Политическая культура как субъективное измерение политики

Современные концепции политической культуры представляют собой до известной степени новую интерпретацию характерной для европейской общественной мысли (Посидоний, Гай Юлий Цезарь, Ж. Боден,.

III.-Л. де Монтескье и другие) традиции изучения культурной и этнографической среды, внутри которой формировались в различные исторические эпохи определенные типы человеческого поведения.

Хотя само понятие «политическая культура» впервые встречается в труде И. Г. Гердера «Идеи к философии истории человечества» (1784— 1791), в своем современном смысле оно было заимствовано из антропологии и долгое время ассоциировалось с теми аспектами, которые политологи, психологи, культурологи и историки обычно рассматривают в связи с изучением политических идеологий, общественного мнения, психологии личности и национального характера и т. д.

В западную политическую науку концепция политической культуры была введена Г. Алмондом в 1956 г. в статье «Сравнительные политические системы». При разработке своей концепции Г. Алмонд, столкнувшись с множеством противоречивых толкований этого понятия в антропологии, культурологии и социологии, в своем исследовании «Гражданская культура», написанном в соавторстве с С. Вербой, ограничил его значение психологическими ориентациями по отношению к социальным объектам, выделив при этом специфические политические ориентации, характеризующие отношение индивидов к политической системе и ее отдельным элементам, роли личности в системе и т. д.

С. Верба также определяет политическую культуру как систему эмпирических верований, экспрессивных символов и ценностей, определяющих то положение, в котором имеет место политическое действие, и обеспечивающих субъективную ориентацию по отношению к политике.

По Г. Алмонду, каждая политическая система «запечатлена» в структуре значений и целей. Стремясь к углубленному обоснованию своей концепции политической культуры как совокупности психологических ориентаций на определенное политическое действие, он и С. Верба обратились к работе Т. Парсонса и Э. Шилза «К всеобщей теории действия», оказавшей значительное влияние на эволюцию социологической мысли во второй половине XX в. Разрабатывая свою концепцию человеческой деятельности, Парсонс и Шилз исходили из предпосылки, в соответствии с которой любая ориентация действующего индивида (актора) может быть в теоретическом плане разделена на следующую структуру аналитических компонентов: познавательную, аффективную и оценочную. Познавательный компонент состоит из восприятий окружающего мира, аффективный — из различных чувств, с помощью которых объект наделяется различными эмоциональными значениями, оценочный — включает в себя понятие выбора, превращающего познавательные и аффективные ориентации в суждение относительно конкретного объекта.

Развивая концепцию Т. Парсонса и Э. Шилза, Г. Алмонд и С. Верба выделили три типа ориентаций:

• • когнитивные, т. е. различные виды знания о политической системе, ее ролях и их исполнителях на входах и выходах;
• • аффективные, характеризующие те чувства, которые порождает у акторов политическая система, ее роли, характер функционирования институтов (политический режим) и т. д.;
• • оценочные — суждения и мнения о политических объектах, возникающие в результате взаимодействия ценностно окрашенных стандартов и критериев с более или менее объективной информацией.

Любая политическая культура состоит в регулярном воспроизведении трех типов ориентаций. Ее специфика определяется, прежде всего, характером их комбинаций. Выделенные Г. Алмондом и С. Вербой три идеальных типа политической культуры — приходской (культура, ограниченная местными интересами), подданнический и культура участия — представляют собой своеобразный континуум, в рамках которого ориентации акторов по отношению к политической системе развиваются от состояния, в котором отсутствуют какие-либо специализированные политические роли (первый тип), через лояльность к «продуктам» политической системы на ее выходе и минимальной заинтересованности в личном участии на входе (второй тип) до всеохватывающего участия во всех аспектах политической деятельности (третий тип).

На самом деле, каждая политическая культура имеет смешанный характер, определяемый не только особенностями функционирования различных ветвей власти или проводимой элитой политики. Различные комбинации местнического, подданнического и активистского типов могут быть в равной степени свойственны как отдельной политической культуре, так и любому индивиду. Характер соотношения этих типов зависит от особенностей эволюции политического сознания, конечным продуктом которого являются различные системы политических убеждений, доминирующих в конкретном обществе. Именно на них ориентированы (вступают в конфликт, адаптируются, подчиняются и т. д.) складывающиеся в процессе социализации чувства, настроения, предпочтения отдельных индивидов.

Как полагают Г. Алмонд и С. Верба, политическая культура может определяться в плане специфики распределения среди различных слоев населения когнитивных, аффективных и оценочных ориентаций в отношении политических объектов. Эти объекты подразделяются на три следующих класса:

• • специфические роли, или структуры, такие как законодательные, исполнительные органы, бюрократия и т. д.;
• • обладатели ролей — монархи, законодатели, администраторы;
• • различные виды публичной политики, решения и принудительное воздействие с целью их выполнения.

В целом политическая культура является постоянным воспроизведением различных видов когнитивных, аффективных и оценочных ориентаций в отношении политической системы, ее входов и выходов и самого индивида как политического актора.

Когда политическая культура соответствует политической структуре, т. е. когда когнитивные, аффективные и оценочные ориентации усиливают политические институты, такая культура называется лояльной. Подобная характеристика подразумевает определенную степень соответствия между элитарной и массовой политическими культурами. В случае возникновения между ними сильных разрывов возникает угроза национальной идентичности. Формирование политической нации включает в себя, следовательно, и процесс относительной унификации политической культуры, т. е. интеграции (как по вертикали, так и по горизонтали) масс и элит, выравнивания их политических ориентаций.

В слаборазвитых обществах, а также обществах, находящихся на стадии трансформации, массовая политическая культура имеет, как правило, фрагментированный, а не гомогенный характер. Расовые, религиозные, племенные, этнические, классовые, географические и другие различия подпитывают рост многообразных политических субкультур. В демократических, плюралистических обществах, напротив, разрывы проходят внутри относительно гомогенных групп и индивидов (средний класс и т. п.), формируя соответствующий тип политической и национальной идентичности.

Г. Алмонд и С. Верба, сформулировав постулат, согласно которому всегда имеется неизбежная напряженность между культурой и структурой, а также характерная тенденция к структурной нестабильности, не предприняли однако попытки представить собственную типологию политических (в том числе и национальных) субкультур. Между тем различия по возрасту, полу, образованию, наряду с различиями в доходах и образе жизни (например, городской или сельский), расовыми и национальными — важнейшие факторы формирования политических субкультур, само многообразие которых наглядно иллюстрирует своеобразие каждой нации.

Приводя в своей книге сравнительное исследование пяти различных по своему историческому опыту демократий (США, Великобритания, Германия, Италия и Мексика), Г. Алмонд и С. Верба разработали на основе анализа британского опыта модель идеальной демократической культуры, которую они назвали гражданской культурой. По своему характеру она не является ни традиционной, ни современной культурой, но имеет характерные черты обеих. Ее основные свойства — плюрализм, консенсус и многообразие.

Гражданская культура является, таким образом, особенным смешанным видом, представляющим собой идеальный образчик выделенных американскими учеными трех типов ориентаций и возникающим в том или ином регионе в конкретный исторический период. Сам характер смешения как бы предполагает постепенный, но неизбежный упадок более традиционных видов политического поведения и увеличение масштабов активного участия граждан в демократическом политическом процессе. Полагая, что из всех демократических государств США и Великобритания в наибольшей степени приблизились к идеальному типу гражданской культуры, Г. Алмонд и С. Верба подчеркивали, что одним из решающих признаков водораздела между данным типом и остальными, более традиционными, является перемещение вектора сочетания подданических и приходских политических ориентаций с партиципаторными от внутренних установок индивида к их внешнему выражению, т. е. к их распределению (далеко не равномерному) среди различных слоев населения.

Концепция гражданской культуры Г. Алмонда и С. Вербы стала исходным пунктом для обсуждения проблемы эволюции политических систем не только в развитых западных странах; они приобрели особую актуальность в странах Центральной и Восточной Европы в 1990;е гг. в период демократических трансформаций.

Понятие «политическая культура» теснейшим образом связано с концепцией политического человека, развиваемой различными гуманитарными науками — психологией, социологией, антропологией и, конечно, политической наукой. Психологические аспекты анализа политической культуры так или иначе взаимосвязаны и с современными научными трактовками феномена политического сознания.

Представление о человеке как о «политическом животном» было систематически разработано уже Аристотелем. В основе этого представления лежало убеждение в том, что природа человеческого характера и поведения может быть полностью выявлена только в ее отношении к гражданскому сообществу, его институтам, традициям, нравам. Человек вне политики, который не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством. Аристотелю принадлежит также приоритет в формулировании так называемого идеального алгоритма рациональной политики, суть которого заключается в том, что, при условии господства закона, принцип политической справедливости состоит в том, чтобы все равные властвовали в той же мере, в какой они подчиняются, и чтобы каждый поочередно то повелевал, то подчинялся.

Ни одна из современных политических систем, даже развитые парламентские демократии, не могут отвечать данному аристотелевскому критерию не только по причине физической невозможности обеспечить каждому гражданину декларированное в конституции право занимать государственные должности, но и в силу того простого, утвердившегося в современных демократиях принципа, в соответствии с которым любому человеку предоставляется равное право участвовать или не участвовать в политике. Неучастие в выборах, отсутствие стремления занять государственный пост рассматривается поэтому в современной демократической теории как следствие легитимного и рационального выбора. Единственным его условием становится сама гарантия прав. Концепция гражданской культуры может считаться до известной степени идеологическим оправданием апатии и неучастия в демократической системе, поскольку она предполагает удовлетворенность обывателя существующим положением дел. Однако в том случае, если авторитарные претензии немногих участников политического процесса лишают гарантий остальных, треугольник «человек — политика — власть» распадается и, следовательно, политическое сознание претерпевает разрушительные метаморфозы.

Политическая культура — в определенном смысле результат сложной эволюции политического сознания, внутри которого постепенно вызревают различные ориентации по отношению к многообразным политическим объектам. У большинства индивидов они первоначально не артикулированы (не приобрели ясно обозначенных контуров), существуя на том уровне, который американский политолог Р. Лейн называет «скрытой идеологией».

В работах Т. Адорно, А. Лейтона, Э. Фромма, К. Юнга и многих других ученых постоянно подчеркивается тот несомненный факт, что анализ политического поведения индивидов и групп будет односторонним без учета постоянных взаимодействий сознания с подсознательными факторами. Эти взаимодействия, имея тенденцию к структурированию (организации) в определенную систему убеждений, могут оказывать как конструктивное, так и деструктивное воздействие на личность в зависимости от конкретных условий. В конце 1960;х гг. Ф. Гринстейн в книге «Личность и политика» пришел к совершенно определенному выводу о том, что элементы психической структуры личности и элементы систем политических убеждений могут существовать друг от друга автономно. Наличие в обществе большого количества альтернативных каналов, дающих выход эмоциям и психическим потребностям, а также слабая политическая активность большинства граждан указывают на то, что политическое поведение индивида зависит не только от психической структуры личности и системы индивидуальных политических убеждений, но и от особенностей конкретной ситуации, в которой происходит вовлечение индивида в политику.

Психологическая потребность человека в структурированном жизненном пространстве проявляется в различных политических культурах, системах политических убеждений. В современной научной литературе эти системы хорошо проанализированы А. Лейтоном, и особенно Р. Лейном. В работе «Политический человек» (1972) Р. Лейн выделяет следующие элементы внутри систем основных убеждений.

Убеждения индивидуальной идентичности. Усваивая их, индивид идентифицирует себя с конкретными социальными ролями, формируя па основе самооценки представления о своих реальных потребностях. По мере усложнения общественной структуры (особенно в обществах переходного типа) постоянно возникают кризисы идентичности, вызванные распадом традиционных отношений, привычек, верований. Без сформировавшегося механизма идентификации невозможно ни выявление индивидуальных интересов, ни приобщение индивида к структуре социальных ролей, позволяющих ему предъявлять к политической системе определенные требования.

Представления о других включают в себя восприятие социальной иерархии и стратификации, основных социальных групп, к которым принадлежат индивиды, — семья, расовые, этнические, региональные, культурные, профессиональные, имущественные, конфессиональные, идеологические и политические группы.

Представления о власти и авторитете выражаются в понимании соответствия социальных ролей и моделей политического поведения в сложной системе отношений власти, влияния и авторитета. Эти представления составляют основу интеграции индивидов в политическую систему, восприятия ими легитимности государства и его институтов, деятельности политических партий и их лидеров.

Потребности, мотивы, ценности. Основные ценности, формирующиеся как результат потребностей и воспринимаемые индивидом в качестве морально необходимых целей своих устремлений, мотивов своих поступков, имеют сложную структуру.

Системы политических убеждений, сформировавшиеся в определенный период и приобретшие силу традиции, могут выполнять различные общественные функции:

• • являются источником субъективного восприятия индивидом собственной идентичности, способствуют артикуляции его требований к политической системе;
• • формируют систему ориентиров, целей, к которым индивиды стремятся, — статус, власть, благосостояние и г. п. Соотнося с этой системой свои требования, человек получает представление о собственной природе, о других индивидах, сравнивает свои ожидания с реальными возможностями;
• • на основе систем убеждений формируют соответствующую политическую символику, усвоение которой индивидом способствует его включению в определенную политическую группу, объединение, партию. Тем самым у индивида вырабатываются собственные эпистемологические установки, дающие возможность познавать политические реалии, оценивать качество информации, выносить суждения о легитимности политической системы.

Независимо от иерархического соподчинения систем убеждений на индивидуальные, групповые, общенациональные, они являются средством рационализации политической деятельности, ориентации в политическом пространстве путем разработки индивидуальных, групповых, национальных и интернациональных целей и программ.

С возникновением политики как важнейшего элемента цивилизации функции и роль политического сознания оценивались далеко не однозначно. С одной стороны, исторический опыт и логика требуют признать тот очевидный факт, что политическое сознание формируется как результат сложной эволюции политических институтов, на которую оказывают влияние предшествующие традиции общественного участия, характер социализации, формы образования и множество иных факторов. С другой стороны, уже в древности с появлением первых философских школ возникает явление, которое К. Поппер назвал историцистской идеологией.

Суть этого явления заключается в претензиях философов и идеологов, прибегающих к историческим пророчествам, на открытие всеобщих законов истории и политики, в соответствии с которыми должно развиваться общество. Отсюда возникло убеждение в том, что системы политической философии оказывают решающее воздействие на политическое сознание, определяя характер политического поведения и участия.

Такого рода модели политического сознания, которые можно отнести к разряду элитарных, преувеличивают и абсолютизируют влияние философских идей на системы убеждений, нравы и институты. Сторонники этих моделей утверждают, что все значительные политические перевороты Нового времени, например американская и французская революции XVIII в. и революция в России 1917 г., являются результатом внедрения в общественное сознание идей конституционализма, либерализма, социализма.

Влияние этих идей действительно было огромным, особенно в период, предшествующий указанным выше политическим переворотам. Вместе с тем имеется множество доказательств, подтверждающих, что различные варианты политической философии сами являлись одним из средств рационализации уже сложившихся политических традиций, систем убеждений и социальной практики. Например, формирование американских политических институтов в период, предшествовавший войне за независимость, образованию США и принятию конституции, происходило под влиянием английских традиций и правовых норм, а также общих христианских понятий о земной власти в сочетании с принципами естественного права. Все эти элементы развивались, сообразовываясь больше с практическим опытом, чем с какой-либо философской системой. Имена и идеи Дж. Локка, Ш.-Л. дс Монтескье, Ж.-Ж. Руссо и Д. Юма, хорошо известные авторам проекта конституции США, использовались не как отправные точки для создания чего-то нового, но, скорее, в качестве аргументов, подтверждавших правильность того, к чему американцы пришли эмпирическим путем.

Точно так же революция в России произошла не в результате внесения социалистами различных оттенков политического сознания в «пролетарскую массу», как полагал В. И. Ленин, а вследствие острейшего кризиса, вызванного мировой войной. В ходе самой революции отчетливо проявились традиции, восходящие к крестьянским восстаниям и бунтам XVII— XVIII вв. Идеи К. Маркса были только «верхним пластом», с помощью которого оформлялась официальная идеология автократического бюрократического режима, вовсе не соответствующая исходным принципам марксистского социализма.

И картины мира, разработанные философами, и уже сложившиеся политические институты и нормы, вступая во взаимодействие с подсознательными комплексами и когнитивными механизмами человеческой психики, вызывают в воображении политические образы, которые далеко не всегда совпадают с политическими реалиями. Адекватность индивидуального (и группового) политического сознания действительным отношениям зависит от типа личности, степени «открытости» самого сознания, способности объективно оценивать социальные процессы, создавать различные рациональные проекты и концептуальные модели политики или, наоборот, воспринимать политику сквозь призму дихотомии «свой — чужой», «друг — враг» и т. д.

Вместе с тем политическое поведение индивида не может рассматриваться как непосредственный результат психической структуры личности, индивидуальной системы политических убеждений. Можно выделить в соответствии с методологией, предложенной Р. Лейном, следующие моменты, ограничивающие влияние личностных факторов на политическое поведение индивидов:

• • национальная и местная культура, устанавливая (конечно, спонтанно) господствующие в сообществе нормы поведения, во многом предопределяет характер принятия индивидом решений в ситуации выбора, ограничивая его свободу угрозой санкций и наказаний;
• • информация и выбор. Этот фактор устанавливает отношение между степенью структурированности политической ситуации и объемом получаемой индивидом информации для последующего выбора. Степень субъективности оценок, опирающихся на специфически личностные критерии, возрастает пропорционально степени сокращения информации, проблематичности возможностей ее получения в неструктурированных ситуациях;
• • интересы. Отчетливое понимание индивидом в ситуации выбора собственных интересов и интересов группы (экономических, политических, социальных) оказывает сдерживающее влияние на субъективные эмоции;
• • перекрестные давления. Принадлежность индивидов к социальным и политическим группам с однородными установками суживает круг альтернатив и ограничивает проявление личностных факторов. Соответственно принадлежность к группам с различающимися политическими позициями дает больший простор субъективности оценок.

Независимо от степени воздействия этих факторов на поведение индивидов и групп, все они являются элементами рационализации политического сознания, направляя его потоки по определенным (традицией, опытом, устойчивым характером взаимодействия участников политического процесса с властью и т. д.) каналам. Альтернативой является хорошо описанная Г. Лебоном ситуация, когда механизмы рационализации под влиянием определенного стечения обстоятельств и событий прекращают действовать и индивиды, социальные группы и целые народы превращаются в толпу, поведение которой регулируется уже другими законами. Для предотвращения подобных ситуаций человечеством стихийно и целенаправленно вырабатывались различные превентивные средства. Одно из них — разнообразные идеологические системы.