Иван Александрович Ильин

Страница 4 из 6

И.А. ИЛЬИН

Выдающийся? русский? философ? государственный общественный? деятель? Иван? Александрович Ильин родился 9 апреля 1883 года в Москве, и вся его жизнь на родине была связана с этим городом. Тут он и вырос, окончил классическую гимназию 1901 году, тут стал философом и вошёл в круги, исстари обитавшие и либо мудрствовавшие на пространствах Моховой, Пречистенки и Арбата. По окончании университета он был оставлен при нём для подготовки к профессорскому званию, и в 1909 году утверждён в звании приват-доцента по кафедре энциклопедии права. Проведя затем два года в научной командировке за границей, главным образом в Германии, он возвращается в Москву, преподаёт, пишет и публикует в прессе статьи. Но главное — усиленно, кропотливо, истово работает над большим философским сочинением. Предмет его занятий, однако, в стороне от главного русла русской — и московской — философии той поры. Таким руслом было создание самобытной традиции религиозной философии, опирающейся на идейное наследие славянофилов и Владимира Соловьёва. Ильин же посвящает свои штудии классической немецкой философии, он занимается Гегелем. На то, конечно, были свои причины; и их понимаешь, вглядываясь в портрет Нестерова. На нём ясно читается: «Мыслитель» привержен к мысли строгой, к дисциплине ума, к неумолимой чёткости анализа. Самобытная же русская мысль, увы, как правило, не блистала этими свойствами. И у философов, если опять вспомнить Нестерова, и у Бердяева, и у Шестова, не говоря уж, скажем, о Мережевском или Федорове, философская мысль, при несомненной жизненности и глубине своих истоков и интуиций, в практическом исполнении зачастую бывала досадно расплывчатой, неточной, не имеющей настоящей доказательности. Отталкиваясь от этих её слабостей, Ильин уходит в Гегеля.

Упорный труд, подкрепляемый бесспорным и незаурядным талантом, приносит блестящие результаты. Среди необозримых массивов мировой литературы о Гегеле двухтомная работа Ильина «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека», появившаяся в Москве в 1918 году стала событием. Отзывы, помещенные при издании немецкого перевода книги в 1946 году, ставят ее в число трех этапных произведений за всю историю изучения Гегеля. Книга вызвала широкий отклик у европейских философов, а сам автор признан был одним из ведущих представителей неогегельства. И всё-таки это всё не означало безраздельной принадлежности Ильина западной философской традиции. Неогегельянство его — русское неогегельянство, и знаменитая книга, чуждая всякой профессорской схоластики, демонстрирует многие черты именно русской мысли, русского философского стиля: стремление обнаружить жизненный нерв учения и его религиозные корни, способность увидеть философию как драму творящего духа.

Каким же в итоге складывалось положение Ильина в русской философии, в том блестящем кругу религиозных мыслителей, которых Россия заново открывает сегодня? Тематика его творчества, как уже сказано, ставила его особняком. Но дело было не только в тематике. Она изменится в последствии; Ильин оставит гегельянские штудии и обратится к предметам, составляющим коренную и сердцевидную проблематику русской мысли. В центре его творчества будут стоять Россия и христианство. И, тем не менее, отчетлива дистанция между ним и другими сохранится. Как пишет Полторацкий, главный современный знаток и исследователь Ильина: «Ильин занимает совершенно особое место в той плеяде русских мыслителей. Которые создавали современную русскую религиозную философию. «И это не только потому, что он расходился идейно с наиболее известными из нихс Розановым, Мережковским, Булгаковым, Бердяевым и другими. Ведь расхождения были между самими этими авторами. В случае Ильина дело не в самом факте, а в характере и содержании этого расхождения. Расхождение было острым и распространялось на целый ряд областей. «Суть этого» острого расхождения» я бы раскрыл так Ильин при той же тематике, — философ иных источников, иной школы. Он не разделяет общих славянофильских и соловьевских корней, но сохраняет выучку немецкой классической философии с её уклоном к формальному конструированию. Вдобавок и индивидуальный его стиль был отмечен холодной риторичностью и педантизмом. «Чужой человек, иностранец, не остался в долгу, так оценив мысль Бердяева (а купно с ним Розанова и Булгакова): «Философия беспредельно-темпераментная и парадоксальная».

Но пора вернуться к биографии философа. Само собой разумеется, на ней решительным образом отразились происходившие исторические перемены. Пока Ильин занимался Гегелем, Россия вступила в эпоху революций, и новая эпоха, говоря на советском языке, вызвала у него небывалый подъём политической активности. Направление этой активности угадать нетрудно. Ильин по своей академической специальности — юрист, правовед, а революционные процессы с большим успехом «до основания» разрушили старое право, которое, надо сказать, стояло в России вовсе не так уж низко после реформ. Поэтому в своём отношении к этим процессам правоведы почти единодушно примыкали к правому лагерю. Ильин был твёрд и последователен в своей правизне, разделяя мысли и идеи белого движения. Весной 1922 года на заседании Московского юридического общества он произносит речь" О задачах правоведения в России, где даёт яркую характеристику переживаемого времени. «Он говорит, что время вместило» старое со всеми его недугами и во всей его государственной силе, и безумное испытание войны, и упадок инстинкта национального самосохранения, и неистового аграрного и имущественного передела, и деспотию интернационалистов, и трёхлетнюю гражданскую войну, и психоз жадности, и безволие лени, и хозяйственную опустошительность коммунизма, и разрушение национальной школы, и террор, и голод, и людоедство, и смерть". Немногие решились бы выступить тогда с такими речами в большевистской Москве. И нас, конечно, никак не может удивить, что в период с 1919 по 1922 год Ильин подвергается аресту 6 раз, а осенью 1922 года мы обнаруживаем его в составе большой группы философов и ученых, высланных из страны.

Эта высылка была примечательным эпизодом истории, который больше не повторялся у нас. Изгнанию подверглись выдающиеся религиозные философы, создатели самобытной русской метафизики Бердяев, Булгаков, Карсавин, Франк, Лосский и другие. Все они и с ними еще десятки профессоров, литераторов, деятелей кооперативного движения были арестованы в августе 1922 года и по решению коллегии ГПУ высланы пожизненно из страны. Два парохода отправились из Петрограда в Германию, в Шпеттин. В сохранившихся зарисовках, сделанных одним из высланных, мы видим Ильина на палубе парохода во время беседы с князем С. Трубецким, сыном выдающегося философа Евгения Трубецкого…

Эмигрантская жизнь Ильина делится на два периода, берлинский и цюрихский, каждый длительностью в 16 лет. В Германии он был профессором, одно время и деканом юридического факультета Русского Научного Института в Берлине; но при нацистах, ни на какое сотрудничество с которыми он не пошёл, он начал сразу, же подвергаться преследованиям и в 1938 году с трудом сумел выехать в Швейцарию. Там он вновь занимался лекционной работой, много писал, продолжал участвовать в культурных и политических начинаниях эмиграции.21 декабря 1954 года Ильин скоропостижно скончался в Цюрихе. Эмигрантские работы его посвящены религиозной и политической философии, а также, в немалой мере, и напрямик — политике и идеологии. Он всегда был активным публицистом, не раз организовывал и собственные периодические издания: «Русский колокол», «О грядущей России», «Наши задачи». Какие же темы, какие взгляды им развивались?

В философских трудах в центре стоит «исследование религиозного акта» — иначе говоря, изучение духовного состояния и внутреннего мира верующего человека. Много внимания философ уделяет и темам российской государственности, политическим, правовым, этическим устоям исторического бытия России: об этом почти все выпуски" Наших задач, составившие потом два объемистых тома".Философия права и государства стояла высоко в России, начиная ещё с Бориса Чичерина, крупного философа и оппонента Владимира Соловьёва. после него традицию с успехом продолжили Новгородцев, Трубецкой и Ильин. Писал Ильин и об искусcтве, и о философии культуры, особенно задумываясь, конечно, о судьбах культуры русской, которым посвятил ценную и оригинальную книгу «сущность своеобразие русской культуры».

Однако больше всего, без сомнения, поздний Ильин сегодня известен самою спорною-политической-частью своего наследия. Ровно ничего противоречивого не было в политических взглядах Ильина: они последовательны до предела и с предельной логикой и ясностью изложены. В этих взглядах Ильин — законченный «человек старого режима», как называли когда-то французских дворян-роялистов восемнадцатого века, хранивших истовую верность дореволюционным устоям. Он твёрдый монархист и националист, сторонник иерархического сословного строя, общества, построенного на ранге; и лишь в возрасте к этим началам мыслит он плодотворное будущее России. Но существенно и важно то, что характеристика консерватизма Ильина требует еще некоторого уточнения, так сказать, противоположного рода. Н. П. Полторацкий свидетельствует: «Ильин боролся идейно и политически на два фронта — против крайне левых и крайне правых». И вот в этом решительном отвержении обоих видов бесчеловечной, расчеловечивающей одержимости Ильин стоит уже заодно со всем кругом русских философов. Когда идет речь о главных болезнях русского духа, о главных внутренних опасностях, грозивших России, Разум Нации един. Многое разделяло Ильина с отцом Сергием Булгаковым, и никогда они не были ни идейными, ни политическими союзниками. Но, когда о. Сергий записывает в дневнике свои впечатления от дней первой русской революции, у него возникает образ двух сил, которые противоположны друг другу, но обе равно страшны: «чёрная сотня и красная сотня». А Ильин, уже в эмигрантские дни, так пишет Петру Бернгардовичу Струве о разрушавших эмиграцию интригах: «Это было делом ГПУ. И Маркова. Не потому, что Марков служил в ГПУ, а потому, что их дух един по существу».

Что же до существа национально-государственных идеалов Ильина, то едва ли стоит их разбирать. Скажу лишь, чтобы усомниться в жизненности этих идеалов, не нужно разбирать достоинства и пороки старой России. Тут дело в другом — в законах исторического бытия: никогда и никакой «старый режим», хоть будь он самим раем земным, не может служить моделью будущего. И второе. Наш «старый режим», государственность Российской империи, как-никак столетия держал и двигал эту империю и дал в ней созреть всему тому, что делало Россию великой страной. Что ж странного, если даже и на пороге гибели в рядах его партизан, как в старину выражались, стоят еще и такие деятели, как Пётр Столыпин, и такие люди искусства, как Михаил Нестеров, написавший «Мыслителя, и такие умы, как Иван Ильин.