Устная публичная речь

В результате изучения данной главы обучающийся должен:

• — знать принципы построения устной публичной речи, структуру аргументации, основные аргументы (по А. А. Волкову и по Г. Г. Хазагерову), композиционные принципы устного выступления, понятие топоса в риторике, основные изобразительные средства в риторике;
• — уметь строить публичное выступление по законам классической риторики: применять знание о пяти видах вступления, о «законе края», различать описание, повествование и доказательство, уместно применять художественно-изобразительные риторические приемы;
• — владеть логической культурой оратора.

Подготовка речи. Оратор и аудитория. Виды аргументов

Непосредственное влияние на текст публичной речи оказывает целый ряд факторов: личность оратора (ритора), предмет речи, типология той аудитории, на которую эта речь рассчитана. Поговорим сначала об аудитории, к которой обращается каждый, кто выходит к ней с намерением убедить ее в чем-то важном.

Наиболее наглядно можно рассмотреть все составляющие публичной речи (и типологию аудитории в том числе) на примере речи судебной. Но сначала несколько слов о пути судебного красноречия в истории русской речевой культуры.

Русское судебное красноречие в целом опирается на античную (греческую и римскую) риторику, из которой заимствуются многие термины риторической науки, жанры речи, учение о построении речи (оно предполагает такие этапы создания речи, как изобретение, расположение, элокуция, память и действие), основные фигуры и тропы.

Первыми теоретиками судебного красноречия были Лисий, Исократ и Горгий. Лисий заложил основы композиции судебной речи, первым стал уделять особое внимание психологии. Исократ считается создателем периодической речи, которая впоследствии стала одним из излюбленных приемов русских судебных ораторов XIX в. Самый знаменитый греческий оратор — Демосфен (защитник эллинов) — начинал речь с молитвы богам, молитвой и заканчивал. Этот важный прием диалогизации характерен для всех древнегреческих текстов.

В Риме родоначальниками латинского судебного красноречия были Катон старший, Гальба, Карбон, Красе, Квинт Гортензий и, конечно, знаменитые Марк Антоний, главным оружием которого был пафос, и Цицерон — «царь адвокатуры»¹. Такова в общих чертах история античной судебной риторики.

В России первые письменные свидетельства существования судов и судебной речи относятся к XI в. В период княжения Ярослава были записаны первые законы Киевского государства. Важнейший памятник письменности — «Русская правда» — сыграл немаловажную роль в зарождающемся русском судебном красноречии.

В России сложилось отрицательное отношение к судам и судебным тяжбам (пример тому — многочисленные пословицы и устойчивые выражения: В суд пойдешь — правды не найдешь; Шемякин суд] где суд, там и неправда). Однако негативное и недоверительное отношение к судебной власти значительно изменилось после реформы 1864 г: «После реформы 1864 года суд стал тем местом, куда шли слушать своих национальных ораторов; шли, как в театр, смотреть на судебные состязания, где отстаивалась нравдаматушка»^[1][2]. Связано это было в первую очередь с тем, что реформа провозгласила невероятные по своей прогрессивности принципы гласности, состязательности и равенства сторон. В этих условиях у русского судопроизводства появилась острая необходимость в юристах, образованных, разносторонне развитых, одаренных умением говорить публично: «Правосудие остро нуждалось в новом типе прокурора и адвоката. Этот тип должен был выработаться в новых условиях жизни и служебной деятельности, должен был быть именно создан, так как подходящие образцы для подражания попросту отсутствовали»^[3]. Эта эпоха стала феноменом не только в истории юриспруденции, но и в истории русского судебного красноречия. Можно с уверенностью сказать, что так много талантливейших юристов-орагоров не породило никакое другое время. Наследие таких судебных деятелей и ораторов, как Ф. Н. Плевако, М. Ф. Громницкий, П. А. Александров, В. Д. Спасович, К. К. Арсеньев, С. А. Андреевский, А. И. Урусов, Н. П. Карабчевский дает представление не только о развитии русского судопроизводства после реформы 1864 г., но и о том толчке, который она дала стремительному развитию судебного красноречия в России. Свой талант каждый из перечисленных ораторов сумел проявить в первую очередь благодаря тому, что наряду с процессуальными произошли изменения и в принципах аргументации обвинителей и защитников — «за» и «против» обвиняемых. Возможность доказать в суде свою правоту, т. е. правоту одной из сторон, в условиях состязания на равных, во-первых, была новой, а во-вторых, не могла не вызвать появление плеяды талантливых риторов: атмосфера «игры» (наряду с напряженной обстановкой работы, а главное — ответственности) была стимулом для судебного деятеля, заставляла ритора достойно сыграть роль, т. е. произнести хорошую речь — изложить все аргументы логично и понятно как для судей, так и для других слушателей.

Важно еще и то, что судебная реформа 1864 г. одновременно и закрепила традицию устного красноречия, которое всегда и сложнее, и действеннее письменного, и в то же время ввела порядок записи судебных выступлений, благодаря чему мы сейчас имеем возможность составить представление о произнесенных в стенах российского суда в XIX в. речах. Среди последних особенный интерес для исследователей судебного красноречия всегда представляли речи Анатолия Федоровича Кони, которые по праву могут быть названы образцами искусства судебной риторики. На примере обвинительных речей этого выдающегося прокурора мы и рассмотрим параметры публичных убеждающих выступлений.

Итак, типология аудитории. Аудитория в судебном процессе представляет собой совокупность следующих людей: суд (т.е. судья и в некоторых случаях присяжные заседатели), противоборствующие стороны и их представители — адвокаты, прокурор, свидетели, эксперты, лица, присутствующие на заседании в силу заинтересованности или по собственному желанию. На первый план для ритора неизбежно выходит та часть аудитории, от решения которой зависит исход дела, а значит, и судьба обвиняемых, — группа присяжных заседателей. Нельзя не согласиться с тем, что во многих случаях решение суда определяется ценностными предпочтениями судей и господствующей в конкретном социуме этикой, однако определяющую роль играет все же понятие морали как главной составляющей здорового общества, а не личности присяжных и их предпочтения. В свое время А. Ф. Кони постоянно подчеркивал, что цель судей — добиться истины и восстановить справедливость.

В речи «По делу об утоплении крестьянки Емельяновой ее мужем» А. Ф. Кони обращает внимание судей на то, что бывают такие судебные дела, которые требуют особенно тщательного рассмотрения и четкой нравственной позиции:

Если в нем (в судебном деле. — И. А.) много наносных элементов, если оно несколько затемнено неискренностью и отсутствием полной ясности в показаниях свидетелей, если в нем представляются некоторые противоречия, то тем выше задача обнаружить истину, тем более усилий ума, совести и внимания следует употребить для узнания правды. Задача становится труднее, но не делается неразрешимою.

Эго суждение, оформленное стилистически как период и обладающее в связи с этим экспрессивностью, содержит упоминание нескольких основных, важных для оратора нравственных категорий — истина, правда, совесть. Именно к этим понятиям пытается привлечь оратор аудиторию.

С другой стороны, А. Ф. Кони, борец за правосудие, готов радоваться каждой победе последнего, и тогда еще раз подчеркивается важность миссии судей, например в речи «По делу о лжеприсяге в бракоразводном деле супругов 3-ных»:

Вам предстоит рассмотреть дело, выходящее из ряда вон как по трудности своего возникновения, так и по некоторым своим особенностям. Подобного рода дела редко доходят до суда. Поэтому в том, что подобное дело дошло до суда, уже надо признать некоторую предварительную победу правосудия.

Интересно, что оратор никогда не пытается навязать свою точку зрения, он заранее предупреждает судей, что самое сильное его средство — аргументация, проверенная, четко изложенная, основанная на кропотливом изучении фактов, поэтому речи А. Ф. Кони никогда не содержали «заигрываний» с присяжными, призывами принять его позицию. Этот обвинитель гораздо честнее и умнее: он добивался присоединения аудитории благодаря тактике беспристрастности, хотя, когда требовалась настойчивость, когда позиция противников была абсурдна, а их аргументы необоснованны, А. Ф. Кони не стеснялся открыто взывать к разуму судей. В частности, в речи «По делу об убийстве статского советника Рыжова» он говорил:

Вам, вероятно, придется услышать много указаний на то, что преступление совершено не так, как я предполагаю; но вы, конечно, сами оцените, как все было в действительности.

Диалогичность обвинительных речей А. Ф. Кони проявляется не только в преклонении перед судебной властью как стражем правосудия, но и в осознании того, что сама по себе судебная власть не является высшей инстанцией, а только служит средством (надежным и эффективным!) исполнения воли Божьей, которая является источником нравственности. Вот почему ссылка на Священное Писание (а именно на послание апостола Павла к галатам) представляется совершенно естественной и соответствует логике ритора:

Перед судом по Судебным уставам нет богатых и бедных, нет сильных и слабых, а все равны, все одинаково ответ ственны. Вы докажете тогда (обращение к присяжным; имеется в виду вынесение законного приговора — И. А.), насколько справедливо можно применить к людям, которым приходится стоять перед вами, слова, что «несть эллин и иудей» («По делу о подлоге завещания от имени Козьмы Беляева»).

Апелляция к текстам Священного Писания не является яркой приметой стиля А. Ф. Кони, но те случаи, в которых оратор все же обращается к Богу, а также постоянные призывы помнить о нравственных основах общества, стремиться к добру, выдают в этом ораторе человека, который осознает, что его назначение — выполнять долг перед людьми на земле по воле и указанию Бога. Быть может, во многом именно благодаря осознанию своей миссии А. Ф. Кони выполнял этот долг так успешно.

Однако, анализируя стилистическое достоинство речей А. Ф. Кони и те нравственные критерии, которые он утверждал в них, умело пользуясь даром слова, не стоит забывать и о том, что перед этим оратором стояла чисто практическая задача — убедить присяжных в своей правоте, заставить с помощью аргументации и различных методов ее изложения принять его, прокурорскую, точку зрения. Иными словами, добиться присоединения аудитории. В риторике согласие и присоединение аудитории как раз и свидетельствуют о хорошо построенном диалоге оратора с аудиторией.

С точки зрения исследователя А. К. Соболевой, «зная состав ценностей, разделяемых тем или иным обществом (или его отдельными группами, или отдельными представителями, отвечающими за принятие решений), можно адресно и эффективно строить аргументацию в расчете на го, что она, вероятно, будет принята»^[4].

Говоря о диалогичности, однако, следует уделить внимание и тем приемам (стилистическим и риторическим), которые являются средствами диалогизации.

Свой диалог с аудиторией оратор обычно начинает строить еще во вступлении. Именно во вступлении главная задача для оратора — установить контакт, «завязать» разговор с аудиторией (в риторике существует специальный термин — «контактоустанавливающий диалог»), который оратор будет поддерживать со слушателями/читателями на протяжении всей своей речи. Это авторская прагматическая установка, в то время как прагматическая установка текста определяется уже самим жанром речи.

Обращение не сводится лишь к клишированной фразе Господа судьи, господа присяжные заседатели!, которая, как правило, открывает судебную речь. Под обращением в риторическом тексте можно понимать целый комплекс стилистических, риторических, композиционных приемов и тропов. Именно благодаря этим приемам оратор строит свой диалог с аудиторией. Одним из таких приемов является рефрен.

А. Ф. Кони, например, практически в каждом своем выступлении прибегал к повторам, и каждый раз эти повторы обусловливались определенной задачей, которую он ставил перед собой. Именно поэтому речь идет о повторе как о риторическом приеме. При этом рефрен непременно связан с обращением, которое в широком смысле, как уже было сказано, есть ключевое средство в судебной речи. Иногда само по себе обращение повторяется в тексте речи. Посмотрим, как это происходит на примере речи «По делу об акушере Колосове и дворянине Ярошевиче, обвиняемых в участии в подделке акции Тамбовско-Козловской железной дороги, а последний, кроме того, в приготовлении к отравлению»:

Господа судьи, господа присяжные заседатели! Вам предстоит произнести приговор по делу весьма сложному и во многих отношениях интересному. Оно интересно по свойству преступления. Вам, господа присяжные заседатели, в течение вашей довольно продолжительной сессии приходилось встречаться преимущественно с подсудимыми обыкновенного типа. Но ничего подобного в настоящем деле мы не видим. Перед нами другие подсудимые. Перед нами люди. Я думаю, что напряженное внимание, с которым вы относились к судебному следствию, избавляет меня от необходимости указывать вам. Поэтому я буду касаться только выдающихся его сторон, будучи убежден, что остальное дополнят ваша память и совесть. Вы точно так же не упустите из виду и того, что дело это. Вы вглядитесь в эти деяния пытливым взором и в приговоре вашем оцените их нравственное достоинство. Вы слышали здесь третьего дня показания. Вам предстоит решить, что за личность Колосов. Это я постараюсь доказать, а вы решите окончательно.

В этом непривычно затянутом для стиля Л. Ф. Кони вступлении представлены не столько повторы обращений как таковых (господа присяжные заседатели), сколько повторы, связанные с обращением к суду и одновременно обозначающие тема-рематическую последовательность в тексте. Каждый раз, переходя от одной микротемы к другой в пределах даже не цельного текста, а только его композиционно оформленной части, А. Ф. Кони дает понять, что его аргументы обращены именно к суду. Вот почему в данном случае обращение в широком смысле опирается на такое явление, как повторная номинация. Это явление возникает в тексте, когда автору по тем или иным причинам необходима словесная замена для уже названного субъекта. При этом следует всегда принимать во внимание и невербальные факторы: условия, в которых произносится речь, ее длительность, смешанный состав аудитории, все те факторы, которые с легкостью ослабляют участие слушателей в диалоге с оратором. Повторная номинация возвращает аудиторию в русло этого диалога и заставляет следить за логикой говорящего.

Таким образом композиционно выражается участие оратора и подчеркивается не только взаимодействие судебной и обвинительной власти и общность их миссии, но диалогичность речи обвинителя. Межфразовые единства в данном тексте связывают не только ремы, но и две стороны диалогических отношений — оратора и аудиторию, поэтому повторная номинация в этом вступлении основана на параллельности конструкций (я — вы — мы). Повторная номинация также служит связующим звеном и при изложении фактического материала, т. е. в данном случае является информативной.

Яркой приметой диалогизма ораторского выступления являются вопросно-ответные конструкции. Существует несколько видов таких конструкций. Ответствование, сообщение, риторический вопрос в сочетании с риторическим восклицанием, а также предупреждение — все это фигуры диалогизма. Очень часто встречается конвергенция^[5] фигур диалогизма, а именно — разных видов вопросительных конструкций. В качестве примера можно привести речь А. Ф. Кони «По делу о Станиславе и Эмиле Янсенах, обвиняемых во ввозе в Россию фальшивых кредитных билетов, и Герминии Акар, обвиняемой в выпуске в обращение таких билетов», в которой оратор активно использует сразу несколько фигур диалогизма.

Ответствование: Они обвиняются в важном и тяжком преступлении. Есть ли это преступление следствие порыва, страсти, увлечения, которые возможны при всяком общественном положении, при всякой степени развития, которые совершаются без оглядки назад, без заглядывания вперед? Нет, это преступление обдуманное и требующее для выполнения много времени.

Нанизывание вопросов, которые одновременно служат и программой речи: Почему именно у Янсена такие друзья, как Акар и Жуэ, от которых исходят бумажки одинакового достоинства и подделки? Почему именно в то время у когда кассою Госпожи Акар заведывает друг господина Жуэ, от нее исходят фальшивые бумажки, которые она так спокойно и беспрекословно принимает? Почему именно та из ее мастериц, которую она выгоняет, получает десятирублевую фальшивую бумажку? Вот вопросы на которые может быть только один ответ: потому что Акар виновна, потому что она распространяет бумажки сознательно.

Риторический вопрос и риторическое восклицание: Да и можно ли предположить, чтобы подделыватели таких превосходно сработанных ассигнаций, выпускаемых на огромную сумму (в Варшаве арестовано бумажек на 100 тыс., в Петербурге на 18 и по России на 32 500, итого на 150 с лишком тыс.), можно ли предположить, чтобы они не имели никакого устройства, никакой определенности в своих оборотах, не имели верных людей, опытных сбытчиков, чтобы они сновали, бегали и отдавали свои бумажки первому встречному и тому, на кого он укажет? Это просто немыслимо!

Таким образом, помимо монологической речи (по форме обвинительные речи А. Ф. Кони, конечно, монологичны, так как не включают в себя ни реплик других участников, ни конкретных адресных вопросов), важную роль в публичной речи играет диалог с аудиторией, поскольку диалогические отношения в широком смысле слова лежат в основе построения любой речи.

Аргументация — фундамент риторического текста Система аргументации, которую выстраивает ритор в публичной речи, представляется объектом для подробного и обширного изучения. Именно поэтому существует несколько определений понятия аргументация, а также несколько систем классификации доводов (или аргументов). Каждая из этих систем, предлагаемых авторитетными авторами, имеет свои особенности и отражает в большей степени один из аспектов построения публичной речи. В общем виде понятие аргументации можно истолковать так: «Аргументация — способ рассуждения, обеспечивающий доказательность и убедительность выступления; совокупность аргументов в пользу чего-либо»¹. Уже это (весьма широкое) определение указывает на то, что аргументация составляет основу всего текста публичной речи, служит для создания стройной композиции, а также имеет непосредственное отношение к образу ритора.

• [1] Граудииа Л. К., Кочеткова Г. И. Русская риторика. М., 2001. С. 572.
• [2] Там же. С. 573.
• [3] Михайловская Н. Г., Одинцов В. В. Искусство судебного оратора. М., 1981. С. 6.
• [4] Соболева Л. К. Топика и аргументация в юридических текстах (наматериале судебных решений Конституционного суда РФ, Конституционного суда ФРГ и Верховного суда США): автореф. дис… канд. филол.наук. М., 1998.
• [5] По определению Г. Г. Хазагерова, «конвергенция — это концентрация изобразительно-выразительных средств в каком-либо фрагменте текста» (Хазагеров Г. Г. Политическая риторика. М., 2002. С. 68—69).