Историзм. 
Введение в теорию истории

Почти все теоретики истории, которых мы рассматривали до сих, исключая лишь Хладениуса, относятся к так называемой школе историзма — направлению, которое безраздельно господствовало в немецкой исторической науке с начала XIX в. и до 1960;х гг. Основателем немецкого историзма считают немецкого историка Леопольда фон Ранке, который сформулировал и обосновал его основные принципы.

Леопольд фон Ранке и последствия

Леопольд фон Ранке родился или 20 или 21 декабря 1795 г. в семье юриста. Изучал теологию и философию в университете Лейпцига. Девиз всей его профессиональной жизни был: «Ad.fon.tes» («Zu den Quellen» — «К источникам!»).

Ранке, в отличие от Гумбольдта или Дройзена, не удалось издать отдельную большую работу по теории истории, и все его как теоретические, так и методологические замечания об исторической науке сконцентрированы в основном в введениях к его лекциям, которые были изданы отдельной книгой уже посмертно.

Ключевые моменты «Введений» Л. Ранке^[1]

• 1. Между незрелой философией и историей существует, следует заметить, своего рода конфликт, причем, только из одной априорной идеи или принципа, который утверждает, что «как заключили, так и должно быть», констатирует Ранке. Не замечая того, что подобные философские мысли вызывают большие сомнения, [люди] все равно стремятся найти им подтверждение в истории, выискивая в бесчисленном множестве исторических фактов только те, которые были бы в состоянии подтвердить вышеназванную мысль. Это и было названо «философией истории» [Ранке критикует здесь, по его мнению, ничем не обоснованный, диктат философии по отношению к истории, ее попытку доминировать и определять историческую мысль].
• 2. Но «если бы та или иная философская схема в какой-то степени являлась правдой, то всемирная история была бы неизбежным прогрессом, который вел бы человеческий род в указанном направлении от одной эпохи к другой. Но это далеко не так. Философы имеют чрезвычайно дифференцированные мнения об идеях, которые, якобы, господствуют в истории…»
• 3. Для того чтобы стать настоящим историком необходимы, по моему мнению, две вещи: Во-первых, участие и радость в единичном/индивидуальном как существующем «в себе» или же «самом по себе».. Надо уметь смотреть на историю просто из радости к отдельной жизни, примерно так, как радуются цветам, не задумываясь о том, к какому биологическому классу и виду растений они принадлежат… Но необходимо также, во-вторых, чтобы историк не закрывал глаза на общее. Он, конечно, должен его не придумывать/ выдумывать, как это делает философ, а он должен наблюдать за индивидуальными/единичными вещами, — которые и покажут ему «действительное направление» развития мира. Это развитие опирается не на общие понятия, которые якобы господствуют над исторической эпохой, а на совершенно другие вещи… «Не на общие понятия должен направлять свой взгляд историк, а на активно действующие в истории народы: на их взаимодействие, взаимовлияние, на их усобицы и войны, на процессы их развития, которые протекали или в мирных, или же военных условиях…».

Уже в этих коротких отобранных цитатах Ранке можно выделить существенные черты его концепции историзма. (Заметим, что сам Ранке никогда не называл свою концепцию «историзм», это понятие возникло и распространилось в XX в. Но любой исследователь историзма, характеризуя это направление исторической науки, опирается именно на его высказывания.) Систематизируя взгляды Ранке, можно выделить три главных пункта, характеризущих его концепцию.

• 1. Индивидуальное в истории: объект истории — особенное и индивидуальное, а не общее. Неизменной натуре человека и неизменному разуму, которые были постулатами Просвещения, историзм противопоставляет индивидуального человека: история состоит из особых, индивидуальных и неповторимых событий. По этой причине в основе исторического исследования должна стоять «историческая индивидуальность».
• 2. Понимание в истории: индивидуальное не позволяет объяснить себя с помощью природных законов, а позволяет только понять (позже на базисе этого тезиса развернулась дискуссия о принципах «понимания — объяснения» в истории, в которой была предпринята попытка выявить различия между науками о природе и об обществе). Благодаря принципу понимания, историзм развил и обосновал особый метод познания — метод «понимания», ключевой метод гуманитарных наук (линия развития этого метода идет от Гумбольдта к Ранке и далее к Дройзену и Дильтею).
• 3. Объективность в истории: историзм стремился реконструировать прошлое по принципу: ключевая задача историка состоит в том, чтобы «показать, как это действительно было» (Historiker soli «blofe zeigen, wie es eigentlich gewesen»). Целью историзма является, таким образом, достижение исторический объективности. Однако надо заметить, что между историками эпохи историзма не существовало единства по поводу путей достижения этой цели. Дройзен отнесся довольно скептически к требованию Ранке, что историк должен «раствориться в прошлом и слиться с ним» («sein Selbst moglichst auszuldschen»), заметив, что историк также является продуктом своей эпохи и что и любая объективная история есть лишь субъективно схваченная и индивидуально написанная.

Прогресс в истории. Историзм распрощался и еще с одной традицией эпохи Просвещения, а именно, с идеей прогресса. Историк, исповедовавший историзм, не стремился более открыть закономерности в истории, потому что видел в ней лишь неповторимые и индивидуальные события. Если «каждая эпоха находится в непосредственном отношении к Богу», как считал Ранке, то тогда она ценна сама по себе и не может быть предпосылкой другой эпохи. Но если это так, то отсюда следует, что история:

• • не знает высших или низших форм развития;
• • описывает сцены свободы, а не необходимости.

В результате отказа от идеи прогресса у историзма развиваются такие черты, как лояльность к государственной власти, а также враждебность по отношению к революционной идее, невосприимчивость к социальным конфликтам и вследствие этого — абсолютная оторванность от актуальных политических и социальных проблем. Все эти черты проявились в очень негативной форме в критическую эпоху немецкой истории — эпоху господства национал-социализма.

Историзм не ограничился исследованием одной только индивидуальной истории, а он обратился также к истории государства, власти, нации, эпохи, также в их индивидуально-неповторимом проявлении. Надо сказать, что те важные аспекты прошлого, которые особенно интересовали историков-просветителей: экономическая история, социальный мир, история техники, жизнь народов и их обычаи, для историзма, увы, потеряли значение. Историзм занимался прежде всего политической историей.

На основе анализа историзма мы можем определить главные задачи историка. Последний должен стремиться:

• • «лишь показать, как это действительно было» («Blojl zeigen, wie es eigentlich gewesen»). Отсюда следует требование объективного подхода к истории;
• • расстворить себя в прошлом, чтобы «дать возможность говорить самим вещам» (sein «Selbst gleichsam auszuldschen, und nur die Dinge reden, die machtigen Krafte erscheinen lassen»). Отсюда следует требование нейтральности в описании прошлого;
• • учитывать, что «каждая эпоха имеет непосредственную связь к Богу. И ценность каждой эпохи лежит не в том, что из нее получилось, а в ней самой» («Jede Epoche ist unmittelbar zu Gott, und ihr Wert beruht gar nicht aufdem, was aus ihr hervorgeht, sondern in ihrer Existenz selbst»). Отсюда следует требование индивидуального подхода к прошлому.

На основе этих требований сформулированы три принципа исторической науки. Историк должен:

• 1) следовать принципу объективности, т. е. описывать прошлое так, «как это действительно было» (Objektivitat);
• 2) занимать нейтральную позицию, чтобы дать возможность «говорить самим вещам» (Neutralitat);
• 3) исходить из принципа индивидуальности, неповторимости и непредсказуемости исторических событий (Individualitat, Einzigartigkeit).

Лучше всего эти исследовательские принципы позволяли себя применять, конечно, к политической истории, где события и процессы носили индивидуальный и непредсказуемый характер, а ход истории определяли великие личности. Отсюда и знаменитое высказывание немецкого историка Генриха Трайчке (Heinrich Gotthardtvon Treitschke, 1834—1896!): «Manner machen Geschichte», что означает «мужчины делают историю». В этой лаконичной фразе отражена вся суть немецкого историзма.

С одной стороны, в основе фразы Трайчке «Manner machen Geschichte» лежит специфическая историко-философская концепция, в соответствии с которой история — результат деяний великих людей. Имено их Трайчке называет «Manner», т. е. настоящие мужчины. Фридрих Ницше, правда, не без сарказма заметил по этому поводу, что великое может быть познано только великим, а современный историк является «знатоком великого без способности к великому» («Der Kenner des Grofien ohne das Konnen des Grofien»)^[2][3].

Но, с другой стороны, мы сегодня можем интерпретировать слова Трайчке так, как он сам сделать никак не мог: Утверждая, что «Manner machen Geschichte», Трайчке таким образом уже исключил из человеческой истории женщин или детей, сделав ее чисто мужским делом. В действительности же историзм исключил из истории не только гендерную тематику, но и социально-экономическую историю, историю революционного движения, а также историю маленького человека, или повседневную историю. Трайчке, таким образом, сам того не осознавая, продемонстрировал нам в буквальном смысле всего в трех словах всю тематическую, а также методологическую ограниченность историзма. Однако, несмотря на ограниченность, он долгое время безпредельно доминировал в мышлении немецкого историка. И даже такие мощные толчки, как распространение теории марксизма, рост влияния экономической истории или же разгоревшаяся на пороге XX и XXI вв. так называемая дискуссия о Лампрехте (Lamprecht-Streit), не смогли серьезно поколебать его основ. Несмотря на все это, историзм твердо стоял на ногах и устоял вплоть до 1960;х гг.

Свои позиции он стал сдавать, как это ни странно, в тот момент, когда историзм, наконец-то, обрел свое лицо и стал понятием, а произошло это в 1930;х гг., когда немецкий историк Карл Хойзи (Karl Heussi) написал критическое исследование об историзме, заметив в нем, что, занявшись вначале сбором материала об Античности, а потом о Древнем Востоке и позже о Византии, немецкие историки, интерпретируя прошлое на «один и тот же манер», и на «один и тот же лад», оказались как бы в «чертовом колесе», в котором «целые человеческие жизни были посвящены тому, чтобы сначала накопить материал, а потом бесконечно рыться в нем»^[4]. Хойзи приходит к заключению, что «весь этот процесс напоминает производство истории ради самой истории»^[5].

Десятилетиями историк, исповедующий историзм, находился в непрерывном процессе поиска идей, в которых он, следуя концепции Дройзена, видел ни что иное, как движущие силы истории (по Дройзену «sittliche Machte», т. е. «нравственные силы»), проявляющие себя как в развитии государства, так общества и искусства. При этом историк историзма игнорировал и принципиально не замечал те важные процессы, которыми было охвачено его общество: индустриализация и связанное с ней обострение социальных конфликтов, развитие рабочего и революционного движения, усиление левого и правого экстремизма и т. д.

В какой-то степени можно утверждать, что исповедующий историзм историк создал для себя собственную действительность, границы которой он никак не хотел покидать, пока сама действительность не вышвырнула его за эти границы. И произошло это после гитлеровского переворота 1933 г. Нацистский режим не нуждался в объективной или нейтральной истории, он видел в истории лишь средство для обоснования расистских идей.

Нацистская историография стала открыто нарушать те принципы исторического исследования, которые декларировал и отстаивал историзм: нейтральность и объективность исследования. Нацизм начал борьбу с плюрализмом мнений и индивидуализмом.

Приход гитлеровцев к власти в 1933 г. стал трагическим поворотом в немецкой историографии. Она стала использовать прошлое в националистических и расистских целях, открыто искажая и фальсифицируя его.

Опишем очень коротко основные черты той историографии, которая в мгновенье сбросила человека в глубокую пропасть:

• • историописание нацизма основывалось на биологических представлениях и расистстких принципах, а также ориентировалось на человеконенавистническую идеологию и радикальный антисемитизм (вытеснение и физическое уничтожение евреев);
• • место идеи прогресса или место «общечеловеческих идей» заняла расистская идея превосходства немецкого народа («германская идея»), а вместе с ней и идея вечного Третьего рейха как высшего достижения человеческой истории;
• • отказавшись от принципа объективизма и универсализма, немецкая историография эпохи национал-социализма таким образом использовала историю в националистических целях. Прославляя определенные эпохи и события, нацизм в то же время искажал или замалчивал другие исторические события и эпохи, деформируя таким образом прошлое в своих интересах;
• • используя метод «тотального надзора» (приблизительный перевод нем. «Gleichschaltung»), национал-социализм установил всеобъемлющий контроль над исторической наукой, руководя работой как отдельных историков, так исследовательских институтов и университетов.

Как на все эти процессы прореагировал историзм?

Он оказался не в состоянии каким-либо образом противодействовать этим негативным и опасным процессам. Историзм не смог воспрепятствовать распространению идей нацизма и в этом его величайшая трагедия. Историзму не удалось вовремя распознать всю опасность, не говоря уже о том, чтобы, воспрепятствовать распространению человеконенавистнической идеологии национал-социализма. Но тем не менее, нельзя утверждать, что нацистская историософия и историзм были идентичными учениями. Нацизм, скорее, отрицал ключевые идеи историзма, ведь он проповедовал биологический взгляд на историю, использовал такие понятия, как «раса» и «германская идея», игнорировал принципы объективности и нейтральности в историописании.

С другой стороны, нацизм никогда не оказался бы у власти, если бы не нашел поддержки у консервативных немецких элит, к которым в основном принадлежали и историки Веймарской республики. Вполне недвусмысленно по этому поводу выразился чешский историк Франтишек Граус (Frandsek Graus), который в статье «Историография и национал-социализм» («Geschichtsschreibung und Nationalnationalismus»), писал, что причиной полной капитуляции историзма перед идеологией национал-социализма была «традиционная, абсолютно ограниченная концентрация немецкой исторической науки на истории народа и государства (и это отличало эту историографию в какой-то степени от историописания нацизма, которое, все-таки, делало ударение только на расу). Причиной этого явилось также абсолютное отсутствие сознания личной ответственности за случившееся при одновременном прославлении насилия и власти, полное отсутствие презрения к бандитам и палачам, по отношению к которым историки чувствовали себя выше и умнее, но чьими сообщниками они фактически оказались… Причиной этого было также полное презрение ко всем „негерманским народам“, тупое чувство национального превосходства, презрение к гуманистической традиции, создание исторических легенд — именно в этом состоит вина немецкой историографии»^[6].

В послевоенной Германии развернулась дискуссия о роли как всей немецкой нации, так и немецких элит в развязывании мировых войн. Объектом этой дискуссии стали не только политические, но и социально-экономические, а также философские темы. Анализ этих тем требовал новых подходов и методов в исследования прошлого, которые немецким историкам дать историзм, к сожалению, не мог. Традиционные методы историзма оказались непригодны и недостаточны для того, чтобы объяснить экономическую и социальную эволюцию немецкого государства и обосновать усиление экстремизма в обществе. По этой причине историзм после окончания Второй мировой войны стал явно сдавать позиции. Окончательный удар по принципам мышления историзма был, однако, нанесен лишь в 1960;е гг., когда молодое поколение историков, таких как Юрген Кокка (Jurgen Коска) или Ганс-Ульрих Велер (Hans-Ulrich Wehler), основало в немецкой исторической науке новое направление — так называемую социальную историю (Historische Sozialwissenschaft), расширив тем самым поле исторических исследований и применив новые исследовательские методы.

Что сегодня осталось от немецкого историзма? Прежде всего, это открытый историзмом историко-критический метод. Историки до сих пор пользуются теми исследовательскими правилами и принципами, которые были введены в эпоху историзма: внешняя и внутренняя критика источников, строгое оформление справочного аппарата, использование сносок, примечаний и ссылок. Но заслуги историзма не ограничиваются лишь его достижениями в области оформления научного аппарата. Историзм внес неоценимый вклад в развитии фундаментальных принципов теории исторического познания. Классические работы эпохи историзма, как, например, труд Гумбольдта «О задачах историописателя» или же знаменитая книга Дройзена «Историка», стали настольными книгами современного историка.

• [1] Ranke L. Vorlesungseinleitungen / hg. v. V. Dotterweich, W. P. Fuchs. Miinchen; Wien, 1975 (aus Werk und NachlaG. Hg. v. W. P. Fuchs u. Th. Schieder). Bd. 4. S. 86—89. Переводавтора.
• [2] От Трайчке (Heinrich Gotthardt von Treitschke, 1834—1896) идет, к сожалению, и другая традиция — традиция антисемитизма. Ибо ему принадлежит наглая фраза «Евреи —наше несчастье». Именно эту фразу использовала в качестве лозунга радикальнаянацистская газета «Der Stiirmer». Распространяя с академической трибуны мнение, чтоевреи мешают национальному единству Германии, Трайчке таким образом внес вкладв разжигание антисемитских настроений и в академической среде.
• [3] Nietzsche F. UnzeitgemaKe Betrachtungen. Zweites Stuck: Vom Nutzen und Nachteilder Historie fur das Leben (1873/74) // Nietzsche Friedrich. Werke in 2 Banden / hg. v.W. Deninger. Bd. 1. PHAIDON, 1981. S. 264.
• [4] «Hier wird die Vergangenheit zum Moloch, der die Lebenden mit alien Moglichkeiten wirklichfruchtbaren Schaffens verschlingt». Cm.: Heussi K. Die Krisis des Historismus. Tubingen, 1932.S. 6f.
• [5] «„Historismus“ ist danach vor allem der Betrieb der Historic um ihrer selbst willen». Cm.:Heussi K. Die Krisis des Historismus. S. 6f.
• [6] Frantisek G. Geschichtsschreibung und Nationalnationalismus. Vierteljahrshefte furZeitgeschichte, 1969, Heft 1. S. 87—95.