV и начала XV в. Ибн Халдун; конец своей жизни он прожил в Каире, казавшемся ему средоточием высшей культуры того времени. В области истории Ибн Халдун хотел быть создателем «новой науки»; во введении к своему обширному труду по всемирной истории он изложил свои взгляды на законы, которыми определяется везде и всегда ход исторического процесса. История была в его глазах сменой культур и политических организаций, основанной на законе постепенного роста и упадка, одинаковом для всего живущего; для народов и государств эпоха упадка после эпохи высшего расцвета наступает с роковой неизбежностью; такие же признаки наступающего упадка он видит в современной ему жизни мусульманского мира. В основу его взглядов на ход исторического процесса положена не эволюция политического строя, как у греческих философов, но эволюция форм хозяйства: кочевого быта, земледельческой оседлости, городской жизни, особенно подчеркивается связанное с развитием культуры ослабление воинской доблести, вообще все, что связано с укреплением или ослаблением чувства солидарности в человеческом обществе. По некоторым своим взглядам Ибн Халдун признается предшественником современных социологов, «арабским социологом XIV века» (выражение Феррейро); кроме его собственных взглядов, интересны также сообщаемые им фактические данные о жизни современного ему мусульманского общества. Будучи сам по происхождению арабом, он, однако, не признает за арабами никаких культурных заслуг; мусульманскую культуру он ставит выше всех предшествующих, но в арабах видит только опустошителей культурных областей; вопреки действительности он находит, что арабы не умели выбирать места для постройки городов, вследствие чего все основанные ими города будто бы скоро приходили в упадок (лучшим опровержением этого взгляда мог бы быть прославляемый самим Ибн Халдуном как образец высококультурного города Каир). Среди известных нам арабских историков Ибн Халдун с его теорией исторического процесса стоит так же одиноко, как Ибн Мискавейх с его взглядом на историю пророков как на предмет, не подлежащий включению в исторический труд, и Бируни с его исследованием об индийской культуре; во всех этих случаях промежуточные звенья, если они существовали, для нас пока недоступны.

Введение

к истории Ибн Халдуна^[11] вошло, в тексте и во французском переводе, в издание «Notices et extraits» — извлечений из рукописей французской Национальной (бывшей Королевской и Императорской) библиотеки; текст составляет томы XVI—XVIII, перевод — томы XIX—XXI^[12].

Нередко доказывалось, что Ибн Халдун, как в античной историографии Диодор, умел только изложить новые взгляды, как надо писать историю, но не сумел приложить их на деле; во введении он является самостоятельным мыслителем, в тексте самой истории — компилятором обычного типа. Однако Ибн Халдун и в главной части своего труда^[13] значительно отступает от общепринятого шаблона; вместо безусловно господствовавшей в его время в арабской историографии формы летописного изложения он, подобно персидским историкам, располагает материал по династиям, отчасти придерживаясь географического порядка; так, пятый том египетского издания всецело посвящен истории сельджукской и последующих династий в Азии до османской, шестой — арабским и берберским династиям Африки. Изданная и переведенная в «Recherches sur l’histoire et la Iitterature de I’Espagne pendant le moyen age» Дози глава о христианских правителях Пиренейского полуострова, по замечанию Дози, делает честь арабской литературе; из европейских средневековых летописцев ни один не дал такого отчетливого и точного очерка истории какого-либо мусульманского государства. Как у других теоретиков, так и у Ибн Халдуна увлечение теорией иногда влечет за собой ошибки в области критики фактических известий; так, он полагает, что, вопреки Ибн Хайяну, восставшие против мусульман в Испании христиане были совсем другим народом, чем побежденные арабами вестготы, так как этот последний народ совершил круг своего развития; возможность возрождения покоренного народа кажется Ибн Халдуну маловероятной. В переводе на французский язык доступна также история африканских династий и история князей Гранады (Histoire des Berberes et des dynasties musulmanes de VAfrique septentrionale par… Ibn-Khaldoun. Texte arabe… par de Slane, Alger, 1847—1851; Trad., 1852—1856; Histoire des Benou’l-Ahmar… trad par M. Gaudefroy-Demombynes). Полностью вся история^[14] имеется только в египетском издании, крайне неудовлетворительном.

Последнее мусульманское княжество на Пиренейском полуострове, Гранадское, накануне завоевания христианами еще пережило эпоху блестящего литературного расцвета; в нем, по замечанию историка арабской литературы Брокельмана, процветали поэзия, художественная проза и историография, к счастью, совершенно отодвигая на задний план господствовавшую в других областях ислама схоластику. Среди гранадских историков выдается знакомый Ибн Халдуна, министр Ибн ал-Хатиб (ум. в 1374 г.); еще в статье о Гранаде, напечатанной в 1914 г.

(в «Энциклопедии ислама», о которой см. ниже), критическое издание и перевод его главного труда названы одной из ближайших задач науки.

Замечание русского арабиста (И. Ю. Крачковского), что в XVIII в. эра арабского литературного творчества замирает окончательно и в XIX в. занимается заря новой эры, возникающей под европейским влиянием, относится, по-видимому, и к области арабской историографии. В XVII в. еще писались исторические труды, высоко ценимые европейскими учеными, как упомянутая выше компиляция Маккари и труд Синджари (ок. 1684 г.) по истории Мекки; в XVIII в. выдающихся трудов уже не появлялось. Историография XIX в. дала некоторые замечательные памятники, как труды египетского историка Джабарти (ум. в 1822 г.), ознакомившегося с европейской культурой во время французской оккупации. Со второй половины XIX в. в историографии, как и в других отраслях литературы, европейское влияние сказалось с большей силой: начинается не всегда удачное применение к арабской истории европейских теорий, создание арабского национализма в подражание европейскому и т. п. Выдающихся историков, которые сумели бы усвоить и переработать заимствованные идеи и на основании их создать новую национальную историографию, Восток, в том числе арабский, пока не выдвинул, хотя часть труда одного из историков этого направления, перешедшего к истории от исторического романа, христианина Джурджи Зейдана, обратила на себя внимание в Европе и была переведена на английский язык (Umayyads and Abbasids, being the fourth part of Jurjf Zaydan’s History of islamic civilisation, transl. by D. S. Margoliouth, Leyden — London, 1907). Тем же Зейданом были обнародованы сведения о собрании рукописей другого ученого, Ахмеда Зеки, заслуга которого перед наукой состояла в открытии экземпляров нескольких сочинений, считавшихся утраченными; но возбужденный им на афинском конгрессе ориенталистов^[15] в 1912 г. вопрос о возможности при издании текстов производить сокращения и изменения и неумеренное прославление заслуг «genie arabe» перед мировой культурой произвели неблагоприятное для молодой арабской науки (в европейском смысле) впечатление. По-видимому, еще не скоро окажется возможным сотрудничество на равных правах, с одинаковыми приемами и одинаковым успехом, современной арабской и европейской науки в деле издания и изучения арабских исторических текстов, среди которых неизданного материала все еще значительно больше, чем изданного^[16].

• [1] Указанный труд Ибн Исхака — Ибн Хишама переведен теперь на английскийязык А. Гийомом.
• [2] О новом издании Табари см. рецензию Грязневича, «Народы Азии и Африки», 1964, № 3, стр. 186—189.
• [3] 2 См. авторскую поправку ниже, стр. 297.
• [4] Каирское издание 1931 г. в 14 томах содержит почти полный текст сочинения, за исключением нескольких предполагаемых лакун: ал-Хатиб, Та’рйх Багдад.
• [5] Теперь результаты исследований подытожены И. Ю. Крачковским, Арабская географическая литература, в особенности см. «Введение» и первые 8 глав.
• [6] Вышедшее к тому времени издание Амедроза — Марголиуса, очевидно, ещене было доступно В. В. Бартольду.
• [7] Недостающие части изданы по вновь открытым рукописям К. Гарберсом, И. Фюккоми А. Халидовым (см. Халидов, Дополнения), полный русский перевод осуществлен М. А. Салье.
• [8] Издание и перевод Захау воспроизводились в неизменном виде в 1910 и 925 гг.;текст был повторно издан Низамуддином в Хайдерабаде в 1958 г.; русский переводвышел в Ташкенте в 1963 г.
• [9] Русский перевод М. А. Салье выходил в 1933 и 1957 гг.
• [10] Русский перевод осуществлен М. А. Салье и выходил в 1922 и 1958 гг.
• [11] Мукаддима.
• [12] В 1962 г. вышел новый английский перевод Мукаддимы, выполненный Ф. Розенталем.
• [13] ‘Ибар'.
• [14] Китаб ал-'ибар.
• [15] О конгрессе, напр., Becker, Der 16. internationale Orientalisten-Kongrefi, S. 292 sq;Гордлевский, Ислам на XVI конгрессе, стр. 510 и сл.
• [16] Скептическое мнение В. В. Бартольда не оправдалось; за последние десятилетияарабские ученые издали большое количество текстов, в ряде случаев на высоком научном уровне, с соблюдением строгих требований критики текста, иногда и в сотрудничестве с европейскими учеными.