Психология как наука о поведении

Психология первоначально развилась как наука о душе, но проблема души есть проблема метафизическая, а не научная, и психологии как науке с душой как метафизической субстанцией решительно нечего делать. Со времен Вольфа и Канта научная, эмпирическая психология все в большей и большей степени стремится стать психологией без души.

Современные психологи очень часто определяют психологию, как науку о сознании. Но и такое определение психологии должно быть отвергнуто. Если сознание понимается как метафизическая сущность, то оно является лишь синонимом души, и психология сознания есть модернизированное издание старой психологии души. Если же сознание понимается эмпирически, как сознательное мышление, восприятие, чувствование, действование, то совершенно ясно, что подобное сужение предмета психологии совершенно недопустимо, так как существует и бессознательное поведение. Некоторые (например, профессор Челпанов) думают, что сторонники психологии поведения отрицают вообще существование сознания. Так, конечно, думать смешно: отрицается не сознание, а психология как наука о сознании, ввиду ничем не мотивированного сужения ее области. Сознательное же поведение мы охотно делаем объектом нашего анализа и объяснения, но, конечно, в научных, а не метафизических терминах.

Часто психология определяется так же, как наука о душевных способностях. Уже Гербарт и Бунд хорошо доказали несостоятельность теории душевных способностей как чисто словесной ничего не объясняющей теории. Борясь против психологии души, мы боремся против религиозных и метафизических атавизмов в психологии. Борясь против психологии душевных способностей, мы боремся против средневековых схоластических атавизмов: объяснять явление памяти через «память» — значит объяснять idem per idem.

Точно так же мы не сторонники психологии как науки о душевных явлениях. Мы думаем, что «память» как объясняющий принцип ничем не будет лучше, если мы назовем ее не душевной способностью, а душевным явлением. Утверждать, что «он плохо запоминает, потому что у него плохая память», — одинаково значит топтаться на одном месте, все равно, понимать ли память как «способность» или как «явление». Мы думаем, что подобная «словесность» ничего общего с наукой не имеет. Наши противники часто распускают про нас слухи, будто мы отрицаем, что человек думает, воспринимает, помнит и т. п. Приписывание нам таких нелепостей хорошо демонстрирует интеллектуальный и моральный уровень наших противников. Мы, конечно, не отрицаем, что человек обладает мышлением, но мы утверждаем, что мышление нс есть всеобъясняющее слово: оно есть определенный вид поведения, нуждающийся в детальном анализе и объяснении, конечно, не в метафизическом или словесном, а научном и по существу, т. е. реальном. Все, что старая психология объясняла как душевные способности или явления, мы объясняем как виды поведения: мы, конечно, не отрицаем, что страх существует, но для нас страх есть своеобразное поведение животного при известных условиях, и только.

Иногда от нас требуют «во имя последовательности», чтобы мы совершенно не пользовались обычной психологической терминологией. Меньше всего мы склонны заниматься терминологическими революциями. Нам кажется, суть дела не в том, как называть изучаемые явления, но в том, как понимать их. Мы пользуемся обычным словарем для нашей речи, но в эти обычные слова мы вкладываем соответствующее науке XX в. содержание. Дело не в том, чтобы избегать говорить: «собака сердится». Дело в том, чтобы эта фраза была не объяснением, но проблемой, т. е. чтобы не ограничиваться словесным объяснением, но выяснить все детали и условия функционирования механизма «сердитости».

Сторонников психологии поведения часто отождествляют со сторонниками объективной психологии. Это не совсем точно, так как мы меньшие педанты по отношению к «субъективной» терминологии. Но это вполне точно, поскольку все наши анализы и объяснения, в конце концов, производятся в материалистических терминах. Это происходит вовсе не потому, что мы раз навсегда заранее присягнули избегать нематериалистических объяснений. Дело гораздо проще: других объяснений мы, даже если бы и захотели искать, не находим и нужды в них не испытываем. Те, кто с нами спорят по этому вопросу, поступили бы лучше всего, если бы вместо словесных споров просто указали бы нам конкретный вид поведения, который бы объяснялся не материалистически. Таких видов поведения животных и людей мы не встречали никогда и дела с ними не имели.

Наши противники иногда изображают психологию поведения как только одну из областей психологии, но, к сожалению, они не указывают, какие еще области психологии существуют. По-видимому, они склонны под поведением понимать только внешние видимые поступки. Но зачем так сужать значение слова «поведение»? Только мертвый никак себя не ведет: смотреть, слышать, вспоминать, творить, думать, внимать, наслаждаться — все это различные виды поведения.

Иногда (например, все тот же профессор Челпанов) нас отождествляют с рефлексологами. Это, конечно, неправильно. Учение о рефлексах — один из параграфов, правда, очень важных, в нашей психологии, но мы вовсе не грешим той ошибкой, которая известна в логике под названием «pars pro toto». Это также одна из выдумок про нас наших противников, свидетельствующая о плохом знании нашими противниками современных психологических течений.

Психология поведения легко и свободно связывает психологию человека и психологию животного, чего совершенно не умеет делать психология сознания. Точно так же легко и свободно психология поведения связывает индивидуальную и коллективную психологию. Ее основной вопрос — как ведет себя животное, человек, та или иная человеческая группа при тех или других условиях — есть не схоластический, но в высшей степени жизненный вопрос. Такая психология имеет огромное значение буквально для всех, в первую очередь для педагога, политика и философа.

Психология поведения возникла в Америке среди зоопсихологов, которым, конечно, меньше всего улыбалось изучать «душу», «сознание», «душевные способности» и «душевные явления» инфузорий. Вполне последовательно психология поведения потом стала заменять собой старую психологию человека. И совершенно верно, что американский «behaviorism» является нашим предшественником. Но из этого вовсе не следует того, что думают некоторые русские рецензенты, что современная русская психология поведения есть только копия, только подражательница американской. Это очень неправильно, это то же, что думать, будто бы русская трудовая школа есть только подражание американской.

Анализировать и объяснять поведение можно самыми различными способами. Точнее говоря, правильно объяснить поведение различных социальных групп и отдельных людей можно только одним способом, но затемнить понимание этого поведения можно тысячами способов. Американская буржуазная психология, как и всякая иная буржуазная психология, конечно, никогда не посмеет и нс сможет дать правильное объяснение поведения американской буржуазии и вскрыть истинную сущность и истинные пружины поведения американских сенаторов. Точно так же, конечно, нс найдется ни единого буржуазного психолога Франции, желающего и могущего дать исчерпывающий верный анализ поведения французских политических «героев». Словом, есть буржуазные и небуржуазные психологии и отождествлять их, в частности видеть в русском «behaviorism'e» лишь подражание американскому, может только очень наивный человек. Психология поведения в ее теперешнем состоянии, подобно трудовой школе, имеет большой диапазон, начиная с очень умеренных представителей се, вроде Мак и Дауголла, близких к обычной психологии, и кончая английскими психологами лиги «Plebs» и пишущим эти строки. Употребляя в этой статье слово «мы», я всюду имел в виду себя и своих единомышленников.

Сейчас мы находимся в первой, первичной стадии существования психологии поведения. В данный момент наша задача трояка. Мы должны, во-первых, реконструировать самое тело психологии, создать новый план этой науки, дать очерк новому содержанию, чтобы научные круги представили, как мы планируем психологию поведения, как мы конструируем содержание ее. Я считаю, что мой «Очерк научной психологии» и выходящий под моей редакцией перевод «Очерки психологии» английских психологов-марксистов из «Plebs» служат разрешению этой задачи. Вовторых, мы должны определить наше отношение к нашим предшественникам, к американскому «behaviorism'y», мы должны сказать, что мы у него берем и от чего отрекаемся. Готовящийся к печати в данное время сборник статей американских психологов является подобной попыткой критического использования работ наших предшественников. Наконец, третья наша задача — отбиться от наших противников, и этой задаче служит настоящая статья. Из нес читатель может вполне вынести представление, насколько слабы наши противники. Их главнейшее орудие — спекуляция на неосведомленности читателей, ибо только в расчете на это можно, подобно профессору Челпанову, утверждать, что мы отрицаем существование сознания и так называемых психических явлений и что мы — течение, тождественное с рефлексологией. Еще раз: существование всего этого мы признаем, но как «видов поведения», а учение о рефлексах для нас только один (очень важный) параграф в большой книге психологии.

Поскольку эти наши первые очередные задачи уже близки к осуществлению, постольку перед нами обрисовывается более или менее ясно уже вторая стадия психологии поведения. По всей вероятности, троякой будет задача и этой стадии. Первая задача —дать ряд детальных монографических анализов отдельных видов поведения в материалистических терминах и со сравнительно-генетической точки зрения. Это очень кропотливая, но тем не менее очень благодарная работа, вернее, ряд многочисленных работ по самым разнообразным частным вопросам психологии поведения. Вторая задача — установить функциональную связь между поведением и конституцией. Наконец, третья, основная задача — дать «классовые психологии», анализы и объяснения поведений различных общественных классов. Нечего говорить о том, что исполнение всех этих задач потребует не одного поколения научных работников, но, несомненно, что даже немного десятилетий такой научной работы будет несравненно производительней, чем многие века существования традиционной психологии, пребывающей и до сих пор в детском состоянии: в более зрелом состоянии психология души, сознания, душевных способностей и явлений не может по самому существу своему пребывать.

1925 г.