Искусство и власть

Трудно не согласиться с Н. Бердяевым, когда он утверждает: «Искусство должно быть свободно. Это — аксиома очень элементарная, из-за которой не стоит уже ломать копий. Автономность искусства утверждена навеки. Художественное творчество не должно быть подчинено внешним для него нормам, моральным, общественным или религиозным… Свободное искусство вырастает из духовной глубины человека, как свободный плод. И глубоко и ценно то лишь искусство, в котором чувствуется эта глубина».

Анализируя специфику искусства XX в., мы обнаружили, что начался процесс формирования нового стиля, интегрирующего особенности развития научного сознания, техники и других сторон культуры. Стало меняться отношение к искусству как к чему-то лишь украшающему жизнь, оно становится равноправным с наукой, осмысливая те же проблемы бытия, но иными средствами: с помощью художественного образа, адекватного новой реальности. Этот процесс был характерен и для европейского, и для российского искусства.

Однако эти процессы были существенно деформированы радикальными преобразованиями, происходящими в социально-экономической и политической сферах жизни человечества.

Понимание свободной природы искусства всегда было характерно для художника, но все же трудно оставаться в стороне от актуальных проблем в периоды революционных сдвигов в обществе.

Так, К. Малевич, как и многие другие художники революционной России, активно включился поначалу в общественную деятельность по обновлению культуры. Однако вскоре он замечает: «К моему большому огорчению, большинство молодых художников полагают, что дух обновления в искусстве подчинен новым политическим идеям и улучшению социальных условий жизни, благодаря чему они превращаются в исполнителей воли правителей, перестав заниматься обновлением красоты самой по себе, — писал он. — Они забывают, что ценность искусства не может быть сведена к идее, какой бы она ни была, и что все искусства издавна стали международными ценностями…».

Обратим, однако, внимание на то, что в тоталитарных государствах искусству уделяется особенно пристальное внимание. Задумаемся о причинах этого явления.

Как известно, главная черта тоталитаризма — это слитность всех сфер жизни общества. Общим знаменателем их становится идеология: в Италии и Германии — фашистская, в СССР — марксистско-ленинская, в Китае — маоистская и т. п.

В этих условиях искусство рассматривается как важнейшее средство идеологического воздействия на граждан страны, формирования особого образа жизни, соответствующего идеологическим установкам.

Современное искусство, становясь массовым, получив новые, технические средства распространения, может воздействовать гораздо более эффективно, чем прямая пропаганда, влияя не только на логику, но и на чувства людей.

Особое внимание тоталитарная власть уделяет наиболее престижным направлениям. Сосредоточение экономических рычагов и возможностей в руках государства позволяло оказывать материальную поддержку освоению космоса, развитию оперного, балетного искусства, спорта, занимать в этих областях лидирующие позиции в мире. И действительно, великолепная оперная и балетная школа Большого театра, блистательные концерты моисеевцев, исполнительская школа Московской консерватории всегда восхищали многочисленных поклонников этих жанров во многих странах мира.

В процесс идеологизации общества втягиваются невольно и сами деятели культуры. И даже если художник не заявляет свою политическую позицию, он неизбежно оказывается задействован в большой политической игре. Эта игра тоталитарной власти с людьми искусства имеет некоторые закономерности: власть вначале использует наиболее одаренных из них, их творческий потенциал и революционный порыв в пропагандистских целях, а затем изолирует от общества.

Приведем несколько характерных примеров. В 1917 г. К. Малевич избирается председателем художественного отдела московского Совета солдатских депутатов, затем — членом комиссии по охране художественных ценностей искусства и комиссаром по охране ценностей Кремля. В 1924 г. он создает и возглавляет Государственный институт художественной культуры. Но уже в 1926 г. он с этого поста был снят, а через некоторое время институт ликвидируется вообще. В 1932 г. его работы были включены в экспозицию выставки «Искусство эпохи империализма» в Русском музее, в 1935 г. состоялся последний показ его работ (вплоть до 1962 г.) в Советском Союзе. Но первая представительная выставка прошла в Москве лишь в 1988 г.

В Германии вожди Национал-социалистского союза студентов, выступая в 1933 г. в актовом зале Берлинского университета, объявили себя сторонниками экспрессионизма — «самобытного германского» искусства. До 1936 г. в Берлинской национальной галерее экспонировались работы Барлаха, Нольде, Франца Марка, Кандинского, Клее. Вскоре, однако, подобные выставки были запрещены или закрывались гестапо в день вернисажа. В 1933 г. министр пропаганды Геббельс отправил Эдварду Мунку — «великому германскому мастеру» — восторженную телеграмму в честь 70-летия, а вскоре он же распорядился об аресте его картин.

19 июля 1937 г., в канун открытия выставки «Искусство вырождения», Гитлер произнес в Мюнхене речь, пронизанную ненавистью: «Отныне мы будем вести беспощадную очистительную войну против оставшихся элементов, разрушающих нашу культуру… Пусть возвращаются эти доисторические деятели культуры на уровне каменного века и заики искусства в пещеры своих предков, чтобы там присобачить свои примитивные космополитические каракули».

Тоталитаризм не терпит разнообразия, и потому он создает свой стандарт в искусстве, являющийся официальным, как, например, социалистический реализм в СССР. Все, что ему не соответствовало, подвергалось запрету. А запрет страшен не только тем, что не позволяет увидеть результаты творчества, но и тем, что изначально деформирует сознание художника, направляя его талант в заданное русло.

В одной из новелл Рэя Бредбери содержится мудрое предостережение человечеству. Неосторожный путешественник во времени раздавил кованым сапогом всего лишь одну малозаметную незначительную бабочку. Вернувшись в настоящее, он обнаруживает, что это привело к изменению государственного режима.

Человечество с каждым отсеченным поиском обедняет свою духовную жизнь.

В тоталитарном обществе искусству придавалось даже магическое значение, ибо считалось, что в книге, кинофильме и т. п. должен непременно быть красивый, умный, патриотичный герой, потому что, познакомившись с ним, люди тоже станут такими. Но суть искусства не исчерпывается его социально-классовым содержанием, для него неважно, пролетарий художник или буржуа, а важно — талантлив он или бездарен, неважно, какова профессия его героя — шут он, король или крестьянин, а важно, как именно осмыслены в произведении вечные темы Добра и Зла, Любви, Истины, Красоты…

Главное условие творчества — свобода. Но «тоталитаризм уничтожил свободу мысли до степени, немыслимой в какую-либо из предшествующих эпох, — писал Дж. Оруэлл. — …Вопрос, который важен для нас, заключается в следующем: может ли литература выжить в таком обществе? Мне кажется, ответ будет краток: нет, не может. Если тоталитаризм победит в мировом масштабе, то литература умрет… И на практике тоталитаризм, кажется, уже достиг таких результатов: итальянская литература находится в глубоком упадке, а в Германии она почти прекратила свое существование. Сожжение книг — самая показательная сторона в деятельности нацистов, и даже в России не произошел тот расцвет литературы, которого некогда ждали, большинство талантливых русских писателей кончают жизнь самоубийством или исчезают в тюрьмах».

Запрет новаторства, утверждение фотографической эстетики «социалистического реализма», «возвращение к классицизму», провозглашение «превосходства советского искусства над искусствами всех стран и всех прошедших времен» обернулись подлинной драмой российской культуры.

Десятки деятелей культуры уехали, и на долгие годы их имена были вычеркнуты из культуры России (В. Кандинский, например, в советских изданиях был причислен к немецкому экспрессионизму), С. Есенин, Вл. Пяст, М. Цветаева покончили самоубийством, П. Филонов, доведенный до крайней нищеты, умер в первые же дни ленинградской блокады, Н. Гумилев, Б. Пильняк, Б. Ясенский и многие другие — расстреляны, И. Бабель, О. Мандельштам, В. Мейерхольд и многие другие погибли в тюрьмах и лагерях. Вл. Маяковский и А. Фадеев застрелились, осознав ужас последствий того, что отдали свой талант на службу партии. Другие, как Б. Пастернак и А. Ахматова, вынужденно замолчали на десятилетия. Б. Пастернак, которому была присуждена Нобелевская премия, не смог выехать за ней.

Из другого тоталитарного государства — фашистской Германии — не смог выехать в 1935 г. другой ее лауреат — немецкий журналист Карл Оссецкий, открытый противник национал-социализма. Нацистские газеты писали тогда: «Выдача Нобелевской премии известнейшему изменнику есть настолько наглый и бессовестный вызов, такое оскорбление германского народа, что на это следует дать соответствующий ответ». К. Оссецкий был брошен в концлагерь, после вынужденной телеграммы его жены в Шведскую академию с отказом от премии его перевезли в клинику, где он вскоре умер.

Общим для тоталитарных режимов является глобализм искусства как следствие глобализма задач: тысячелетний рейх в Германии и прекрасное будущее для всего человечества в СССР. Отсюда — монументальные памятники в обоих государствах невиданных размеров. Даже то живое, что всегда питает искусство, — обычай, традиция — обволакивается идеологическим флером. Остается лишь то, из чего вырастают собственные доминанты тоталитарной системы.

Так, «подлинная» история России началась в 1917 г., а предыстория — с декабристов, открывших национально-освободительное движение. История переписывается заново, сносятся памятники, разрушается историческая среда. И в каждом городе вместо исторических названий — улицы Советские, Красноармейские, Коммунистические.

Не будем, однако, упрощать проблему, утверждая, что в условиях тоталитаризма невозможно появление уникальных, талантливых явлений искусства.

Жизнь и в тоталитарном государстве всегда сложнее схем. Самые светлые и веселые кинокартины, ставшие классикой, такие, как «Цирк», «Волга-Волга», «Веселые ребята», были созданы в трагические для страны предвоенные годы. Их успех был предопределен не только талантом их создателей, но и потребностями в подобном искусстве советских людей, живших в подавляющем большинстве в коммуналках, на виду и нуждавшихся, с одной стороны, в компенсации реалий бесправного бытия, а с другой — свято веривших в светлое будущее.

В этих условиях, когда, как говорил Дж. Оруэлл, «все искусство — это пропаганда», художники творили не только потому, что имели идеологический заказ, многие из них искренне исповедовали ценности нового общества.

Вместе с тем в тоталитарных режимах всегда наряду с официальным искусством развивается параллельная культура — андеграунд, т. е. подпольная культура, проявляющаяся через «самиздат», диссидентство, через широкое распространение эзопова языка.

Всем известны имена В. Высоцкого, Б. Окуджавы, Б. Ахмадулиной. Это и художники, чья выставка в Москве (Измайлово) была раздавлена бульдозерами. А те художники, литераторы, режиссеры, чье творчество не было запрещено полностью, подлинный смысл упрятывали в подтекст, который интеллигенция научилась «считывать». Именно иносказаниями славились театры «Современник» и «На Таганке», «Литературная газета», журнал «Новый мир», фильмы А. Тарковского. Художники использовали эзопов язык, чтобы показать свои работы, ибо, как утверждал Врубель, художник без признания его труда публикой, без диалога со зрителем обречен на небытие.

Великий гуманист нашего времени А. Швейцер в своей широко известной книге «Культура и этика», написанной в 1923 г., отмечал:

«…Когда общество воздействует на индивида сильнее, чем индивид на общество, начинается деградация культуры, ибо в этом случае с необходимостью умаляется решающая величина — духовные и нравственные задатки человека. Происходит деморализация общества, и оно становится неспособным понимать и решать возникающие перед ним проблемы. В итоге рано или поздно наступает катастрофа».

Эта глубокая мысль дает нам ключ к пониманию многих процессов и явлений в области культуры как прошлого, так и настоящего, связанных с взаимодействием художника и общества.

Очевидным условием для свободы творчества является реальное воплощение в жизни общества демократических идеалов. Однако ни одна страна в мире не может заявить о решении этой важнейшей проблемы. Провозглашение демократических норм мировым сообществом и многими странами в XX в. является, несомненно, огромным достижением человечества. Вместе с тем их полнокровное воплощение в жизнь еще не превратилось в реальность. Свобода, не обеспеченная материальными условиями ее реализации, не может воплотиться в действительность и остается лишь в мире возможного. Кроме того, общество, в котором столь велика власть денег, в принципе не может быть подлинно демократичным. Кстати, столь беспокоящая всех коммерциализация культуры не случайна, она — естественное следствие современного социально-экономического устройства демократических обществ.

Таким образом, искусство XX в. — в той или иной форме — с потерями и обретениями оказалось включенным в социальный и политический контекст.

Почему власть в той или иной форме пытается воздействовать на искусство?

Каковы формы воздействия власти на искусство в тоталитарных и в демократических государствах?

Как в условиях демократических государств осуществляется воздействие общества на искусство?