Нравственное мышление. 
История и теория педагогики

Дисциплина ума и его моральность неразрывны: только строго этическое мышление обеспечивает неразрушительное творчество как залог, средство и содержание прогресса. Однако привить физической природе человека культуру можно, лишь глубоко поняв сущность и законы этического мышления, законы его становления и его функционирования. Для этого надобно располагать ответами на следующие вопросы: каковы движущие силы творческих процессов; механизмы их; оптимальные условия их протекания; препятствия для них; средства их становления и поддержания в ходе индивидуального развития; их связь с другими способностями, свойствами и состояниями души в структуре человеческого сознания и подсознания. Надобно раскрыть тайны «Я», понять его трагедии, опасности, недостатки и его величие. Нужна скрупулезнейшая и честнейшая критика нашего разума. Иначе мы так и не узнаем, что же «я могу знать».

На пути к этой цели Кант сделал множество великих открытий; его новаторство беспрецедентно. Он обнаружил имманентную сознанию его активность; вскрыл содержание априорного неосознаваемого человеком знания и схем восприятия; показал автономность апперцепции¹ и апперцептивный характер воображения (гениальности).

Чтобы видеть, надо знать. Это открыл Кант, а прежде считалось, что чтобы знать, надо видеть. Нет. Мы ничего не увидели бы, не будь у нас априорного знания о протяженности, количестве и т. д. Сознание активно — оно самопроизвольно налагает на действительность свои готовые, встроенные в него схемы восприятия; более того, оно перестраивает действительность в соответствии со своими идеями, как доопытными, так и приобретенными в ходе жизнедеятельности. Кант «первый в корне перевернул представление, согласно которому субъект бездействует, спокойно воспринимая, предмет же исполнен активности: переворот, передавшийся во все отрасли знания как бы путем электрического воздействия»^[1][2]. Да! Это была революция в человековедении: оказывается, мы не просто отражаем мир в своем сознании, но вносим в это отражение неосознаваемые схемы, организующие и структурирующие само восприятие. Мы не воск, из коего мир может лепить все, что придется и что случится, нет, мы сами лепим себя, и некого упрекнуть и некого благодарить за результаты нашего самосозидания, кроме нас же самих.

Благотворное влияние учения Канта об активности сознания, учения о свободе как о предпосылке и содержании прогресса на умственную жизнь вообще и на педагогическую мысль в частности остро ощутил и ярко выразил Ф. Гёльдерлин (1770−1843), называвший Канта «Моисеем нашего народа, который выводит его из расслабляющего египетского плена на пустынные и вольные просторы своей спекулятивной философии и приносит ему со священной горы могучее слово заповеди»^[3]. В романе «Гиперион» под сильным влиянием Канта Гёльдерлин писал: «Знаешь ли, почему я всегда презирал смерть? Потому что жизнь во мне я ощущаю как нечто данное мне не Богом и не смертными. Я верю, что источник жизни в нас самих и мы лишь по собственному свободному побуждению так тесно связаны со Вселенной. Да и чем был бы этот мир, когда бы он не стал созвучием свободных существ? Когда бы все живущее, едва возникнув, само не стремилось бы радостно слиться в единую многозвучную жизнь? Каким косным, каким холодным стал бы этот мир! Каким бездушным механизмом! Вот почему утверждение, что все мертво без свободы, и есть истина в высшем смысле слова. Ведь ни одна былина не прорастет, если в ней нет собственной жизненной силы»¹.

Индивид — самодвижущееся образование: источник деятельности — сам человек, который не просто реагирует на воздействия, а организует их, действуя в известной мере самостоятельно, автономно, а подчас и вопреки внешней среде. Отсюда проистекают педагогические требования познавательной и нравственной самостоятельности, активности учения и поведения в целом. Воспитанию как подражанию и воспроизведению, воспитанию как постоянному приспособлению, воспитанию как дисциплинирующей дрессировке эта позиция преграждала путь, эта посылка выносила смертный приговор. Механизм обучения, постоянно принуждая ученика к подражанию, несомненно, оказывает вредное действие на пробуждение гения, если иметь в виду его оригинальность. Но каждое искусство все же нуждается в некоторых основных механических правилах, и этому следует научиться со всей школьной строгостью. Кант требует «золотой середины» в развитии воображения и творчества.

Разум рождается вместе с ребенком, и задача образования — развить его и дать стимул к самосовершенствованию. Разум — не содержание и не форма знаний, как считалось до Канта, а синтез того и другого, синтез, осуществляемый благодаря активности сознания. Развитие и совершенствование разума становится реальностью только как непрерывное слияние формообразующих компонентов разума (априорных категорий) с эмпирическим содержанием, доставляемым чувственностью.

Выводит человека из состояния несовершеннолетия самостоятельность его мышления. Три максимы^[4][5] необходимы при этом: 1) думать самому; 2) мыслить себя на месте любого другого; 3) всегда мыслить в согласии с самим собой. Первый принцип — образа мыслей, свободного от принуждения; второй — принцип широкого образа мыслей, согласующегося с понятиями других; третий — принцип последовательного образа мышления. Самостоятельность правильного мышления — революция во внутреннем мире человека, не желающего более, чтобы за него думали другие, а решающегося идти вперед не на помочах.

Наконец, и антиномии¹ разума педагогичны: они требуют введения в образование противоречий — как лекарства от догматизма. Поучительна история заблуждений и трагедий из архива человеческого разума! Не с тем, чтобы противопоставить разум чувству или чтобы взрастить недоверие к разуму, но с тем, чтобы приучить к осторожности, строгости суждений, дать представление о многосложности умственной работы и некоторый ее опыт. Растущему человеку необходимо знать, что А не равно А ни при каких обстоятельствах, разве что только в пустой, бессодержательной абстракции ленивого ума. В противном случае мы никогда не научим наших детей применять знания на практике, уметь в частном разглядеть общее, а общее применять для познания частного. Короче, не научим способности суждения, недостаток которой, как показал Кант, и есть то, что называется глупостью^[6][7]. Антиномии чистого разума — его неизбежные неразрешимые противоречия — свидетельствуют о том, что разум перешел границы своих возможностей, границы посюстороннего мира, и взялся за решение задач трансцендентных, т. е. потусторонних. Кант ограждает разум от веры, разграничивает сферы их господства: дело разума практическое, и теоретический («чистый», спекулятивный) разум не имеет права посягать на область веры, но и вера да не диктует разуму основоположения его работы! Антиномии примиримы, разрешимы здесь, на Земле, пусть только разум отшатнется от неисповедимого и перестанет обслуживать страстные желания, коренящиеся в чувственной природе человека!

С кантовской критикой разума, нацеленной на разрешение его моральных проблем, не соглашается Ф.М. Достоевский^[8]. Достоевский в «Братьях Карамазовых» отвергает претензии разума, т. е. науки на разрешение практических проблем: «Свобода, свободный ум и наука заведут их (людей. — Б.Б.) в такие дебри, что одни из них истребят себя сами, другие истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, приползут к ногам нашим и возопиют к нам…». Достоевский снимает мнимость кантовских антиномий — ибо Кант считал, что их неразрешимость мнима! — и оставляет их неразрешимыми в жизни"^[9].

Пусть разум не занимается мнимыми проблемами, химерами, фантазиями, требует Кант. У Достоевского же звучит: разум, не вмешивайся в главные вопросы бытия и веры, ибо ты жалок, слаб, ничтожен; ты полон гордыни и самомнения, тебе надобно смириться! У Канта разум призван обеспечить нравственное поведение и победить, а Достоевский отвергает разум в любой попытке приблизиться к истине. Для Канта познание бесконечно, но к этой бесконечности непременно надобно стремиться, ибо в этом залог будущего и в этом призвание человечества; у Достоевского самое притязание ума на познание истины осмеяно; он третирует разум за его «приземленность» и бессилие; он окрашивает противоречивость разума в безнадежно трагические тона. Кант остается исторически-педагогически-антропологически оптимистичным, а Достоевский уповает на тоталитаризм «великих инквизиторов» (вождей масс) и на «знание сердца» (у ведомых), которое перескакивает-де через все теоретические постулаты.

Позиция Достоевского — капитуляция перед жизнью, перед будущим, перед демонами невежества, терзающими человечество, перед идолами толпы, угрожающими тиранией, перед дьяволом страстей, разрушающим культурные завоевания тысячелетий.

• [1] Апперцепция — восприятие, зависящее от предшествующего опыта, от егоструктуры и содержания.
• [2] Шеллинг Фр. Иммануил Кант // Новые идеи в философии. Сб. XII. 1914. № 1.С. 148.
• [3] Гёльдерлин Ф. Сочинения / Пер. с нем. М., 1969. С. 497.
• [4] Там же. С. 412.
• [5] Максима — правило или мотив личного поведения.
• [6] Антиномии — несовместимые и взаимоисключающие рассуждения, каждое изкоторых, взятое отдельно, логически непротиворечиво.
• [7] См.: Кант И. Сочинения. Т. 3. С. 217.
• [8] J См.: Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант: размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М., 1963.
• [9] См.: Голосовкер Я. Э. Указ. соч. С. 3.