Человеческие жертвоприношения. 
Иерогамный брак

Трудно допустить, что кровавые обряды ритуального убийства являются истоком для всех дальнейших культурных проявлений, как предполагал Р. Жирар. Но в их существовании практически у всех народов земли теперь уже не приходится сомневаться. Все новые и новые подтверждения обнаруживаются в результате археологических исследований. Культуры, некогда считавшиеся миролюбивыми (города-государства Крита, классическая Греция, древние славяне), согласно последним данным, практиковали человеческие жертвоприношения. Этнограф С. А. Токарев считал источником для возникновения подобных обрядов межплеменные конфликты. Жертвой должен стать чужак, враг, не связанный с общиной никакими узами. Импульсивное выражение ярости и агрессии при столкновении с врагом выливалось в санкционированные формы обряда. После разрядки эмоций, после дозволенного взрыва страстей участники могут вернуться к своему человеческому, обыденному существованию.

Но вот что удивительно: история культуры показывает, что жертвой часто был соплеменник, а не чужак. Археологические изискания свидетельствуют, что обряды жертвования связаны с культом мертвых. Это наглядно демонстрирует обряд захоронения, реконструированный Леонардом Вулли по раскопкам в Уре, шумерском городе 3 тыс. до н.э. [Вулли Л. Забытое царство. М., 1986]. В одной из гробниц царь был погребен с 63 придворными. Его жена, или жрица Пу-Аби захоронена с сопровождавшими ее к месту упокоения музыкантшами и другой дворцовой прислугой. По мнению археолога, слово «жертвоприношение» не вполне уместно, так как все погребенные простились с жизнью добровольно. Возможно, под воздействием наркотического опьянения, они убедили себя, что «уходят вместе со своим божественным господином, чтобы продолжать ему служить в новой обстановке».

Обычай отправлять с умершим в мир иной прислугу, воинов, и другую челядь, видимо, существовал в Древнем Египте, в Китае, где в позднейших захоронениях умерщвление людей было заменено подношением глиняных фигурок, изображающих рабов за работой. Конечно, традиция массовых жертвоприношений поражает своей нецелесообразностью, ее существование не могло длиться долго. А вот идея ритуального принесения себя в жертву встречается не только в древних языческих верованиях, но возникает в развитых религиях, олицетворяя беззаветное служение богу. Демонстрируя преданность, почтение своему господину, жертва добровольно идет на смерть.

Арабский путешественник Ибн-Фадлан [Путешествие ИбнФадлана на Волгу. М., 1938], описывая погребение князя у русов, сообщает, что сопровождать умершего в загробное царство вызвалась молодая девушка. Во время проведения обряда захоронения ее трижды поднимали над оградой с ритуальным костром. Девушка, плача, причитала, что видит там своих умерших родственников, видит родных отца и мать и скоро с ними встретится. Предполагалось, что она отправляется на тот свет, чтобы быть там князю женой. Вероятно, поэтому девушек и молодых женщин на Руси хоронили в подвенечных одеждах. Это означает, что они предназначены для супружества с существами иного мира.

Таким образом, можно выявить еще один важный смысл обряда: идея человеческого жертвоприношения как заключения брачного союза с духами мертвых. В Древней Греции существовал обычай в июле сбрасывать со скалы юношу и девушку в дар морским чудовищам. Поскольку наряжали молодых людей в свадебные одежды и посылали их духам противоположного пола, то следует предположить, что жертвы становились их брачными партнерами. То есть, ритуальная жертвенная смерть = брак со сверхъестественным существом. Теперь жертва не воплощает все дурные качества и пороки общества, напротив, она является концентрацией наилучших свойств человечества. В дар божествам и духам в качестве брачного партнера можно отдать лишь самое ценное. Только тогда люди могут рассчитывать на ответные дары: благо и здоровье для всего племени.

В поверьях восточных хантов существует мотив о пропавших и заблудившихся в лесу охотниках. Считается, что их удерживают дочери лесных духов, хозяйки животных. Они просят охотника стать мужем, а взамен обещают посылать его родственникам много зверя. Как известно, человеческие жертвоприношения либо приурочены к сезону, дате годового цикла, либо совершаются при наступлении засух, наводнений или других стихийных бедствий. Словом, жертву передают в иное царство, чтобы предотвратить катастрофу, обеспечить выживание всей общины за счет одного из ее членов. Получив невесту, лесной дух делает удачным промысел на зверя, речной дух направляет рыбу в сети рыбаков, бог весны или солнца гарантирует хороший урожай. Иерогамный (то есть, священный) брак с божеством иного мира заключается, чтобы сделать силы природы более плодородными, чтобы люди имели пропитание и хорошие условия для жизни. Так, в сознании древних возникает идея насильственной смерти, приносящей благо.

Осознание взаимосвязи смерти и блага (еды, силы, продолжения жизни) произошло еще в охотничьих общинах, в которых выживание напрямую восходило к убийству животного-тотема. Вспомним, один из смыслов обряда сводился к отправлению убитого предка в мир иной, чтобы на следующий год он мог вернуться, приведя с собой множество сородичей. Позднее так поступают с людьми: отправляют их к существам, обитающим в других мирах, в надежде получить взамен что-то полезное. Собственно, в сказочных сюжетах дошли до нас отголоски верований, по которым животному-тотему также отдавали невесту из человеческой общины. В японской сказке «Невеста обезьяны» крестьянин обнаруживает, что каждую ночь кто-то уничтожает плотины, спуская с рисовых полей воду. Не вытерпев, он выходит ночью и громко кричит, что отдаст свою дочь в жены чудовищу, только бы оно прекратило пакостить. Девушку уводит громадная обезьяна, после чего разрушения прекращаются и урожаи увеличиваются. Супруг крестьянской дочери — существо иной природы, он живет в неведомом царстве на неведомых землях. Общение с родственниками практически невозможно.

В русских сказках брак с животным заменен браком с существом, сочетающим черты животного и человека. Царевналягушка или Финист-ясный сокол обитают в далеких, недоступных краях, и не могут окончательно обрести человеческую природу, так как их подлинная сущность относится к другому миру. Нарушив запреты, человеческие герои вынуждены отправиться на поиски своих загадочных супругов, то есть, в иное царство, за пределами реального мира, а точнее, в царство мертвых, возглавляемое Кощеем Бессмертным. Только, в отличие от мифических эпических персонажей, герои сказки ищут блага не для всего племени, а для себя лично. И еще один момент: они возвращаются. Наверно, так сказка психологически побеждала страх и ужас смерти, свойственный человеку.

В греческой сказке об Амуре и Психее одна из дочерей царя обладает необыкновенной красотой, которой завидует даже Венера. Из зависти богиня насылает засухи и бедствия. Предсказание оракула гласит, что беды кончатся, если прекрасную Психею предадут ритуальной смерти. Девушку отдадут свирепому, крылатому, дикому чудовищу. Для этого ее уводят на высокий холм, ветер подхватывает и уносит ее в далекий дворец за пределами обитаемой земли. Психея становится женой неведомого существа. Она не может видеть своего супруга, которым оказывается сын Венеры Амур. Девушке в дальнейшем еще предстоит в качестве испытания отправиться в Аид, но собственно и уход за пределы человеческого мира в мир богов требует ритуального жертвоприношения = смерти.

В обрядах, должно быть, воспроизводились мифические сюжеты об иерогамном браке. Только отправление невесты (или жениха) в зависимости от пола духа было не символическим, а вполне реальным. Вопрос в том, как жертва добровольно соглашалась на смерть. Если бы убийство совершалось насильственно, ритуал превратился бы в обычное преступление. Нужны очень сильные мотивации индивида и убежденность коллектива в необходимости жертвоприношения. Социологи сегодня убеждены, что в каждой человеческой общине имеется небольшой процент людей — альтруистов, готовых пожертвовать собой ради блага общины, что объясняется наличием особого «гена альтруизма». Американец Пьер ван дер Берг считает, что группа, в которой есть подобные люди, более устойчива, и воспроизводство генофонда обеспечивается возможностью передачи генов другими кровными родственниками. Инстинкт смерти и инстинкт жертвенности, как любые другие инстинкты, направлены на выживание вида в целом.

Думается, помимо биологических, для утверждения подобных ритуалов необходимы еще и культурные основания. Уверенность в том, что смерть принесет благо близким, может иметь и инстинктивные, и идейные корни. Но вот престиж, получаемый жертвователем (часто в жертву приносились юноши и девушки царского рода), это исключительно культурный феномен. В религиозных воззрениях появляется еще один механизм воздействия на сознание потенциальных жертв — обещание вечной, блаженной жизни в раю. В религиозной идеологии, в частности в христианстве, образ жертвы трансформируется из чужака, изгоя, отщепенца в несправедливо преследуемого страдальца. Соответственно, в обществе возникают запреты на человеческие жертвоприношения. Современная культура вообще разработала множество установлений и табу, исключающих возможность подобных мероприятий. Но, как считает Р. Жирар, в современном обществе, разработавшем множество мер против священного насилия древних религий, только усиливаются тенденции к агрессии. Дело в том, что агрессия, вызванная соперничеством, существует и у животных, и у людей. Культура ставит запреты на ее проявление, но механизм поиска жертвы, на которую должна пасть агрессия, запущен самой природой и продолжает действовать независимо от социальных правил. Архаическое общество умело справляться с этим, преобразуя в обряде жертвоприношения разрушительное насилие всех против всех в ритуальное насилие всех против одного. Так общество освобождалось на время от накопившейся агрессии и могло длительное время пребывать в относительной стабильности. Чтобы не испытывать чувство вины, община выбирала жертву с какими-либо дефектами, либо инакомыслящего, либо чужака, то есть, не такого, как все. Любопытно, что механизм выбора жертвы остался тот же самый и в сегодняшнем обществе. Самым удобным вариантом является персонаж иной конфессии, или иной национальной принадлежности, так как это является явным признаком чужеродности. В религиозном терроризме, похоже, проявляется та же тенденция, тяга к «узаконенному насилию», чтобы у убийства было оправдание идеей.