Религиозные типы личности

Примеры различных форм институализации религии весьма ярко изложены в работе Матери Марии (Скобцевой ЕЛО.)^[1]. По ее мнению в православии существует пять типов религиозной веры:

• • Синодальный (государственный, цезарепапистский) тип благочестия стал ассоциироваться после петровских преобразований в России с тем, что Церковь стала атрибутом русской великодержавной государственности с неизбежным подтекстом великодержавной русской идеи и верностям традиции и заветам прошлого. Духовная жизнь при этом типе благочестия уходит на второй план. Благочестие и религиозное рвение здесь есть некоторая государственная добродетель, нужная лишь в меру государственной потребности в благочестивых людях. Священник же выполняет функцию надсмотрщика над правильностью отправления религиозной функции верноподданного человека. Он ассоциируется у верующего с государственным чиновником, блюдущего общественный порядок, военную мощь, финансы и т. д. В церкви при этом царит атмосфера казенщины и формального отношения к делу^[2]. Такая Церковь воспитывает «теплохладную» паству, в которой верующие умеют мерить свой религиозный порыв, умеют вводить запросы души в систему государственных ценностей. Высшим нравственным идеалом для них становятся законопослушность, порядок, известная срединность и вместе с тем довольно ярко выраженное чувство долга, уважение к старшим, снисходительная забота о младших, любовь к родине, почитание власти и т. д. Эта церковь не терпит никакой формы подвижничества или творчества. В ней царит застой, спокойная деловитость «прекрасных администраторов и организаторов, хозяйственников церковного имущества, чиновников синодального ведомства» и т. п., старающиеся обставить службу более пышно и торжественно, наподобие пышных и запротоколированных светских раутов.
• • Уставщический тип религиозной жизни, который остался и был привит Церкви еще с допетровских времен. В этой Церкви с особой тщательностью сбережены все атрибуты церковного убранства, кроме живой души самой Церкви, кроме ее таинственной Богочеловеческой жизни. В ней осталась одна форма, стремление предать дух форме, любовь — уставу положенного, дозволенного, блюдомого. Нравственный облик «уставщика» устремлен и подпитан жаждой абсолютной духовной устроенное™, полному подчинению внутренней жизни внешней, разработанному до мельчайших подробностей ритму. Внешний же ритм охватывает собою подробности быта, постов, церковного круга богослужений и т. п. Он зажигает лампады, когда это положено; он правильно творит крестное знаменье. В определенный момент богослужения он становится па колени, в определенный момент кланяется, крестится. И вместе с тем ему почти все равно, если читаемое непонятно, если оно читается скороговоркой. Для него важно не понятие и духовное восприятие сказанного на службе, а степень достижения известной благочестивой атмосферы. Форма, конструкция службы зачастую затемняет у него внутреннее содержание отдельных молитв. Духовная жизнь такого человека разработана во всех мелочах. Он знает способы приводить себя в определенное состояние, которое сопровождается техникой правильного дыхания и положения тела при молитве, когда ноги должны быть в холоде или тепле и т. п.

На этом пути можно достичь действительно очень многое — огромной внутренней дисциплины, власти над собой и другими, даже своеобразного подзаконного вдохновения. Основной мотив его деятельности (в частности, деятельности, связанной с благотворительностью и милосердием) связан не с внутренним порывом или горячим желанием помочь ближнему, а с тем, что эта деятельность предписана, что она входит в общий ритм его жизни, она является частью некоего уставщического понимания вещей. В этом смысле у него очень развито чувство долга, послушание. Отношение к человеку определяется взятым на себя послушанием, а не непосредственной любовью к нему. Этот принцип бесконечного повторения правил, слов, жестов исключает всякое творческое напряжение; оно противоположно пророчеству и созиданию. Его дело хранить и повторять, а не ломать и строить.

• Эстетический тип благочестия. Он связан с культом старины, с некоторым «археологизмом» любви к старинным иконам и древним песнопениям, первозданным или вычурным обрамлениям экстерьера и интерьера храма и т.н. Наряду с этим, этот тип благочестия подразумевает особый нравственный настрой верующего: красота и ее понимание есть всегда удел меньшинства — этим объясняется неизбежный культурный аристократизм всякого эстетизма. Защищая ценность эстетизма, человек делит мир на друзей, понимающих эти ценности, и на врагов-профанов. Думая, что основное в церковной жизни есть красота, человек тем самым делит все человечество на «малое стадо» в особом, эстетическом смысле, и толпу недостойных, находящихся за церковной оградой. Эстетический критерий здесь подменяет духовный и вытесняет постепенно все остальные. Для эстетствующего христианства церковь и церковное обрамление есть подобие театра или эстрадной площадки, на подмостках которого происходит чарующее и завораживающее действо. «Человек млеет в облаках ладана, наслаждается старинными распевами, любуется строгостью и выдержанностью новгородского письма, прислушивается к слегка вычурной наивности стихир — он все получил, он наполнен, он боится расплескать свое богатство. Он боится безвкусных деталей — человеческого горя, внушающего жалость, человеческой слабости, внушающей брезгливость, — вообще маленького, неорганизованного, запутанного мира человеческой души».

В эстетическом типе нет чувства любви или ненависти. Этот тип этически нейтрален к земным радостям и печалям. «Есть только холодное высокомерное презрение к профанам и экстатическое любование красотой. Есть сухость, зачастую граничащая с формализмом, есть бережеиие себя и своего мира, такого гармоничного и устроенного, от вторжения всего, что может оскорбить и нарушить эту гармонию». Это эстетствующее или искусственно элитарное христианство сродни психологии хранителей музеев, коллекционеров, знатоков и регистраторов, а не творцов. Оно сродни определенной форме идолопоклонства, в котором церковное благолепие, красота песнопений, слаженность богослужений становится самоцелью. Этому благолепию начинают служить, оно становится идолом, которому приносят в жертву человеческие души — свои и чужие.

• • Аскетический тип религиозной жизни. Он характерен практически для всех религиозных систем, поскольку требует от человека определенной жертвы во имя высших творческих ценностей. Аскетичный образ жизни в разных религиозных системах бывает разный, но основное различие заключается в том, во имя чего человек вступает на этот путь. Тут может быть много мотивов, и далеко не все мотивы сочетаемы в полной мере с христианством. Есть даже мотивы, находящиеся в остром противоречии с его этическими основами. К видам мотивационной деятельности здесь относятся:
  • — восточная медитация, на которой основаны современные виды оккультных учений, теософии, антропософии и т. п. Основной мотив этого вида — приобретение духовной силы. Здесь аскетизм есть известная система психофизических упражнений, направленных на получение особых свойств власти над человеком, его сознанием, психикой и природой. Как гимнаст он должен упражняться, чтобы достигнуть ловкости, как борец должен следовать определенному режиму, чтобы развить мускульную систему и т. д. Он должен следовать определенным указаниям, упражняться, повторять одни и те же опыты, есть определенную пищу, распределять целесообразно свое время и т. д., чтобы достигнуть максимум силы, заложенной в нем от природы. Задача такого аскетизма определяется принципом накопления природных богатств, развития их, умения их применять. В общем и целом, здесь религия выступает в форме «спортивных достижений», для которых «спортсмен-аскет» жертвует определенными жизненными благами. Главный приз в этом виде спорта — собирание воедино всех человеческих составляющих во имя одной цели — достижения высшей степени индивидуального одухотворения;
  • — рационализация и институализации чувству где любовь к ближнему, самопожертвование, милосердие и т. п. есть такое же благочестивое упражнение, такая же поделка, как и всякое внешнее делание. Весь мир в понимании такого рода верующего лежит во грехе. Внешний мир — это своего рода опытное поле, некий оселок, на котором он оттачивает свою добродетель. Раздача милостыни, помощь обездоленным и социально незащищенным, благотворительная деятельность, обращение неофита в свою веру («истинную» и «богоспасаемую») и т. п. — это все набор определенных «добрых дел», необходимых верующему для спасения на страшном суде. Это мораль «начетчика», «духовного эгоцентриста», методично отсчитывающего на весах судьбы свое будущее;
  • — мирской аскетизм. Современное постиндустриальное хозяйство Запада, которое давно уже развивается на основании научных достижений и порой кажется неуправляемой рыночной стихией, которому чуждо и враждебно христианство, исторически есть его собственное порождение. В христианстве родился новый хозяйственный человек, с новой мотивацией труда, носящей в себе черты амбивалентного соединения мироотреченности и мироприятия в этике хозяйственного аскетизма, причем именно это соединение противоположностей в напряженности своей дает наибольшую энергию аскетического, религиозно-мотивированного труда. «Аскетизм, — писал С.II. Булгаков, — в практическом своем значении есть отношение к миру, связанное с признанием высших, надмирных, трансцендентных ценностей… Оно выводит за пределы непосредственной, имманентной данности этого мира. Но именно в силу этого своего как бы мироотрицания оно может быть, а при известной степени напряженности даже неизбежно оказывается побеждающим мир…»^[3] Этот свободный аскетический труд и есть та духовно-хозяйственная сила, в которою утвержден фундамент всей европейской хозяйственной культуры;
• • Евангельский тип духовной жизни — это путь «охристовления» жизни. В отличие от «оцерковления» (подведение всей жизни под известный ритм храмового благочестия и богослужения, введение в быт каких-то определенных элементов церковности и т. п.) и «христианизации» (жизнь согласно христианской морали) жизни «охристовление» жизни может идти против человеческого опыта, традиций, общественных устоев и морали. Здесь совесть, доведенная до интуитивного восприятия жизни, есть мотивационный стимул и мера всех вещей. «Истинный аскетизм» трактуется исключительно как самоотречение и самоотвержение в пользу другого. Тут нет места бережению своих духовных богатств, нет места духовному стяжанию. Здесь есть только обетование за «нищету духа». Расточение духа, стремление к духовной наготе и душевной опустошенности, готовность отдать все святое и ценное тому, кто в этом нуждается — таков идеал Евангельского типа духовной жизни.

Психология «духовной нищеты» не сродни «природной», «материальной» или «рыночной» психологии. Там считается, что количество истраченной душевной теплоты равно количеству потерянных душевных приобретений. По закону же духовной жизни, всякое отданное духовное богатство не только как неразменный рубль возвращается дающему, но нарастает и крепнет. Кто дает, тот приобретает, кто нищает, тот богатеет. Это психология не стяжания, а расточения, «разбазаривания» духа.

• [1] Мать Мария (Скобцова Е.Ю.). Типы религиозной жизни. М., 2002.
• [2] Весьма жестко и прямо об этом типе благочестия писал Розанов: «Просто храм — чужоеместо и чужое дело, дело клириков и какой-то там запутанной администрации, где я… помолился, как опустил на почте письмо или взял в булочной булку. …и если храм обернуть комне так официально, то пусть уже и не взыщут господа апологеты, что и я его не держу у себяоколо сердца, у себя за пазушкой. Я ему не тепел и он мне не тепел». Современное христианство, с его точки зрения, лишилась из-за бюрократизации и «официальщины» чувственнойтеплоты и горячего участия к людям. «Да мы буквенники из буквенников, — продолжалРозанов, — и «книжник», которому при Иисусе было росту вершок, к нашему времени выросв версту и съел нашу душу, совесть и сердце. От Ватикана до Берлина Петербурга не осталось от христианства ничего, кроме уменья «навести справку по книгам», и это библиотечноадминистративное христианство куда превзошло саддукейство и фарисейство. …Мы расселись по канцеляриям и говорим: «вот, взгляните на нас, мы — христиане». Нигде теперьв целом христианстве нет этих бытовых евангельских сцен, этих первых «лилий» и «птиц"преобразившей все новые религии. …Утрата чистосердечия и искренности — вот это болеевсего поразительно in officio христианства». Розанов В. В. Духовенство, храм, миряне // Розанов В. В. Собрание сочинений. Около церковных стен. М., 1995. С. 185—187.
• [3] Булгаков С. Н. Народное хозяйство и религиозная личность. Мм 1993, С. 349.