Интегральная гуманитарная теория: концептуализация соединения психологии с культурологией, философией, социологией и лингвистикой

Интегральная гуманитарная теория: концептуализация соединения психологии с культурологией, философией, социологией и лингвистикой

Б.Д. Парыгин, А.А. Мельникова

В настоящий момент научное сообщество все более начинает осознавать необходимость создания общей теории, интегрирующей научные наработки в области психологии, философии, социологии, культурологи, лингвистики, этнологии и других гуманитарных наук. О необходимости интегрирующего подхода говорят представители разных дисциплин, постулируя как общие утверждения («социальные науки в ближайшем будущем отринут дисциплинарные границы и сосредоточатся на объекте исследования» [11, с. 19]), так и касающееся целесообразности перспективы объединения конкретных наук, «интеграции целых ветвей гуманитарного знания и наук в один узел общей теории или в кумулятивный концепт, представляющий собой сплав философии, психологии и социологии».

Необходимость формирования такого направления научных осмыслений диктуется целым рядом факторов.

Во-первых, самим объектом исследования, который, разделяемый на модусы, изучается отдельными отраслями научного знания. Такой подход, давая возможность детализированного исследования одной из сторон объекта, тем не менее не совсем подходит для его целостного осмысления. Исходя из холической концепции, декларирующей принцип «целое больше суммы своих частей», правомерной видится разработка альтернативного подхода, когда во главу угла ставится именно объект исследования, представители же различных дисциплин соединяют свои усилия под создание интегративной научной концепции о нем.

Во-вторых, глобализацией, которая в качестве научного мейнстрима также поддерживает тенденцию к слиянию дисциплинарных подходов под решение как актуальных, так и общетеоретических задач.

В-третьих, необходимость интеграции активизируется и результатами развития современной цивилизации: проводимый научным сообществом анализ цивилизационного процесса был достаточно долгое время напрямую связан с идеей прогресса и поступательного развития цивилизации. Однако становящееся уже привычным усиление межкультурных конфликтов, социальные и экономические кризисы, экологические катастрофы, происходящие в результате потребительского отношения к природе, а также уверения экологов в том, что планета, не справляясь с деструктивным воздействием человека, не успевает восстанавливать свои ресурсы, заставляет обратиться к критериям цивилизионного прогресса с позиций интегративного анализа, исследуя их в совокупности психологических, культурологических, социологических и философских составляющих.

Наряду с проблемой критериев цивилизационного прогресса возникает вопрос о том, какие характеристики человека могут способствовать изменению направления развития цивилизации в сторону выхода из культурного, социального, экологического и экономического тупика. Поскольку причины, приведшие человечество к критической черте, коренятся, как представляется, в определенных ментальных особенностях, задающих именно такой, разрушающе-деструктивный, подход и цивилизационную направленность, то значимым становится, во-первых, исследование этих ментальных особенностей, являющихся сплавом психологических характеристик с культурными и этно-культурными. Во-вторых, представляется продуктивным совместить данное исследование с рассмотрением специфики социально-культурной динамики, характерной для цивилизационного развития на современном этапе, так как определенные ментальные составляющие, вступая во взаимодействие с характерными особенностями современной цивилизации, могут быть как усилены, так и ослаблены воздействием последних.

Приступая к задаче прояснения продуктивных в контексте цивилизационной динамики культурно-психологических характеристик личности, для решения которой видится необходимой интеграция научного знания целого ряда гуманитарных дисциплин, прежде всего: психологии, культурологии, лингвистики, а также социологии и философии, начнем с рассмотрения того, как в рамках этих дисциплин представлена антропологическая тематика.

Выбирая в качестве точки фиксации для нашего рассмотрения человека, мы обнаруживаем, что в научной мысли данный акцент зримо проявлен: XX в. начался с антропологического поворота в общегуманитарном мейнстриме, при котором человек стал фокусом анализа не только психологии — традиционной области его исследования, но и философии, лингвистики, социологии. Однако каждая из указанных дисциплин, произведя антропологическую переакцентировку, фиксирует человека только в каком-то определенном модусе его проявлений, причем даже в рамках одной науки таких разноплановых модусов обычно несколько.

В социологии это связано в первую очередь с провозглашением М. Вебером принципа «понимание», при котором акцент с описания социальных структур и характера их действий сместился на стоящую перед исследователем задачу понимания смысла, стоящего за теми или другими действиями, процессами. Таким образом, объектом социологического анализа теперь является не общество, а отдельный, осмысленно действующий индивид. Данный подход предполагает при изучении социальных изменений основное внимание уделять не социальным институтам, а агентам влияния, которые, опираясь не только на статусный (социальный), но и на личностный ресурс, своими практическими действиями влияют на изменения как социальных институтов, так и иных общественных структур, вплоть до радикальных их преобразований (подробно такой подход обосновывается в теории Гидденса). Что касается самих социальных институтов, то, если раньше их исследователями описывалась абстрактно-формальная проявленность данных феноменов (формы, в которых воплощены институт государственной власти, семьи, образования, религии…), то теперь они изучаются в том виде, в каком становятся значимыми для отдельных индивидов. Таким образом, в социологии в настоящий момент явно выражена тенденция смещения акцента с изучения общества как абстрактной структуры или социальных «тотальностей» (народ, государство, экономика.) на отдельных индивидов и смыслов, которыми они руководствуются в своей деятельности.

В философии антропологический поворот был связан с кризисом концептуального подхода, при котором истоком и системообразующим фактором гносеологической, а отчасти и онтологической парадигмы выступал разум. Однако, отрицая абстрактизированные в классике право и разумность, стремление к совершенству и прогрессу, философы стали абсолютизировать другие свойства: в неклассической философии онтологизировался страх (Кьеркегор), коммуникация (Ясперс), свобода и ответственность (Сартр), игра (Хейзенга), праздник (Больнов) и др. При такой разноплановой онтологизации модусов человеческого существования попытки обобщить эти взгляды или хотя бы выделить системообразующий фактор обречены на неудачу. Таким образом, новые концептуальные подходы философского анализа скорее поставили вопросы и наметили стратегии их решения, чем дали ответы; проблема системообразующего фактора человеческого существования попрежнему является одной из центральных в философском дискурсе.

Что касается культурологи, то, будучи молодой, недавно возникшей научной дисциплиной, она еще находится на стадии становления подходов и определения тех точек фиксации, через которые культура раскрывает себя. Одним из таких модусов является представление о культуре как о мире смыслов (ценностей, культурных кодов), и — о мире текстов (постмодернистская трактовка культуры). В первом направлении она имеет наибольшие точки соприкосновения с психологией (в наибольшей степени — когнитивной, кросскультурной, этнической, социальной) и с социологией (С. Холл, К. Гирц, Дж. Александер и их последователи, рассматривающие культурные коды, ценности и особенности дискурса культуры в функции главных причин и основных двигателей социальных трансформаций). В трактовке «культура как текст» культурология соединяется с психолингвистикой, лингвистической философией и филологией. Однако и культура как мир смыслов, и культура как мир текстов значительную часть своего бытия осуществляют через человека, являющегося носителем этих смыслов-текстов. Таким образом, человек становится одной из центральных фигур анализа культурологи.

Итак, первичное исследование взятых для интеграции научных дисциплин проявило факт наличия человека в качестве значимого модуса изучения в социологии, философии, культурологи. Однако данный результат, значимый в общеинтеграционном контексте, не задает, тем не менее, формулу интеграции. Для выведения последней необходимо найти некий уже существующий общий для этих дисциплин подход к исследованию человека, в рамках которого каждая из наук выработала свои методы, и провести интеграцию именно в области данного пространства научной мысли.

Для определения этой области снова обращаемся к общенаучному мейнстриму — наряду с возникновением в начале ХХ в. новых подходов к осмыслению человека одно из самых значимых мест в гуманитарном дискурсе начинает занимать проблема языка. Понимаемый прежде как средство отображения мира, способ выражения переживаний и чувств, а также орудие коммуникации, язык теперь начинает расцениваться как нечто самостоятельное, функционирующее по собственным законам и в качестве такой реальности влияющее на человека.

Что касается философии, то, соглашаясь с положением о безусловно сильном влиянии, которое язык оказывает на человека, философы в своем анализе характера воздействия этой созданной человеком второй реальности приходят к прямо противоположным выводам — язык осмысляется в качестве как «дома бытия», так и как «ловушки», «тюрьмы». Наличие таких диаметрально противоположных осмыслений указывает на необходимость дальнейших исследований в этой области. Однако, начиная с Хайдеггера, в философии развивается традиция исследования лексического состава языка в качестве ментальных характеристик, отражающих особенности культуры, сформировавшей эту лексику. Таким образом, философия определяет общее направление интеграции своей области научного поиска с лингвистикой, культурологией, этнической и социальной психологией, а также социологией.

Переходя к исследованиям в области лингвистики, обнаруживаем: заданность интересующего нас направления была произведена еще в начале Х1Х в. В. фон Гумбольдтом, высказавшем идею о соответствии строения языка «внутренней организации мышления» народа, говорящего на этом языке, и утверждавшем: «Всякий язык в любом из своих состояний образует целое некоего мировидения, содержа в себе выражение всех представлений, которые нация составляет себе о мире, и для всех ощущений, которые мир вызывает в ней» [4, с. 64]. Таким образом, язык выражает взгляд на мир, присущий определенному народу. И в этом своем качестве он обладает когнитивной властью, становясь между миром объективной действительности и познающим субъектом: «язык есть мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека» [4, с. 393].

Высказанные Гумбольдтом идеи были затем оформлены в гипотезу лингвистической относительности Сепира-Уорфа, согласно которой именно язык, его система предписывает нам определенную систематизацию и классификацию материала, поступающего из внешнего мира. Формулируя данный принцип, Уорф подчеркивал, что выделяемые человеком из мира явлений те или иные категории или типы вовсе не очевидны: оформление калейдоскопа впечатлений, в качестве которого перед нами предстает внешний мир, в понятия и значения происходит в соответствии с той классификацией, которая уже заложена в родном языке речевого коллектива, к которому принадлежит индивид. С точки зрения Уорфа, язык — это некое коллективное соглашение относительно формы систематизации поступающего из внешнего мира в сферу сознания материала, и человек не может выйти за пределы заданного языком способа систематизации и типа классификации [20, с. 213.]

В социологии изучение взаимосвязи языка и общества сформировало направление социолингвистики (российскую школу представляют Лабов У., Мечковская Н. Б., Митина О. В., Сикевич З. В., Крокинская О. К., Филин Ф.П.), предметом исследования которой являются вопросы обусловленности языковых явлений явлениями социальными, как на уровне социального бессознательного — отражения в лексике социальных стереотипов, отражение в языке присущей обществу системы стратификации и пр., так и на уровне индивидов — например, исследование того, как социальные характеристики человека обуславливают используемую им лексику.

Что касается культурологи, то само представление о культуре как о мире смыслов выливается в следующую логическую цепочку: смыслы воплощены в языке, а язык не существует сам по себе, в некой абстрактной форме, но — «только в индивидуальных мозгах, … только в психике индивидов,. составляющих данное языковое сообщество» [2, с. 94]. Таким образом, в рамках культурологи также наметилась взаимосвязь антропологической и лингвистической направленности, что задает культуролого-психологическую интеграцию, основой для которой выступает лингвистический материал.

В психологии также существует область исследований, связанных с языком, истоки которых в отечественной традиции восходят к работам Выготского Л. С., Лурии А. Р. — разного направления психолингвистические разработки, изучающие процессы порождения и восприятия речи, процессы изучения языка как системы знаков, содержащихся в сознании человека (исследования Леонтьева А. А., Залевской А.А.), изучающие коллективное этническое бессознательное, воплощенное в лексике и фразеологизмах (Петренко В.Ф., Поссель Ю.А.), а также направление когнитивной лингвистики, изучающее язык в его взаимодействии с психическими процессами (памятью, вниманием, восприятием).

Таким образом, проведя исследования в контексте поставленной нами задачи, мы наблюдаем сформированность общей области научных разработок, опирающихся, с одной стороны, на представление об антропоцентричности языка, с другой — на проявленность в нем этнокультурных и социальных характеристик. Таким образом, высказанная в начале статьи идея о необходимости интеграции психологии, философии, социологии, культурологи и лингвистики под задачу выявления этнокультурных характеристик личности, заданных особенностями национальной ментальности, способствующих изменению направления развития цивилизации в сторону выхода из культурного, социального, экономического и экологического тупика, — данная идея об интеграции представляется вполне воплотимой, и ключом, позволяющим сделать это, является лингвистика.

Однако вопрос об оптимальных на данном этапе развития современной цивилизации характеристиках личности, которые будут способствовать повороту цивилизационной динамики от самоуничтожения к гармонизации отношений межкультурных, межэкономических, социальных, экологических — этот вопрос необходимо решать в два приема.

Первый прием — это социально-культуролого-философский анализ специфики современного цивилизационного состояния с выявлением причин, определяющих его деструктивные тенденции. Вторым приемом выдвигается предположение, какие характеристики привели к такому результату, а какие могут компенсировать данные тенденции, а затем, применяя интегративный подход, исследуются конкретные психолого-культурологические характеристики на предмет соответствия задачам компенсации.

Какова специфика современного цивилизационного развития? Исследование общекультурной ситуации демонстрирует усиливающиеся процессы рационализации всех сфер жизнедеятельности, влияющие также на характер работы сознания. Как отмечает немецкий философ В. Циммерли, анализ процессов, происходящих в различных культурах на современном этапе, наталкивается на то, что большинство из этих процессов связаны со все возрастающим влиянием рациональности [21, с. 327] (впрочем, тема эта активно обсуждается не только на европейском континенте, но и в англо-американской литературе [13, 15, 16, 17]; не обошли ее вниманием и наши исследователи [1, 3, 5, 6, 10]). Рационализация всех сторон общественного и культурного бытия, а следовательно, в значительной мере и человеческого мышления, — это процесс, становящийся со времени Просвещения все более мощным.

Одной из существенных составляющих «рационализации» действия, по мнению Макса Вебера, является замена внутренней приверженности привычным нравам и обычаям планомерным приспособлением к соображениям интереса за счет разрушения нравов, за счет вытеснения аффективного действия, за счет вытеснения также и ценностно-рационального поведения в пользу чисто целерационального, при котором уже не верят в ценности (основной ценностью, по сути, становится сама рациональность). Важнейший признак традиционных обществ — это отсутствие в них господства формально-рационального начала. В веберовском понимании формальная рациональность — это прежде всего калькулируем ость, формально-рациональное — это то, что поддается количественному учету, что без остатка исчерпывается количественной характеристикой. «Формальная рациональность хозяйства определяется мерой технически для него возможного и действительно применяемого им расчета. Напротив, материальная рациональность характеризуется степенью, в какой снабжение определенной группы людей жизненными благами осуществляется путем экономически ориентированного социального действия с точки зрения определенных… ценностных постулатов» [19, с. 60]. Иными словами, экономика, руководствующаяся определенными критериями, которые можно рационально подсчитать, и которые Вебер называет «ценностными постулатами» — это «материальная рациональность»; она — рациональность для чего-то. Формальная рациональность — это рациональность «ни для чего», сама по себе, взятая как самоцель, когда «способ хозяйствования становится настолько самостоятельным, что … он уже не имеет никакого ясного отношения к потребностям человека как такового» [14, с. 27].

Таким образом, формальная рациональность — это принцип, которому подчиняется не только современная экономика, но — в тенденции — также и вся совокупность жизненных отправлений современного социально-культурного процесса, ибо рационализируется не только способ ведения хозяйства, а и управление — как в области экономики, так и в области политики, науки, культуры, — во всех сферах социально-культурной жизни (так, например, Ницше, критикуя европейскую мораль, говорил, что целью ее норм является «сделать человека до известной степени. однообразным, равным среди равных, регулярным и, следовательно, исчислимым» [8, с. 440], т. е. подвести под принцип формальной рациональности). В контексте же нашего анализа наиболее важным является то, что рационализируется когнитивная сфера — образ мышления людей, так же как и способ их чувствования и образ жизни в целом.

Все это сопровождается усилением социальной роли науки, представляющей собой наиболее чистое воплощение принципа рациональности; наука проникает прежде всего в производство, а затем и в управление, наконец, также и в быт — в этом Вебер видит одно из свидетельств универсальной рационализации современного общества. Этот фактор, а также то, что новым ключевым ресурсом современного общества, определяющим в том числе характер, направленность и способы протекания образовательного процесса, стало знание, — все это поднимает науку на одну из высших ступеней воздействия на существование человека.

Кроме того, усиливающейся рационализации мышления способствует и все большее проникновение во все сферы человеческой жизни техники. Говоря о технике, К. Ясперс описывает ее как совокупность действий человека, направленных на господство над природой, цель которых — до предела уменьшить «тяготы» жизни, придав окружающей среде нужную форму. Однако, как природа меняется под воздействием техники, так и на человека оказывает обратное действие его техническая деятельность; характер и организация его труда, его воздействие на природу меняет его самого. «Техника радикально изменила повседневную жизнь человека в окружающей его среде, насильно переместила трудовой процесс и общество в иную сферу, сферу массового производства, превратила все существование в действие некоего технического механизма, всю планету — в единую фабрику» [12, с. 121].

Итак, резюме проделанного исследования: современная цивилизационная динамика характеризуется возрастающей рационализацией мышлений, усиливающейся также по причине включенности рационально оформленных процессов в различные сферы жизни современного человека. Однако такая рационализация происходит за счет вытеснения из сферы когнитивных представлений ценностно ориентированной направленности. Элиминация нравственности как основы деятельностной практики и привела к экологическому и — шире — культурному тупику, что актуализирует потребность в таких психолого-культурных характеристиках, которые могли бы выступить опорой для нейтрализации данной тенденции.

Что касается лингвистического контекста современных цивилизационных процессов, то мы наблюдаем все усиливающуюся экспансию английского языка, которой способствуют ряд факторов.

Во-первых, политическое и военное могущество англоязычных стран, сильная экономика, а также развитие транснациональных корпораций (по данным на август 1997 г. доминирующим источником ТНК является США — из 500 самых крупных штаб-квартиры в Америке имеют 162, второе место — 156 штаб-квартир — у всех стран Европейского Союза, вместе взятых) [18, с. 130].

Во-вторых, широкому распространению английского языка способствует развитие науки: большая часть основных научных исследований в мире публикуется в научных и технических журналах, выходящих на английском языке [18, с. 138].

Культурной экспансии английского языка и англо-саксонских черт ментальности способствует и киноиндустрия: к середине 90-х годов США контролировали 85% мирового рынка кино [7, с. 149], многие сериалы и телепрограммы являются клонами американских. Активному распространению английского содействовала поп-музыка: из 557 всемирно известных к началу XXI в. поп-групп 549 пели полностью или в основном на английском языке. [7, с. 155].

Мощный вклад в продвижение английского по всему миру внес Интернет (в том числе и наличие в нем поисковых систем), развитие мультимедийных средств.

Таким образом, в качестве компенсирующих психологокультурных характеристик необходимо подобрать такие, которые выступали бы противовесом рационализации мышления и вытеснению ценностного начала целевым, и определить, представители какой культуры или каких культур данными характеристиками обладают. Кроме того, необходимо исследовать психологокультурные характеристики, присущие носителям английского языка, на предмет того, компенсируют или усиливают они негативные тенденции цивилизационной динамики. Данные направления анализа будет представлены в нашей следующей статье.

глобализация концептуальная связь гуманитарная наука

1. Автономова Н. С. В поисках новой рациональности // Вопросы философии. — 1981. — № 3.

2. Бодуэн де Куртэне И. А. Избранные труды. — М., 1963. — Т. 2.

3. Гайденко П. П. Проблема рациональности на исходе ХХ века // Вопросы философии. — 1991. — № 6.

4. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. — М., 1984.

5. Гусев С. С., Козырев Д. Н., Тульчинский Г. Л. Метафизика и рациональность // Перспективы метафизики: классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. — СПб., 2000.

6. Касавин И. Т., Сокурел З. А. Рациональность в познании и практике. — М., 1989.

7. Кристалл Д. Английский язык как глобальный. — М., 2001.

8. Ницше Ф. К генеалогии морали // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. — М., 1996. — Т. 2.

9. Парыгин Б. Д. Философско-социологическое направление социальной психологии // Психологическая газета. URL: http://psy.su/interview/2311/

10. Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного знания. — М., 1986.

11. Ядов В. А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских трансформаций. — СПб., 2009.

12. Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на Западе. — М., 1986.

13. Kekes J. A justification of rationality. — Albany, 1976.

14. Lowith K. Max Weber und Karl Marx. «Gesammelte Abhandlungen», Stuttgart, 1960.

15. Newton-Smith W.H. The rationality of science. — London, 1981.

16. Rationality. Ed. B. Wilson. — Oxford, 1970.

17. Rationality in science and politics. Dordrecht etc., 1984.

18. The Future of the Global Economy: Towards a Long Boom? OESD. — Paris, 1999.

19. Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Bd.1. Tubingen, 1956.

20. Whorf Benjamin Lee. Language, thought and reality: Selected writings of Benjamin Lee Whorf. Ed. John B. Carroll. — New York: Wiley, 1956.

21. Zimmerli W. Die Grenzen der Rationalitat als Problem der europaischen Gegenwartsphilosophie / In: Zur Kritik der wissenschaftlichen Rationalitat. Freiburg — Munchen, 1986.