Экзистенциализм и литература: альбер камю

Власть неотделима от несправедливости. Хорошая власть — это здоровое и осторожное управление несправедливостью… Сосредоточить в своих руках величайшую власть — не для того, чтобы господствовать, но для того, чтобы давить.

А. Камю

Интеллектуальную и художественную атмосферу Франции 1930— 1950;х гг. трудно понять, если не учесть той роли, которую играли поистине пронизывающие ее литературу идеи экзистенциализма. Эта философская система не была чисто умозрительной и модной, но во многом питалась жизненными обстоятельствами эпохи, вырастала из них. Жесточайшие войны, преступления тоталитарных режимов против человечности и самой жизни, крах многих идеологических систем и нравственных понятий — все это сформировало представление о мире, в котором нет Бога, порядка, логики и смысла, но царствуют хаос и абсурд. В условиях, когда индивид беззащитен перед лицом жестоких, роковых сил, единственная ценность — это личное человеческое существование, экзистенция личности. На ее долю выпало одиночество и неотвратимость конца. В условиях тотальной разобщенности и некоммуникабельности людей, отсутствия прочных нравственно-этических ориентиров оказавшийся в экстремальных обстоятельствах человек мог полагаться только на себя, свою внутреннюю свободу и право выбора. Экзистенциалистские идеи, столь глубоко пропитавшие литературу Франции, заявили о себе, пусть не так широко, также в словесном искусстве Англии, Германии и США. Самый пессимизм экзистенциалистского мироощущения отражал существенные реалии французской истории: это и позор поражения 1940 г., и тяжесть оккупации, и моральная трусость коллаборационистов и предателей, сотрудничавших с нацистами. В наиболее глубоком и оригинальном виде экзистенциальные идеи преломились в творчестве двух в чем-то разных по манере и стилистике художников слова, Нобелевских лауреатов, без которых нельзя представить литературу минувшего столетия. Это Альбер Камю и Жан-Поль Сартр.

Камю и национальная традиция. Как отмечалось, традиция философии и моралистики, у истоков которой Монтень, во многом определяла национальную самобытность французской литературы.

Идеи Декарта и Гассенди животворили драматургию и прозу классицизма. Паскаль, Лабрюйер и Ларошфуко являли высокие образцы моралистики. Великие писатели Просвещения, такие как Монтескье и Вольтер, Дидро и Руссо, соединяли в себе художников и философов, «идеологов». Философская мысль обрела художественное воплощение у Франса. В XX в. развитие экзистенциалистских идей стимулировалось знакомством с творчеством Достоевского, исключительно популярного во Франции XX в., одним из первых пропагандистов которого был Андре Жид. В романе «Имморалист» его герой решается на аморальные поступки в духе Раскольникова, ибо подобным образом происходит его самоутверждение. Уподобиться Раскольникову с помощью «немотивированного преступления» пытается и Лафкадио, персонаж другого романа А. Жида «Подземелье Ватикана».

«„Все дозволено“ Ивана Карамазова — единственное выражение свободы», — полагал Камю. А. де Сент-Экзюпери воспевал подвиг, не уставая размышлять над жизнью в духе идей, близких к экзистенциализму. Что до Камю, то он высказался на этот счет с необходимой прямотой, когда писал, что «без Достоевского французская литература не была бы той, каковой она является в действительности». Без автора «Карамазовых» не было бы и автора «Постороннего».

Почему же писатели оказались столь восприимчивы к этой философской системе? А среди них и Ж. Ануй, А. Мальро и Симона де Бовуар, и многие другие. Повлиял он и на писателей Германии, Англии и США. Именно эта философия, обращенная не к абстрактным метафизическим категориям, а к человеку, к коренным проблемам его существования, позволяла выражать смысл не с помощью тяжеловесного наукообразного «академического» мудрствования, а языком художественных образов. И делать это на основе реальных эстетически представленных жизненных ситуаций и образов. «Хотите мудрствовать — пишите романы», — советовал своим коллегам А. Камю. Вот почему в художественной ткани оказались взаимопроникающими философская идея и писательское слово. «…Экзистенциализм, — пишет Л. Г. Андреев, — не столько система понятий, сколько выражение определенного настроения, переживание бытия в мире, где „все дозволено“ и выбор соответствует его поведению». Оба — и Камю, и Сартр — дополняли художественное творчество написанием специальных трудов научно-философского характера. Эти два творческих аспекта были у них органично взаимозависимы.

Камю: «Миф о Сизифе». Альбер Камю (1913—1960) родился в маленьком городке Мондови в Алжире, его отец был сельскохозяйственным рабочим (он погиб в начале мировой войны в битве на Марне), а мать — неграмотной служанкой, испанкой по происхождению. Семья нуждалась. Позднее Камю писал: «Я обучился свободе не по Марксу. Меня научила ей нищета». С немалым трудом Камю удалось окончить лицей, стать бакалавром, поступив в Алжирский университет, где он продолжил учебу, но закончить который ему не удалось по болезни. Работал он журналистом, увлекался философией, прежде всего русскими мыслителями, Л. Толстым и своим соотечественником великим А. Бергсоном. Непременными своими учителями он все же считал большую троицу: Ницше, Кафку и Достоевского. Разделяя представление о тотальном абсурде и «смерти Бога», не называл себя экзистенциалистом, а склонялся к понятию моралист. Ключевым же для него оставалась концепция бунта, т. е. сопротивление горестной судьбе и неизбежности смерти. Как и многие французские интеллигенты, Камю пережил кратковременное увлечение левыми идеями, состоял в компартии (1935—1937), из которой вскоре вышел. Литературную деятельность начал в качестве корреспондента ряда газет.

В годы Сопротивления работал в подпольной газете «Комба», а написанные им передовицы с их антифашистским звучанием прочитывались с пониманием и живым интересом. К этому времени он уже был автором пьесы «Калигула», герой которой римский император, олицетворявший разгул и жестокость, иллюстрировал пагубность и аморальность философии вседозволенности. Когда в 1945 г. она была поставлена в Париже, заглавную роль в ней исполнил несравненный Жерар Филип.

В 1942 г., пожалуй, в самую тяжелую пору оккупаций, когда нацисты захватили южную зону, Камю публикует свой философский трактат «Миф о Сизифе». Это был блистательный образец того, как античный сюжет служит выражению глубинной жизненной правды и одновременно остается источником надежды. Герой мифа Сизиф был осужден богами втаскивать на вершину горы обломок утеса, который затем скатывался вниз из-за собственной тяжести. Но Сизиф неутомимо возобновляет свои безнадежные усилия. Разве это не метафора человеческой жизни? Если человек всю жизнь к чему-то стремится, чего-то добивается, думает о завтрашнем дне, то в финале его ждет лишь неотвратимая смерть. Тогда к чему все наши усилия? Проблема смерти — сердцевина экзистенциализма. Трагизм человеческого удела в мире одиночества и бездуховности — таков главный тезис этой философии.

Почему же трактат Камю о Сизифе, раздавленном каменной глыбой, был понят и с надеждой воспринят соотечественниками Камю в самую безысходную пору нацистской оккупации Франции? Андре Моруа, блестящий мастер биографического жанра, в очерке о Камю так отвечает на этот вопрос: «И тут раздался молодой голос, сказавший: „Да, это так: да, мир абсурден; да, от богов ничего не приходится ждать. И, однако, нужно, глядя в лицо судьбе, осознать ее, презреть и в той или иной мере, в какой это в наших силах, изменить ее“. К голосу молодого писателя прислушались, потому что он словно „проник в самое сердце современного мира“, чтобы сделать его приемлемым для отчаявшейся молодежи, вопреки, казалось бы, безнадежной ситуации».

«Посторонний»: жизнь и смерть Мерсо. «Миф о Сизифе» перекликается с хрестоматийным художественным созданием Камю — «Посторонний», одним из двух его самых прославленных романов. Он долго обдумывался и был завершен в 1942 г. Он выдержал бесчисленное количество изданий на разных языках, «оброс» комментариями и интерпретациями, касающимися и общего смысла, и загадочной фигуры главного героя. Это многоплановое произведение, близкое по жанру к философской притче. Но сила Камю, его притягательность как раз в том, что образы и сюжет романа, выполняя определенную философско-идеологическую функцию, обладают художественной наглядностью, впечатляющей силой и эстетической завершенностью. В Камю в счастливой гармоничности соединяются моралист и мастер слова. В романе «не реальность и не фантастика». В нем миф, «укорененный в конкретной живой жизни, в жаркой плоти дня». Внутренний мотив романа — глубочайшее отчуждение личности. Про тагонист — молодой француз Мерсо, обычный мелкий конторский служащий, обитатель пригорода города Орана в Алжире, той части Африки, где прошла юность Камю, навсегда ему памятная. Но будучи реальным персонажем, он одновременно олицетворяет мифологию абсурда.

В романе выделяются две части. В первой события как бы пропущены сквозь «субъективную призму» героя. Во второй те же самые эпизоды и события представлены с точки зрения участников и очевидцев судебного процесса над Мерсо. Во всем произведении словно разлита атмосфера африканской жары, палящего солнца, отупляющей духоты. Это подчеркивает некое заторможенное состояние, которым парализован герой. Он — посторонний, безучастный, равнодушный. И в то же время питающий презрение к фальши окружающего мира. Его бытие монотонно, бездуховно. Изо дня в день ходит на работу, выполняет служебные функции с вызывающим безразличием, его встречи с любовницей лишены эмоций и сводятся к сексу. Равнодушие выказывает он и на похоронах матери; этот факт будет позднее обыгран на суде как свидетельство его преступной бесчувственности. Ничем не мотивированной вспышкой неконтролируемого раздражения становится и убийство им араба.

Во второй части центр художественного внимания — судебная процедура. Она воспроизведена с очевидной иронической и даже сатирической ретушью. Прокурор в речи, исполненной «обвинительного уклона», рассуждает о чудовищном злодеянии Мерсо. Адвокат же, напротив, в словесной эквилибристике живо рисует подзащитного как истинного труженика и верного сына. Под пером Камю механизм правосудия в действии обретает фарсовые черты.

Все это время Мерсо пребывает в состоянии некой прострации и отрешенности. Слабо воспринимает то, что говорится по его поводу, и всего более желает поскорее избавиться от духоты судебного зала и возвратиться в свою одиночную прохладную камеру. С таким безразличием встречает он и вынесенный ему смертный приговор, поскольку ощущает фальшь и несправедливость закона.

Мерсо у Камю — человек, который, не претендуя на героизм, согласен умереть за правду. Ожидая казни, он открывает для себя «вечность» и блеск звезд, и «нежное безразличие мира».. Он не раскаивается перед смертью, отклоняет любые догматы, будучи привержен к истине реальной жизни. Разъясняя свой замысел, Камю пишет: «Ненамного ошибутся те, кто прочтет в „Постороннем“ историю человека, который безо всякой героической позы соглашается умереть во имя истины».

Абсурдному миру в романе противопоставлена природная стихия: солнце, прохлада моря как антитеза нависшей неодолимой духоте. Сияющее солнце — один из главных образов «Постороннего». В письме к Камю Борис Пастернак писал о впечатляющей силе романа: «Я все видел, все испытывал и почувствовал: жару, пустыню, необитаемую в воскресный день, близость моря, страшное соседство одухотворенной природы и бессердечного человека».

Как же можно определить жанр «Постороннего»? В нем есть черты романа воспитания, но особого рода. Столкнувшись с абсурдностью мира, герой не принимает его законы, не приспосабливается к нему. Он от него отторгается. Погружается в себя, в свое «я». И оно остается для него единственной самоценностью.

«Чума»: подвиг доктора Риэ. «Чума» (1947) — второй «вершинный» роман Камю. Дальнейшее развитие и одновременно обогащение мотивов, запрограммированных в «Постороннем». Более того, очередной этап в художественном преломлении экзистенциалистской философии в творчестве писателя. Камю — и это была существенная черта его творческой индивидуальности, — не был неизменен в своем миропонимании. Пребывал в движении, извлекал уроки жизни и не чурался признания своих ошибок. В романе, написанном уже после войны и крушения фашизма, нет безнадежного пессимизма. В нем виден «свет в конце туннеля». По свидетельству самого Камю, луч надежды, вспыхнувший в финале романа, — плод освоения писателем опыта победы над фашистской «чумой» и героики французского Сопротивления. Но эти новые философские подходы получили у Камю специфическое преломление на языке аллегории и притчи. Сама же структура романа — сложна и многопланова.

Как и в «Постороннем», место действия — Северная Африка и конкретно город Оран. Его поразила эпидемия чумы. В ней — квинтэссенция, метафора смертоносной природы фашизма. Эпидемия не просто косит людей. Главное, она парализует их волю. Фазы ее распространения, реакция на нее разных лиц и слоев общества — все это символично и значимо. В памяти всплывают события недавнего прошлого, а в них — важнейшие уроки.

При первых признаках эпидемии запираются ворота. Запрещен выезд из города. Будучи блокирован, он — символ оккупации. Чума же — метафора «атмосферы удушья, опасности и изгнания».

Хроникальная манера повествования, предложенная Камю, позволяла писателю рассмотреть проблему в историческом контексте. Смысл аллегории очевиден. Распространение чумы — это этапы усиления фашизма в обстановке трусости и попустительства властей (намек на буржуазные правительства Европы, благословившие «мюнхенское» предательство). Появление чумных крыс на улицах Орана, начальные симптомы болезни вызывают у городской «головки» желание сделать вид, что опасности нет. Затем наступает переполох среди оранцев, желающих смягчить приступ страха посредством ускоренного захоронения умерших, интенсификации работы крематория, расширения услуг черного рынка.

В «Чуме» Камю ориентирован на художественную методологию вольтеровских философских повестей. Романные персонажи в своей реакции на эпидемию демонстрируют определенную идейно-философскую позицию. Отец Панелу наставляет горожан в том смысле, что чума нам послана свыше в качестве «бича», дабы поразить грешников. Тарру — непротивленец, хочет быть в стороне, ни во что не вмешиваться, поскольку в природе заведено быть бичам и быть жертвам. Поэтому сострадание к последним — бесполезно. Принципиально значим парижский журналист Раймон

Рамбер, случайно оказавшийся в зачумленном городе. На первых порах он предпринимает огромные усилия, чтобы бежать из этого опасного места и воссоединиться со своей любовницей. Но в тот самый момент, когда Рамбер получает наконец возможность покинуть Оран, он неожиданно решает остаться. Им движет не только профессиональная журналистская потребность увидеть, запечатлеть трагические события, но и нравственные соображения. Это — прозрение, обретенное в результате пережитых испытаний. Посреди всеобщего горя ему «стыдно быть счастливым в одиночку».

Не менее значима фигура протагониста, доктора Бернара Риэ, носителя нового аспекта в экзистенциалистской концепции Камю. Он отказывается безропотно подчиняться злу. Он ему сопротивляется. И своим примером влияет на решение Рамбера. Риэ и его коллеги не знают, как лечить чуму, однако он предпринимает все, чтобы спасать людей, хотя и признается: его самоотверженный труд — это все же «бесконечное поражение». Но его человеческий долг — противостоять чуме. Риэ изолирует больных, проводит карантинные мероприятия, организует больницы и санитарные дружины. Вместе со своим верным помощником Граном_у скромным медстатистиком, неудачливым и в жизни, и в делах служебных, Риэ — пример стоицизма. А подобная позиция, по Камю, — оптимальная форма противостояния окружающему хаосу. Один из пациентов Риэ рассуждает о том, что «чума все та же жизнь». Чума — эго, конечно, фашизм, но не только. Камю понимает зло метафизически: оно укоренено в самом миропорядке, а потому войны и трагические катаклизмы — неизбежны. Свобода выбора в подобных ситуациях — выражение достоинства и чести человека.

В финале романа звучит светлая нота. Чума временно отступает, а ликующие жители Орана приветствуют Риэ. Значит, в жизни победы возможны, если не окончательные, то хотя бы частичные. Сама притчевая природа романа предопределила наличие в нем целого комплекса актуальных нравственно-этических проблем. Писатель их ставит, побуждает читателя задуматься и вникнуть в их сложность, не всегда предлагает их однозначное решение. А это дало основание одному из наших лучших и проницательных прозаиков Василю Быкову назвать роман «Евангелием XX в.».

Последние годы. В 1957 г. 44-летнему Камю, самому молодому среди писателей, была присуждена Нобелевская премия по литературе. В своей Нобелевской речи он изложил свою жизненную философию. А год спустя в письме к Б. Пастернаку выразил солидарность с ним, когда того вынудили от премии отказаться. Еще ранее он опубликовал свой второй по значимости после «Мифа о Сизифе» философский трактат «Бунтующий человек», в котором прокламировал тезис: «Я бунтую, следовательно, мы существуем». Трактат этот вызвал неудовольствие марксистской критики, в СССР поклонники Камю старались его замалчивать.

Для Камю приемлем лишь «бунт метафизический». Он в самой природе человека, протестующего против абсурдной действительности. В итоге он ведет к самоусовершенствованию личности. Противопоставляет индивидуальный «бунт» и «революцию», последнюю считает «химерой», которая ведет лишь порабощению и тоталитаризму. В итоге он даже уравнивает Сталина и Гитлера. Трактат вызвал расхождение Камю с Сартром по принциниальной проблеме выбора. Сартр, близкий в начале 1950;х гг. к левым, упрекал Камю в том, что тот занимает пассивную позицию и не желает открыто вмешиваться в политическую борьбу.

Жизнь Камю была безжалостно оборвана на пике творческих исканий: он погиб в 1960 г. в результате автомобильной катастрофы. В машине была обнаружена рукопись незавершенного романа «Первый человек», опубликованного в 1994 г.

Камю проделал непростую внутреннюю эволюцию, но при этом его художественный мир органичен и целен. Он сам группировал свои произведения разных жанров по определенным циклам. Один из его исследователей С. Фокин выделяет в его развитии четыре этапа: раннее творчество (1932— 1938), «абсурд» (1938—1941), «бунт» (1941 — 1952), «любовь» (1952—1960). Автор одной из лучших работ о Камю С. Великовский определял его сущность в заголовке своего труда «Грани «несчастного сознания«» (1973).

«Записные книжки»: философия Камю. В течение почти четверти века (1935—1959) писатель вел дневник, а также пополнял записные книжки, которые называл тетрадями. Как и «Записные книжки» Чехова, они приоткрывают его творческую лабораторию. Мир исканий и размышлений. Их отзвуки ощутимы в его художественных текстах.

Приведем некоторые из его сентенций, относящиеся к нему самому, к морали, этике, политике.

«Иногда я чувствую, как меня охватывает бесконечная нежность ко всем людям вокруг — людям, что живут в моем веке».

«Нобелевская премия. Странное чувство уныния и меланхолии. В 20 лет я был беден и гол, но именно тогда познал истинную славу».

«То, что я сказал или открыл, может и должно служить другим людям».

«Власть неотделима от несправедливости. Хорошая власть — это здоровое и осторожное управление несправедливостью».

«Сосредоточить в своих руках величайшую власть — не для того, чтобы господствовать, но для того, чтобы давать».

«Жизнь в истине и для истины. Истина того, чем ты являешься изначально. Отказаться от игры с другими. Истина того, что есть. Не хитрить с реальностью. То есть принимать все ее своеобразие и бессилие. Жить в соответствии с этим своеобразием. В центре — творчество и безграничные силы человека, которым, наконец, должно быть дано уважение».

Камю хочется еще долго цитировать. И неслучайно у него частые ссылки на наших Толстого и Достоевского. Камю — большой художник XX в., классик при жизни, обращенный к глубинным проблемам человеческого удела во всем его трагизме. Он притягивает магией самобытного яркого таланта, искренностью, пафосом исканий и способностью к самокритике, а главное — неброским, но глубинным гуманизмом, который всегда необходим людям и составляет неотторжимую сторону писательской деятельности.

О Камю накоплено огромное количество критической литературы. Среди многих его характеристик приведем одну, принадлежащую критику А. Леруа: «Он был великим классиком и в то же время художником современным, тесно связанным со своей эпохой. И он остается примером писателя, который никогда не сдавался».