Историк и его тексты

Мы уже указывали на тот факт, что каждое настоящее вынуждено переписывать свое прошлое заново. Но почему? Козеллек видит три причины этого феномена. Прошлое переписывается заново, потому что мы:

• 1) открываем для себя новые источники, которые бросают совершенно иной свет на уже известное нам прошлое
• 2) задаем ему свои вопросы, которые до этого ему не задавал никто
• 3) прочитываем ранее известные источники по-другому, открывая в них совершенно новый смысл^[1].

Но главная причина беспрерывного переписывания прошлого лежит все-таки в динамике самой человеческой жизни, которая заставляет историка ставить новые вопросы и искать на них «свои» ответы. Тексты являются частью человеческой жизни и меняются практически синхронно с ней, что нам и демонстрирует занимающаяся проблемами восприятия, изложения и интерпретации текстов научная дисциплина герменевтика *.

На начальной ступени развития герменевтика была своего рода ответом на жизненные потребности человека, остро нуждающегося в правильном понимании и верной интерпретации важных для него текстов, которые выполняли важные для него мировоззренческие и легитимирующие функции.

Религиозные тексты тысячелетиями служили, а также служат сейчас человеку в качестве его нравственных ориентиров и выполняют важные мировоззренческие функции. Юридические тексты, в свою очередь, регулировали и регулируют права наследства, распределения и владения имуществом. То есть тексты с самых древних времен определяли нравственные принципы и регулировали межчеловеческие отношения. «Правильная» интерпретация этих текстов, их «верное» понимание являлись экзистенциально важными вопросами человеческой жизни. И именно эта жизненная необходимость «правильной» интерпретации имеющихся текстов привела к рождению герменевтики и стала ее звездным часом. Современная герменевтика «родилась из наследства теологии, а также из наследства постоянно конфликтовавшей истории права, помогшей, наконец-то, институционализировать филологические методы критики»^[2], — заключает Козеллек.

Со временем из герменевтики как искусства интерпретации текстов родилась и развилась эпистемологическая дисциплина, которая занялась и проблемами восприятия текстов, т. е. их воздействия на человека, которая стала исследовать характер отношения человеческой мысли к человеческой реальности, а также взаимосвязь между ними.

С развитием современной герменевтики человек стал осознавать, что и старые и «неизменные» тексты подвержены динамике человеческой жизни и непосредственно вплетены в ее процессы. Точнее говоря, динамике жизни подвержены были вовсе не сами тексты, они остаются неизменными, а процессы их восприятия. Жизнь, заявляет Козеллек, создает условия для «модификации догматизированных текстов», вовлекая их в водоворот событий. Необходимость подобной модификации или же необходимость новой интерпретации старых текстов лежит не в них самих, а в условиях их новой жизни. При этом любая новая интерпретация старых текстов, в принципе, становилась лишь новой формой их темпоральной презентации. В этом смысле герменевтика была не столько искусством интерпретации, сколько искусством текстуальной презентации действительности. И это была совершенно новая перспектива взгляда на герменевтику, которая поставила ее в один ряд с философскими науками. Потому что речь шла не просто об интерпретации текстов, а о принципах познания мира посредством текстов.

Никакие тексты никогда не писались человеком, чтобы просто заполнить бумажные листы, они всегда преследовали конкретные цели и выполняли важные функции: информировали, описывали, разоблачали, убеждали или призывали, т. е. оказывали воздействие на человека. Но воздействовать на человека тексты могут лишь тогда, когда они будут им восприняты. Однако в различных областях человеческой жизни, как это заметил Козеллек, интерпретация текстов преследует разные цели и выполняет различные функции. Например, историк, богослов и юрист воспринимают тексты совершенно по-разному. И историк, по мнению Козеллека, менее других зависит от своих текстов. В союзе гуманитариев он работает со своими текстами совершенно по-другому — не так, как юрист, теолог или филолог. Последние действительно работают только с текстами. «Иначе историк. Он принципиально использует тексты как свидетельства, чтобы выявить в них внетекстовую действительность, которая за ними стоит. Он конструирует, стало быть, более чем все другие толкователи текстов, факты, которые в любом случае, имеют нетекстовой характер, даже если их существование он описывает с помощью языковых средств. Это звучит почти как ирония. Однако в союзе гуманитариев, но не в практике исследования, историк остается менее зависим от текстов, чем юрист, теолог или филолог. Его тексты, после того как они, через заданные им вопросы, превратились в источники, имеют для него лишь характер указателей на те истории, о познании которых идет речь»^[3].

И именно этот момент отличает его от всех других работающих с текстами специалистов. При этом он использует понятия и термины, которые исследуемая им историческая действительность, как правило, не знала. Поэтому для историка «писать историю какого-либо периода, означает делать такие высказывания, которые в описываемом периоде никогда не могли бы быть сделаны. Вывести всю историю из одних лишь экономических условий означает попытаться осуществить ее факторный анализ, который невозможно вывести ни из какого источника»^[4].

Отсюда и вывод Козеллека, что тексты сами по себе еще ничего не означают. Они позволяют себя понять лишь в контексте той действительности, на которую оказали влияние или которая, наоборот, оказала влияние на них. Тексты всегда вплетены в соответствующие реальности, которые, в свою очередь, существенно определяют процессы восприятия и понимания действительности, т. е. остаются зависимыми от человеческого опыта.

Примером подобной зависимости текста от действительности может служить книга Гитлера «Mein Kampf» («Моя борьба»), которая после Освенцима не могла уже восприниматься так, как она воспринималась до него. Именно опыт Освенцима и связанные с ним воспоминания о массовом уничтожении евреев показали настоящий зловещий смысл слов Гитлера. До Освенцима они были словами «помешанного на ненависти к евреям» человека, после Освенцима они стали словами, за которыми стояла уже страшная и преступная реальность, констатирует Козеллек^[5].

Но тоже самое можно сказать и об истории коммунизма, бросающей зловещую тень на абстрактные рассуждения Маркса, которые в XIX в. воспринимались и анализировались совершенно иначе, чем они воспринимаются в наше время. В XIX в. идея коммунизма считалась гуманной, оригинальной и многообещающей идеей справедливого общества будущего, а в XXI в. она перестала быть идеей, и стала историей, за которой стоят не только поступки конкретных действовавших в духе коммунизма людей, но и бесчисленные жертвы коммунизма.

Опирающееся на человеческий опыт знание, таким образом, ведет исследователя к совершенно другим познавательным результатам, чем знание, которое никак не связано с человеческим опытом, резюмирует Козеллек. Человек, однако, приобретает и накапливает опыт во времени. Таким образом он наполняет свое время содержанием и придает ему смысл. По этой причине время истории — это время, наполненное смыслом.

Вопросы и задания

• 1. Почему Козеллек связывает понятие «история» с понятием «человеческий опыт»? Какое отношение понятие «опыт» имеет к понятию «история»?
• 2. Какое определение Козеллек дает исторической герменевтике?
• 3. Почему Козеллек считает, что характер отношения историка к текстам совершенно другой, чем характер отношения литератора, теолога или юриста к ним?
• 4. В статье «Можем ли мы распоряжаться историей?»^[6] Козеллек, обращаясь к примерам Маркса, Бисмарка, Гитлера и Рузвельта, анализирует их попытки «делать историю». Какие выводы следуют из его анализа?

• [1] Koselleck R. Zeitschichten. S. 61.
• [2] «Es ist die Geburt der modemen Hermeneutik aus dem Erbe der Theologie und aus demErbe der immer konfliktierenden Rechtshistorie, die endlich die philologischen Methodeninstitutionalisieren half». Cm.: Koselleck R. Zeitschichten. S. 63—64.
• [3] «Anders der Historiker: Er bedient sich grundsatzlich der Texte nur als Zeugnisse, umaus ihnen eine Wirklichkeit zu eruieren, die hinter den Texten liegt. Er thematisiert also mehrals alle anderen Textexegeten einen Sachverhalt, der jedenfalls aufiertextlich ist, auch ivenn erdessen Wirklichkeit nur mit sprachlichen Mitteln konstituiert. Es klingtfast wie eine Ironie. DerHistoriker ist im Verbund der Geisteswissenschaften grundsatzlich, nicht in der Forschungspraxis, weniger auf Texte angewiesen als der Jurist, der Theologe oder der Philologe. Seine Texte haben, indent sie durch Fragen in Quellen verwandelt werden, immer nur Hinweischarakter aufjeneGeschichte, um deren Erkenntnisse es ihm geht». Cm.: Koselleck R. Zeitschichten. S. 116.
• [4] «Die Geschichte einer Periode schreiben, heifit Aussagen treffen, die in dieser Periode niegemacht werden konnten. Die Geschichte auf okonomische Bedingungen hin zu enttverfen, heifit Faktorenanalysen versuchen, die ans keiner Quelle unmittelbar ableitbar sind». Cm.:KoselleckR. Zeitschichten. S. 116.
• [5] Koselleck R. Zeitschichten. S. 117.
• [6] URL: http://magazines.russ.rU/oz/2004/5/2004₅_19.html (дата обращения:05.11.2017).