Прошлое как другое

Очень ярко и четко модель прошлого как своего представляет нам Коллингвуд, считает Рикёр. По его мнению, в концепции Коллингвуда прошлое, вне всякого сомнения, принимает форму своего, потому что здесь настоящее идентифицирует себя с прошлым, повторяет его мысли, стремится слиться с ним как ментально, так и духовно, познать его в «первоначальном виде», т. е. сделать его своим^[1]. Рикёр признаёт, что подобная идея «другого как своего» содержит в себе и привлекательный элемент, потому что, хотя это и парадоксально звучит, «но можно сказать, что след становится лишь тогда следом прошлого, когда он свой характер прошлого теряет через этот вневременной акт, в котором мысленно повторяется внутренняя сторона события»^[2].

Но что Коллингвуд здесь конкретно имеет в виду? Понять это мы в состоянии, обратившись к текстам Коллингвуда, на которого Рикёр здесь ссылается и которого он берет за образец восприятия прошлого как своего.

Для Коллингвуда любое историческое событие, как мы это уже знаем, имеет как свою внутреннюю, так и внешнюю сторону. Вспомним уже обсуждавшийся нами ранее пример о переходе Цезарем в 49 г. до н.э. Рубикона. Событие это имеет, безусловно, внешнюю сторону, которая вначале является нам как совокупность «механических движений» вооруженной массы человеческих тел. Но в основе этих механических движений, утверждает Коллингвуд, лежат внутренние причины и мотивы. Именно последние историк и стремится понять, т. е. он пытается понять, прежде всего, не «механическое движение тел», а внутреннюю сторону этого события, пережить и повторить его в своем сознании. Тем более что повторить внешнюю сторону прошлого события настоящее уже не в состоянии. Надо заметить, что и мы не ушли далеко от коллингвудского метода познания прошлого как своего. Этот метод мы практикуем, прежде всего, в национальной истории. Для школьника, например, познание истории всегда связано с внутренним переживанием прошлого как своего. Школьник не стоит «над» событиями, а мысленно участвует в них, занимая определенную позицию и четко различая, например, в военной истории «наших» и «врагов». Но Коллингвуд не задает вопрос, на чьей стороне стоит исторический наблюдатель, а ставит вопрос общего характера о том, каким образом человек переживает прошлое. Однако коллингвудская интерпретация переживания прошлого как своего вызывает у Рикёра большие сомнения и критику. Рикёр приводит нам следующие контраргументы.

Если мы, говорит он, в действиях человека прошлого видим, как внешнюю, так и внутреннюю сторону, то тогда мы воспринимаем эти действия в перспективе двух исторических временных понятий, принципиально отрицающих друг друга. В одном случае речь идет о так называемом событийном времени прошлого, в котором происходят постоянные изменения, в котором одно событие сменяется другим, а в другом — о времени повествования (понимания), которое у Коллингвуда, однако, приобретает характер вневременного и постоянно повторяющегося акта мышления, в котором одни и те же мысли прошлого повторяются и усваиваются различными настоящими. Однако в подобной интерпретации имманентного времени «исключаются, как раз-таки, посреднические элементы, которые и делают из понятия исторического времени смешанное понятие, делающее возможным продолжение прошлого, т. е. допускающим нечто подобное как существование „следа“, делающим возможным традицию, которая превращает нас в наследников, допуская сохранение и дальнейшее владение собственностью»^[3].

В исторической концепции Коллингвуда понятие «след» теряет ту сложность динамики развития, которая ему присуща, которая, собственно говоря, и делает из следа след. К тому же история следов включает в себя не только традицию и преемственность, но разломы, разрывы, расстыковки и разъединения. Однако теория «повторения мыслей» прошлого никак не отражает всю сложность этого процесса.

К тому же, в теории Коллингвуда акцент ставится на сохранение (повторение) прошлого. Однако бесконечное повторение мыслей (идей, сцен) прошлого не позволяет настоящему дистанцироваться и уйти от него, а прошлому — приобрести характер проитости. Таким образом, здесь радикально уничтожается дистанция между тем, что было и тем, что есть, т. е. дистанция между прошлым и настоящим.

Вывод Рикёра звучит вполне однозначно: прошлое невозможно реконструировать с позиции своего или того же, как это предлагает нам Коллингвуд, потому что в подобной реконструкции различия между своим и другим полностью исчезают, а история перестает быть наукой о различиях. А ведь именно различия позволяют нам провести разделительную линию между прошлым и настоящим.

Дистанцию между прошлым и настоящим необходимо сохранить, потому что, только сохраняя эту дистанцию, мы в состоянии воспринять прошлое под знаком другого, или чужого, считает Рикёр. Дистанция эта является необходимым условием понимания прошлого как другого. И, упомянутый уже нами, Мишель Серто поступает именно таким образом. Он видит в истории средство, служащее «изображению дифференции», т. е. различий. Главная функция истории заключается, по мнению Серто, в восприятии прошлого как «осознанной дистанции»^[4].

В то же время восприятие прошлого как другого, по мнению Рикёра, скрывает в себе ту же самую угрозу: уничтожения дифференций (различий), потому что здесь «вместо дифференции, которая объединяет, выступает дифференция, которая разделяет»^[5]. Постулируя временную дистанцию, Серто не находит ей никакого объяснения. Он также никак не обосновывает феномен продолжения прошлого, без которого не может быть ни понятия «след», ни понятия «история». К тому же, считает Рикёр, рефлективная модель Серто создает впечатление, что здесь «онтология прошлого оказывается похороненной под эпистемологией индивидуума»^[6].

Мы должны, предлагает Рикёр, прийти к такому виду рефлексии о прошлом, который в состоянии был бы объединить оба выше названных типа отношения к нему, т. е. который мог бы позволить воспринять прошлое одновременно и как свое, и как чужое. Такую возможность может дать нам третий вид рефлексии о прошлом — рефлексии по принципу аналогичного, которой, кстати, по мнению Рикёра, в наибольшей степени соответствует сформулированный немецким историком XIX в. Леопольдом фон Ранке идеал описания прошлого по принципу «просто показать, как это действительно было». В соответствии с этим идеалом, историк, зная, что его история является лишь конструкцией, стремится к объективной реконструкции прошлой действительности, т. е. созданию ее аналогичной картины.

И ближе всех к идеалу прошлого как аналогичного, по мнению Рикёра, приблизилась модель метафорной истории, обоснованная Хейденом Уайтом, у которого описание прошлого связано с определенной метафорой, направляющей читателя к образу или к сравнительной фигуре, придающей прошлым событиям приблизительную нарративную форму, «знакомой читателю по собственной культуре»^[7]. Прошлое должно быть доступно настоящему, а значит, должно говорить на языке настоящего и реконструироваться по тем схемам, которые признаны и применяются в настоящем. Только таким образом настоящее может аналогично презентовать свое прошлое.

• [1] Ricceur P. Die erzahlte Zeit. S. 226.
• [2] «Paradoxformuliert, konnte man sagen, dass eine Spur erst dann zur Spur der Vergangenheitwird, wenn ihr Vergangenheitscharakter aufgehoben wird durch den zeitlosen Akt, der diegedanklich Innenseite des Ereignisses nach-denkt». Cm.: Ricceur P. Die erzahlte Zeit. S. 231.
• [3] «Ausgespart werden gerade die Vermittlungen, die aus der historischen Zeit einenMischbegriff machen: das Weiterleben der Vergangenheit, das so etwas ivie die Spur ermoglicht, die Tradition, die uns zu Erben macht, und die Erhaltung, die den erneuten Besetzt ermoglicht». Cm.: Ricoeur P. Die erzahlte Zeit. S. 233.
• [4] Certeau М. Das Schreiben der Geschichte. S. 111.
• [5] «Die Differenz, die trennt, tritt an die Stelle der Differenz, die eint». Cm.: Ricceur P. Dieerzahlte Zeit. S. 238.
• [6] «Dies aber erweckt den Eindruck, dafi die Ontologie der Vergangenheit unter einerEpistemologie des Individuums begraben wird». Cm.: Ricoeur P. Die erzahlte Zeit. S. 237.
• [7] «Der Leser wird auf die Figur gelenkt, die die berichteten Ereignisse einer narrativen Formangleicht (liken), wie sie ihm aus seiner eigenen Kultur vertraut ist». Cm.: Ricceur P. Die erzahlteZeit. S. 247.